• Время
• 24 Июля, 2013

МОЯ ЖИЗНЬ В СТРАНЕ СОВЕТОВ

Тамара ШАЙКЕВИЧ-ИЛЬИНА

Жизнь каждого человека отражает время, которое отведено ему судьбой. Будучи по специальности врачом, получив степень доктора медицинских наук и звание профессора, опубликовав более двухсот научных работ (из них две монографии), на восьмом десятке лет я начала писать воспоминания. С тех пор опубликовала три книги и еще три небольших книжицы, где воспроизвожу различные эпизоды своей и близких мне людей жизни. По достижении весьма преклонного возраста, мне захотелось сопоставить события собственной биографии с происходящим в стране проживания.

 

Я родилась 2 марта 1925 года – через восемь лет после Октябрьской революции. Большую часть жизни провела в СССР (Союзе Советских Социалистических Республик). В течение тридцати лет это государство возглавлял товарищ Сталин – секретарь ЦК РКП (б). В год моего рождения он еще не был объявлен отцом и учителем всех народов. Это произойдет позже. Его провозгласят генеральным секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза (ЦК КПСС). Писатель Венедикт Ерофеев напишет о нем:

 

Стороны той государь,

 

Генеральный секретарь.

 

В первые годы существования Страну Советов за рубежом называли колоссом на глиняных ногах, а незадолго до ее распада президент США Рейган обозначил как империю зла.

 

СССР развалился до того, как началась моя творческая жизнь. Более двадцати лет нахожусь в другом государстве. Оно называется – Республика Казахстан. Однако до сих пор вспоминаю призывные лозунги партии и правительства распавшейся страны. Они публиковались во всех газетах перед советскими праздниками (1 мая и 7 ноября). Чтобы уточнить, к чему и куда нас призывали, находясь в Санкт-Петербурге, я десять дней посещала отдел газет Российской Национальной библиотеки, где читала подшивки «Правды» за первые годы моей жизни. Содержание ряда статей и формулировок иногда было трудно понять, а при обращении к другим я не верила своим глазам. В демагогических речах увязала, как в болотной тине, но от чтения оторваться не могла.

 

Покидая библиотеку, я поняла, что для осуществления моих планов понадобятся годы. Подшивки старых советских газет больше не прослеживала, а просто сопоставила по десятилетиям основные события в стране и в моей жизни.

 

Первое десятилетие (1925-1934 годы)

 

События в стране

 

Вот вкратце, то, что я узнала из текстов проштудированных мной газет о Стране Советов после восьми лет ее существования (текст в кавычках цитируется дословно):

 

«Пролетариат нашей страны является основной и решающей силой, ведущей за собой всю массу трудящихся к социализму!».

 

«Марксистско-классовая точка зрения на исторический процесс – единственно правильная!».

 

В почете дети «чернорабочего и кухарки».

 

Жизнь страны определяется решениями съездов и пленумов ЦК РКП (б).

 

Через восемь послереволюционных лет, «советский строй чувствует себя все более твердым и прочным».

 

Отмечается «рост производительных сил страны и мощи государственного регулирующего аппарата», а также «организованности рабочего класса».

 

«Мы твердо встали на путь социалистического строительства».

 

Основная задача созданного большевиками государства – «индустриализация страны», а в сельском хозяйстве – «поворот основных масс крестьянства от старого капиталистического пути, к новому социалистическому». В эти годы ранее существовавший лозунг «Заводы – рабочим, землю – крестьянам!» уже не упоминается. Все это становится государственной собственностью. Происходит коллективизация – землю, зерно и скот всех крестьян (богатых и бедных) объединяют с тем, чтобы потом доходы делить поровну. Состоятельные люди не могут смириться с необходимостью отдать и сделать общим свое, трудом нажитое имущество. Их называют кулаками, а собственность забирают насильно. Самих кулаков и их семьи ссылают. В результате в стране начинается голод. Призыв «Ударим по кулачеству!» сменяется другим. Появляется лозунг «Мобилизуем все силы на хлебозаготовку!». По неполным данным после коллективизации в 1932-1933 годах от голода погибло около семи миллионов человек.

 

В 1928 году впервые составляется всеобъемлющий план работы государства на пять лет – «пятилетка». Вскоре публикуются рекомендации «выполнить ее в четыре года». Внедряется социалистическое соревнование, «ускоряющее темпы социалистического строительства». Появляется слово «ударник» – победитель соцсоревнования. Встречаются призывы: «Догнать и перегнать капиталистические страны!» и «Советская страна должна иметь хорошие дороги!». Для получения дополнительных средств на проведение намеченных преобразований проводится заем денег у населения.

 

В стране происходит культурная революция. Ее определение, весьма туманное и малопонятное, дается в одной из статей. Это «прежде всего движение масс, организованность всех пролетарских элементов под руководством партии для решения насущных задач культурного строительства». Высказывается мнение, что «с культурой на предприятиях дело обстоит неблагополучно». Появляется лозунг: «Крепите силу и мощь пролетарских отрядов на культурном фронте!». Одновременно повсеместно проводится борьба с неграмотностью, организуются «месячники борьбы». Об интеллигенции сказано, что в переходных условиях она расслаивается.

 

В газетах также сообщается, что «в массах созрело понимание реакционности религиозного уклона жизни». Указывается на необходимость «усилить и упорядочить антирелигиозную деятельность». «Музеи-монастыри станут центрами антирелигиозной пропаганды».

 

Ежегодно публикуются статьи о борьбе с алкоголизмом: «Пьянство расшатывает трудовую дисциплину», «Водка губит и лучших рабочих». Обнаружила призыв – «систематически уменьшать и удешевлять управленческий аппарат». В заголовках статей часто встречается слово «борьба»: «Борьба за продовольствие – боевая задача», «Борьба за хлеб», «Борьба за кадры». Следовательно, со всем этим в стране неблагополучно.

 

Начинается поиск классовых врагов, они называются «оппортунистами» и «правыми уклонистами» и, якобы, препятствуют успешному выполнению планов. Всякое инакомыслие становится наказуемым. Публикуются статьи с заголовками: «Не наши люди в нашем аппарате», «О классово чуждых нам элементах» и им подобные. Население чаще определяется как массы. Идет расслоение общества по принципу «свои и чужие». Над чужими возбуждаются судебные процессы. Сообщается о «Шахтинском деле» и о «Деле астраханских вредителей». На судах выяснялись социальные корни и «социальное лицо» обвиняемых, то есть, они – «чуждые» массам люди, но в чем их конкретная вина, не сказано.

 

В дальнейшем почти в каждом номере газеты мелькает термин «правый уклон». Его определение дано Сталиным (газета «Правда» от 23.10.1928 г.). Это «склонность к отходу от революционной линии марксизма в сторону социал-демократии. Это склонность к отходу от генеральной линии нашей партии в сторону буржуазной идеологии. Победа правого уклона может привести к восстановлению капитализма в нашей стране». В 1929 году в статье «Год великого перелома» он же проводит анализ преимущественно достигнутых успехов. Этот год прошел «под знаком решительного наступления социализма на капиталистические элементы города и деревни». Статья заканчивается следующим заявлением: «Мы идем на всех парах по пути индустриализации – к социализму. Мы становимся страной металлической, страной автомобилизации, страной тракторизации. И когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на трактор, – пусть попробуют догонять нас почтенные капиталисты, кичащиеся своей «цивилизацией». Мы еще посмотрим, какие из стран можно будет тогда определить в отсталые, и какие в передовые».

 

Слова, слова, слова…

 

В прочитанных газетах публиковались и праздничные призывы:

 

«Да здравствует Союз рабочих и крестьян!»

 

«Рост хозяйства – залог победы!»

 

«Рабочие Запада и Востока, смелее в бой против буржуазии!»

 

«За безусловное сохранение нынешнего темпа развития индустрии!»

 

«За массовое кооперирование и социалистическое преобразование деревни!»

 

«За союз рабочих и деревенской бедноты со средним крестьянством на основе обеспечения руководящей роли рабочего класса!»

 

«За подъем материального и культурного уровня рабочего класса и трудящихся масс деревни!»

 

«Против колебаний и шатаний в политике, за твердое ленинское руководство!»

 

«За сплоченность и большевистское единство!»

 

«Откроем двери цехов техническому молодняку!»

 

«Да здравствует рабочий класс!»

 

«Да здравствует Советская власть!»

 

«Да здравствует ВКП (б) – вождь и организатор Октябрьской Победы!»

 

Сегодня эти лозунги могут показаться абракадаброй, но в свое время они завораживали людей. Почти как молитвы, которые начинаются словами «Да будет…».

 

Моя жизнь

 

Что же происходило со мной в описанные выше годы, вернее, что я могу вспомнить о первых десяти годах моей жизни? Родилась в городе Харькове в семье молодых специалистов: отец – инженер, мать – врач. Правда, дедушка со стороны мамы был купцом, да еще первой гильдии, то есть, чуждым советской власти человеком. После революции он пару лет оставался работать на ранее принадлежавшем ему в городе Бобруйске кирпичном заводе и вскоре умер. Все это мне рассказали значительно позже. Мама и ее родные скрывали свое социальное происхождение. В моем архиве сохранился «Личный листок по учету кадров» (он был обязательным для всех трудящихся в СССР), заполненный мамой на работе уже в 1949 году. На кажущийся сегодня странным вопрос «основное занятие родителей до Октябрьской революции и после нее», она ответила: «торговец» и «служащий».

 

Моя жизнь началась в двух небольших смежных комнатах коммунальной квартиры двухэтажного дома, ранее принадлежавшего знатному вельможе. Запомнилось, что при входе в квартиру ты попадал в казавшееся мне тогда огромным помещение без окон. В него выходили двери жилых комнат. У каждой из дверей располагались столы с керосинками и примусами, на которых готовили пищу и подогревали воду. Отопление в квартире было печное. Более осмысленное детство прошло в другой, отдельной трехкомнатной квартире в доме «Красный промышленник», построенном и так названном уже после революции. Здесь в квартирах были газовые плиты и централизованное паровое отопление. Тогда это было новшеством. Дом был огромный, пятиэтажный (местами семиэтажный), в виде квадрата, состоящего как бы из двух букв «П», а внутри – двор. Дети дружили между собой в своих парадных, иногда собиралась детвора из соседних подъездов. В ту пору мы играли в «казаков-разбойников», «квача», «цепи» «прятки» и другие игры, в которых участвовала целая группа ребят. В дождливую или морозную погоду собирались на лестничной площадке. Рассказывали всякие истории, иногда анекдоты и неприличности.

 

В возрасте трех-четырех лет меня определили в детский садик, где я познакомилась и подружилась с девочкой Надей. Меня и Надю одновременно забрали из садика и определили в частную немецкую группу. Были тогда такие. Моя первая дружба оказалась длиною в жизнь. Правда, последний раз мы встречались в конце прошлого века в США. Теперь общаемся с Надей по телефону. В младших классах школы меня впервые обманули: вместо обещанного за три рубля снегиря мальчик принес воробья. Я и мои родные плохо разбирались в птицах и не сразу это поняли.

 

Родители старались воспитать меня культурным человеком. В дальнейшем, кроме обычной школы, я посещала разнообразные занятия в музыкальной, а также в балетной школе, ходила и в кружок юных натуралистов во Дворце пионеров. До определенного возраста повсюду меня сопровождала няня. Почти все мои одежды были переделаны из маминых нарядов. Один-два раза в год к нам домой приходила портниха, которая занималась переделкой и починкой старых вещей.

 

Когда мне было пять лет, папа уехал в длительную командировку в Германию. Вместе с группой специалистов они закупали станки для молодой Страны Советов. Потом его отправили в Сумы для налаживания работы компрессорного завода «Красный Октябрь». Отец провел в этом городе около года, а мы с мамой приезжали к нему в гости. В дальнейшем папу перевели на работу в Москву, куда переехала и вся наша семья – мама, я и няня. Мое первое десятилетие было счастливым. Родители любили меня и друг друга.

 

Спрашиваю себя: какие события этого периода, происходящие вне моего дома, могу вспомнить? Пожалуй, только следующие. Однажды, придя к папе на работу, увидела стенгазету, в которой были помещены снимки совсем маленьких детей сотрудников. Я была старше и умела читать. Под фотографиями стояла подпись: «Они будут жить при коммунизме!». Почему-то подумала с сожалением: «Неужели я не попаду в коммунизм?». Нас призывали, и я вместе со всеми стремилась «к светлому будущему».

 

Вспоминаю, как в городе встречала женщин с детьми, просящих милостыню:

 

– Подайте Христа ради детям на пропитание!

 

Зимой они были в овчинных тулупах, а на голове – платки. Дети одеты плохо и не по возрасту. Вид у всех был жалкий. Няня объяснила, что это сбежавшие жители деревень, где нечего стало есть. Люди голодают. Моя семья голода не испытывала, но сладости в те времена и мне перепадали нечасто.

 

Чуть позже от ребят во дворе услышала словосочетание «враг народа». Рассказывали, что некоторые из «врагов» выбрасывались из окон многоэтажных зданий и разбивались насмерть, другие – стрелялись. Все это удивляло, но жизни не омрачало.

 

Второе десятилетие  (1935-1944 годы)

 

События в стране

 

В 1935 году вождь советского государства объявил: «Жить стало лучше, жить стало веселее!» Повсеместно сообщалось об успешном продолжении планового социалистического строительства как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Осуществлялась индустриализация страны. Появились легковые автомобили советского производства (М-1), строились Беломор-канал и ДнепроГЭС. Одновременно в стране нарастал политический террор (наиболее массовый в 1937-1938 годах).

 

После убийства С. М. Кирова (1934 г.) – одного из вождей СССР, словосочетания «враг народа» и «изменник Родины» на многие годы становятся убедительным клеймом для всех инакомыслящих. Репрессии обретают массовый характер. Появляется Постановление Центрального Комитета партии и правительства (ВКП (б) и СНК), «упрощающее порядок судопроизводства». Согласно этому постановлению, по всей стране, на местах в аппарате НКВД составлялся список лиц, следствие по делам которых после зверских истязаний и пыток считалось законченным. Подавляющее большинство этих людей были арестованы по ложным политическим обвинениям. Внутри каждого списка практиковалось деление на две категории. Одна означала расстрел, другая - десять лет лагерей. В дальнейшем списки отправлялись в Москву и обычно подписывались лично Сталиным. Рядом ставили свои подписи ближайшие соратники. Затем документы с грифом «Совершенно секретно» передавались в ВКВС (Военную коллегию Верховного суда), где и рассматривались в «упрощенном порядке». Приговор к расстрелу обычно выполнялся в день его вынесения. Точное число пострадавших не известно. По данным созданного в последствии общества «Мемориал» только с августа 1937 года по сентябрь 1938 года и только в Москве было расстреляно более двадцати девяти тысяч осужденных.

 

В августе 1937 года вступил в действие оперативный приказ наркома Ежова «Об операции по репрессир¹. В этом чудовищном документе было сказано, что аресту подлежат не только жены, состоящие в юридическом или фактическом браке с так называемыми изменниками, но и предшествующие жены, своевременно не сообщившие о контрреволюционной деятельности бывших мужей. Жены приговоренных к расстрелу супругов, обычно арестовывались в день свершения смертной казни. На них, как и на признанных социально опасными детей старше 15 лет, заводились следственные дела. Их рассматривало Особое Совещание НКВД СССР. Суда не было. Выносилось Постановление. Основная статья при осуждении жен и других близких родственников «врагов народа» – ЧСИР (член семьи изменника Родины). Они лишались свободы на срок от 5 до 8 лет и отбывали его в лагерях.

 

Дети «врагов народа» после ареста матери отправлялись в специальные детские приемники, а оттуда переводились в детские дома по всей стране. Иногда родственники добивались разрешения на их удочерение (усыновление). Грудные дети направлялись вместе с осужденными матерями в лагерь. Имеются данные, что по состоянию на 4 августа 1938 года «у репрессированных родителей были изъяты 17 355 детей и намечались к изъятию еще 500». Иногда детям присваивали новые имена и фамилии.

 

Политический террор продолжался до смерти Сталина в 1953 году, но был не столь массовым, как в 1937–1938 годах. Патриарх Алексий Второй о репрессиях в СССР сказал: «…В «окаянные» 1920-1930-е годы от невиданного ранее в истории государственного террора, от расстрелов, пыток, тюрем, ссылок и голода погибли миллионы наших граждан, были искалечены судьбы и души десятков миллионов людей».²

 

В 1939 году был заключен договор о ненападении между СССР и Германией, а также принято секретное приложение к нему, более известное как пакт Молотова-Риббентропа. Он стал известен мировой общественности лишь спустя десятилетия. Однако после его подписания к территории СССР без активного возражения большинства стран были присоединены Западная Украина, Западная Белоруссия, Бессарабия и Прибалтийские республики (Латвия, Литва, Эстония). К вводу в этот же период немецких войск в Польшу и на территорию Франции наше правительство тоже отнеслось спокойно. Почти одновременно мы начали Финскую войну. Она длилась несколько месяцев и принесла свои жертвы. В результате граница СССР передвинулась в сторону Финляндии, за Карельский перешеек.

 

Летом 1941 года началась Великая Отечественная война, растянувшаяся на четыре года. Несмотря на существование договора о ненападении, 22 июня немецкие войска перешли границу СССР и довольно быстро оккупировали значительную часть европейской территории страны.

 

О причинах и начале войны, об отступлении нашей армии и эвакуации населения перед оккупацией немцами советских территорий, а также об успешном наступлении советских войск в дальнейшем, как и о мужестве наших солдат и офицеров, написано много научных трудов, воспоминаний и других литературных произведений. Освещены и трудности мирного населения в военное время (голод, холод, непосильный труд) и мужество советских людей. Известно и об огромных, в том числе человеческих потерях, которые понесли страна и армия. Существует мнение, что одна из причин столь больших потерь – репрессии тридцатых годов. Это привело к тому, что к началу войны «лишь 5% офицерского состава РККА имели советское академическое образование, а из офицеров дореволюционного времени, окончивших академию Генерального штаба, остались лишь несколько человек» (Д. Калихман, «Новая газета» №1, 2013 г.) В июне 1944 года войска союзников начали вторжение на побережье Франции. А к концу года Советская Армия полностью освободила СССР от немецко-фашистских захватчиков.

 

 Моя жизнь

 

Перед нашим приездом в Москву папе выделили квартиру в новом доме на Крымском валу. Я познакомилась и подружилась с обитателями двора. Осенью начались занятия в школе. Она тоже была новой и выходила во двор храма, который и сейчас стоит на улице Большая Якиманка (в те годы он бездействовал). Вскоре после начала занятий учащихся пятых классов принимали в пионеры. Нас выстроили в церковном дворе, и мы произнесли пионерскую клятву. Потом прозвучало: «Юные пионеры, …К борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!» Мы бодро и дружно отвечали на призыв старшей пионервожатой, подняв, как положено, согнутую в локте для салюта руку: «Всегда готовы!» Однако к тому, что многих из нас ждало в недалеком будущем, мы были совсем не готовы.

 

В новой школе я впервые услышала слово «жидовка». Мы что-то не поделили с одноклассником, и он так обозвал меня. В ответ я назвала его хамом. Потом мы оба плакали. Вызвали наших родителей. Оказалось, что ни он, ни я значения произнесенных слов не знали. Дома родители мне все разъяснили.

 

С ранних лет нас приучали повторять: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!». И мы боготворили вождя. Между тем, от ребят во дворе я все чаще слышала, что в такой-то квартире ночью «забрали» очередного врага народа и увезли на «черном вороне». Наш дом превращался во вражеский стан. Чувство страха витало над ним. Тучи сгущались. В отличие от взрослых я не прислушивалась к ночным шагам на лестнице и ночным звонкам в двери соседей. Удивляло, конечно, обилие врагов, особенно когда ими оказывались знакомые люди. Казалось, что со мной ничего подобного не должно, не может случиться, но…

 

В конце января 1938 года папа вернулся из длительной командировки в Кемерово. Прошло пару дней, и ночью раздался громкий, настойчивый звонок в дверь. Меня разбудила няня, с которой мы спали в одной комнате. В квартиру вошли трое в штатском и понятые. Всю ночь длился обыск. Перебирали книги в книжном шкафу, изучали содержимое в других шкафах. Мама сидела окаменевшая. Я молча бродила по квартире. Под утро обыск закончился. Папе предложили одеться. Мама припала к нему. Ее вежливо отстранили:

 

– Не волнуйтесь. Это просто проверка. В НКВД разберутся, и ваш муж через пару дней будет дома.

 

К выходной двери я провожала отца одна. Обняв и поцеловав меня, он сделал шаг к двери. Потом остановился и на минуту обернулся:

 

– Доченька, я не знаю, что со мной будет. Но что бы ни случилось, помни, что перед тобой и перед страной я ни в чем не виноват.

 

Эти слова я всегда помнила и никогда не верила, что он «враг народа».

 

Дверь за папой захлопнулась навсегда. Я подошла к рыдающей маме.

 

– Как же мы будем теперь жить?! – воскликнула она.

 

Не прошло и двух недель, как маме предложили освободить квартиру. Нас переселили на Донскую улицу в квартиру, где после ареста мужа осталась женщина с ребенком. Мама, няня и я разместились с оставшимся скарбом в одной комнате. Прошло около двух месяцев, и снова раздался ночной звонок. Теперь я уже знала, что за ним следует. Маме предъявили ордер на арест и обыск.

 

Первой закричала няня:

 

– Ироды, супостаты, креста на вас нет! Ни за что дитя сиротой оставляете! Господи, да что же это за светопреставление?

 

этот раз обыск длился недолго. Один из энкавэдэшников стал обследовать мой школьный портфель. Вывернул его содержимое и начал рассматривать тетрадки, дневники и все остальное, что было в нем. И тут меня словно прорвало. Случилась истерика без слез. Я кричала, что никто не смеет рыться в моем портфеле. Что если б у нас и было что от них утаить, я бы так спрятала, что они никогда бы не нашли.

 

– А вашему Сталину передайте спасибо за счастливое детство!

 

Мама успокаивала меня, а незваным гостям говорила:

 

– Она так расстроена, что не отдает отчет своим словам. Если можно, отправьте девочку к моей сестре.

 

– Согласно направлению, вашу дочь отвезут в детский приемник, –ответили ей.

 

Только на няню не было никакого предписания. Она успокоила маму, сказав, что поедет к ее сестре, а та заберет меня к себе из детского дома.

 

Мамины вещи были собраны в чемодан. Хотя на улице был апрель, она надела меховой жакет. На стуле мама развесила папин костюм и теплое белье. Рядом поставила его ботинки.

 

– Он ведь ничего с собой не взял, а теплые вещи ему, наверное, понадобятся. За ними придут, а нас уже здесь не будет.

 

Я проводила маму до выхода из квартиры. У порога она прижала меня к себе, несколько раз поцеловала. Держа в руке чемодан, мама пятилась вниз по лестнице, не отрывая от меня глаз. Потом я с одним из энкавэдэшников отправилась на черной «эмке» в детский приемник, располагавшийся в Даниловском монастыре. Там я провела несколько суток, но ничего об этих днях вспомнить не могу. Память как бы вычеркнула их из моей жизни. Пришла в себя уже у тети, которая занимала комнату в коммунальной квартире, где проживало 29 человек. Помню, как днями лежала на диване лицом к стене. Все рухнуло. Отныне меня ждет одинокое существование дочери врагов народа. Где мои родители, что их ждет, увижу ли их когда-нибудь? Почему все это произошло? Ведь я не верю, что они враги народа. Как в ближайшие дни меня встретят в новой школе? Такие мысли и вопросы одолевали меня. Впервые не хотелось жить.

 

Но шли дни. На улице был весенний май, и я постепенно возвращалась к жизни. В новой школе не чувствовала, что чем-то отличаюсь от других учеников. Однако когда через несколько лет пришло время вступать в комсомол, мне вернули заявление и сказали, что нужно подождать. Я все поняла. Комсомолкой все-таки стала, но уже во время войны и без всяких сложностей. Мне не хотелось отличаться от своих сверстников.

 

После ареста родителей из разговоров взрослых я слышала:

 

– Не может быть, чтобы товарищ Сталин допустил происходящее в стране. Это все проделки главы НКВД Ежова, а от вождя все скрывают.

 

Подумала, что не зря на многих домах висят плакаты, на которых изображена сжатая в кулак вся из колючек рукавица, а в ней корчится человечек. Все это означало, что враги народа схвачены «ежовыми рукавицами». И по секрету от взрослых я написала письмо Сталину. Прошла неделя, две, три, прошли месяцы и годы, но ответа не последовало.

 

Лишив меня родителей, государство официально удочерившей меня тете никак не помогало. Вся его забота обо мне сводилась к редким визитам инспектора из какого-то ведомства. Обычно это были женщины. Они приходили днем, когда тетя была на работе и однообразно выспрашивали, как я живу, учусь, хорошо ли меня кормят, не обижает ли тетя. Я, конечно, была всем довольна, но лицо мое пылало от стыда. Мне предлагали доносить. И на кого? На тетю, которая меня любила и всячески старалась сделать мою жизнь лучше.

 

Вторая мамина сестра и брат помогали тете материально. Все трое пытались наводить справки о моих сгинувших родителях. Так как в НКВД их давали только непосредственным родственникам, узнать что-то об отце могла лишь я. Очередь няня занимала с вечера, а утром мы отправлялись на Кузнецкий мост в дом 24. Подойдя к заветному окошку, я подтягивалась и произносила заученный вопрос. Военный мужчина в пенсне сухо отвечал:

 

– 58-я статья. Без права переписки, с конфискацией имущества.

 

Тогда еще никто из пострадавших не знал, что указанная формулировка означала расстрел.

 

Возможно, я чрезмерно подробно остановилась на этом периоде моей жизни, но меня вдохновили стихи поэта Льва Щеглова (Алматы, 2012г.):

 

И канут годы, словно камни в воду,

 

И все былое прорастет быльем,