• Исторические страницы
• 15 Апреля, 2022

ПОЭТ, ДИПЛОМАТ, ПОЛЬСКО-ТЮРКСКИЙ ЕВРАЗИЕЦ

...Вот потому-то я евразиец – человек, стоящий 
за соединение европейского и азиатского.
Олжас Сулейменов

Жетписбай БЕКБОЛАТУЛЫ,
профессор КазНУ им. аль-Фараби 
 

Поэт, нобелевский лауреат Иосиф Бродский говорил: «Поэзия не развлечение и даже не форма искусства… Это уникальный инструмент познания». А известный мастер политических игр Шарль Талейран учил, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли. Как учил в 1980-е годы своих молодых коллег министр Михаил Иванович Исиналиев, дипломаты обязаны выражать свою мысль предельно сжато и точно. И это роднит, на наш взгляд, дипломатию с поэзией: обе они, мучимы поиском и рождением эмоциональной, образной мысли и форм ее выражения лаконичным, но емким словом. 

В жизни бывает, что дипломаты приходят в поэзию раньше, чем во внешнюю политику. Или делают это параллельно. Реже люди, будучи уже известными поэтами, становятся дипломатами. Именно так было с Олжасом Сулейменовым. Нечто похожее случилось и с Чрезвычайным и Полномочным Послом Польской Республики в Казахстане и Кыргызстане, польским тюрком Селимом Хазбиевичем (Selim-Mirza-Juszenski Daniar Beg Chazbijewicz). Диапазон творчества этого необыкновенного служителя муз созвучен планетарному масштабу автора знаменитой книги «Аз и Я» («Нет Востока, и Запада нет. Есть большое слово – Земля!»).

Поэт Хазбиевич – яркий представитель евразийства в литературе. В свое время великолепный мастер слова, уроженец Казахстана Леонид Мартынов заметил, что «Олжас Сулейменов, казахский поэт, творящий на русском языке, целиком остается поэтом казахским». Похожее мнение высказывает польский литературовед Светлана Червонная из Торуньского университета (Swietłana Czerwonnaja, Uniwersytet Mikołaja Kopernika w Toruniu, Polska): «В совершенстве владея польским языком, Хазбиевич создает на этом языке оригинальную по своему тематическому тезаурусу и неподражаемую в своих интонациях татарскую поэзию, которая одновременно является составной частью и современной польской литературы, и всемирной культуры татар». Творчество этих выдающихся представителей современной тюркской поэзии заслуживает сравнительного изучения, так как расширяет этническое самосознание, раздвигает горизонты художественного и научного познания, в том числе и в области истории.

«МУСУЛЬМАНИН ИЗ ПОЛЬСКО-ЛИТОВСКИХ ТАТАР...»

Обычно флегматичных читателей новостных лент встрепенула рядовая на первый взгляд информация агентства «Казинформ» с длинным заголовком «Новым послом Польши в Казахстане может стать мусульманин из польско-литовских татар Селим Хазбиевич». Многим обывателям словосочетание «Польша и мусульманин» казалось несовместимым. Откуда взяться в стране добропорядочных католиков татарам? Масла в огонь подливали следующие строки: «Кандидатуру Хазбиевича, являющегося известным ученым и общественным деятелем, на рассмотрение польского Сейма внес министр иностранных дел РП Витольд Ващиковский, отмечает издание Gazeta.pl. Соответствующее письмо разместил в своем Твиттере политик Роберт Тышкевич». Новость стала самой обсуждаемой казахстанскими пользователями социальной сети Facebook. «В случае утверждения, новым Чрезвычайным и Полномочным Послом Республики Польша в Астане станет господин Селим Хазбиевич. Он писатель, публицист, доктор наук, профессор. Тема его докторской диссертации – «Идеология польских мусульман ХХ века». Господин Селим Хазбиевич происходит из семьи польско-литовских татар. В 1999–2007 годах он возглавлял Союз татар Польши, в 2010 году – редакционную коллегию журнала «Мусульмане Польши», до 2003 года был имамом мусульманской общины в Гданьске», – написал на своей странице в Фейсбуке руководитель Алматинского польского центра культуры «Вензь» Олег Червинский, сославшись на wiadomosci.gazeta.pl».

Новость сразу облетела тюркское информационное пространство. «Кырымтатар Селим Хазбиевич Казакъстан һәм Кыргызыстанда Польша илчесе итеп билгеләнде» («Крымский татарин Селим Хазбиевич назначен послом Польши в Казахстане и Кыргызстане») писала татарская редакция «Радио Свобода» (https://www.azatliq.org/a/28585940.html). Алматинские дипломаты и журналисты были крайне удивлены: назначения на такие высокие посты у нас обычно не афишируются, если не держатся до поры до времени в тайне! Я, в ту пору заведующий кафедрой Казахского национального университета имени аль-Фараби, уже был в курсе этого события. Накануне была встреча с Генконсулом Польши в Алматы паном Радославом Груком. Оказывается, наш добрый знакомый пан профессор ждет своего назначения в Казахстан и вопрос в принципе решен. До этого мы от имени ректора Казахского национального университета Галымкаира Мутанова отправили письмо в Польшу с приглашением профессора Хазбиевича на длительную научно-педагогическую командировку в наш вуз. Так прибыл в Астану собственной персоной новоиспеченный Чрезвычайный и Полномочный Посол Польши Селим Хазбиевич.

Исполняя желания своих читателей, казахстанский журналист Арман Сулейменов вскоре провел интервью с Послом (https://e-history.kz/ru/). Приведу отрывок из него: «Селим Хазбиевич происходит из польско-литовских татар. Его предки пришли в Великое Литовское княжество с Токтамыш ханом. До конца XVII века польско-литовские татары помнили, что они выходцы из племен: уйсунь, кунгратов, жалаиров, аргынов и найманов. Предок Селима из уйсунь участвовал в Грюнвальдской битве. Это были первые кыпчакские поселения, но в Польше их называли татарами. Польско-литовское сообщество татар формировалось волнами на протяжении XV–ХVII веков. Татар было немного, около 12000 человек проживало в XVIII–XIX веках на территории современной Польши, Беларуси, Литвы. Но подзабыли родной язык в XVI–XVII вв., когда Иван Грозный занял Казань и Астрахань и прервал контакты татар с Великой степью. Татары переключили внимание на Османскую империю и крымских татар… В конце XVIII века Российская империя заняла восточную часть Речи Посполитой, в 1773 году – Крым и создала Таврический муфтият, в который вошли польские, литовские, крымские татары. Муфтий в Польшу не приезжал, но все гражданские акты, документы о рождении, смерти доставляли в Таврический (Крымский) муфтият в Симферополе. Польские татары поддерживали постоянную связь с крымскими татарами в XIX веке, потому что им надо было ездить в Крым по всем вопросам, связанным с гражданскими документами. Учились до революции в медресе в Казани. После революции Крым и Казань заняли большевики и прервали все контакты. Татары в Польше открыли свой муфтият».

По этому поводу профессор Белстокского университета Гжегож Червинский (Grzegorz Czerwiński, Uniwersytet w Białymstoku) пишет: «С момента прибытия в XIV–XVI вв. на территорию Великого княжества Литовского татарские поселенцы были оторваны от основных направлений ислама и испытывали влия­ние христианства. В XVI веке польско-литовские мусульмане стали забывать свой родной язык, и на смену ему начали приходить белорусский и польский языки. Арабский язык, который был языком религиозного культа, знали далеко не все польско-литовские татары. Социолингвистическая ситуация, в которой оказались последователи пророка Мухаммеда, проживавшие на территории Речи Посполитой, привела к тому, что татарский ислам сохранил («как бы законсервировал в себе») элементы шаманских верований, а многие непонятные татарам молитвы, которые читались по-арабски, начали выполнять функцию своеобразных магических формул, заклинаний. Одновременно на религиозные обычаи татар оказывал влияние суфизм – одно из мистических течений в исламе. Это воздействие проявлялось не только в индивидуальной интерпретации польскими мусульманами религиозных постулатов, но и в наличии в их верованиях нумерологии – культа чисел и цифр, знахарства, в доминировании звуковой формы арабских молитв над их содержанием. Сегодня татар, проживающих в Польше, Литве и Белоруссии, мы должны называть соответственно «польскими татарами», «литовскими татарами», «белорусскими татарами», поскольку они живут в трех независимых государствах и являются уже в значительной степени частями отдельных культур. Они говорят, в зависимости от страны проживания, на польском, литовском, русском или белорусском языках. Но, с другой стороны, у потомков польско-литовских татар мы наблюдаем двухстепенный принцип этнического самоопределения, что в Польше, например, сосредоточивается в одном понятии «поляк-татарин». В этом понятии оба его компонента в равной степени играют важную роль, один не существует в этническом сознании без другого».

 ПОЭЗИЯ И ЖУРНАЛИСТИКА СЕЛИМА ХАЗБИЕВИЧА

Профессор Торуньского университета имени Николая Коперника Светлана Червонная (Swietłana Czerwonnaja) посвятила поэ­ту Хазбиевичу обстоятельную биобиблиографическую статью с анализом его творчества («Poezjia i dziennikarstwo Selima Chazbijewicza», https://repozytorium.uwb.edu.pl). С. Червонная высоко оценивает поэзию Хазбиевича. «Нет, та божественная искра таланта, которую излучает его душа, – интеллект и интуиция, отличает, возвышает его, окрашивает пламенем вдохновения и яркими красками творческой неповторимости его личности, и эта личность не укладывается ни в какое «среднее» прокрустово ложе, не растворяется ни в какой массе типологических подобных явлений. И не только в поэзии, но и в его семейной биографии, в стечении обстоятельств, от него, казалось бы, не зависящих, привлекают к себе внимание моменты неповторимые, знаменательные», – отмечает профессор.

Селим Хазбиевич родился 17 нояб­ря 1995 года в Гданьске, пишет далее С. Червонная. При родах первого и единственного сына умерла его мама, 19-летняя Зулейха из дома Смайкевичей (родилась в Вильнюсе в 1936 году). На послевоенных черно-белых фотографиях остался портрет скромно одетой татарской девочки с округлым, освещенным доброй и доверчивой улыбкой лицом, с темными волосами, заплетенными в тугие косы. Ей не приш­лось даже взять на руки новорожденного (она не проснулась от наркоза). Мальчика забрали из родильного дома и взяли на свое воспитание дед и бабушка по материнской линии – Али Смайкевич и Зофия из дома Байрашевских (ее предки жили в Минске, а родители переселились в Слоним). Али Смайкевич был потомственным виленчанином, сыном имама-настоятеля вильнюсской мечети, возвышающейся в Лукишках на месте будущей «площади Ленина» и снесенной советской уже при первой оккупации Вильнюса в 1940 году. Али (дед Селима) принадлежал до войны к передовым кругам татарской интеллигенции в Вильнюсе, дружил с выдающимся представителем крымскотатарской политической иммиграции Едиге Кырымалом – будущим автором труда «Национальная борьба крымских тюрко-татар», значительную часть которого Селим уже в 1990-х годах, будучи сначала заместителем главного редактора, а затем главным редактором журнала «Ежегодника польских татар», опубликовал в переводе на польский язык. Получив от отца исламское образование, Али Смайкевич в то же время увлекался техническими науками, окончил техникум в Вильне и продолжал учиться за рубежом – в Политехническом университете Гренобля. Первая советская оккупация ознаменовалась для него арестом, заключением в тюрьму (на той же площади Лукишки, где еще стояла деревянная мечеть), и в бурном лихолетье начала 1940-х годов ему лишь чудом удалось сохранить свою жизнь. В 1946 году Али Смайкевич использовал возможность репатриации из советской Литвы в Польшу и переехал с женой и дочерями из Вильнюса в Гданьск (кроме младшей Зулейхи, в семье была еще старшая дочь Джемиля, впоследствии ставшая врачом и возглавившая общину мусульман города Гданьска, сыгравшая немаловажную роль в воспитании Селима и его приобщении к деятельности на исламском религиозном поприще, в частности, к строительству Гданьской мечети и работе в ней в качестве первого имама-настоятеля).

Как в каждой мусульманской татарской семье, Селим практически не знал горечи сиротства. Дед, бабушка, тетка окружали его заботой, любовью, воспитывали в традициях исламской религии, морали, обычаев (в доме всегда почетное место занимал Коран, хранилась целая коллекция спасенных от вандализма татарских рукописей, исполненных арабской каллиграфией) хотя обстановка в Польской Народной Республике в 1950–1960 годах мало благоприятствовала сохранению этих традиций. О многих бедах, выпавших на долю татарского народа как в самой стране, так и за ее восточной границей – в Советском Союзе, в семье старались не говорить.

Не обделял вниманием сына и Эмир Хазбиевич (1933–1991). И хотя в доме отца, женившегося вскоре после смерти Зулейхи на Раисе Богданович, Селим никогда не жил, но и традиции этой татарской семьи оказывали влияние на формирование личности будущего дипломата, тем более что и с этой стороны семейная история была полна драматических коллизий. Дед Селима по отцовской линии Ян Хазбиевич, состоятельный шляхтич из деревни Орда Татарска Несвежиского повята Новогрудского воеводства, в 1939 году, когда Красная Армия вторглась на эту землю, в войске уже не служил, но показался советской власти неблагонадежным элементом. Его арестовали, и только с помощью местных белорусов, с которыми Ян Хазбиевич издавна дружил, удалось вызволить его из застенков НКВД: во время войны он был одним из тех, кто спасал от фашистов евреев, и имя его увековечено на памятнике жертвам холокоста, возведенном в Нью-Йорке. Умер Ян Хазбиевич в 1972 году, и Селим хорошо помнит его рассказы и горькие воспоминания. Не пощадила судьба и родителей мачехи Селима – Раисы Хазбиевич-Богданович. Ее отец служил в армии Колчака, был арестован чекистами на Дальнем Востоке. В 1921 году бежал из советской России в Польшу, где его принял, как своего давнего друга, маршал Пилсудский (до Первой мировой войны они вместе учились в кавалерийской академии). В 1940 году Богданович был в чине генерала, когда был арестован на советско-польской границе («за дезертирство из рядов Красной армии»). Более двадцати лет провел он в советских тюрьмах и лагерях. Всю семью Богдановича выслали в Сибирь, и в Польшу они смогли вернуться только во второй половине 1950-х.

С отцом у Селима были сложные отношения. Получивший назначение на должность директора одной из школ Гданьска, Эмир Хазбиевич старался и в словах, и в мыслях следовать курсу Польской объединенной рабочей партии, и чем старше становился Селим, тем труднее ему было понять поведение и мышление отца. Однако споры и разногласия между ними не ломали семейных традиций. Через все детство, молодость и зрелые годы пронес и сохранил Селим дружбу со своими младшими сводными братьями (от брака с Раисой у Эмира было два сына: Стефан Хазбиевич стал кинорежиссером, младший Ромуальд занимается бизнесом в Варшаве).

Селим в 1974 году успешно окончил Гданьский лицей имени Николая Коперника. О лицее и преподававших там учителях (прежде всего об учительнице польского языка и литературы Галине Межвинской) у него остались особенно светлые воспоминания, поскольку это была прекрасная школа, где учили самостоятельно думать, где поддерживали творческие задатки, где даже не боялись инакомыслия (насколько это было возможно в 1970-х годах). Отсюда перед Селимом открылась прямая дорога в Гданьский университет на факультет филологии, где он занимался польским языком и литературой. После окончания университета он работал учителем. В 1982 году женился на своей сокурснице Анне Бочковской.

Для Селима это было трудное время и духовном, и в материальном отношении. Еще в 1980 году он поставил свою подпись под одним из воззваний писателей Гданьска, выступивших в поддержку участников забастовки на местной судоверфи, положившей начало движению «Солидарность». Власть не прощала строптивым «подписантам» вольномыслия, расправившись с рабочими, начала «разбираться» с творческой интеллигенцией. Месяцами Селим, уволенный из одной школы, не принятый в другую, не имел постоянного заработка. Он не был тогда активным политичес­ким деятелем, не был даже в полном смысле этого слова диссидентом, но его связи с оппозицией коммунистическому режиму окрепли после введения в стране военного положения.

РЕДАКТОР И ИЗДАТЕЛЬ

В 1986 году Польшу посетила делегация религиозных деятелей Саудовской Аравии. Встреча с ней стала решающим и переломным моментом в жизни Хазбиевича. Через «Мусульманский религиозный союз», бывший тогда едва ли не единственной легальной организацией, представляющей интересы татарского этнического меньшинства в Польше, из Саудовской Аравии были переведены средства на издание ежеквартального журнала «Мусульманская жизнь». С 1986-го до 1990 года «Мусульманская жизнь» выходила регулярно, легально, продавалась в киосках «Рух». Денег хватало не только на издательские расходы, но и на оплату труда журналистов, редакторов, переводчиков. Не занимая официального поста главного редактора, Хазбиевич в те годы отдавал делу все свои силы и вел большую работу, которую по праву можно сравнить с журналистским подвигом крымскотатарского просветителя Исмаила Гаспринского, приступившего в 1883 году к изданию первой в царской России общетюркской газеты «Терджиман». Со страниц журнала «Мусульманская жизнь» польские татары заново узнавали свою историю, ценности своего культурного наследия, своего славного прошлого, получали информацию о нынешнем положении дел в разбросанных по стране мусульманских общинах (гминах). Если спонсоры из Саудовской Аравии планировали основать в Польше чисто религиозное периодическое издание, разъясняющее правоверным мусульманам и еще не приобщенным к исламу читателям основы, главные положения Корана и Сунны Пророка, историю исламского вероучения, то в действительности во многом благодаря усилиям Хазбиевича «Мусульманская жизнь» выполняла не только эти функции, но стала и популярным культурно-просветительным и историческим журналом, которого татарам Польши все послевоенные годы так не хватало. «Мусульманская жизнь» была первым звеном восстановления цепи татарской периодики в Польше, Литве и Белоруссии (в Минске в 1991 году появился ежеквартальник «Байрам. Татары на зямлі Беларусі» – печатный орган общественной организации «Аль-Китаб», в Вильнюсе в 1995 году – газета «Lietuvos totorai» («Татары Литвы»), печатный орган Союза общин татар Литвы).

Для Селима Хазбиевича работа в редакции журнала «Мусульманская жизнь» в 1986–1990 годах означала не только конец черной полосы безденежья, безработицы, политической незащищенности перед еще свирепствовавшим коммунистическим режимом, но и начало новой эпохи, в которой он нашел свое место как журналист и издатель, посвятивший все усилия и труды делу охраны культурного наследия и духовного возрождения своего народа.

Пользуясь старыми штампами, можно было бы сказать, что с этого времени он поставил на службу татарскому народу свое журналистское перо, но как раз в это время писанию пером и стуку на пищущей машинке приходила на смену практика компьютерных наборов, ксерокопий и изографов, оказавшаяся незаменимой в издательском деле, открывшая перед татарской печатью в Польше стремительные скорости и неслыханное прежде возможности. Селим легко освоил новую технику, и полиграфическое качество его изданий (авторских текстов, переводов, составленных им сборников коллективных трудов, редактируемых им сначала тонких, а затем и толстых журналов) буквально на глазах совершенствовалось – от бледных, подслеповатых оттисков на газетной бумаге до прекрасных, богато иллюстрированных книг в формате изящных миниатюр и солидных фолиантов.

В новых условиях свободы, общественных реформ, отсутствия цензуры, разнообразии грантов, выделяемых общественными организациями и государственными фондами, преобразования всего национального книжного рынка открылись возможности, о которых преж­де трудно было даже мечтать, и хотя было немало и рисков, ему удалось сделать на протяжении последней четверти века поразительно много. Главным его детищем был «Ежегодник польских татар», который продолжал традиции издания «Татарский ежегодник» 1930-х годов. Он был официальным органом польских татар. В его издании принимали участие привлеченные Хазбиевичем к работе ведущие историки и ориенталисты, занимавшиеся проблемами польско-литовских татар. На его страницах были опубликованы многие его собственные исследования. Это было важное издание в истории периодики польско-литовских татар. Оно увидело свет в 1993 году, продолжало регулярно выходить до середины следующего десятилетия (в 2005 году Альманах перестал издаваться из-за отсутствия средств) и было возобновлено спустя девять лет под грифом Мусульманского Религиозного Союза и Высшей Мусульманской Коллегии в Польской Республике. Первый (в общей последовательности 15-й) том новой серии появился в 2014 году.

К числу наиболее значительных исследований Хазбиевича, освещающих важнейшие страницы истории польско-литовских, а также крымских татар, относятся появившиеся на протяжении двух десятилетий (1993–2012) статьи: «Идеологические концепции польских мусульман в 1918–1939 гг.», «Татарско-мусульманская печать в Польше между 1939 и 1996 гг.», «Религиозная культура польских татар», «Элементы суфизма в традициях и обрядности польских татар»; монография «Крымские татары. Борьба за нацию и свободную Отчизну»; написанное в соавторстве со Славомиром Мочкуном историческое эссе «Татары под Грюнвальдом».

Вспоминая статьи и книги Хазбиевича (здесь далеко не полный список его публикаций, а лишь верхний срез), мы не должны забыть и о той роли, которую он сыграл как редактор, издатель, переводчик и инициатор переизданий классических, далеко не всегда доступных трудов по тюркской проблематике, среди которых «Крым» Джафера Сейдамета и уже упомянутая выше книга Едиге Крымала.

Уход в журналистику и издательское дело в жизни Хазбиевича имел несколько важнейших параллелей, без которых его публицистика не была бы ни столь яркой, ни столь страстной, ни столь глубокой. Эти параллельные линии его деятельности определились на том же переломе конца 1980-х – начала 1990-х годов и шли через всю его дальнейшую жизнь, а если порою на некоторое время прерывались, то вскоре возобновлялись снова. Это касается и его религиозной деятельности на исламском поприще и его научной и преподавательской деятельности в польских университетах.

1992 год. Селим является одним из основателей Союза польских татар. Целое десятилетие (1998–2007) Хазбиевич исполнял обязанности председателя Цент­рального Совета польских татар. Его общественная деятельность развивается не только в границах Польши. Несколько лет (1993–1997) Хазбиевич представлял созданный и возглавляемый им Союз польских татар на конгрессах Федерального Союза европейских национальных меньшинств (ФСЕНМ), действующего на консультативных началах при ООН и Европейском Совете, участвуя в Конгрессах, проводимых ФСЕНМ во Фленсбурге (1993), Гданьске (1994), Сан-Моритце (1995), защищая в своих выступлениях, принципиальных, острых, иногда категоричных (а говорить ему приходилось и на русском и на английском языках) интересы не только татарского меньшинства в Польше, но также права братских тюркских народов, оставшихся в границах Российской Федерации и Украины. Таким образом, с самого начала общественная деятельность Хазбиевича выходит на широкую международную арену. С 2009 года он является членом Президиума постоянно действующего Всемирного конгресса крымских татар и принимает участие в судьбе родственного польско-литовским татарам крымскотатарского народа.

Неоценимый вклад внес Хазбиевич в современное «мусульманское возрождение» польских татар. По его инициативе и при его активном участии строилась мечеть в Гданьске, в которой он несколько лет (1996–2004) исполнял обязанности имама. В 1997–2004 годы он был членом Высшей мусульманской коллегии Польской Республики. Выступив в конце 1990-х с инициативой развития в Польше диалога между исламом и христианством, он сделал в этом направлении очень много. В 1998–2008 годы был сопредседателем Общего совета католиков и мусульман Польши.

УЧЕНЫЙ-ИССЛЕДОВАТЕЛЬ

Научная деятельность, в которую он углубился на рубеже 1980–1990 годов, стала надежным фундаментом, опорой его журналистики, источником разносторонних знаний по истории, культуре, религии польско-литовских татар. В 1991 году он завершил под руководством профессора Яцека Собчака диссертацию «Идеология польских татар в межвоенный период», которую успешно защитил в университете имени Адама Мицкевича в Познани, получив  ученую степень доктора политологии (в бывшем СССР это – кандидат наук). В 2002 году он защитил докторскую диссертацию на тему политической истории крымских татар в ХХ веке, получив высшую степень доктора наук (doctor habilitowany) в области политологии. К тому времени и в своей преподавательской деятельности Хазбиевич перешел от преподавания польского языка и литературы в средних школах и лицеях к преподаванию истории религии и политологических дисциплин студентам университетов. В 1998 году его пригласили на работу в Высшую педагогическую школу в Ольштыне. В 1999–2000 годы эта школа была реорганизована в Варминьско-Мазурский университет, где с 2002 года он занял должность профессора Института политологии, созданного в этом же учебном заведении.

Если бы на этой странице можно было поставить точку, то кажется, что из вышеизложенной жизни и деятельности Хазбиевича нетрудно составить достаточно убедительный портрет, достойный внимательного, почтительного и благодарного к нему отношения со стороны современников, прежде всего, татарского этнического меньшинства Польши, у которого не так уж много столь сильных и ярких интеллектуальных представителей.

СКАЗОЧНИК, РОМАНТИК, ПОЭТ

Все дело в том, что рядом с этим портретом Хазбиевича – журналиста, ученого, профессора, общественного и религиозного деятеля татарско-мусульманской культуры, – впрочем, «рядом», – это, наверное, неточно, скорее «над», а еще точнее – глубоко «внутри», в каждой клеточке сложной духовной и интеллектуальной организации этой личности, – существует другой Хазбиевич – сказочник, романтик, поэт.

Стихи он начал писать очень рано, как самому ему помнится, в 14-15 лет. В 1973 году состоялся его первый печатный дебют: стихотворение 17-летнего лицеиста было опубликовано в польском журнале «Поэзия» («Poezja»). С энтузиазмом и вдохновением молодого (может быть, самого молодого в Гданьске и во всей стране) печатающегося поэта он стал активно участвовать в литературной жизни Гданьска 1970-х годов, был одним из составителей и соавторов альманаха молодых гданьских поэтов, вступил в Союз писателей Польши. Его стихи появлялись в литературных журналах и отдельными сборниками (первая книжка «Вступление в сказку» вышла в Ольштыне в 1978 году, вторая – «Волшебный рожок мальчика» увидела свет в Гданьске в 1980 году). Однако в 1970-е годы молодой Хазбиевич еще не был поэ­том татарского народа, ощущающего свою особенную идентичность в странах восточной Европы и на исторической родине – в степях Евразии, на берегах Волги, в Крыму. С. Червонная пишет: «Мне трудно судить, каким он был польским поэтом, в каком соотношении с высшими ценностями польской поэзии того десятилетия находились его стихи, проникнутые печальной лирикой, отвлеченной философией, тревожными раздумьями о жизни и смерти. В формальном отношении он, несомненно – и поразительно рано как в контексте его личного опыта и возраста, так и в контексте исторических этапов развития польской литературы, – приближался к постмодернизму со всей его сложной системой разбитых рифм, оборванных фраз, ритмических диссонансов, с его ощущением тяжести и самоценности упавшего слова. В моральном, духовном измерении эта поэзия соответствовала гражданскому самоощущению человека в несвободном, закрытом обществе, и ее пессимистические мотивы, ее черная меланхолия, которые могут показаться удивительными в творчестве молодого поэта, уже не кажутся странными, если представить себе время, на какое приходится эта молодость. Сборник мрачных стихотворений «Волшебный рожок мальчика» принадлежит человеку, которому еще не исполнилось 25-ти лет, но он появляется в 1980 году в Гданьске: в то время и в том месте, где ни возможность смерти, ни готовность к смерти, ни растерянность перед жестокими реалиями жизни, ни страх, ни боль не кажутся невероятными».

Они стихи своего времени – печальные стихи темного времени. И это еще польские стихи, в которых нет даже отдаленного эха татарских мелодий, татарских ритмов, своих особенных – внутри польского общества – татарских сомнений, печалей, надежд. И может быть, только отдаленно, интуитивно, еще не сформулированное вербально, пробивается какое-то предположение, возникает иллюзия, и когда в стихотворении «Ловчицы» мы можем смутно в мелодиях пыльных дорог, в шепоте утешения, в шуме листвы выросших «сами по себе» деревьев услышать татарскую мольбу и жалобную песню, тем более жалобную, что у нее нет слов на родном языке, что она обречена на молчание в польской литературе.

Мне кажется, весь дальнейший творческий путь Хазбиевича-поэта был подвигом преодоления этого молчания, этой вынужденной немоты, – продолжает далее Червонная. – Не имея никакого другого родного языка, кроме польского, Хазбиевич сумел найти образы, краски, сюжеты (никакое постмодернистское художественное мышление не помешало ему оперировать богатой фабулой, фольклорными источниками и современными сюжетами) для развития особого татарского направления внут­ри польской поэзии… Полагаю, что решающим и переломным моментом в этом процессе эволюции поэтического творчества Хазбиевича было появление очень скромного, осуществленного за счет самого автора, напоминающего внешним видом подпольные выпуски «самиздата» сборник стихотворений «Крым и Вильно». Впервые в этом сборнике Хазбиевич декларирует свою этническую идентичность, определяет в категорических формах личной принадлежности основные источники, адреса, исходные пункты этногенеза польско-литовских татар, особенные духовные ориентиры собственной национальной гордости.

Выше уже говорилось о том, что научные исследования истории, культуры, религии польско-литовских татар были важнейшей параллелью и основой журналистики Хазбиевича. Можно добавить к этому – и его поэзии также. Но здесь соотношение между исторической истиной (или, во всяком случае, достоверностью исторических фактов) и поэтической декларацией, лирическим откровением, свободным выражение чувств, убеждений и фантазий поэта было гораздо более сложным, диалектически противоречивым. Стихи не были рифмованной лекцией истории. Стихи выражали мечту, тоску, надежду, стремление к идеалу, сожаление о несбыточном, и в ирреалистическом спленении того, что было и чего не было никогда, выявлялись очертания художественно осмысленного (художественно преувеличенного) национального самосознания польско-литовских татар. В этом самосознании звонкой струной звучала новая политическая составляющая, которая имела особую ценность как проявление гражданской позиции поэта, в те переломные годы, когда за свободу надо было бороться, когда в потрясениях конца 1980-х годов решались судьбы народов Восточной Европы, которая не потеряла своей актуальности и в наши дни. Тому свидетельство – кровопролитие в Украине, в том числе и за Крым.

В этом сборнике впервые увидело свет стихотворение, которое Хазбиевич включал потом и в другие книги своих стихов. Он посвятил его памяти своего деда Али Смайкевича и назвал «Татарская мечеть в Вильне» («Meczet Tatarski w Wilnie»). Подлинным чудом поэтического озарения он не только увидел вдали минувших десятилетий изумительный памятник деревянной архитектуры литовских татар, давно исчезнувший с лица земли, он вернул его людям конца ХХ и ХХІ века, он сделал его символом национального и гражданского самосознания новых поколений соплеменников.

ОРИЕНТАЛИЗМ В ПОЭЗИИ ХАЗБИЕВИЧА: ЧЕРЕЗ НОСТАЛЬГИЮ ПО КОРНЯМ

В последующие годы поэзия Хазбиевича приобретает все более изысканный восточный колорит. Выходят в свет сборники его стихотворений «Мистика татарских окраин», «Поэзия Востока и Запада», «Рубаи, или Четверостишия», «Гимн к Софии», великолепно иллюстрированный самим поэтом сборник волшебных стихотворений в прозе «Басни (сказки), предания и легенды польских татар». В стилистике стихотворений Хазбиевича раскованная эстетика постмодернизма свободно сочетается с утонченными стилизациями, с традиционной для восточной поэзии формой рубаи (рубаятов/rubai`jjat), с изысканными подражаниями Джалаладдину Руми и Омару Хайяму. Многие мотивы стихотворений Хазбиевича почерпнуты из сокровищницы исламской и тюркской мифологии. Романтическую интерпретацию обретают в современной поэзии классические сюжеты действительной и легендарной татарской истории, которых касается Хазбиевич в своих стихах, никогда не описывая подробно, а лишь напоминая о них, слегка прикасаясь к струнам, звуки которых находят отклик в душе народа. Широко распространенный в мусульманской культуре, в частности, в татарской поэ­зии и искусстве, «звериный мотив» связан с образом коня, обретающего волшебную красоту и силу. В «рубаях» Хазбиевича этот образ навеян ностальгией, рожденной романтикой татарской степной конницы. Исламская мистика – учение суфизма, переосмысленное поэтом в контексте современной «безбожной», глобальной цивилизации, – придает глубокую эмоциональность его произведениям. Напомню, – пишет Светлана Червонная, – только три из его «рубайи» – четверостиший стилизованны под классическую поэзию Востока – «Суфий Хорасана», «Суфийский свет», «Омар Хайям».

Мотивы поэзии автора, глубоко уходящих корнями в ориенталистские традиции, изучены Гжегожем Червинским. Как отмечает профессор Г. Червинский (Grzegorz Czerwiński, Uniwersytet w Białymstoku, https://kpfu.ru/portal/docs/F1553551755/06.pdf), Селим Хазбиевич как поэт является приверженцем концепции «архетипической поэзии». Его творческие устремления подчинены идее «интегрального синтеза Востока и Запада» на почве искусства. Несколькими годами ранее Хазбиевич писал: «В моем сознании происходит взаимное дополнение духовных сомнений польской, европейской и восточной культур. Очень надеюсь, что они перей­дут в новое качество». В поэзии автора исламская мистика и древнетюркские тенгреические верования переплетены настолько, что их порой трудно отделить друг от друга и однозначно истолковать. Однако не составляет труда выделить такие доминирующие элементы, как архетипическое пространство степи, анимизм и ритуал перехода, религиозное отступничество (ересь) и концепция единства действительности. Три первых элемента связаны прежде всего с шаманизмом, два последних – с суфизмом. Хотя на уровне философии, конечно, эти два течения противоречат друг другу, в поэзии Хазбиевича они выступают вместе.

Эти мотивы наиболее ярко представлены в одном из часто цитируемых произведений поэта – в стихотворении «Меланхолия». Ранее в нем исследователи усматривали только мотивы польско-литовского пограничья и автобиографии, и, как пишет Г. Червинский, ему удалось в архетипическом пласте обнаружить элементы древнетюркских верований. (Здесь и во всех последующих переводах сознательно сохранены авторская пунктуация, порядок слов и написание строчных и прописных букв).

Я татарин.

 Лицо мое ласкает.

А моя отчизна

живет в гравюре старой

мечети,

в городе Вильне

Моя жена славянскую

безбрежность

подает мне на серебре

и ее руки пахнут

Черноземом Буджака

страстью городского

азиата.

На дожде и ветру

я слушаю голос предков.

В цитируемом стихотворении осознание пространства степи можно отнести к первичным инстинктам. Лирический герой ощущает аромат женщины и степи (в данном случае запах чернозема Буджака – территории, на которой проживало татарское племя ногаев), общаясь со стихиями воды и земли, старается войти в контакт с духами предков. Этот контакт связан с ритуалом перехода. Один из вариантов видения поэта представлен в стихотворении «С каждым разом все теснее...». В произведении описывается процесс биологической смерти тела героя, его высвобождение из материи и путешествие вместе с духами предков на Восток, к Великой степи, которая является образом заповедника тюркской цивилизации.

Возьмут меня за руки,

и поплыву тогда я в степь

Вечную – уйду вместе

с ней на вечный Восток

Откуда берет начало

свет Посвящения.

В Великой степи берет свое начало любая жизнь: не только в биологичес­ком ее понимании, но и психологическом. Сцена смерти лирического героя представлена в цитируемом стихотворении так, как будто бы он уснул, окутанный мягким лесным или степным покровом. Степь у Хазбиевича очень часто выполняет функцию Сада и никогда не является пространством пустынным. Герой «мягко» «плывет» в «вечную степь». В фигуре вечности можем проследить встречу с «первичностью», с «началом», в то время как фигура дороги может представлять архетип возвращения, воссоединения с Самостью – первичным, глубинным центром души. В «вечной степи» происходит пересечение границ земной жизни. Другой вариант ритуала перехода представлен в стихотворении «Всегда всегда...».

Герой этого произведения – «белый шаман Алтая» – выполняет обряд камлания и, выходя из юрты, оказывается внутри сознания.

Всегда всегда все

дальше и дальше

Пешком верхом пространственно

Белый шаман Алтая

С копьем огнем и черепом лося

Выходит из юрты

Очищая ковер

Учеников трав

Молоко двух колонн

Храма

Тенгри

Внутри

Сознания

Всегда

Описанный ритуал отсылает ко многим ключевым символам кочевых народов. Появляется, например, мотив молока, с которым связаны надежды на светлое будущее, а также мотив выхода из юрты – один из базовых семиотических элементов повседневной жизни древних алтайцев, якутов, тувинцев. Кроме того, после выхода из юрты шаман входит в храм бога Тенгри – одного из главных богов кочевых народов Евразии.

Одним из главных положений философии суфизма является убежденность в единстве действительности (араб. wahdat ul-wujud), согласно чему существует только один мир, которым является Истина в Последней Инстанции, отождествляемая с Богом. У Хазбиевича эта теория переплетается с целостным видением мира человека и Бога (влияние К. Юнга), где Самость – это символ единства и целостности (полноты), который можно сравнивать с образом Бога...

Единство поэта и мира –

это единство реальное.

Поэта и мира

может не

быть.

Существует единство,

которое

составляет поэзию.

Ничто не выходит за

границы этого единства.

Единство одно и единственное.

Это само по себе.

По Себе.

Ничего, кроме единства. Оно

составляет Самую Суть

– ту, которая Есть.

Хазбиевич является создателем рубаи, навеянных мотивами поэзии Омара Хайяма и философскими четверостишиями Руми, в которых польско-татарский автор, подобно его великим предшественникам, пытается сравниться с сущностью Абсолюта. В числе наиболее удачных произведений поэта Гжегож Червинский перечисляет: «Бабур-шах – властелин Кабула и Индии», «Свет суфиев Накшбанди, или Махмуд аль-Кашгари».

В процессе анализа поэзии Хазбиевича можно заметить, что в его «интегральном синтезе» восточный элемент представлен в первую очередь тенгрианством, шаманизмом и некоторыми аспектами суфизма. Объясняется это, с одной стороны, тем, что на религиозность польских татар духовные течения оказывали более значительное влияние, нежели традиции, связанные с арабским фундаментализмом. С другой стороны, идеи шаманизма и суфизма пересекаются с научными интересами самого поэ­та. Однако необходимо отметить, что Хазбиевич только использует некоторые принципы философии суфизма на тематическом уровне и сам не является суфийским поэтом. Его стихотворения – яркое свидетельство попытки реконструировать собственную идентичность: через ностальгию по корням.

ПОЛЬША, ДАЛЕКАЯ И БЛИЗКАЯ

Одним из первых общественно значимых мероприятий, проведенных профессором Хазбиевичем в качестве Посла, была выставка о польских татарах в Астане в ноябре 2017 года (https://polskajednosc.com/pl/news). В информации об этом событии говорилось: «В рамках сотрудничества с Посольством Польши в КАЗГЮУ прошла выставка «Традиции и современность татар — польских мусульман». На открытии выставки выступили Чрезвычайный и Полномочный Посол Польши в Казахстане и Кыргызстане Селим Хазбиевич, народный художник Татарстана Камиль Муллашев и проректор КАЗГЮУ Мирас Дауленов. Участие в мероприятии приняли эксперты из Польши и Казахстана, представители татарского сообщества столицы и полонийной организации «Polska Jedność». Специально по приглашению Посольства Республики Польша в Астане, выступившего организатором события, в Казахстан прилетели профессор Марек Дзекан из Лодзинского университета и доктор Артур Конопацкий. После выставки состоялся семинар, где обсуждалась история и жизнь польских и казахстанских татар. На семинаре выступили глава Совета татарских женщин Яннат Низамутдинова и к.ф.н., доцент кафедры религиоведения ЕНУ им. Л. Н. Гумилева Рузия Камарова».

С тех пор ученый-дипломат опубликовал в университетских и литературных изданиях Казахстана десятки статей о польско-литовских татарах на казахском, английском и русском языках. Принимал участие в важных научных собраниях, проходивших в Алматы, в частности, он в апреле 2020 года по предложению тогдашнего ректора КазНУ­ им. аль-Фараби академика Галымкаира Мутанова с приветственным словом открыл Международную научно-практическую конференцию, посвященную 1175-летию великого мыслителя Востока – аль-Фараби. В прошлом году, при содействии нынешнего ректора КазНУ профессора Жансеита Туймебаева в издательстве «Қазақ университеті» вышла его книга «Польские (литовские) татары – наследники Золотой Орды» на пяти языках.

Хочу напомнить, что в Казахстане популярны польская литература и культура. Казахские читатели хорошо знакомы с произведениями польских лауреатов Нобелевской премии, таких как Генрик Сенкевич, Владислав Реймонт, Чеслав Милош и Вислава Шимборска. Ведутся исследования по истории современной Польши. В Посольстве Казахстана в Варшаве работают опытные дипломаты, прекрасно владеющие польским языком. Сайт нашего диппредставительства ведется на польском, казахском, английском и русском языках. В свою очередь представители казахской интеллигенции предлагают назвать в признательность за помощь казахскому народу улицы в Астане и Алматы в честь отца-основателя Республики Польша, друга казахского народа Йозефа Пилсудского.

В настоящее время известные польские ученые являются членами редакционного совета казахстанских научных изданий: Роман Беккер – «Вестника КазНУ» (Серия «Журналистика»), Тадеуш Валлас – журнала «Мысль». А председатель Польско-Казахстанской Торгово-Промышленной Палаты Петр Гузовски – член редакционной коллегии экономической газеты «Tenge Мonitor», входящей в состав ТОО «Қазақ газеттері». Ректорат КазНУ им. аль-Фараби в разное время пригласил для чтения лекций профессоров: из Варшавского университета – Владимира Гоголека; из Торуньского – профессоров Романа Беккера и Ивону Масака; из Познаньского – профессора Шимона Оссовски и других. Государство наше достойно оплатило их труд. Как видно, наши культурные контакты расширяются, принимают новые формы и содержание. Тон задают казахи, а со временем, как мне кажется, в этот добрый процесс подключатся и наши польские друзья. Думаю, что это издержки роста, которые непременно сопутствуют большому делу.

Мы – оптимисты. Мы на пути друг к другу. Первый шаг с польской стороны уже сделан. Приезд в Казахстан Посла доброй воли, поэта Селима Хазбиевича – яркий тому пример. Это также весомое свидетельство создания в Польше современного, толерантного общества. Об этом в свое время писал сам профессор Хазбиевич: «Пример польских татар иллюстрирует реалистичную возможность создания мусульманского гражданского общества, который набирает высокий социальный статус и получает полные гражданские права в Польше» (журнал «Мысль», №10, Октябрь, 2018. «К общим ценностям цивилизации»). Очевидно, что Польша с каждым днем набирает международный вес, становится защитницей правого дела, заступницей братских народов.