• Геополитика
• 04 Мая, 2018

ФЕНОМЕН ЕВРАЗИЙСТВА

Қуаныш ӘЛЖАН, кандидат философских наук, Заслуженный деятель РК

 На наших глазах происходит смена цивилизационных основ жизнеустройства, серьезная переоценка ценностей, разноречиво трактуется ситуация, в которой оказался современный мир. Наиболее устойчивой характеристикой человеческого бытия становятся нестабильность, изменчивость, интенсивная трансформация общественных институтов, преобразование всей культурно-искусственной среды обитания человека. У людей и их интеллектуальных лидеров нет однозначных оценок на ситуации, в которых оказалось человечество, ни единодушного мнения относительно путей продвижения в будущее. 

В чем глубинные причины происходящего, как приостановить грозящую катастрофу? В этих непростых условиях Н. А. Назарбаев выдвигает концепцию Евразийского союза государств, открывающую возможные пути выхода из создавшегося кризиса, хотя бы на Евроазиатском континенте. 29 марта 1994 года в Московском государственном университете им. Ломоносова Президентом Республики Казахстан была высказана идея создания Евразийского союза (ЕАС) – совершенно нового объединения из стран-участниц СНГ. В проекте формирования ЕАС казахстанская сторона предложила четкую и функциональную модель кооперативного развития, учитывающую опыт стран Содружества и предполагающую равноправный и добровольный тип интеграции как один из ориентиров развития человечества в историческом масштабе. Что такое Евразия? И что такое «евразийство» в точном смысле этого понятия? Какое содержание следует вкладывать в этот термин? И имеет ли евразийство действительные шансы на то, чтобы стать социокультурной объединительной идеей и стратегией? В широком смысле этого понятия Евразия представляет собой Азию вместе с ее полуостровным продолжением – Европой (так трактовал данный вопрос Александр фон Гумбольдт в своем выдающемся труде «Центральная Азия»). Иначе говоря, Евразия в этом смысле есть единый континент, на котором расположены Европа и Азия. Однако в узком и более строгом значении, в котором данный термин употребляется со времен основоположников евразийства как идейного движения (Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого и ряда других), этногеографическая целостность, называемая Евразией, есть внутренний, центральный регион нашего континента. Основа материка Евразия – горы. Они возникли миллионы лет назад в третичном периоде. В результате сложного и длительного процесса в Европе образовались Альпы и Карпаты, а в Азии – области, окрашенные на картах самым темным коричневым цветом. Они протянулись от Малой Азии через Кавказ и Центральную Азию на восток, где лишь в Китае вновь появляются редкие зеленые пятна низменностей. С юга Евразия ограничена, или «огранена», горами Кавказа, Памира, Тянь-Шаня; с севера – целым морем лесов, массивами тайги; с запада – отрицательной изотермой января (климат Евразии суровей европейского); а с востока – Великой китайской стеной, отделяющей степные районы от субтропиков. Евразия включает в себя Высокую Азию (Монголию, Джунгарию, Тыву, Забайкалье), южную (Казахстан, Средняя Азия) и западную (Восточная Европа) области. Если взглянуть на карту, «внутренняя Евразия» – это по преимуществу континентальная равнинная часть Европы и Азии, объединяющая несколько равнин: восточно-европейскую, беломорско-кавказскую, западно-сибирскую и туркестанскую. Нетрудно заметить, что внутренняя Евразия – это главным образом территория, которую в недавнем прошлом занимал Советский Союз. Территория внутренней Евразии отличается глубокой континентальностью (отрезанностью от морей, которые, к тому же, замерзают), а это на протяжении многих веков делало евразийские страны принципиально неконкурентоспособными на мировом рынке. Промышленник из евразийской глубинки издавна был крепко связан не с заокеанскими партнерами, а с партнерами-соседями. Поэтому хозяйство Евразии исторически могло успешно развиваться только как единая система с приоритетом внутриэкономических связей над внешнеэкономическими. Этносы, которые возникали и развивались в подобных условиях, в одном регионе, в одну эпоху, а тем самым – от одного импульса, в этнологии называются суперэтническими целостностями. Они, по словам «последнего евразийца» Льва Николаевича Гумилева, часто составляют мозаику типов, культур, политических образований. Каждый этнос, в свою очередь, включает в себя субэтносы – мелкие группы, отличающиеся друг от друга иногда языком, иногда религией, иногда родом занятий, но всегда стереотипом поведения. Этносы – члены одного суперэтноса – не всегда похожи один на другой, но всегда ближе друг к другу, чем к этносам других суперэтносов как по ментальности, так и по поведению. Таковы этносы-нации романо-германского мира: немцы, французы, англичане, итальянцы, поляки, чехи, шведы и испанцы. Они являют собой целостность по отношению к представителям «мусульманского мира»: арабам, персам, тюркам, берберам и туарегам или этносам Евразии: русским, татарам и якутам [1]. Народы, исторически сложившиеся на территории внутренней Евразии, с полным правом могут быть отнесены именно к суперэтносу. При этом сложился, безусловно, общий характер евразийцев. И отпечаток на него наложило буквально все: единство обживаемой территории; необходимость противостояния суровому климату; переплетение исторических судеб; близкое и перемежающееся соседство, обусловленное, помимо прочего, конно-кочевым образом жизни (в отличие от мореходно-кочевого образа жизни многих народов Запада); родство людей и языков… Несмотря на ряд различий между собой, этносы внутренней Евразии весьма сходны по очень многим принципиальным параметрам. Сюда следует отнести и традиции, и черты бытового уклада, и характер, и психологические свойства. Таким образом, общей чертой характера евразийцев является именно общительность, открытость человека другому человеку. Или, говоря языком философии, отличительной чертой евразийства являются «субъект-субъектные отношения», имеющие приоритет перед субъект-объектными и интрасубъектными отношениями, свойственными западному и восточному человеку соответственно. Типический евразиец рад каждому человеку, дверь его дома всегда открыта для гостей; он высоко ценит доброе, умное и образное слово, устное творчество, песню; он дорожит дружбой и крепкой семьей; он «соборен», он тянется к всечеловеческой общности, к всеединству, к нравственному универсализму и целостности. Благодаря исторической общности судеб и проживанию на единой внутриконтинентальной территории, а следовательно – благодаря постоянным экономическим и культурным контактам, у представителей евразийского суперэтноса выработались не только общие черты психического склада, но и тесная близость, даже прямое родство во многих важных отношениях. Это родство прослеживается и в генетическом плане, и в родстве языков (исследования Т. Гамкрелидзе, В. Иванова, О. Сулейменова, В. Щербакова и других свидетельствуют о том, что у языков народов Евразии, как было отмечено выше, – единый корень). Близость и родство евразийских народов прослеживается также и в художественной культуре, где основной акцент у разных этносов внутренней Евразии обычно ставился на устное словесное творчество, искусство орнамента, особый музыкальный лад. Самым ценным, как подчеркивал тот же Л. Н. Гумилев, выступая в литературно-публицистическом клубе журнала «Литературная учеба» в 1990 году, было у славян и туранцев отсутствие того проклятия, которое именуют расизмом. Ни монголы, ни русские даже в период так называемого «монголо-татарского нашествия» не считали антропологические черты знаком высшего или низшего состояния – в природе нет лучшего или худшего, есть только разница. И «принцип качества» евразийским народам был известен лишь в аспекте интеллектуально-психологическом. Были люди умные и глупые, храбрые и трусливые, честные и обманщики, а такие различия с расизмом не связаны. И, как подчеркивает Л. Н. Гумилев, не «горение», вызывающее фанатизм, а религиозная терпимость помогла достичь интеграции Евразии, где просто столица была перенесена из Сарая в Москву (ведь Москва до XVI века входила в состав Золотой Орды). Между народами Евразии, как еще до Л. Н. Гумилева указывал родоначальник евразийского идейного движения Н. С. Трубецкой, постоянно имели место и легко устанавливаются отношения некоторого братания, предполагающие существование подсознательных притяжений и симпатий (обратные случаи, т. е. случаи подсознательного отталкивания и антипатии между двумя народами, в Евразии очень редки) [2]. Если взглянуть на евразийство как на тип культуры, надо обратить внимание на характерные для него формы жизнедеятельности, предметно-деятельностные акты и произведения, на его отношение к труду и его продуктам, к творчеству, к природе, пристальней взглянуть на его искусство и т. д. Географические (территориальные и природные) условия внутренней Евразии всегда были относительно ограниченными. Жизнедеятельность этносов протекала здесь в замкнутом пространстве, т. е. пространстве, лишенном выхода к теплым морям, а следовательно, никак не способствовала развитию мореходства. Поэтому даже так называемый кочевой образ жизни простирался, как правило, не столько «вширь», на территорию иных регионов и континентов, сколько «по окружности» или по периметру данной территории. Причем, это касается как «кочевых», так и «оседлых» народов внутренней Евразии. Собственно говоря, их различие весьма условно. Вполне логично было бы определять континентальную культуру как «конно-кочевую» и «конно-оседлую», а еще точней, быть может, – как «конно-оседло-кочевую» в противоположность культуре Запада (прежде всего Англии, Испании, а позднее – США), которая должна характеризоваться как кочевая в смысле мореходной, нацеленной на активный поиск новых земель и стран, на их завоевание, покорение и колониальное освоение. Отсюда ясно и то, что культура Запада, обогащаясь за счет насильственного присоединения к ней инокультурных богатств, является по сути своей механистически-интегральной, в противовес культуре Евразии как органически-интегральной. При таком подходе мы обнаруживаем опять-таки родство или, по крайней мере, глубокую близость культур разнообразных этносов внутренней Евразии. Интегративное начало в известной степени содержится, следовательно, уже внутри самой евразийской культуры. Действительно, всем евразийским этносам в той или иной степени свойственны гармоничные отношения с природой, подразумевающие бережное, ненасильственное воздействие на окружающую среду. Недаром у народов внутренней Евразии труд по преимуществу сельскохозяйственный, а не промышленный; неспроста юрта туранцев и изба славян строятся так, чтобы не навредить земле. Близость и родство народов евразийского суперэтноса прослеживается и в лаконизме и демократичности их традиционных художественных средств. Можно сказать и так, что в самом этом лаконизме художественных средств и произведений и заключался их демократизм, поскольку простота, краткость и известная индифферентность к сложному украшательству художественной формы делают произведение искусства более доступным для его создания, восприятия и воспроизведения (исполнения). Так, в области литературы заметно, что над письменным творчеством преобладает устное, причем в виде коротких, быстро запоминающихся произведений; крупные и изощренные литературные формы типа романа, драмы, поэмы появились у этносов внутренней Евразии сравнительно недавно, да и то во многом под влиянием Запада. Отмеченные качества евразийской культуры – простота и демократизм – проявляют себя с наибольшей наглядностью, пожалуй, в сфере музыки. Сам характер народной музыки, например, старинных обрядовых, свадебных, величальных песен практически одинаков у русских, казахов, башкир, монголов, угро-финнов, татар и т. д. Он выражает себя в форме так называемой пентатоники («татарского лада», или «пятитоновой», «индокитайской» гаммы). У романо-германских народов ее не было вовсе; только в последние десятилетия, в связи с развитием современных музыкальных выразительных средств, она активно используется, например, в поп- и рок-музыке. У западных славян на протяжении веков присутствуют лишь единичные случаи ее применения. Кроме того, в евразийской музыке отсутствуют трехдольные ритмы, т. е. ритмы вальса или мазурки; в пении, за некоторыми исключениями, преобладает одноголосие, унисон или двухголосие, что совершенно непохоже ни на полифонию, ни на богатую орнаментировку и аранжировку песен в западноевропейской (например, итальянской) музыкальной культуре. Наконец, и музыкальные инструменты у народов внутренней Евразии также сходны в том отношении, что они по преимуществу небольшие по размерам, портативные и имеют малое количество струн или клавиш: балалайка русских, домбра и кобыз казахов и т. п. Такие инструменты резко отличаются от усложненных, подчас подчеркнуто элитарных инструментов Запада вроде арфы, рояля, органа или медитативных аэрофонов и ситар Востока. Эти и подобные им факты подтверждают мысль о том, что евразийская культура – особый, «промежуточный» тип культуры по сравнению со спиритуалистически ориентированным (и интравертным) восточным и вещно ориентированным (и экстравертным) западным. Казахстан с этой точки зрения – страна поистине евразийская, равно далекая как от всецелой озабоченности внешним благосостоянием, так и от погруженности в себя, доходящей до индивидуального изоляционизма и социальной стагнации. Однако при более внимательном исследовании оказывается, что идея евразийства вряд ли способна безоговорочно и в полной мере служить в качестве общеказахстанской, быть единственным выразителем объективных нужд и потребностей граждан республики. Дело в том, что необходимо постоянно отслаивать евразийскую идею как таковую, в ее «чистом» виде, от ее исторических ответвлений и модификаций. Евразийская идея, как во время своего возникновения в двадцатых годах ХХ столетия, так и по сей день, является слишком пестрой и не слишком определенной. При своем зарождении евразийская доктрина первых русских евразийцев носила, главным образом, характер этнополитический, не проникая вглубь евразийства как культурфилософского понятия. В то же время, если переосмыслить опыт евразийства 20–40-х годов XX века, можно видеть, что в трудах и концепциях первых русских евразийцев Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого, Л. П. Карсавина и других, а впоследствии – Л. Н. Гумилева имеется фундаментальное основание евразийской доктрины, которое позволило ей развиваться на протяжении почти столетия. Этот фундамент или «неприкосновенный запас» заключается в таких, например, постулатах, как heartland (сердцевина континента, континент-сердце и т. п.), глубинное родство и единство народов, населяющих внутреннюю Евразию, особый суперэтнический статус евразийства и специфичность менталитета евразийского человека. Феномен евразийства в сегодняшнем его осмыслении вызывает значительную смысловую полифонию, если не сказать – разноголосицу. Современные точки зрения на евразийство, имеющие место в литературе и на форумах в Интернете – в особенности российские и казахстанские, выделяют, конечно, и положительные, и отрицательные стороны евразийства, однако на первый план у каждого из аналитиков выходит какая-то одна сторона в оценке. При этом авторы этих оценок друг друга, как правило, критикуют, и достаточно остро. Начнем наш обзор с положительных оценок евразийства. Многие считают, что евразийство останется актуальным для России при любой социально-политической ситуации, поскольку актуальной становится проблема геополитической судьбы постсоветского евразийского пространства. В этом отношении потенциал евразийства исключительно важен, ибо он дает возможность обоснования и развития интеграционной модели цивилизационного развития, отрицающей всякого рода конфронтационные идеи, направленные на предсказание грядущих «столкновений цивилизаций». В этом смысле евразийство – не что иное, как доктрина развития России в XXI веке. Некоторые, как, например, Д. Н. Степанов (МГУ), называют евразийство «абсолютным Светом Православия», «источником русского будущего», так как западные теории, покрывающие потребности разума, не могут удовлетворить русского. Он жаждет не рационального знания, а веры. Своеобразием отличается точка зрения лидера евразийского движения в России А. Г. Дугина. Свою доктрину евразийства он развивает в противовес так называемому континентализму. На его взгляд, современный мир будет сбалансирован в том случае, если наряду с американской экспансией будет создана Российская (Евразийская) Мировая Империя [3]. Вместе с тем – а во многом именно в силу этой имперской позиции – евразийство сталкивается и со множеством отрицательных оценок. К примеру, говорят об «эклектическом мираже евразийства» (выражение В. Аксючица), более того считают, что противники России активно используют понятие «Евразии» для вытеснения всякой памяти о российском, о русском. Зададимся вопросом: почему существует такой разброс мнений? Не в последнюю очередь потому, что само евразийство многозначно и, так сказать, не вполне определенно. Критикуя или превознося евразийство, отрицают обычно какую-то одну его сторону. Между тем понятие евразийства включает в себя как минимум пять аспектов и сторон: – идею диалога культур Европы и Азии; – обозначение суперэтнической общности; – идейно-политическое движение 20-х годов ХХ века; – идею интеграции государств на евразийском пространстве; – концепцию континентального противостояния Западу и установления Россией Мировой Империи. Евразийство многозначно, оно подра­зумевает множество исторических коллизий, извилин в развитии и взаимоотношении культур и этносов, населяющих внутреннюю Евразию; в эволюции евразийского идейно-политического движения; в шагах по созданию ЕАС; наконец, в идее установления мирового братства на основе евразийского духа. Мало того, евразийство, в силу этой своей многосоставности, разорвано: каждая из его сторон претендует на целое. Запад при этом тянет одеяло на себя, Восток – на себя. Но под поверхностью явлений должно скрываться некое устойчивое, основное ядро евразийства: так за «бываниями» человека кроется его подлинная индивидуальность, его истинное «Я». Думается, что таким ядром является идея добрососедских отношений между людьми, которая перерастает в идею и чувство их исторического и культурного родства, которая, в свою очередь, вырастает в идею и чувство родственности всех этих людей на базе их формирующейся генетической общности, в идею формирования общественных отношений на основе этого родства, и, наконец, – в идею и чувство всечеловеческого братства. Причем все эти этапы эволюции евразийства осуществляются в наиболее полном и чистом виде именно на землях внутренней Евразии. Такова, по-видимому, мета-историческая судьба России-Евразии, а с нею – и Казахстана-Евразии. Сложилось так, что западный континент в лице США олицетворил, прежде всего, материальные устремления, а восточный в лице СССР, России, Казахстана – больше духовно-нравственные; Запад ассоциируется больше с наукой и техникой, Евразия – больше с духовностью и искусством; Запад – с индивидуализмом, Евразия – с коллективизмом и т. д. Вероятно, к евразийству во всех его смыслах следует относиться достаточно спокойно. Есть концепции и учения не менее человечные и глубокие, но при этом более ясные и более широкие в перспективе грядущего. К примеру, концепция человека ноосферной эпохи, которая пропагандируется особенно интенсивно на сайте Инфлюкс в Интернете; или Учение Единой Истины. Евразийство подобно ускользающей тени, летучему призраку. Недаром Панарин говорил о евразийстве как о метафоре какого-то другого, большого явления. И тем не менее евразийство – это очень тонкая и глубокая интуиция, которую нельзя просто так отбросить. К ней надо отнестись как к очень важному инструменту, одному из необходимых этапов и важных способов вхождения в состояние обновленного человечества. В этой интуиции просматривается внутреннее движение к единству людей, первоначальной Единой Семье человечества в границах евразийского пространства, которое станет месторазвитием будущего человечества на многие века. Эта мысль в последнее время пробивает себе дорогу все увереннее, в различных научных гипотезах, философских прогнозах, пророчествах. Освальд Шпенглер, Петр Данилевский, Петр Савицкий, Эдгар Кейси и Шри Бабаджи говорили о том, что центр мировой цивилизации, скорее всего, переместится в Россию, именно в Сибирь. Евразийский континент станет колыбелью нового человечества, тогда как многие другие части планеты Земля исчезнут или станут непригодны для жизни в силу природных и техногенных катаклизмов. Собственно, роль Сибири и Казахстана в будущем человечества очевидна, поскольку это одни из немногих, но при этом огромных по территории, регионов, более менее сохранившихся в экологическом плане и к тому же малозаселенных. Иными словами, центр человеческой цивилизации, возможно, переместится с Запада на Восток, из США и Европы – на пространства Сибирского Зауралья и Великой Казахской Степи. Итак, мы видим: евразийство сегодня являет собой картину двойственного характера: одни его последователи односторонне увязывают идею евразийства с Европой, другие – с Азией, хотя в концепции евразийства по определению предполагается не что иное, как гармоничный синтез того и другого. Следовательно, если мы хотим единства, то надо – в конечном счете и на перспективу – формировать сознание единства всечеловеческого, а не лишь евразийского. Если же мы хотим только ограниченного единства – евразийского, оно неизбежно будет тяготеть к распаду на части. Ибо в самом евразийстве заложено если не противоречие, то определенная и очевидная двойственность. Необходимо за многочисленными наслоениями увидеть главный, конкретный сущностный смысл идеи евразийства и исходить в геополитических стратегиях и конкретных шагах именно из этого сущностного смысла, а не тех или иных привходящих моментов. В последнее время идея евразийства обретает все более явственные черты новой, действительно консолидирующей идеологии, которая не противостоит другим в качестве их антагониста и не стремится к расчленению, разделению народов, как это было в некоторой мере свойственно первым евразийцам и некоторым современным радикалам евразийского движения. В плане сопоставления евразийской идеи с основоположениями интегральной философии современного типа, а также выявления смыслового потенциала евразийства в этом отношении важен следующий вывод. Евразийство в новом веке в условиях хрупкого равновесия геополитических сил должно быть отмечено логикой равнозначности, а не логикой превосходства сопоставляемых геополитических реалий и соответствующих философских доктрин. С одной стороны, изменчивости конкретно-исторического содержания и смысла идеи евразийства (она имеет даже взаимоисключающие трактовки), а с другой – ее неявной универсально-всеобщей отнесенности. Последнее означает, что в своем глубинном потенциальном смысле и практических интенциях евразийство есть не что иное, как интегральный тип мироотношения, интегральная философия (в отличие от сугубо восточного и сугубо западного) и новый путь развития человечества (в сравнении с прагматичным Западом и созерцательным Востоком). Попробуем проанализировать и тем самым эксплицировать проблему конкретно-целостного осмысления евразийства и его импликаций. Необходимо прийти к пониманию того среза евразийской проблемы, который является фундаментальным и определяющим все другие ее срезы. Говоря языком философии, настала пора для выработки конкретно-всеобщего, конкретно-целостного понятия евразийства. Сегодня пока еще немногие сознают, что евразийская идея есть нечто гораздо более глубокое, нежели научно-историческая или геополитическая доктрина. Проблема евразийства включает в себя исторический, географический, геополитический, этнологический и другие жизнеобеспечивающие аспекты, т. е. практически все, что связано с природной (космической) средой, социальным развитием человека и его внутренним духовным миром. Поэтому евразийство – понятие не частное (касающиеся только России и Казахстана), а, напротив, универсально-всеобщее, или философское. Примечательна в этой связи мысль, о которой мы упоминали выше, высказанная в 1995 году на страницах журнала «Вопросы философии» А. С. Панариным. «Человечество, – писал он, – стоит на пороге утверждения новой, постиндустриальной аскезы, основанием которой является экологическое самоограничение потребительских обществ… Я думаю, этот вопрос, сегодня еще в рамках «евразийской» темы никем не затрагиваемый, на самом деле определяет судьбу этого течения». А чуть ниже, резюмируя свою мысль, Панарин указывал, что евразийство – не вполне удачное название, ибо оно есть только «метафора какого-то большого явления, которое дает о себе знать» [4]. Что же это за «большое явление», в том смысле, как понимаем мы его сегодня? Иными словами, что же такое евразийство по своей глубинной сути? Уже к тридцатым годам прошлого столетия в самом евразийстве как идейном течении начинала все громче звучать идея всечеловечества, чуждая движению на его начальном этапе. П. Н. Савицкий говорит о всечеловечестве как определяющей «установке русского сознания» и выдвигает лозунг «от россиеведения к мироведению». Путь России-Евразии подчиняется теперь не требованиям ее культурно-исторического типа, а всечеловеческим, всемирным задачам, принцип племенной уступает место высшему, религиозному принципу. Евразийство как «метафора большого явления» – это прообраз совершенно нового способа отношения человека к миру, новой формы жизни, единственно достойно отвечающей вызовам третьего тысячелетия. Евразийская идея (хотя, к сожалению, и не во вполне явной форме) есть идея человечности, которая, в свою очередь, подразумевает идею соборности, единства людей. Наконец, единство людей, отсутствие в их отношениях эгоцентристских установок и проявлений предполагает и гармонию в отношениях человека с природой, космосом. Таким образом, евразийство в конкретно-целостном его понимании означает не просто некую новую идею среди других свежих идей; не просто установление диалога между Европой и Азией, Западом и Востоком; не просто историко-культурную, политическую или этносоциальную идею. Евразийство в его глубинной сути и практических интенциях есть не что иное, как новый путь развития человечества. Новый по сравнению с рационалистическим и прагматическим Западом (в особенности США) и спиритуалистическим и созерцательным (и потому обрекающим себя на культурно-историческую стагнацию) Востоком. Непременными составляющими этого нового пути являются гармония человека с человеком, а следовательно, гармония человека с самим собой и с природной средой. Это – те самые ценности, которые, как было показано выше, суть ценности всечеловеческие, вернее, абсолютные. Эти ценности предполагают, что, в отличие от привычных социальных связей атомарных индивидов – связей, построенных на нормативах формального договора, – необходим иной способ общежития, представляющий собой естественную форму существования людей, связанных теперь уже органическими узами. Это могут быть община, экополис, эконоосферное поселение и т. п., то есть новый тип общежития и новый тип удовлетворения потребностей, основанный на принципах безотходного непромышленного производства, бережного и восполняющего отношения к природным ресурсам, совместного принятия решений, бесприбыльного обмена и т. д. При этом главным основанием такого рода общежития должна быть духовность: в противном случае связь человека с природой и другими людьми вновь окажется формальной и быстро выродится в прежнюю механическую жизнь. Поэтому если политическая задача Казахстана в отношении реализации евразийской идеи – это создание Евразийского Союза государств, то глубинной и главной задачей является сохранение и развитие союза людей. И хотя евразийство, конечно же, не есть некая панацея от всех трудностей и проблем современного Казахстана, несомненно, что в сохранении, приумножении и развитии каждого этноса, населяющего республику, евразийская идея сыграет свою позитивную объединительную роль в контексте национальной идеи «Мәңгілік Ел».

Литература

1. Гумилев Л. Н. Заметки последнего евразийца. Гумилев Л. Н. Ритмы «Евразии: эпохи и цивилизации». М., 1993, с. 36. 2. Трубецкой Н.С. Общеевразийский национализм. Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. М., 1995, с. 425. 3. Левиафан против Бегемота (Неоевразийство Александра Дугина). «Евразийское сообщество: общество политика, культура». 1998, № 1, с. 40–46. 4. Евразийство: за и против, вчера и сегодня (материалы «круглого стола»). «Вопросы философии». № 6, 1995, с. 5, 19.