• Культура
• 14 Мая, 2014

«ШАХНАМЕ» ФИРДОУСИ: ОТВЕТ ИСТОРИИ ИЛИ ПОТРЕБНОСТЬ ВРЕМЕНИ?

Сафар АБДУЛЛО,
востоковед

Хотя такие понятия как «время» и «история», как и многие другие, придуманы людьми и в природе как таковые не существуют, но между ними есть противоречия, которых нет у многих людей.

Самое простое объяснение понятия «время» – это повторение явлений природы. Иначе говоря, если человек много раз, с определенной периодичностью, становится свидетелем цветения и созревания растений и плодов, восхода солнца на востоке и захода на западе, наблюдает снегопады, дожди и другие природные явления, то он ощущает само «время», которое течет всегда без возврата к прошлому, и только мысленно, благодаря воспоминаниям, человек может воспроизвести ушедшее время.

Можно дать этому два объяснения. Во-первых, поскольку понятие «времени» появляется благодаря повторению природных явлений, оно однообразно (Yaknavocht) и монотонно, и, во-вторых, поскольку оно устремлено в будущее, оно является преходящим.
Тогда как понятие «истории» нельзя назвать монотонным и преходящим. В связи с тем, что во времени происходят важнейшие события, которые выделяются на фоне других различных явлений, они, эти события, и становятся историей, которая остается в памяти человечества.
Следовательно, основным определением понятия «история» является слово «единственный» (в противовес однообразности времени) и слова «вечность», «неизменность», «постоянство» (в противовес «преходящему», «временному», «проходящему»). По этой причине некоторые мыслители считают, что «время» – это продукт внешней жизни человека, а «история» – продукт его духовной, внут­ренней жизни.
Здесь можно привести много примеров, которые можно рассмотреть в рамках этих двух категорий. Думаю, что здесь нет необходимости останавливаться подробно на рассмотрении этого вопроса, и я только ограничусь двумя примерами. Первый пример: политика. Политика – согласно известному определению – это наука или искусство использования возможного в рамках времени, ибо все ее законы и положения связаны с физической или внешней жизнью людей. Выражение «использование возможного» свидетельствует об этом. И, наоборот, искусство, в широком смысле этого слова, это «история», потому что не только все его принципы и необходимости появились благодаря духовной, внутренней потребности людей, но и его цели находятся в человеческой душе – это победа над двумя характеристиками времени, т. е. над однообразным и преходящим временем.
Поэтому каждое великое произведение искусства создается в таком особенном состоянии творческого подъема творца, что делает его вечным и непреходящим во все времена, потому оно остается непревзойденным (вопреки монотонности) и вечным (вопреки мимолетности). Следовательно, творец истинного искусства, обладающий божьим даром, вечно живет в лоне истории, отвечая потребностям истории, по сравнению с политиком, который живет в лоне времени и отвечает его потребностям.
Возникает вопрос, что является потребностью времени, и каковы потребности истории?
Для того чтобы ответить на этот воп­рос, надо вспомнить о том, что для отдельной личности существует две формы жизни – физическая (или внешняя) и духовная (или внутренняя). Все, что связано с политикой, – управленческие структуры, государственная система и т. д., несомненно, создает физическую и внешнюю жизнь общества и находится в лоне времени. Поэтому это является однообразным и преходящим.
Но то, что в целом включает в себя сов­местные цели, помыслы, чаяния народов и исходит из внутренней духовности их жизни, находится в лоне истории и, согласно основному определению истории, является ее вечными и непреходящими особенностями.
Если в жизни того или иного народа (или страны) наступают такие времена, когда между его внешней и внутренней (физической и духовной) жизнью существует созвучие, тогда этот период времени называют золотым периодом истории, когда в другой отрезок времени между этими двумя сторонами жизни происходят столкновения, этот период можно назвать негативным периодом истории.
Чтобы не отнимать у вас много времени, приведу два примера из истории Ирана. Первый пример – это эпоха Сасанидов, особенно последнее столетие. Этот период был мрачным в истории народа, ибо внешняя жизнь иранцев в то время, та сущность государственного управления и политическая форма правления Сасанидов, которая противоречила внутренней и духовной жизни иранцев, шла вразрез с их помыслами, мечтами и чаяниями. В том смысле, что внешнее было направлено на классовые привилегии, концентрацию богатства и силы в одних руках, и все это было использовано для военных походов, власть заботилась о своем величии и пышности двора и придворных. В то же время народ сталкивался с безнадежностью и трудностями и надеялся на глобальные перемены и великие преобразования. Народ мечтал, и эти мечты впервые вылились в восстании манихейцев, которые стремились к усовершенствованию общества, затем в бунте маздакидов, и каждый раз эти выступления народа были подавлены со стороны властей, т. е. столкнулись с внешней жизнью общества и вынуждены были уступить.
Наконец, это подавление силой внутренней (духовной) жизни, привело к тому, что народ увидел свое спасение в помощи извне, со стороны сил, которые несли те же лозунги и идеи.
Хотя эти лозунги и звучали на чужом языке и по-арабски назывались «ухават» и «мусовот», они были созвучны тем призывам, которые по-персидски звучат как «barodari» и «barobari» (равенство и братство), которые ранее использовали в своем движении маздакиды. Таким образом, исламская идеология и обычаи, после арабского завоевания, распространились в Иране, в результате чего пала династия Сасанидов, которая господствовала в иранской империи на протяжении 500 лет. Это был мрачный период истории Ирана.
Второй пример – это эпоха Саманидов, во время правления которых внешняя и внутренняя жизнь иранцев находилась в полной гармонии, хотя они правили относительно недолго, т. е. славное государство Саманидов, которое было мощным и первым сильным иранским государством в рамках исламского халифата, вполне соответствовало внутренним потребностям иранцев, вело к возрождению национального менталитета и национальной гордости, порождало эпические чувства, чувства доблести, смелости, благородства, которые не только победили два или четыре «века молчания» и подчинение арабам, но и привели к тому, что этот период превратился в один из самых лучших и благополучных периодов жизни иранских народов, который на века был запечатлен в атмосфере «Шахнаме». 
Теперь можно перейти к основной теме разговора. Здесь возникает вопрос, если потребностью времени являются те же политические и государственные структуры, то кто может ответить этим потребностям? Ответ на этот вопрос может быть таким: политики, государственные мужи и эксперты. Они могут «ответить» и положительно, и отрицательно. Они могут своими своевременными действиями и вовремя предпринятыми мерами продемонстрировать свои позиции, подобно Ахмаду бен Хасану Майманди и «Хасанаки вазир», каждый из которых выбрал свой путь во время правления Махмуда Газневида, и результаты проявления их позиции были противоположными.
Один из них остался визирем, другой был казнен через повешение за инакомыслие. Но возникает вопрос: кто сможет «ответить» на эти потребности? И этот воп­рос связан с тем, что «историческая необходимость» является ничем иным, как самыми затаенными мечтами и чаяниями народа.
Ответ такой – если мы считаем, что мыслителями являются те, кто компетентно может ответить на подобные «потребности», то никто не выступит против этого. Ибо они ответят на подобные «потребности» всегда положительно. Потому что «воля народа» и «историческая необходимость» никогда не признают сопротивление или противостояние. Поэтому определение своей позиции для данной группы – гораздо труднее, чем для представителей первой группы.
Но каждый из них тогда добивается успеха, если он находится на своем месте.
Если политик не отвечает «требованию времени» и думает об «исторической необходимости», то есть вместо того, чтобы воспользоваться «возможностью» и думать только о мыслях и чаяниях народа, что иногда невозможно, он устраняет себя с поля действия, то он больше не будет тем политиком, которым должен быть.
И, наоборот, если настоящая творческая личность отвернется от исторической необходимости и сердце свое отдаст «требованию времени», то есть вместо того, чтобы быть привязанной к великим мечтам и чаяниям народа и общечеловеческим идеям, будет считать важными мимолетные события или «скороспелые решения», согласится или не согласится с ними, то эта личность не только отдалится от основной цели или задачи искусства, которые смогут прорваться через стену «времени» и дойти до вечности, но и забудет мечты и чаяния своего народа, и результат будет плачевным для нее, ибо она (эта личность) не дойдет до вечности и не станет тем, кем должна стать.
Не будет у такой личности достижений, она не заслужит авторитета. Можно много приводить примеров. Временщики были во все времена, но остались они именно в пыли того времени, в котором жили. Они не остались в истории. Мы знаем много художников, поэтов и мыслителей, которые шагали в ногу со временем. Они создавали произведения на злобу дня, выполняли заказ власть имущих, но с приходом изменений в жизни народа их творчество потеряло свою значимость. Общество постепенно забыло об этих изменениях. У них происходило творческое разочарование, они испытали на себе горечь поражений и потерь, это то, что Фирдоуси никогда не испытал. Он ни в своей жизни, ни в своем творении не допустил такую великую оплошность. Он отвернулся от «требований времени» и «преходящей действительности»: вместо того, чтобы с радостью пребывать во дворце Махмуда, он предпочел творить в своем домике в селении Бож, недалеко от Туса. Вместо того чтобы воспевать походы и пиршества султана Махмуда, он воспевал подвиги Рустама Дастана. Не слился с придворными поэтами и катибами двора, а в одеянии богатырей воевал с дивами, хищниками и ахриманами, творящими зло. Он переложил в поэзию многие древние сказания и истории, но, ни слова не написал даже о самых важнейших событиях своего времени. Он своим ищущим и острым взглядом смотрел на «прошлое», но закрыл глаза на «настоящее», то есть он не писал оды, не стал одописцем, воспевающим власть имущих, подобно Малику-уш-Шуаро Унсури, Фарухи, Манучехри и другим.
Таким образом, он стал творцом эпоса, национального эпоса иранских народов. Но для этого нужна была почва. Почву подготовили Саманиды. Именно в эпоху Саманидов, да и в начале правления Газневидов, до тех пор, пока они не начали подавлять инакомыслие, цели государства и народа находились в гармонии. И огонь этих двух сил привел к приобретению национальной сущности иранцев, к тождеству и идентичности, которые были подавлены после завоевания Ирана арабами. И этот период стал одним из самых ярких и самых позитивных периодов истории иранцев.
Время породило Фирдоуси, как вестника этой победы, это было время торжества национального духа.
Как мы уже отметили, любой период жизни того или иного народа имеет свои потребности. Эпопея «Шахнаме» Фирдоуси соответствовала тем духовным потребностям, которые имели иранцы в этот период. Иранцы в этот период времени хотели придать своей жизни что-то новое, они ждали обновления, они хотели освободиться от духовного гнета. Они хотели возродить свою жизнь, в начале этого пути было много попыток. Они вначале противостояли омейадским и аббасидским халифам, которые стремились держать Иран полностью под своим контролем. Но эти попытки не давали желаемого результата, хотя от этих антихалифатских движений остались многие интересные события, и были достигнуты и позитивные результаты. Бани Умия был свергнут благодаря иранцам, и многие его сподвижники были уничтожены. Это был, в какой-то мере, ответ на поражение иранцев в войне в местечке Кодиси. Халифат перешел к Аббасидам, которые к иранцам относились немного лучше, но противостояния и трения, иногда открытые, иногда в скрытой форме, всегда существовали. Это можно увидеть в реакции местных династий, таких как Саффариды или Буиды. И иногда эти попытки приводили к тому, что аббасидский халифат почти дошел до своего исчезновения. Здесь можно вспомнить и о различных восстаниях, в частности о знаменитом восстании под руководством Абумуслими Хуросони.
Саманиды, которые были самой что ни на есть иранской династией, являлись одним из самых стабильных государств, они нашли общий язык с багдадскими халифами и, пользуясь случаем, нашли возможность обеспечить фундамент независимости страны путем возрождения иранской культуры и иранской духовности.
Важнейшим событием эпохи Саманидов было возрождение персидского языка, но, увы, уже в новом виде. И то, что Фирдоуси говорил – «я возродил Иран на языке фарси – это не было просто лозунгом». Появилось огромное количество книг и в прозе, и в поэзии, и в различных отраслях науки, и была заложена мощная основа для возрождения иранской цивилизации после наступления исламского периода. Воспоминания прошлого и обращение к истории было одной из характернейших особенностей эпохи Саманидов. Между иранской культурой и исламской культурой установилось равновесие. На языке фарси создали и историю, и религиозную исламскую литературу. Вспомним Абульфазла Балъами, который написал толкования к Корану на языке фарси, а также историю Балъами, напомнив иранцам о том, что и доисламский период Ирана, и исламский период Ирана имеют события, достойные уважения. Именно в эпоху Саманидов продолжилось создание национального эпоса, которое было начато в эпоху Сасанидов. Я имею в виду «Хватайномак» на языке пехлеви.
В этот период обращение к светлым страницам доисламского периода появилось в виде различных сказаний. Абулмуаяди Балхи и Абумансур Дакики испытали себя в этой сфере. Но они до конца не довели начатое дело, то есть переложение «Шахнаме» в поэзию. Абумансури Дакики рано был убит и не смог завершить эту великую работу. Тогда очередь дошла до Фирдоуси. Именно в Фирдоуси были сконцентрированы все качества, которые были необходимы для творца подобной книги. Он родился в семье дехкан, то есть тех землевладельцев, которые были хранителями национальных традиций и сказаний своего народа. По словам устода Ислами Надушан, город Тус являлся мес­том столкновения между национальными и религиозными идеями. Здесь можно вспомнить рассказ Низоми-и Арузи-и Самарканди в книге «Чохор макола» относительно того, что тело Фирдоуси пос­ле его смерти религиозные фанатики не разрешили похоронить на мусульманском кладбище, поэт был похоронен в родовом поместье. Это явно свидетельствует о фанатизме. В свою очередь, национальный дух и патриотизм именно в этом городе стремительно развивались.
Прозаическая книга «Шахнаме» Абумансури, которая на самом деле была переводом на фарси произведения «Худои нома», созданного в эпоху Сасанидов, явилась основой для создания Шахнаме.
В этот период иранцы хотели быть уверенными, что они все еще живы. Образно говоря, они были огнем под пеплом. Фирдоуси появился, убрал этот пепел, и запылал огонь. По словам устода Ислами Надушан, иранцы под игом амеядских и аббасидских арабов стали «аджамцами». Но они вновь хотели стать иранцами, а не оставаться аджамцами. Эпос «Шахнаме» Фирдоуси предоставил им такую возможность. Следует отметить, что до Фирдоуси поэты т. н. шоубийского движения создавали отдельные произведения, по своей тематике совпадающие с мотивами «Шахнаме». Но такие высокие идеи требовали более мощной колонны. Необходим был другой Рустам, который бы стал хранителем Ирана, подобно тому, который был в эпоху Каянидов. И на этот раз появился Абулкасым Фирдоуси.
Но Фирдоуси ожидал чего-то большего от своего творения, большего, чем создание свода эпическим поэм, в которых бы часть была мифологической и другая часть – реальной историей Ирана. После внимательного прочтения «Шахнаме» я подумал о том, есть ли какой-либо образец для сравнения с «Шахнаме» в истории мировой литературы. На самом деле, трудно найти аналоги. Однажды устод Нодирпур «Шахнаме» Фирдоуси сравнил со священными книгами, такими как Авеста, Библия и Коран. Первоначально для человека, недостаточно знакомого с текстом Шахнаме, это сравнение кажется неуместным. Но, на самом деле, в этом сопоставлении я вижу нечто большее, чем простое совпадение. Все эти книги являются самыми читаемыми в течение многих веков. Все они рассказывают о древнем мире. В подтверждение этого можно говорить о том, что Фирдоуси свою эпопею не начинает рассказом об истории или мифологии древнего Ирана, а начинает с восхваления Всевышнего, рассказывает о сотворении мира, о появлении Луны, Солнца, звезд и Земли, затем рассказывает о появлении растений, животных и людей, а также говорит о так называемом разделении земли Фаридуном, и затем через такое путешествие доходит до Ирана, история и мифология которого становятся тем стержнем, на котором держится эта великая эпопея. Иначе говоря, хотя Фирдоуси никогда открыто не говорил о своей «миссии», но, подобно пророкам, он подарил книгу и мечтал, чтобы эта книга, по меньшей мере, была не хуже любой религиозной книги и нашла своих читателей во все времена.
И на самом деле, если говорить по справедливости, «Шахнаме» Фирдоуси для персоязычных народов является настолько ценным и влиятельным произведением, что его отдельные поэмы распространились среди них больше, чем какие-либо другие книги, даже больше, чем религиозные рассказы. Это происходило всегда на протяжении тысячи лет. И разве не удивительно, что на новогоднем столе Навруз-хафтсин зачастую вместо священного Корана ставят «Шахнаме» Фирдоуси. И устод Малик-уш-шуаро Бахор в этом смысле говорил:
Шахнома, несомненно, 
является Кораном для иранцев, 
И степень мудреца из Туса 
равна статусу пророка.
Но Фирдоуси для создания такой книги нуждался в языке, чтобы можно было передать все его размышления и помыслы. Для этого он серьезно подготовил себя. Некоторые исследователи думают, что Фирдоуси является человеком, который освободил персидский язык от арабизмов и арабских выражений, на самом деле, это не соответствует действительности. Его язык ни чем не отличается от языка других поэтов и писателей его времени. В задачи Фирдоуси не входило очищение персидского языка от иностранных слов. Наоборот, ему нужно было обогатить и сделать более мощным новоперсидский язык, который после нескольких веков, условно называемых «молчанием» иранцев, вновь возродился. Естественно, для создания такого огромного поэтического произведения Фирдоуси, путем заимствования из отдельных иранских диалектов и доисламского языка фарси, обогатил язык поэзии своего времени и сделал его более мощным. Иначе говоря, стремление Фирдоуси не было направлено на очищение персидского языка от арабизмов, оно было направлено на обогащение этого языка. И если вы в этой великой книге находите слова, характерные исключительно для персидского языка, по сравнению с другими книгами того периода, то это потому что масштаб мысли и богатейшее содержание этой эпопеи нуждались в большом количестве новых слов. И, естественно, Фирдоуси стремился найти эти слова из книг и различных наречий древнего Ирана, и если вместо исконно персидских слов он считал нужным использование заимствований из арабского языка, он это делал без промедления. Поэтому, ни в коем случае, нельзя отношение Фирдоуси к арабам искать в языке «Шахнаме». Лучше видеть в Фирдоуси человека, который обогатил персидский язык или же вновь возродил этот язык, и не забывать о том, что он сам говорил:
Джахон кардам аз хуррами чун 
бехишт
Аз ин беш тухми сухан кас накишт
Басе ранж бурдам дар ин сол си
Аджам зинда кардам бадин порси.

Мир я сделал процветающим 
подобно раю,
Больше чем это, никто не посеял 
семена слов.
Много трудился за эти тридцать лет,
Дабы возродить Иран на языке фарси.
Иранский эпос не является стремлением к обретению золотых сокровищ, это не воспевание возможностей для конт­роля над торговыми путями Востока и Запада. Это поэма народа для защиты своего бытия, это сопротивление против дикости, против захватчиков, это сопротивление против такого мира, который выступает против самого существования народа. Это то, что приносит этой обширной эпопее мировую славу и делает ее ценной для всех.
Фирдоуси всю миссию, всю ответственность и всю реальную историю Ирана изображает в этих мифологических сказаниях и придает им форму поэмы.
Вопреки мнению иных исследователей, война, отраженная в «Шахнаме», по большому счету, не является лишь войной между Ираном и Тураном. Это война ведется везде во всем мире и со всеми, кто мечтает о том, чтобы в Иране торжествовали ложь и несправедливость. Это война и против Афрасиаба, который издалека нападает на иранские города, разрушая и разграбляя их, против белого дива, который, находясь за горой Албурз, закрывает путь для всего божественного и доброго, война против Заххака, который приходит из арабской пустыни. Это бесконечная война за справедливость. И война с Комусом из Кошана и с Хаканом, которые приходят из татарских степей, и направляют все силы зла и несправедливости против Ирана.
Враг, целью которого является унич­тожение безопасности, справедливости и спокойствия в мире, вооружается отовсюду: из Хомоворона, из Лута, из Индии, Китая, даже из Мазандарана. Несмотря на это, в центре внимания эпопеи находятся Добро и Справедливость.
Но ошибочно думать, что Фирдоуси противопоставляет Иран другому миру, который называется «Ане-ран». Такой подход будет неверным, если кому-то кажется, что все чужие являются врагами Ирана.
В «Шахнаме» есть много образов из чужеземных стран, которых невозможно не любить, которые вызывают симпатию. Мы видим их доброту и справедливость, они вызывают уважение.
Иран в древние времена, особенно в эпоху Ахеменидов, выказывал огромное уважение ко всем народам, везде соблюдались и уважались их национальные и религиозные права. Здесь можно вспомнить манифест великого Кира.
В мире «Шахнаме» богатырство не ограничивается лишь демонстрацией силы и мужества на поле брани, оно показывает, что для настоящего героя и богатыря необходимы мудрость и рассудительность, поэтому в сущности таких великих героев, как Рустам, Кайхусрав Сиявуш и других, героизм во многих случаях смешан с мудростью и с разумом.
Для человека, знакомого с «Шахнаме» Фирдоуси, совершенно ясно, что эта величайшая книга, с одной стороны, была потребностью времени, а с другой стороны – она была ответом истории.
Для иранских народов все начинается с «Шахнаме»: приобретение своей идентичности, появление политической поэзии, связь народа с историческим прошлым.
Важнее всего было то, что персоязычный читатель перед своим взором увидел новый путь, у него появилась уверенность в том, что он все еще существует и все еще говорит на языке фарси, следовательно, не все еще потеряно.
«Шахнаме» напоминает о прошлом, оживляет это прошлое и отдельных важных личностей, чтобы придать той земле, о которой повествует эта эпопея, высокий дух и смысл.
Вопреки нашествию арабов и тюрок на иранскую землю, превративших иранцев в народ, который был вынужден подчиниться чужим, эпос «Шахнаме» явился важнейшим документом и доказательством того, что истинные хозяева этой земли не тюрки и не арабы, а народ, живущий и исконно живший на этой территории.
Мы видим, что великая эпопея «Шахнаме» оказала огромное влияние на интеллектуальное наследие иранцев в последующие века: Асади Туси, Фахруддин Гургани, Низами Ганджави – все эти поэты воспевают древний Иран; Насир Хусрав становится поэтом-паниранистом, воспевающим мудрость; Хакани, Хафиз и многие другие в своих произведениях обращаются к древнему Ирану и воспевают его. Можно назвать еще сотни книг, где прослеживается влияние великой эпопеи, которой является непревзойденная книга, великий эпос «Шахнаме» Абулкасыма Фирдоуси.
Путь Рустама, такие великие и незабываемые имена, как Фаридун и Рустам, Сиявуш и Сухраб, распространились во всей истории новоперсидской литературы в Иране, Афганистане и Таджикистане.
И больше никогда эти народы не смогут жить без того светоча и путеводителя по жизни, коим является Фирдоуси, и без притягательности его великого произведения «Шахнаме».
«Шахнаме» в перспективе своего тысячелетнего существования предстает перед нами как титанический синтез своей эпохи и как результат грандиозного творческого усилия, подчинившего своему точному идейному и созидательному замыслу совершенно исключительный по многосторонности, размаху наблюдений и безмерному количеству восприятий материал. Масштабами своего поэтического содержания и широтой отражения в нем явлений действительной жизни, мифологических и исторических преданий, политической борьбы современности и культурных традиций – этот свод эпических поэм действительно представляет собой творческое обобщение той многовековой стадии развития человечества, которая была охвачена взором персидского поэта во всей своей целостности в преддверии новой исторической эпохи.
Присутствие в «Шахнаме» подвижного и красочного народного говора хоросанских улиц, рынков и площадей; величавая и оправданная огромным опытом мысли и чувства сентенциозность поэм, отдельные стихи-афоризмы которой утвердились в живом обиходе персидского языка; наконец, широкая, несмотря на весь груз ее аллегорий, доступность «Шахнаме» в своих наиболее крупных поэтических ценностях многовековым читателям и на родине Фирдоуси, – весь персоязычный мир и далеко за ее пределами обусловили, наряду со всем прочим, то первенствующее место, которое она заняла в национальной культуре иранцев (таджиков и персов).