• Общество
• 13 Октября, 2012

Философия истории

Жамбыл Артыкбаев,

доктор исторических наук,

профессор ЕНУ им. Гумилева

Как показывает опыт наших предшественников – потребность в философско-исторических исследованиях появляется на крутых поворотах истории, когда происходят качественные изменения в обществе, когда гибнут вековые империи, и на их обломках появляются новые государства. В древности и в Средневековье  разломы истории в тектонических движениях человеческого развития породили мировые религии и религиозное миропонимание. В этом контексте можно рассматривать и многочисленные  религиозно-этические учения, в той или иной степени заменяющие собой религиозное вероучение.  Однако в эпоху кризиса средневекового  феодализма в Европе, когда ломались старые представления о   традиционных ценностях общества и человека, вместо новой религии появилось философско-историческое осмысление, базирующееся на принципах научных концептов.  В XVIII веке в той же Западной Европе эти концепты оформились в определенные направления науки, в подлинном смысле этого слова. Так появилась «философия истории».

Термин «философия истории» был предложен одним из великих просветителей XVIII века Вольтером. В отличие от своих предшественников он считал основным в исторической науке не последовательность описываемых событий в  четком соответствии с хронологией, а философскую интерпретацию исторического процесса и отдельных событий.  Он полагал, что основная задача историка заключается в истолковании тех или иных нюансов истории, рефлексия над бытийным характером исторического процесса. В той или иной степени отношение Вольтера к истории  определялось грядущими изменениями в развитии европейской цивилизации, необходимостью научного осмысления прошлого и настоящего, стремлением найти новые принципы духовной организации  современного общества.

Философское осмысление истории, начатое в Европе, позволило европейским мыслителям не только ориентироваться в социально–политических процессах  происходящих в мире, но и выработать относительно идеальную концепцию всемирной истории. Идеальность этой концепции  для европейца заключалась в том, что стержнем и парадигмой всемирной истории стала история самой Европы, начиная от Древней Греции и Древнего Рима. Небольшая часть евразийского материка, его западное крыло, долго находившаяся в аутсайдерах  истории человечества, не только обрела свою историю, но и подчинила весь остальной мир. В Европе начали создаваться новые империи,  борьба за мировое господство ведется между европейскими державами, в ней же определяются новые ценности человеческого существования и новое мировоззрение. Безусловно, в выработке и формировании новых ценностей сказывались тысячелетние переживания  ведомого, рабство, пережитое европейцами в эпоху господства римлян, средневековое мракобесие, начальный капитализм, с его нищетой и жестоким бесчеловечным грабежом колонии в новое время. Как бы там ни было, но зародилось новое направление в гуманитарных науках – философия истории.

Таким образом, результатом дальнейшего развития идеи Вольтера стали труды  европейских мыслителей по всемирной истории.  Безусловно, поиск и осмысление  исторического процесса в контексте бурно развивающейся Европы  не могли не породить такое явление, как европоцентризм. Одним из результатов попыток описания всей истории человечества с момента его зарождение стала книга Гердера «Идеи к философии истории человечества». В ней дана широкая панорама  мировой истории, но главное отличие этого труда от предшествующей историографии заключается в теоретических концептах, которые фактически доминируют над самим содержанием книги. Благодаря этим качествам, труд Гердера, как философско-историческое произведение, сыграл значительную роль в становлении философии истории.

С термином «всемирная философская история» вошел в  данную дисциплину соотечественник Гердера,  основоположник диалектического материализма – Гегель.

Но, как и у его предшественников, у Гегеля   за понятиями свободы духа, момент разума, самосознание мы видим, прежде всего, европейскую доминанту, а точка зрения философа отражает, прежде всего, его симпатии свободному духу  германца.  На наш взгляд, все разговоры и рассуждения  философа о свободном  духе мистифицирует суть дела гегелевского определения  истории. В самом деле, единственными обладателями этого духа, как утверждает Гегель, являются только германцы, Обратимся к его картине исторического своеобразия различных народов: «Всемирная история… является обнаружением духа в таком виде, как он вырабатывает себе знание о том, что он есть в себе, и подобна тому, как зародыш содержит в себе всю природу дерева, вкус, форму плодов, и так первые проявления духа виртуально содержит в себе всю историю. Восточные народы еще не знают, что дух, или человек как таковой, в себе свободен, так как они не знают этого, то они не свободны, они знают только, что один свободен, но именно поэтому такая свобода является лишь произволом, этот один оказывается лишь деспотом, а не свободным человеком, Лишь у греков появилось сознание свободы, и поэтому они были свободны, но и они, как римляне, знали только, что некоторые свободны, а не человек как таковой. Этого не знали даже Платон и Аристотель. Поэтому у греков не только были рабы, и их жизнь и существование их прекрасной свободы находились в связи с этим обстоятельством, но и сама их свобода являлась случайным, недолговечным цветком, отчасти же, она вместе с тем оказывалась также порабощением человеческого гуманного начала. Лишь германские народы дошли в христианстве до сознания, что человек как таковой свободен». (Гегель. Философия истории. Пер. А. М. Водена. Под ред. и с предисловием Ф. А. Горохова. М.,-Л.,1935. С. XLVI. (Гегель. Соч., т. VIII).

В целом соглашаясь с данным умозаключением о прерогативе духовного начала, следует сделать небольшую оговорку в плане того, что признание сознанием свободы духа является прерогативой не только германских племен. Ближайшее рассмотрение истории  убеждает нас в том, что самыми мощными носителями свободы духа  выступают кочевые сообщества Великой степи. О субстанциональности духовных ценностей над всеми спектрами кочевого бытия и пойдет разговор. Несмотря на то, что эта свобода еще неопределенна и аморфна, осознание себя как личности независимой от земных проблем, осознания бренности и ничтожности всего материального – основное кредо философии жизни  кочевых народов. Именно в этом контексте и воспринимаем мы философию истории Гегеля, который нашел отражение в следующих его словах: «Прежде всего, мы должны обратить внимание на то обстоятельство, что интересующий нас предмет – всемирная история, – совершается в духовной сфере. Мир обнимает собою физическую и психическую природу; физическая природа также играет некоторую роль во всемирной истории, и мы уже в самом начале обратим внимание на эти основные соотношения природных определений. Но субстанциональными являются дух и ход его развития» (с.16). Исходя из этого постулата, Гегель предлагает из конкретной действительности, выражающейся в событийном течении  истории, вынести несколько выводов: во-первых, каковы абстрактные определения природы духа; во-вторых, какими средствами пользуется дух, для того чтобы реализовать свою идею; в-третьих, рассмотреть ту форму, которая является полной реализацией духа в наличном бытии – государство. Таким образом, у Гегеля государство есть духовная идея, проявляющаяся в форме человеческой воли и ее свободы» (с.45).

В истории становления всемирной философии истории Гегель выявляет три основополагающих периода: первоначальная история, рефлективная история и философская история. К первому периоду Гегель отнес древнегреческих историков (Геродот, Фукидид), т. е. это такие историки, которые  излагают те события, очевидцами которых  были они сами. Как во времени, так и в пространстве события, излагаемые в первоначальной истории, ограничены. На втором периоде появляется уже всеобщая история, т. е. историк не заклинивается  на очевидном.  На этом этапе  он  прибегает к абстракциям при рассмотрении и описании исторических событий и процессов. В свою очередь рефлективная история, по мнению Гегеля, делится на три подвида (всеобщая, прагматическая, критическая), последняя из которых представляет переход к философии истории.

Философия истории появляется в процессе поиска общих точек зрения, и если такие точки зрения, как говорил Гегель, истинны, они являются не только внешнею нитью, внешним порядком, но и внутренней душой, направляющей сами события и факты.  Он полагал, что именно дух воистину является водителем народов и мира, и именно дух, его разумная и необходимая  воля, руководит ходом мировых событий (с.9).  Таким образом, изучение духа является основной целью  философии истории.

В России, где немного с опозданием, но всегда в русле Европы, развивалось это направление. Под философией истории  понималось в первую очередь познание смысла истории. Образно такое понимание  нашло отражение в одном из первых исследований по данной теме, в книге Н. И. Кареева «Основные вопросы философии истории»: «Философия истории есть суд над историей; мало сказать, что ход ее был такой – то, что составляющие его процессы управляются такими-то и такими-то законами, нужно найти еще смысл всех этих перемен, сделать им оценку, разобрать результаты истории и их также оценить». (Кареев Н. Основные вопросы философии истории. М., 1883, с. 242–243).

Таким образом, как видно из выше приведенного абзаца  русский историк под философией истории понимает  не поиск общих закономерностей и ценностей, базовых идей, определяющих развитие человечества, а прежде всего выяснение смысла  истории и направление исторического процесса.  В последующем в трудах В. И. Герье, В. М. Хвостова, Л. П. Карсавина философско-исторические проблемы нашли свое продолжение. На наш взгляд, несмотря на определенное обогащение философии истории новыми теориями, отвлеченными умозрениями и попытками осмысления и т. д., по своей сути философия истории в России всегда ориентировалась на русское видение  всемирной истории, с точки зрения  прерогатив трех китов русского самосознание: самодержавие, православие и народность.  Это особенно заметно в книге Л. П. Карсавина «Философия истории», которая при интерпретации исторического процесса всецело исходит из позиции православно-христианского  учения.

В современных западных  исследованиях по  философии истории можно выделить несколько направлений.  Одно из них направлено на онтологию исторического процесса, и основное внимание обращает на исследование бытия исторического процесса, на интерпретацию социально-политических процессов, которые в свою очередь в их конструкциях выступает основополагающим принципом развития. Это исследования О. Шпенглера, А. Тойнби и др. Другое направление связано с  изучением гносеологии исторического процесса и на первый план выдвигает проблемы познания исторических фактов и событий. Дильтей, Зиммель, Коллингвуд, Арон, Кроче и другие исследователи работают над изучением логико-теоретических и методологических проблем исследования исторического прошлого, что включает и установление истинности исторических фактов.

Таким образом, философия истории представляет собой, прежде всего, исследование имманентной логики развития человеческого общества. Она дает теоретическую реконструкцию исторического прошлого, устанавливает истинность исторических фактов и на основе этого определяет общие законы развития  обществ. В зависимости от различных обстоятельств, исследователь вырабатывает свой метод и механизм  работы над изучением исторического процесса.  Одновременно он должен определиться с базовыми ценностями, которые также в зависимости от конкретного случая могут быть разными у разных исследователей. Нам импонирует обращение  мыслителей к  философии истории как к  науке о  духе, природа которого правда одна и та же, но который проявляет эту единую природу в мировом наличии бытии. Ведь, если к рассмотрению всемирной истории не приступить с уже определившейся мыслью, с познанием разума, то следует, по крайней мере, твердо и непоколебимо верить, что во всемирной истории есть разум, и что мир разумности и самосознательной воли не предоставлен случаю, но должен обнаружиться при свете знающей себя идеи.

Постижение истории

Как полагают наши предшественники, постижение истории возможно только тогда, когда в обществе имеются духовные и интеллектуальные ресурсы, способные теоретически осмыслить пройденный путь человечества и определить в нем место конкретного этноса, культуры или цивилизации. Исторический процесс есть форма движения бытия человека, т. е. объективная данность. Исходя из этого, можно говорить о другой задаче, задаче концептуализации исторической жизни как взаимосвязанной, строго упорядоченной целостности, движение которой имеет вполне определенную целевую направленность.

Совокупность событий сама по себе не раскрывает глубинных основ чело­веческой сущности, хотя, по сути, история нацелена не на изучение внешних событий, а на внутренние преобразования человека и общества. Эта проблема существует в истории науки давно. Историческая наука, в отличие от философии истории, должна ориентироваться на хронологический принцип при изложении исторического материала, при этом он должен постоянно обращать внимание на специфические моменты описываемых событий.  Тогда как философия истории ориентируется на универсальные  черты и закономерности. Исторический процесс – это бесконечное преобразование человеческой организации, но понимание его возможно не только путем прослеживания событий, а, прежде всего, анализом внутренней структуры общества, конкретного человека и его духовных субстанций.

Истоки истории казахского народа как государствообразующей доминанты уходят вглубь веков и тысячелетий. Она сложна и своеобразна, тесно связана с историей соседних стран. В своих основных тенденциях она развивается в соответствии с закономерностями исторического развития человечества. Особенно ярко эти закономерности проявляются в историческом развитии древнейшего населения Казахстана. В  процессе  разложения  первобытных форм  жизни  здесь сформировались мощные принципы степной цивилизации, основанные на симбиозе кочевого скотоводства в степных регионах и оседло-городских центров по окраинам мира ко­чевников. Эту особенность нашей истории впервые ярко обосновал автор первого учебника по истории Казахстана С. Д. Асфендияров (1935 г.). Уместно привести здесь и слова К. Маркса, касающиеся роли кочевых народов во всемирной истории: «У всех восточных народов можно, с тех пор как этот процесс происходит, установить общее взаимоотношение между оседлостью одной части этих племен и продолжающимся кочевничеством другой части...».

Одним из поворотных рубежей в исторической судьбе Великой степи служит эпоха возникновения первых крупных коневодческих общин. Надо полагать, что именно в этой среде появились первые политические институты и зачатки государственности, о чем свидетельствует проведенный нами анализ этногонических преданий, связанных с именем Алаша-хана. Один из известных исследователей Казахстана А. П. Чулошников отметил, что в этой «особо интересной группе исторических легенд, нашла свое выражение действительно древнейшая традиция народная о своем прошлом». В самом названии этого этнообразующего знака звучит древность. Алаша-хан – олицетворение начала государства, начало величия степного мира Евразии, и этот символ восходит к допотопным временам. Как говорил Рашид-ад-Дин «...тюрки называли и называют Яфета (Абулджа-хан) Алаша-ханом и достоверно не знают, был ли этот Абулджа-хан (Алаша-хан) сыном Ноя или его внуком, но все они сходятся на том, что он был из его рода и близок к нему по времени».

Это понятие тысячелетиями служило национальной идеей  в степных просторах Евразии.  В эпоху образования Казахского ханства  в XV веке в этот древний цикл этногонических сказаний кочевников были внесены существенные поправки, призванные служить интересам зарождающегося государства. Так появляется казахская версия интерпретации своего происхождения как этноса и государственной общности; одновременно с этим в степях Центрального Казахстана строится мавзолей легендарному Алаша-хану. Сложнейший этнический состав, объединяющий многочисленные тюрко-монгольские роды Евразии, мог быть интегрирован в одно целое только вокруг фигуры Алаша-хана.

Казахское ханство образовалось в сложный и тяжелый период истории Великой степи. В середине XV века завершается окончательный распад великой империи кочевников Евразии – Золотой орды. Запустение прежних оживленных торговых путей в связи с открытием морских путей в Америку, Индию и Китай, и, следовательно, перенесение центра мировой торговли в Европу привели к тому, что Центральная Азия становится захолустным уголком мира, жалкой периферией.

Немало бед и тяжелых испытаний выпало на долю казахского народа в Новое время. Быстрое распространение западной цивилизации завершилось политическим крахом и территориальными уступками пастушеских народов. XIX век стал периодом окончательной потери казахами своей независимости. Китай с востока, а Россия с запада захватывают огромные степные просторы, послужившие в течение многих тысячелетий центром мирового порядка. Этот контраст  стал причиной чрезвычайно высокомерного отношения европейских ученых к истории Великой степи. Они немало потрудились, чтобы не допустить кочевников ни к понятию культуры, ни к понятию цивилизации. В этом легко убедиться, взяв в руки любой ис­торический справочник, энциклопедию или же карту. В них вы не найдете ничего на огромной территории Великой степи.

Гегель, чьи идеи послужили фундаментом многих современных мировоззренческих концепций, в том числе и марксизма-ленинизма, разделил всю территорию Азии на пять частей. Во-первых, Китай и Монголия, во-вторых, долины Инда и Ганга, В-третьих, речные равнины Окса (Амударьи) и Яксарта (Сырдарьи), персидская возвышенность и речные равнины Ефрата и Тигра, к которым примыкает Передняя Азия; в-четвертых, речная низменность Нила. И в-пятых, азиатские плоскогорья, не входящие в историю, поскольку живущие на них номады не перешли на историческую почву, и Сибирь. ( Гегель, с. 108).  По его мнению, распространение языка и формирование племен лежат за пределами истории, т. е. в доистории, таким образом, не обрели самосознания, следовательно,  мифы и исторические предания не могут служить в полной мере историей.  По Гегелю история должна быть прозаичной, вероятно  философ  считал  за историю только письменные тексты, а если у народов азиатского плоскогорья существовали традиции повествовательной истории, выразившиеся в виде исторических рассказов и повестей?

Для нас очень важно иметь концептуальную историю. Мы являемся наследниками древней  цивилизации Центральной Азии. Ее блестящая история давно исчезла, наша древняя культура покрылась толстым слоем пыли. Казахстан, как и вся Центральная Азия, освобождается от многовекового ига колониализма. Наша история движется быстрее, чем во всех остальных частях мира, она меняется на глазах.

В то же время и история как наука, находится в постоянном развитии. История – это, прежде всего, открытие мира, его прошлого. С помощью истории мы путешествуем в пространстве, и разумеется, во времени. Осознание прошлого не только не является общим для всех, но и в памяти каждого оно преображается с течением времени. Представления людей, в связи с транс­формацией знаний, идеологии, соразмерно изменениям функций истории в том или ином обществе меняются. До сих пор историческая наука при разработке многих аспектов проблем казахского общества исходила из неправильных и априорных точек зрения о неразвитости социально-культурной жизни кочевников. Европоцентристский дух и по сей день господ­ствует в нашей исторической жизни. Начиная с двадцатых годов XX века, история Казахстана трактовалась согласно марксисткой классовой теории. Однако радикальный большевизм в скором времени дискредитировал великие идеи коммунизма. Большевистская идеология утверждала в умах людей концепцию об особой мессианской роли русского пролетариата по «выведению народов из темных закоулков их предыстории в светлое будущее». В последнее время идет процесс активной деколонизации истории Казахстана, но, к нашему сожалению, зачастую, теми же методами, какими пользовались колонизаторы.

На волне перемен появляется немало сочинений трайбалистического, квазиисторического и этноцентрического характера. Однако во всех случаях наша история остается гипотетичной. Основная причина – в элементарном незнании истории казахского народа, в неизу­ченности или же слабом представлении об историко-культурных проблемах древних и средневековых кочевых обществ Евразии. В целом, уровень незнания соответствует слабому развитию исторической науки. История позволяет узнать и то, как общество оценивает себя, и то, как изменяется его положение с течением времени. Еще Бенедетто Кроче писал в начале XX века: «История в большей мере ставит проблемы своего времени, чем той эпохи, которую, как предполагается, она изучает».

История – это не только сумма знаний о прошлом. На этапе изучения закономерностей всемирно-исторического развития человеческого общества она перерастает в философию истории. То есть, в какой-то степени, для человека разумного история всегда предстает в виде исторического мышления, позволяющего ясно осозна­вать свою гражданскую позицию, свое отношение к происхо­дящим событиям и явлениям, глубоко понимать и раскрывать их сущность и направленность.

На крутых поворотах истории прошлое оживает и воспринимается современниками, как своего рода ключ к разгадке сложных проблем сегодняшнего дня. Когда перед народом встает проблема исторического выбора, обра­щение к прошлому, самопознание народа с помощью истории становится таким же обычным и естественным состоянием. Историкам национальных   республик   сейчас   приходится   нелегко.   В   прошлом «принципы партийности науки», «классовости» и т. д. изначально задавали теоретическую конструкцию, выводы, к которым в ходе исследования должен был прийти историк. Традиции, навязанные национальным историографическим центрам, были таковы, что их «творчество» не должно было инициировать какие-то оригинальные концепции.

Всеобъемлющие и теоретически обоснованные картины исторического развития человеческого общества впервые  появились в Европе в XIX веке.   Но к сожалению, как уже мы смогли убедиться на многих примерах, многие из этих картин создавались только для того чтобы пристроить к всемирной истории историю Европы, причем она должна была занять в ней  центральную позицию. Осознание того, что человечество имеет единые истоки и общую цель, пока еще не утвердилось. Каждый, кто профессионально обращается к истории, невольно приходит к универсальным воззрениям, превращающим ее в некое единство. В историческом мышлении они обычно являются само собой разумеющимися предпосылками, которые изначально были присущи кочевникам. Один из известных идеологов евразийства П. Н. Савицкий так объяснял «дух братства», исходящий от кочевых евразийских культур: «Недаром в просторах Евразии рождались такие великие объединительные попытки как скифская, гуннская, монгольская (XIII-ХIV вв.) и др., имеющие свои корни в вековых соприкосновениях и культурных смешениях народов различнейших рас».

Когда в Европе XIX века Всемирную историю рассматривали как историю Запада и начинали отсчет исторического времени с истории Древней Греции, относя все «чужое» за рамки подлинной истории, на Востоке еще действовали свои традиционные глобальные концепции истории. Возможно, это явление связано с тесными отношениями между природой и людьми, или же их взаимозависимостью. Во всяком случае, история постоянно охватывала все обозримое пространство. Так, по этому поводу в древнетюркских памятниках письма сказано: «С четырех сторон было много врагов. Пойдя войной, народы четырех стран они покорили, всех принудили к миру. Имевших головы они заставили склонить, имевших колени они заставили преклонить» (VIII век). Вместе с тем, наши степные традиции истории довольно персонифицированы. Вот как объясняет возникшее желание написать «Родословное древо тюрков» Абулгазы Бахадур-хан: «О некоторых династиях держав, основанных потомками Чингиз-хана, есть по десяти летописей... Но так как по недостатку покровительства со стороны наших предков и родственников и по причине невежества народа хо­резмского не было писано исторических сочинений о власти­телях нашего дома, то я всеми силами старался поручить ко­му-нибудь такую историю. ... Эту летопись я изложил на тюркском языке, дабы ее знали все, хорошие или плохие из людей. Притом по-тюркски я так излагал, что и пятилетний ребенок может понимать меня, чтобы быть ясным, я не примешивал слов из наречия тюркско-чагатайского, из языков персидского и арабского». Конечно, зная прошлое, легче овладеть настоящим и еще легче строить ориентиры на будущее.

В нашем унифицированном мире историческое прошлое каждого народа служит водоразделом в политических перипетиях, на него делают ставки, когда сталкиваются интересы народов, культур и государств. Не зная свою историю, несложно затеряться среди окружающего единообразия, а дурно истолковывая ее, можно вовсе пробудить недоверие к истории. Перед таким выбором мы стоим сегодня. «Если историк думает, что он пишет нечто такое, что уже признано за истину и невыразимо (точно), то в пользу этого он совершенно не сможет привести ни одного повествования, ибо все то, на что бы он сослался, было бы (самое большее рассказом группы великих людей, которые были очевидцами всего, или основывались бы на передаче от других, или, наконец, вычитано им из книг древних». А это при всех положениях, как упомянуто, есть источник разногласия. Если же по этой при­чине (историки) перестанут писать и устно излагать (истори­ческие сведения), думая: «Не дай, Бог, чтобы люди критиковали их, и они бы им не понравились», – то, во всяком разе, все истории, известия и положения (имевшие место) в мире, были бы заброшены и все люди были бы лишены (приносимой ими) пользы», – пишет Рашид-ад-Дин.

В  качестве   теоретической дисциплины наша историческая наука еще не выступала, ее состояние похоже на поведение несмышленого малыша. Если считать, что историческая наука нацелена на изучение человека и его духа, то в таком случае над сухим анализом явлений различных эпох, структуры общественных институтов и политических структур должен возвышаться человек и его общество.

Главной структурной составляющей любого общества яв­ляется человеческий фактор. Несмотря на различие в общест­венном и этническом устройствах, каждый народ представля­ет своеобразную систему. В таком качестве он входит в большую систему общечеловеческих отношений и во всемир­ную историю. Народ, не имеющий свою живую структуру, не может играть самостоятельной роли во всемирно-историческом процессе. Чтобы изучить человека, необходим взгляд на историю изнутри, необходимо выявление внутренних законов жизнедеятельности этноса. Постичь дух возможно только при анализе внутренней структуры системы, высту­пающей главным субъектом истории.

Продолжение следует