• Геополитика
• 22 Октября, 2018

ОГНЕННАЯ ДУГА

В год семидесятипятилетия Курской битвы было бы уместно вспомнить некоторые малоизвестные моменты этого величайшего сражения в истории человечества. Далеко не все понимают, что исход его не был предрешен заранее.

Операция «Цитадель» (Курская битва) была для немцев решающей в том смысле, что Курская битва – это последняя их битва, в которой они еще надеялись победить Советский Союз военным путем. Это последнее стратегически активное действие немцев: после Курска они уже только оборонялись, стараясь спасти то, что приобрели ранее. Стараясь уже не захватить что-либо, а только спасти Германию от Красной Армии. Это был момент истины на Европейском театре военных действий Второй мировой войны. Поэтому готовились стороны к ней сверхтщательно, и немцы максимально напрягали все силы Рейха. К операции «Цитадель» были привлечены наиболее боеспособные соединения вермахта, всего 50 отборных дивизий, в том числе 16 танковых и механизированных. Численность группировки достигала 900 тысяч человек, около 10 тысяч орудий и минометов, около 2700 танков и штурмовых орудий, более 2000 самолетов. 50 дней и ночей шло это сражение. Советская армия на тот момент насчитывала 1 млн. 336 тысяч солдат, 19 тысяч орудий, 3444 танка, 2172 самолета. Только за период с 12 по 16 июля 1943 года противник потерял от ударов 5-й Гвардейской танковой армии 453 танка, из которых 70 «тигров», 80 орудий, более 300 автомашин и много другой боевой техники, более 3500 солдат и офицеров. Геройски проявил себя в этом сражении казахстанец, майор Заир Кашкенбаев – командир мотострелкового баталь­она 11-ой Гвардейской механизированной бригады. Он был награжден полководческим орденом Александра Невского. Отличились тогда и летчики-казахстанцы – алматинец Алексей Писаенко, семипалатинец Федор Пересыпкин, экипаж самолета Пе-2 «За Советский Казахстан» в составе летчика Байтурсына Есеркепова, штурмана Кадеса Имаша, стрелка-радиста Толегена Тащиева и прославленного летчика, дважды Героя Советского Союза Сергея Луганского. Гитлер не мог не знать, что его оперативный замысел понятен и Сталину: ударив под основание выступа фронта под Курском с двух сторон, соединить немецкие войска в тылу этой дуги и окружить этим самым около 10 советских армий. Гитлер не мог не понимать, что в месте ожидаемых ударов советские войска выстроят такую оборону, какую только сумеют. Но, как ни странно, до определенного момента это было даже на руку немцам, и именно поэтому они отказались от идеи, приписываемой Манштейну, – ударить по центру Курской дуги и образовать два котла окружения. В Красной Армии, да и в армиях остальных стран, тактика боя оставалась с Первой мировой войны, причем с самого ее начала. То есть по противнику ведется огонь артиллерии, затем со штыками наперевес и с криками «Ура!» на позиции противника бросается пехота, а уцелевшие пулеметчики противника выкашивают эту пехоту тысячами. Атака захлебывается, артиллерия снова ведет огонь, а затем опять с криками «Ура!» и т. д. Немцы эту тактику изменили с началом Второй мировой. После артподготовки на позиции противника выкатываются танки и уничтожают уцелевших пулеметчиков и стрелков, и только после этого в относительной безопасности на позиции противника бросается немецкая пехота. Противник, которому танк не давал высунуть голову, вынужден был сидеть в окопах и ждать, пока его уничтожат. Нес он при этом больше потерь, чем атакующие немцы. Но к концу 1942 года советские 76-мм пушки и танки сделали эту тактику немцев уже неэффективной – они выезжали к советским окопам своими средними танками T-III и T-IV, которые поражались пушкой ЗИС-3 или контратакой советских танков Т-34 и КВ-1. Фашистская тактика начала войны себя исчерпала. И немецкие военачальники пошли дальше. Они заказали танк T-VI «Тигр», а затем и танк T-V «Пантера» со 100- и 80-мм броней соответственно и с длинноствольными мощнейшими 88-мм и 75-мм пушками. Тактическая идея немецких сухопутных сил видоизменилась. Как и всегда, атаке предшествует артподготовка, в ходе которой саперы снимают мины, затем на позиции противника выползают не основные немецкие танки T-III и T-IV, а тяжелые танки «Тигр» и «Пантера». («Пантера» считалась средним танком, но у нее лобовая броня была толще, чем у советского тяжелого танка КВ.) «Тиг­ры» и «Пантеры» добивают уцелевшие после немецкой артподготовки пушки ЗИС-3, которые ничего им сделать не могут, и отбивают контратаки советских Т-34 и КВ. Под прикрытием «Тигров» и «Пантер» на позиции въезжают немецкие основные (средние) танки и давят пехоту противника, затем на позиции врывается и пехота немцев. При таком движении стальной армады чем больше противник настроит укреплений и чем больше посадит в них людей, тем больше его войск в этих укреплениях будет уничтожено и тем меньше неожиданностей ожидает немцев впереди. Поэтому Гитлер и послал свои войска туда, где советские войска их ждали. На совещании у Гитлера 9 марта 1943 года, посвященном предстоящей летней кампании, основной доклад делал инспектор танковых войск (главнокомандующий этими войсками) Хайнц Гудериан. Идея его доклада, принятая на совещании: тактическая новинка должна: а) применяться в решающей битве; б) применяться массово; в) быть внезапной для противника. Гудериан говорил (по тезисам его доклада), что нужно «держать в резерве новую материальную часть (т. е. танки «Тигр» и «Пантера», а также тяжелые самоходные орудия) до тех пор, пока мы не будем иметь этой техники в количестве, обеспечивающем успех решающего внезапного удара». Следует понимать, что и советская, и немецкая стороны начали войну с недостаточной противотанковой обороной. Причем фашисты с недостаточной, а Красная Армия – с просто плачевной. Немцы, зная, что в свое время Тухачевский заказал в войска только легкие танки с броней 13 мм, ограничились насыщением своих дивизий большим количеством легких (435 кг), маневренных (без труда перекатывалась 2 артиллеристами) пушек калибра 37 мм (75 орудий на дивизию). Эта пушка обычным бронебойным снарядом могла пробить 28 мм брони на расстоянии 500 м, т. е. советские легкие танки она могла подбить и с километра. Кроме того, каждый пехотный взвод немцев имел легкое противотанковое ружье калибра 7,92 мм. Это ружье пробивало 25 мм брони с 300 м. Также каждый солдат, имеющий винтовку, а таких в дивизии было 12 609, носил с собой 10 усиленных бронебойных патронов, которыми с расстояния 100 м можно было пробить броню толщиной 13 мм. То есть против советских легких танков немцы были защищены исключительно хорошо. Но они совершенно не учли, что к началу войны СССР успел поставить на вооружение средний танк Т-34 с броней 40 – 45 мм и тяжелый танк КВ с броней 60 – 75 мм. Против этих танков немцы вынуждены были применять 88-мм зенитные пушки и дивизионную артиллерию (гаубицы) со стрельбой кумулятивными снарядами. Правда, немцам положение несколько облегчало то, что они в 1938 году разработали 50-мм противотанковую пушку, которая с 500 метров обычным бронебойным снарядом пробивала 61 мм брони, т. е. могла подбить Т-34, а подкалиберным снарядом пробивала 86 мм брони, решая таким образом и вопрос борьбы с тяжелым КВ. Но на 1 июня 1941 года в войсках немцев было всего 1047 таких пушек, т. е. довольно мало. А советские генералы накануне войны успокоились на том, что в стрелковой дивизии РККА (Рабоче-крестьянская Красная армия) было 54 пушки калибра 45 мм, которые считались и батальонными (т. е. были предназначены для ведения огня по вражеской пехоте), и противотанковыми. Эта пушка была переделкой купленного в Германии старого 37-мм орудия, весила 560 кг и теоретически должна была пробивать 42 мм брони на расстоянии 500 м. (Практически в начале войны ее снаряды из-за перекалки ломались о броню.) Но к этому времени не только немецкие средние танки и штурмовые орудия имели лобовую броню 50 – 60 мм, но даже легкий танк 38t спереди был забронирован 50-мм броней. А с 500 м командиру немецкого танка, находящегося в 2,5 – 3,0 м над землей, да еще и в прекрасную оптику советские 45-мм пушки, даже замаскированные, были уже хорошо видны. Поэтому немецкие танкисты их быстро расстреливали, и, по статистке, на один подбитый немецкий танк приходилось 4 уничтоженные 45-мм пушки. Никакого другого противотанкового оружия для советской пехоты генералы не заказали – ни противотанковых ружей, ни гранат. Положение спасала советская дивизионная артиллерия, легкие полки которой имели на вооружении пушку УСВ калибра 76 мм. Она на расстоянии 500 м обычным бронебойным снарядом могла пробить броню 70 мм, а на 1000 м – 61 мм. То есть она уже могла бороться с любым немецким танком начала войны, если пренебречь тем, что она весила 1,5 тонны, и ее не просто было замаскировать. В 1940 году по инициативе маршала Кулика и с поддержкой Сталина на трех заводах сразу была запущена в производство пушка ЗИС-2 калибра 57 мм. Это было не универсальное, а собственно противотанковое орудие, оно на расстоянии 500 м пробивало 106 мм брони, а на 1000 м – 96 мм. Этих пушек успели выпускать 320 шт. Однако осенью 1940 года будущие герои войны – маршалы Воронов, Говоров и Яковлев, настояли на том, чтобы эту пушку с вооружения снять за ненадобностью. Они считали, что для борьбы с немецкими танками им хватит 76-мм универсальной пушки УСВ (модернизированной в ЗИС-3). В советских танковых войсках положение было следующим. Легкие танки были вооружены такой же 45-мм пушкой, как и стрелковые дивизии, и такой же 76-мм пушкой были вооружены Т-34 и КВ. Это трудно понять – почему у тяжелого танка такая же пушка, как и у среднего? И даже менее мощная. Из-за этого в ходе войны советские танкисты стали отказываться от КВ – он тяжелый, медленный, к бою не всегда успевал, а когда приезжал, то толку от него было меньше, чем от Т-34. Этой слабой пушкой на тяжелом танке РККА была обязана генералам и лицам, ответственным за вооружение армии. Дело в том, что минусы маломощной пушки были видны и до войны, и по инициативе маршала Кулика конструктор В. Г. Грабин создал уникальную по мощности 107-мм пушку к танку КВ и даже изготовил таких пушек 800 шт. Во время войны один немецкий танкист поставил рекорд: он из 88-мм пушки танка «Тигр» подбил советскую «тридцатьчетверку» с расстояния 3 км. Если бы грабинскую 107-мм пушку поставили на КВ, то из нее, с ее 550 тонно-метров мощности можно было бы бить немецкие танки и с расстояния 5 км (конечно, если бы удалось точно прицелиться, ведь и советская оптика сильно уступала немецкой). Но против этой пушки дружной бригадой выступили начальник Автобронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенант Федоренко (из-за того, что у этой пушки длинный ствол), нарком вооружения Ванников и директор завода, выпускавшего КВ, Зальцман. Последним, разумеется, не хотелось перенастраивать производство на танки с новой пушкой. И они победили. Таким образом, к началу битвы на Курской дуге советские танки на равных могли сражаться только со средними немецкими танками довоенной конструкции T-III и T-IV. А в авиации положение было таким. У немцев самолетом поля боя был «Юнкерс-87», пикировщик. При пикировании летчик резко опускает нос самолета и как бы падает под углом к земле примерно в 70 градусов. В это время он наводит самолет по бомбовому прицелу на объект, который собирается бомбить. В конце пикирования он освобождает бомбы, сам выходит из пике, а бомбы, направленные самолетом, летят в цель. Таким образом, немецкие летчики могли попасть бомбой в малоразмерную цель. Утверждают, что они попадали в круг диаметром 10 м. В РККА самолетом поля боя был штурмовик Ил-2. Надежная броня позволяла ему летать низко над землей, ведя огонь по курсу своего полета из двух 23-мм пушек и четырех пулеметов. Брал он с собой и до 500 кг бомб, но сбрасывал их практически только с горизонтального полета, а точность такого бомбометания была невелика. Пехоту, открыто находящуюся небронированную технику и оружие такой бомбардировкой уничтожить было можно за счет осколков и взрывной волны, но чтобы повредить танк, надо было, чтобы стокилограммовая бомба разорвалась от него не далее, чем в 5 м. А такой точности бомбометания на «Иле» достичь было невозможно. От подвешиваемых к крыльям «Ила» реактивных неуправляемых снарядов толку было еще меньше из-за крайне низкой точности попадания. Из пушки штурмовик под углом, близким к прямому, мог попасть только в борта танка, а их 23-мм снарядик пробить не мог. А на тонкую крышу танка снаряды падали под очень маленьким углом и рикошетировали, не принося вреда. Так что в плане борьбы с немецкими танками советская авиация сухопутным войскам Красной Армии ничем существенным помочь не могла. Таким образом, на начало 1943 года средствами активной борьбы с немецкими танками в Красной Армии были только 76-мм пушки ЗИС-3 и пушки танков Т-34 и КВ-1, но, повторим, более-менее на равных эти средства могли бороться только со средними танками T-III и T-IV. Немцы это прекрасно знали, и именно на этом базировалась их идея операции «Цитадель». В то время как в германской ставке шли обсуждения плана предстоящего сражения, точно такие же совещания проходили и в советской ставке. Конструктор В. Г. Грабин вспоминает: «Кроме членов Государственного Комитета обороны на совещании присутствовали нарком оборонной промышленности Д. Ф. Устинов и его заместители, руководители ГАУ, Ванников (он стал к тому времени наркомом боеприпасов), военные специалисты и работники оборонной промышленности, в их числе и я. Сообщение делал Воронов. Появление на Тихвинском фронте фашистского танкового «зверинца» он назвал внезапным, новые немецкие танки произвели на него, по собственному его признанию, потрясающее впечатление. «У нас нет артиллерии, способной успешно бороться с этими танками», – таковы были его заключительные слова. Гнетущая тишина воцарилась после сообщения Воронова. Молчал Ванников, молчали создатели КВ». Юрий Мухин: «Я присутствовал на сотнях подобных совещаний и могу с абсолютной уверенностью сказать, что там было дальше. Вы думаете, что главнокомандующий артиллерией РККА Воронов, начальник ГАУ Яковлев, нарком Ванников и остальные, кто не дал вооружить Красную Армию 57-мм противотанковыми пушками, кто не дал поставить на КВ 107-мм пушку, попадали в обморок от стыда? Нет! Они сидели и сверхпреданно, по-собачьи смотрели на своего Верховного Главнокомандующего с немым вопросом: «Что будем делать, товарищи Сталин?» А что теперь делать!! Я бы на месте Сталина распорядился бить немецкие танки задами этих «гениальных» генералов и наркомов – тем, чем они думают. Но сами понимаете, что эффект от этого оружия был бы невелик – разве что немецкие танкисты от хохота пару раз промазали бы» (Мухин Ю. И. Если бы не генералы! М.: Яуза, 2006). Конечно, Сталин немедленно распорядился восстановить производство 57-мм противотанковой пушки ЗИС-2, дал команду разрабатывать 100-мм противотанковую пушку, ставить крупнокалиберные мощные пушки на Т-34 и тяжелые танки. Причем уже и 107-мм пушка генералам казалась маленькой, на ИС-2 поставили сразу 122-мм пушку, а на самоходную установку на базе танка КВ – 152-мм пушку-гаубицу. Но такое перевооружение требовало времени, а немцы начнут «Цитадель», как только просохнут дороги. (Тогда еще никто не знал, что немцы тоже не успевали накопить «Тигры» и «Пантеры» и перенесли начало операции на 5 июля.) И тут произошло событие, о котором сегодня мало кто знает. В один прекрасный (действительно прекрасный!) день начальник Главного управления комплектования, формирования и обучения частей ВВС Красной Армии генерал А. И. Никитин улизнул с работы по каким-то своим личным делам. А чтобы оправдать свое отсутствие, он на обратном пути заехал на полигон. Как в воду глядел! Оказалось, что ему на работу звонил Сталин. Генерал немедленно связался с Верховным. Историк В. И. Демидов в книге «Снаряды для фронта» описывает, что было дальше. – Товарищ Сталин, – доложил он Верховному по телефону, – я был на полигоне, на испытаниях новой противотанковой бомбы. Она испытывается уже несколько раз, и мне кажется, нужно ваше вмешательство, иначе ее не будет еще несколько месяцев!.. Он думал, что этим все и кончится, но не тут-то было: Верховный не признавал мелких уверток, он требовал ответственности за каждое сказанное ему слово. – Кто в этом виноват? – последовал вопрос… – Не знаю, это не моя область работы… – Я вас сегодня вызову. Так генерал А. И. Никитин по своей неосторожности попал в весьма опасную ситуацию. Делом-то он не ведал: существовали службы вооружения, заказов, главный инженер ВВС, командующий Воздушными Силами, наконец… Невдомек ему было и то, что Сталин все время думал о предстоящем решающем танковом сражении под Курском. Но идти и докладывать в ГКО об увиденном Никитину пришлось. С трудом нарисовал он там бомбу, пересказал все, что успел сообщить ему И. А. Ларионов, и даже то, что кумулятивный эффект «пока не разработан в теории». Но даже этих малокомпетентных и отрывочных сведений Сталину хватило, чтобы понять военную ценность изобретения Ларионова… Что же, собственно, увидел на полигоне генерал Никитин? Как мы указывали, советские летчики были беспомощны в борьбе с танками. А в середине 1942 года конструктор И. А. Ларионов предложил бомбить немецкие танки не стокилограммовыми бомбами, а засыпать их маленькими кумулятивными бомбочками, получивших впоследствии название ПТАБ-2,5-1,5. При весе в 2,5 кг эта бомбочка пробивала броню в 70 мм. А крыша «Тигра» – 28 мм, «Пантеры» – 16 мм. Бомбочка пробивала броню взрывом, отверстие было маленьким, но в заброневое пространство танка влетали раскаленные газы и капли расплавившейся от огромного давления брони. Танк загорался. Через некоторое время в нем взрываются боеприпасы, и тогда корпус танка стоит в одном месте поля боя, а башня лежит в другом месте. И штурмовик Ил-2 вместо четырех 100-кг бомб мог брать четыре кассеты с 78 бомбочками в каждой. Ударная волна от их взрыва была небольшой, поэтому «Илы» могли летать на высоте 25 м, не боясь, что их собьют разрывы собственных бомб, а с такой высоты они могли и прицеливаться поточнее. При подлете к танку они раскрывали кассету, и бомбы сыпались на танк как горох. Какая-то бомбочка попадала и в танк, а этого было достаточно, чтобы он загорелся. Вот как раз на полигонные испытания бомбочки Ларионова и угодил генерал Никитин. А в результате случайного совпадения обстоятельств об изобретении немедленно стало известно Сталину, и машина завертелась. Дело упрощало вот что. В отличие от снарядов такого же веса, эта бомбочка в десятки раз дешевле. Снаряд – это очень точное изделие из высокопрочной стали с очень сложным взрывателем. А ПТАБ-25-1,5 теоретически можно было делать хоть деревянной. Как мы помним, Гудериан учил, что тактическую новинку нужно применять массово, а массово в один месяц можно было изготовить только дешевое изделие. Разумеется, Сталин приказал держать все в тайне и до начала битвы под Курском нигде эту бомбочку не применять. И когда началась Курская битва, в воздух поднялись штурмовики Ил-2 и начали посыпать колонны, предбоевые и боевые порядки немецких танковых дивизий бомбочками инженера Ларионова. Всего они сбросили на немецкие танки 500 тыс. этих изделий. Конечно, «Тигров» и «Пантер» били все, кто сражался на Курской дуге. Но именно бомбочки инженера Ларионова сыграли просто неоценимую роль. И, скажем, не будь их, то исход, например, танкового сражения под Прохоровкой мог быть для Красной Армии плачевным. «Постфактум действительность была отлакирована советскими историками, но к началу Прохоровского сражения 12 июля 1943 года обстановка оценивалась как очень серьезная. Это на карте немецкий прорыв выглядит как небольшая вмятина. На самом деле это то же самое, что «вдавить» броню «Т-34» на глубину 45 миллиметров, то есть, попросту говоря, пробить ее… С началом наступления немецких войск из 40-й армии потекли дивизии, артиллерийские полки и бригады в полосу немецкого наступления, но сметаемым шквалом огня и танковым ударом армии Г. Гота гвардейским дивизиям армии И. М. Чистякова от этого было не легче. По сути, такое расположение войск Воронежского фронта привело к тому, что немцы били советские войска по частям. …В наибольшей степени это затронуло армию П. А. Ротмистрова. Контрудар советских войск в районе Прохоровки был для немцев ожидаемым ходом. Еще весной 1943 года, более чем за месяц до наступления, вариант отражения контрудара из района Прохоровки отрабатывался, и что делать, части II танкового корпуса СС прекрасно знали. Вместо того чтобы двигаться на Обоянь, эсэсовские дивизии «Лейбштандарт» и «Мертвая голова», подставились под контрудар армии П. А. Ротмистрова. В результате планировавшийся фланговый контрудар превратился в лобовое столкновение с крупными танковыми силами немцев. 18-й и 29-й танковые корпуса потеряли до 70 процентов своих танков и фактически были выведены из сражения» (Исаев А. В. Антисуворов. Десять мифов Второй мировой. М.: Эксмо, Яуза, 2006). Эффективность бомбочек Лариона была очень высокой. К примеру, в ходе Курской битвы 10 июля 1943 года советская авиация нанесла удар по немецким танкам перед фронтом советской 2-й танковой армии в районе Понырей. Советские танкисты захватили поле боя, не дав немцам вывезти подбитую технику для ремонта, и комиссия ее осмотрела. Пикирующие бомбардировщики бомбами весом 100 и 250 кг уничтожили только пять немецких танков, а штурмовики ПТАБами Ларионова – 39. А взятый в плен немецкий лейтенант-танкист на допросе показал: «6 июля в 5 часов утра в районе Белгорода на нашу группу танков – их было не меньше сотни – обрушились русские штурмовики. Эффект их действий был невиданный. При первой же атаке одна группа штурмовиков подбила и сожгла около 20 танков. Одновременно другая группа атаковала отдыхавший на автомашинах мотострелковый батальон. На наши головы градом посыпались бомбы мелкого калибра и снаряды. Было сожжено 90 автомашин и убито 120 человек. За время войны на Восточном фронте я не видел такого результативного действия русской авиации. Не хватает слов, чтобы выразить всю силу этого налета». Другой источник, описывающий танк T-V «Пантера», сообщает, что в ходе Курской битвы, где этот танк был впервые применен, основная масса «Пантер» вышла из строя из-за пожаров, а не от огня артиллерии. Танковые войска Германии были ударной силой вермахта, а ударной силой танковых войск планировались «Тигры» и «Пантеры». Получается, что под Курском армию Германии лишили ударной силы бомбочки Ларионова ПТАБ-2,5-1,5. Бомбить «Тигры» и «Пантеры» штурмовики Ил-2 начали 5 июля за 15 минут до начала немецких атак. По «Пантерам» есть и статистика. В первый же день боев сгорело от 128 до 160 (по разным данным) «Пантер» из 240, которые немцы сумели свезти к Курской дуге. Через 5 дней в строю у немцев осталась всего 41 «Пантера». Без «Тигров» и «Пантер» преодолеть советскую оборону немцы не могли и начали отступать, и теперь уже до конца войны они только этим и занимались на всех фронтах. Их отдельные удачные операции уже ничего изменить не могли. Гудериан горестно констатировал: «В результате провала наступления «Цитадель» мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя. Их своевременное восстановление для ведения оборонительных действий на Восточном фронте, а также для организации обороны на Западе на случай десанта, который союзники грозились высадить следующей весной, было поставлено под вопрос. Само собой разумеется, русские поспешили использовать свой успех. И уже больше на Восточном фронте не было спокойных дней. Инициатива полностью перешла к противнику». Впоследствии Главный маршал авиации Александр Голованов писал: «Курская битва в последнее время не имеет правильного отображения. Говорят даже, что на Воронежском фронте был решен успех этой битвы. На самом деле это не так. Танковый встречный бой у Прохоровки является следствием прорыва противника в глубину нашей обороны. Это не заслуга командования Воронежского фронта, а вынужденный ввод войск из резерва Ставки Верховного Главнокомандования для пресечения дальнейшего продвижения противника. Вообще надо сказать, что в этой битве командование Воронежского фронта показало себя плохо, а его командующий генерал Ватутин показал свою неподготовленность к ведению боевых оборонительных операций в новых, современных условиях ведения войны. И в то же самое время в битве на Курской дуге мы имеем пример организации обороны, соответствующей современной войне, где применяются массы танков. Такая оборона была организована командующим Центральным фронтом генералом К. К. Рокоссовским. Ватутин не только не смог из-за неправильной организации обороны успешно отражать натиск противника, но и потянул на себя все силы Степного фронта, предназначенные для того, чтобы после отражения удара противника и перехода войск фронтов в контрнаступление развить его вводом свежих сил. Такая возможность в связи с неудачной организацией обороны на Воронежском фронте была упущена. Когда я учился в начале 50-х годов в академии имени К. Е. Ворошилова, тогда именно так разбиралась битва на Курской дуге. Что же касается Верховного, да и не только его, то было единое мнение, что ведущую роль в этой битве сыграли войска Центрального фронта. А ведь генерал Ватутин был первым заместителем начальника Генерального штаба еще до войны. Кому же, как не ему, было осуществлять новейшие идеи в военном искусстве? Он же, командуя Воронежским фронтом на Курской дуге, неоднократно предлагал и настаивал на нанесении упреждающего удара по противнику, то есть предлагал нам первым начать наступление. Можно лишь гадать, что у него получилось бы, если бы он начал наступление на те силы, которые обрушились на него самого и получили такой успех… Выдающаяся роль Константина Константиновича в битве на Курской дуге бесспорна. К. К. Рокоссовский после Москвы и Сталинграда еще раз блестяще проявил свои военные дарования» (Голованов А. Е. Дальняя бомбардировочная... Воспоминания Главного маршала авиации (1941–1945). М.: Центрполиграф, 2007). Мы уже рассказывали о том, что саму идею Курской битвы выдвинул именно Рокоссовский. «В конце июня поступили данные, что противник начнет наступление 2 июля. Войска были приведены в надлежащую готовность, но немецкое наступление вновь не состоялось. 3 июля его также не было. 4 июля – то же самое. Напряжение стало предельным. В ночь на 5 июля я был на докладе у Сталина на даче. Он был один. Выслушав мой доклад и подписав представленные бумаги, Верховный сразу заговорил о Рокоссовским. – Неужели Рокоссовский ошибается?.. – Немного помолчав, Верховный сказал: – У него там сейчас Жуков. Было уже утро, когда я собирался попросить разрешения уйти, но раздавшийся телефонный звонок остановил меня. Не торопясь, Сталин поднял трубку ВЧ. Звонил Рокоссовский. Радостным голосом он доложил: – Товарищ Сталин! Немцы начали наступление! – А чему вы радуетесь? – спросил несколько удивленно Верховный. – Теперь победа будет за нами, товарищ Сталин! – ответил Константин Константинович. Разговор был окончен. – А все-таки Рокоссовский опять оказался прав, – как бы для себя сказал Сталин. И, обращаясь ко мне, добавил: – Отправляйтесь, пожалуйста, на Курскую дугу, свяжитесь с Жуковым и помогайте им там. Распрощавшись, я вернулся в штаб, оттуда выехал прямо на аэродром и – снова на фронт. Считаю нужным привести эти факты потому, что укоренилось такое мнение: оборонительные действия на Курской дуге были заранее предусмотрены, и они рассматриваются сейчас как само собой разумеющееся. В действительности события протекали по-иному. Именно на Курской дуге было решено нашим Верховным Главнокомандованием продолжить дальнейшие наступательные действия. Гитлер также решил именно здесь искать успешного решения кампании 1943 года. Рокоссовский первым разгадал замысел противника, но было не так-то просто подготовку наступления переключить на организацию глубокоэшелонированной обороны, выиграть время и заставить немцев начать наступление первыми. Это был напряженнейший отрезок времени, когда, можно прямо сказать, шла борьба двух мнений – наступать или продолжать обороняться» (Голованов А. Е.). Дорогой ценой, но Курская битва была выиграна. Теперь окончательный разгром немцев был лишь вопросом времени. Но надо понимать и то, что была одержана не просто победа. Было остановлено нашествие другой Цивилизации, чуждой и абсолютно неприемлемой для советского человека. Русский писатель-эмигрант, монархист Иван Солоневич всю войну провел в Германии. Солоневич писал: «Я видел сцены, которые трудно забыть: летом 1945 года солдаты разгромленной армии Третьей Германской Империи расходились кто куда. Разбитые, оборванные, голодные, но все-таки очень хорошие солдаты когда-то очень сильной армии и для немцев все-таки своей армии. Еще за год до разгрома, еще вполне уверенные в победе, немцы считали свою армию цветом своего народа, своей национальной гордостью, своей опорой и надеждой. В мае 1945 года эта армия разбегалась, бросая оружие и свое обмундирование… С наступлением ночи переодетые в первые попавшиеся лохмотья остатки этой армии вылезали из своих убежищ и начинали побираться по деревням. Немецкий крестьянин в это время был более сыт, чем в мирные годы: города кормились в основном «аннексиями и контрибуциями», деньги не стоили ничего, товаров не было – и бауэр ел вовсю. Но своему разбитому солдату он не давал ничего. В сибирских деревнях существовал обычай: за околицей деревни люди клали хлеб и пр. для беглецов с каторги... Там, в России, кормили преступников – здесь, в Германии, не давали куска хлеба героям. Бауэр и крестьянин – два совершенно разных экономически и психологически явления. Бауэр экономически – это то, что у нас в старое время называли «однодворец», мелкий помещик. Он не ищет никакой «Божьей Правды». Он совершенно безрелигиозен. Он по существу антисоциален…»

Бахытжан АУЕЛЬБЕКОВ, обозреватель