• Общество
• 26 Июня, 2013

Современные теории персональной автономности

УДК 123.1

Анна МАРТЮШЕВА,
аспирантка Института высшего образования Национальной академии педагогических наук Украины

Целью данной статьи является представление обзора современных теорий персональной автономности, которые широко обсуждаются в англоязычной среде, однако практически не представлены в русскоязычном сообществе. В основе этих теорий лежит контент-нейтральный процедурный подход, созвучный постмодерному признанию многообразия человеческих идентичностей. Важную часть представленной в статье дискуссии составляет вопрос о необходимости введения содержательных ограничений базовой контент-нейтральной схемы. 

In this article we observe the range of contemporary theories of autonomy, which is widely discussed in the English-speaking community, but almost not represented in Russian-speaking one. These theories are based on the content-neutral procedural approach, which gives them the postmodern accent. At the same time some scientists propose to limit it by substantial additions. We try to look into this discussion.

Современные теории автономности представляют собой попытку предложить наиболее абстрактное определение автономного действия и автономного индивида, лишенное тех или иных ценностных содержаний. Тем самым они являются постмодерным ответом модерной универсализации разума в качестве руководящего принципа автономного действия.

Процедурные теории автономности
По сравнению с кантианской теорией автономности, которая тоже пытается абстрагироваться от сопоставления конкретных ценностей и содержаний, современные теории предлагают еще более абстрактную схему анализа действия на предмет его автономности. «В современных концепциях индивидуальной автономности действие считается автономным не вследствие того, что оно исходит из универсальных принципов, а на основании качеств самого действия и процесса принятия решений, который является полностью внутренним и особенным у каждого конкретного деятеля». То есть любые принципы, сколь бы универсальными они не считались, согласно теориям данной группы, не могут служить основанием признания действия автономным. Вместо основний того или иного выбора в данной ситуации внимание уделяется характеру процедуры осуществления этого выбора. Соответственно подобные подходы получили название процедурных теорий автономности.
Кроме того, если уже затрагивать вопрос оснований осуществления выбора, то современные теории автономности, как процедурные, так и альтернативные, преимущественно отходят от кантианского универсализма еще и в том, что автономным теперь может быть названо действие, в основании которого лежит не универсальная максима, а индивидуальный интерес. Иными словами, к разуму, при помощи которого только и возможно прийти к признанию всеобщих максим, добавляется полный спектр психических и физических проявлений человека в качестве дополнительных возможных оснований автономного выбора1. Именно исходя из альтернативного понимания таких оснований новые теории получили название теорий персональной автономности (personal autonomy). 
Заинтересованность в процедурном подходе к вопросу автономности была вызвана публикацией серии статей в начале 1970-х годов, в которых Гарри Франкфурт, Джеральд Дворкин и Райт Нили самостоятельно разработали так называемые «иерархические» концепции персональной автономии. Общим основанием этих концепций было представление о том, что человек может считаться автономным в том или ином своем действии в том случае, если его первопорядковое желание, которое непосредственно побуждает к действию (например, он хочет курить, и он курит), подтверждается его второпорядковым желанием (например, он хочет хотеть курить). Подобный подход не навязывает определенного источника второпорядковых желаний, главным его требованием является личная идентификация с этими желаниями.2
Описанный подход оказывается достаточно практичным, что позволяет эффективно применять его в прикладной этике, в частности, в медицинской, где вопрос автономии пациента считается одним из ключевых. Однако он не лишен недостатков и на сегодняшний день выделяют несколько основных проблем, с которыми сталкивается иерархическая версия процедурного подхода. 
Все эти проблемы имеют общий корень и являются лишь различными аспектами вопроса об источнике желаний высшего порядка. Так, невнимательность к истории их происхождения порождает проблему манипуляции, которая может выступать альтернативой свободной воле индивида и которую не дает возможности идентифицировать аисторичный подход. Устранить эту проблему в своей концепции пытается Джон Кристмен3. Отсутствие обоснованных ограничений количества уровней желаний высшего порядка порождает проблему регресса или незавершенности. Ведь в том случае, если второпорядковые желания должны быть подтверждены третьепорядковыми желаниями, теория сталкивается с проблемой регресса, если же второпорядковые желания имеют другой источник, теория является незавершенной4. И даже когда Франкфурт предлагает источником желаний высшего порядка считать интуицию, его точка зрения сталкивается с критикой в связи с нерефлексивной природой такого источника.
На первый взгляд может показаться, что процедурные теории не проясняют вопрос автономности тех или иных желаний, а лишь запутывают ситуацию, вводя дополнительные переменные в виде желаний высшего порядка. Однако их эвристичность состоит в том, что чем выше оказывается порядок желаний, тем менее сомнительным оказывается выбор между ними. Ведь желания более высокого порядка являются более абстрактными, а значит предполагают меньшее количество альтернатив.
Кроме иерархических процедурных теорий существуют также неиерархические или когерентистские процедурные теории автономности. Они рождаются из критики иерархической модели личности, и эта критика содержательно носит постмодерный характер. Так, сторонники когерентистского подхода считают, что иерархический подход необоснованно отдает предпочтение «высшим» аспектам человеческого «я». В частности, такого мнения придерживается Лаура Экстром, которая предлагает, прежде всего, уточнить природу субъективности.
Экстром пишет о том, что человек идентифицирует себя с непосредственными желаниями в том случае, когда считает их хорошими. Фактически, тем самым человек отдает им предпочтение, что делает их, в терминологии Франкфурта, желаниями высшего порядка. Однако Экстром подчеркивает, что основанием предпочтения тех или иных желаний выступает процесс рефлексии отношения этих желаний не к высшему «я», а к целостной структуре индивидуального характера. Этот характер складывается из уже существующих убеждений и предпочтений, которые нашли подтверждение в процессе саморефлексии, а также из возможности изменить эти убеждения и предпочтения в результате самооценивания. Субъект же в данном случае отождествляется с характером, элементы которого должны согласовываться между собой, или, иными словами, дожны быть когерентными. Предоставление же преимущества тому или иному желанию считается соответствующим собственной воле субъекта в том случае, когда в результате рефлексии была удостоверена когерентность данного желания целостной структуре субъективного характера5.
Майкл Брэтмен развивает подобный подход, подчеркивая, что идентичность особы частично конституируется наличием у нее долгосрочных намерений и планов6. Он считает, что принятые решения можно считать автономными в том случае, если они согласуются с собственными долгосрочными планами.
Тем или иным образом процедурные теории настаивают на достаточности формальных критериев автономности, без учета содержания тех или иных мотивов. Однако не все ученые соглашаются с подобным формализмом.

Субстантивные теории 
автономности
Субстантивные теории выдвигают больше требований к автономному действию и автономному субъекту. Как слабые, так и сильные варианты подобных теорий предлагают содержательные ограничения для тех действий, которые могут считаться автономными.
Сьюзен Вольф, например, предлагает сильный вариант субстантивной теории, согласно которому для того, чтобы считаться автономным, субъект должен обладать так называемой «нормативной компетентностью», иными словами, способностью различать правильное и неправильное7. Значение нормативной компетентности подчеркивает также Пауль Бенсон.8
Интересный подход предлагает Марина Ошана. Она считает, что для того, чтобы быть автономным, человеку недостаточно автономно мыслить, необходимо еще и иметь возможность автономно действовать, что обеспечивается определенной социальной позицией особы. «Владеть правом на автономию, или автономией de jure, еще не достаточно для действительного самоуправления. Хотя поведение и мотивация особы зависит от различных факторов, назвать ее автономной означает утверждать, что особа de facto контролирует свой выбор и действия соответственно направлению своей жизни. Это требует деятельной силы и власти как в форме психологический свободы – владения своей волей, – так и касательно ключевых социальных ролей и обстоятельств», – пишет Ошана. Свою позицию она подкрепляет также рассуждениями Джеральда Дворкина и Джоэля Фейнберга.9 
В рамках данной группы теорий работают также современные кантианцы, такие как Томас Хилл и Кристина Корсгаард, которые, отталкиваясь от рассуждений Канта, выходят за их пределы.10
Субстантивные теории критикуют, прежде всего, за смешивание понятий персональной и моральной автономии, а также за установление слишком высокого порога автономного действия.
Мы уже упоминали об отличии теорий персональной автономии от кантианского морального универсализма, теперь же с целью раскрытия первого критического замечания, рассмотрим его детальнее. Джереми Валдрон данное различие описывает следующим образом: «Обсуждение персональной автономии вызывает образ особы, ответственной за свою жизнь, которая не просто следует своим желаниям, а выбирает, каким именно среди своих желаний стоит следовать. Это не имморальное представление, однако с моралью оно имеет сравнительно мало общего. Те, кто его придерживаются, не считают свои исследования частью дела согласования интересов одной особы с интересами других особ, скорее рассматривая их в качестве своеобразного способа понимания состава интересов каждого конкретного лица. Моральная же автономия наоборот касается именно связи между достижением целей одной особы и целей других особ. Это особенно справедливо в отношении кантианской теории. Согласно ей особа считается автономной в моральном смысле тогда, когда она руководствуется не собственными представлениями о счастье, а универсализированным учетом целей всех разумных особ».12
Современные теоретики в основном делают акцент на различии между моральной и персональной автономией. И это не удивительно, поскольку до последней трети ХХ века в исследованиях автономности доминировала кантианская моральная теория, от которой настойчиво дистанциируются сторонники альтернативного подхода. Однако Валдрон подчеркивает, что четкую грань между этими подходами провести невозможно. В качестве аргумента он приводит подобие основоположных для автономии способностей, которые признаются обеими теориями.  В случае теорий моральной автономии речь идет о способности к рефлексии и самоконтролю. В теориях персональной автономии также признается значение рефлексии в качестве способности формировать мотивацию высшего порядка. Что же касается самоконтроля, то он также тут присутствует, поскольку автономной в рамках, скажем, процедурных теорий может считаться лишь та особа, первопорядковые желания которой одобряются ею на основании желаний более высокого порядка. Достижение же согласования разнопорядковых желаний может происходить, в частности, путем самоконтроля. 
Таким образом, Валдрон указывает на подобие инструментария, при помощи которого формируются предпосылки автономного действия в рамках обоих теорий. Продолжая размышления Валдрона, и рассматривая рефлексию не только в качестве инструмента, но и в качестве процедуры, единство двух направлений современных теорий автономности можно представить в рамках минималистичной, лишенной требований к содержанию, процедурной теории. Подобие процедуры автономизации сочетается тут с различием в источниках формирования мотивации высшего порядка, а также в характере самих мотивов. Так, теории персональной автономии, фактически, пытаются дать ответ на вопрос о том, каким образом делать выбор так, чтобы его результаты приближали человека к счастью, ведь именно представление о нем становится источником тех или иных желаний высшего порядка. С другой стороны, в теориях моральной автономии источником мотивов высшего порядка можно считать представление особы о ее долге, сами же мотивы имеют характер обязательств, а не желаний.
То есть можно говорить о том, что отличия между моральной и персональной автономией находятся в плоскости различия понятий «счастье» и «долг» и становятся тем большими, чем с большим гедонистическим уклоном трактуется понятие счастья. Однако, если отдаляться от гедонистических интерпретаций, то можно достичь точки схождения приведенных понятий, в которой быть счастливым означает, среди прочего, не мешать быть счастливыми другим.
Следовательно, мы пришли к заключению о том, что критика субстантивных подходов, которая апелирует к смешению персональной и моральной автономии, в своей основе имеет категорическое размежевание понятий «счастье» и «долг».
Что касается критики субстантивных подходов в связи с установлением слишком высокого порога автономного действия, то проблему здесь видят в том, что при выдвигаемом уровне требований к самоосознанию и моральной рефлексии может оказаться, что никого нельзя будет назвать по-настоящему автономным13. Однако имеет ли тогда смысл рассматривать это понятие в контексте общественной практики? Не уместнее ли будет ограничить требования для того, чтобы стало возможным обсуждение проблемы автономности в практическом ключе? Критические вопросы оппонентов субстантивных подходов носят риторический характер, поэтому на данный момент оставляем их открытыми.
Реляционный подход 
(relational approach)
Новые теории автономности, вместе с уже существующими, сразу же после своего появления стали объектом активной критики с боку феминистического и коммунитаристского направлений мысли. Предметом критики выступало индивидуалистическое толкование автономии, которое, как и прежде, лежало в основе большинства теорий. В соответствии с таким толкованием индивид мыслится в качестве самодостаточного рационального существа, которое самостоятельно творит собственные убеждения и является принципиально независимым от других. В противовес такой интерпретации подчеркивается значение социальных или, иными словами, реляционных составляющих автономии. 
В рамках реляционного подхода выделяют такие два направления как «причинно реляционное» (causally relational) и «конститутивно реляционное» (constitutively relational), которые отличаются способами концептуализации социальных факторов автономии. Представители рассматриваемого выше процедурного подхода, которые сочли нужным учесть критику, разделяют причинно реляционный способ осмысления социального, а сторонники субстантивного подхода склоняются к конститутивно реляционному способу.
Причинно реляционный подход учитывает детерминирующую роль социальной среды в формировании ключевых психологических качеств особы, которые лежат в основе автономного поведения. Хотя социальный контекст при таком подходе учитывается, говорить скорее стоит об учете предшествующего контекста, нежели актуального. Социальное в такой ситуации выносится за рамки дефиниции автономности, которая целиком определяется психологическим составом личности и характером протекания внутренних процессов, то есть все так же индивидуалистично. 
С другой стороны, сторонники конститутивно реляционного подхода настаивают на том, что учет социальных условий лишь в качестве предшествующих причин является недостаточным. Вместо этого они предлагают включить их в состав конститутивных для автономии требований. Согласно этой позиции особа не может быть названа автономной без учета тех конкретных социальных обстоятельств, при которых она принимает то или иное решение.
Кратко рассмотрим две влиятельные концепции автономности, предложенные Джоном Кристменом и Мариной Ошана, первая из которых представляет причинно реляционный процедурно ориентированный подход, а вторая – конститутивно реляционный субстантивно ориентированный подход. 
Базовой идеей Кристмена является мысль о том, что особа может считаться автономной в том случае, если она направляет свое поведение в соответствии с мотивацией, которая отражает ее истинное, автентичное «я». Для признания автономным поведение должно соответствовать двум основным требованиям: «требованию компетентности» и «требованию автентичности». Компетентной считается особа, мотивации и внутренние состояния которой лишены явных противоречий («минимальная рациональность»), которая не страдает явным самообманом («самоосознавание») и способна эффективно осуществлять свои намерения при отсутствии преград («самоконтроль»). Автентичность же мотива проверяется путем рефлексии по поводу процессов, которые привели к его формированию. В случае неавтентичной мотивации в результате рефлексии особа чувствует себя глубоко отчужденной от ее содержания, и испытывает желание отказаться от нее.14 
Как минимум в двух случаях Кристмен в своей концепции апелирует к социальному: во-первых, обращая внимание на необходимость рефлексии по поводу исторических процессов, которые привели к формированию того или иного мотива, и во-вторых, выдвигая требование компетентности, которое может быть не соблюдено, в частности, в случае угнетающей социализации.
Ошана же считает, что любая теория персональной автономии, которая не принимает во внимание актуальных социальных условий, так или иначе приходит к интуитивно неприемлемым выводам, а значит, должна быть отброшена. Уделяя много внимания исследованию типичных ситуаций автономного или неавтономного действия, Ошана показывает, что особа может удовлетворять всем критериям, предложенным причинно реляционными теориями, в то время как интуитивно она не может быть признана автономной. К примеру, компетентный (в смысле, предложенном Кристменом) раб может не чувствовать глубокого отчуждения от своих обязанностей и ситуации в целом, что дает возможность в рамках теории Кристмена признать его автономным. Однако интуитивно очевидно, что раб в принципе не может считаться полностью автономным.15 
Как и Кристмен, Ошана выделяет две группы условий, в случае соответствия которым особа может считаться автономной. Условия «контроля»  означают, что особа сама направляет выполнение своих решений, достижение своих целей, произведений действий. Условия же «власти» призваны засвидетельствовать, что особа может на свое усмотрение выбирать себе цели и способы их достижения.
На первый взгляд условия, предложенные Ошана, кажутся подобными тем, которые выдвигает Кристмен. Однако, в отличие от него, в обе группы условий Ошана вводит внешний, социальный критерий, дополняя им внутренний, психологический, имеющийся у Кристмена. Того, что особа является компетентной, то есть способной к самоосознаванию и самооценке, а также наделенной определенным уровнем рациональности (инструментальной, целеполагающей, критической), уже не достаточно. Кроме этого она должна быть в состоянии контролировать внешнюю, социальную сторону своей жизни. Другими словами, она должна занимать такую социальную позицию, которая позволит ей «руководить ключевыми аспектами своей жизни впротивовес другим особам или институциям, которые могут пытаться установить над ними принудительный контроль»16. Это означает, что она должна иметь хотя бы один вариант выбора, отличный от выбора неавтономности.
Что касается второй группы условий, то они включают в себя одновременно и больше и меньше того, что предполагает «требование автентичности» у Кристмена. Для того, чтобы признать, что особа имеет власть над своей мотивацией, не обязательно фиксировать у нее отсутствие чувства отчуждения от тех или иных мотивов. Достаточно будет того, что особа признает ключевые аспекты своей идентичности (не чувствует отчуждения от них) и считает себя достойной того, чтобы руководить своей жизнью. Однако это лишь психологические условия, которые должны быть дополнены социальными. А именно, для того, чтобы иметь реальную власть над собой, необходимо не только исключить факторы, препятствующие саморефлексии, как того требуют процедурные теории. По мнению Ошана, особа должна занимать такую социальную позицию, при которой она будет владеть материальными и психологическими ресурсами, достаточными для того, чтобы следовать целям, отличным от тех, которым следуют другие более влиятельные особы, без риска быть репрессированной. Иными словами, особу не должны принуждать обеспечивать потребности и ожидания, а также отвечать за ошибки других людей, если только это не предусмотрено ее прямыми обязанностями.
Из вышесказанного мы видим, что в подходе Ошана социальному придается гораздо большее значение в сравнении с концепцией Кристмена, поскольку ключевым признаком автономности тут признается социальная позиция особы, которая дает ей возможность руководить конкретными, социо-материальными обстоятельствами своей жизни.

Выводы

Описанные подходы к проблеме автономности, на наш взгляд, ценны тем, что расширяют модерное понимание данного явления, вводя наряду с понятием моральной автономии понятие автономии персональной. В то же время, по сравнению с кантианским универсализмом, результаты, полученные в рамках исследований персональной автономии, становятся более применимыми к анализу повседневной практики. 
Основными же проблемами, которые встают в процессе разгоревшихся вокруг них дискуссий, являются проблема толкования субъекта персональной автономии и вопрос о необходимости введения содержательных ограничений автономного действия.

Литература
1. Dryden J.  Autonomy: Overview [Электронный ресурс] / Jane Dryden // Internet Encyclopedia of Philosophy. Режим доступа: http://www.iep.utm.edu/autonomy/
2. Frankfurt H. The Importance of What We Care About / Harry Frankfurt.   Cambridge: Cambridge University Press, 1988.
3. Christman J. The Politics of Persons: Individual Autonomy and Socio-Historical Selves / John Christman. Cambridge: Cambridge University Press, 2009, 274 p.
4. Watson G. Free Agency / Gary Watson // Journal of Philosophy. 1975, № 72, pp. 205–220.
5. Ekstrom L. A Coherence Theory of Autonomy [Электронный ресурс] / Laura Waddell Ekstrom // Philosophy and Phenomenological Research. 1993, Vol. 53, № 3. pp. 599-616. Режим доступа: http://www.jstor.org/discover/10.2307/2108082?uid=3739232&uid=4578917857&uid=2134&uid=2&uid=70&uid=3&uid=60&sid=21102072712977
6. Bratman M. Planning Agency, Autonomous Agency / Michael E. Bratman // Personal Autonomy: New Essays on Personal Autonomy and Its Role in Contemporary Moral Philosophy / edited by James Stacey Taylor. New York: Cambridge University Press, 2005, pp. 33–58.
7. Wolf S. Freedom within Reason / Susan Wolf // Personal Autonomy: New Essays on Personal Autonomy and Its Role in Contemporary Moral Philosophy / edited by James Stacey Taylor. - New York: Cambridge University Press, 2005, pp. 258–277.
8. Benson P. Feminist Intuitions and the Normative Substance of Autonomy / Paul Benson // Personal Autonomy: New Essays on Personal Autonomy and Its Role in Contemporary Moral Philosophy / edited by James Stacey Taylor. New York: Cambridge University Press, 2005, pp. 124–143.
9. Oshana M. Autonomy and Free Agency /  Marina A. L. Oshana // Personal Autonomy: New Essays on Personal Autonomy and Its Role in Contemporary Moral Philosophy / edited by James Stacey Taylor. - New York: Cambridge University Press, 2005, pp. 183–205.
10. Hill T.  A Kantian Perspective on Moral Rules / Thomas Hill //  Respect, Pluralism, and Justice: Kantian Perspectives. Oxford and New York: Oxford University Press, 2000, pp. 33–55.
11. Gowans C. Practical Identities and Autonomy: Korsgaard's Reformation of Kant's Moral Philosophy [Электронный ресурс] / Christopher W. Gowans // Philosophy and Phenomenological Research. 2002, Vol. 64, № 3, pp. 546-570. Режим доступа: http://www.jstor.org/stable/3070968
12. Waldron J. Moral autonomy and personal autonomy [Электронный ресурс] / Jeremy Waldron. Режим доступа: http://philosophy.la.psu.edu/jchristman/autonomy/Waldron.PDF
13. Christman J. Relational Autonomy, Liberal Individualism, and the Social Constitution of Selves [Электронный ресурс] / John Christman //  Philosophical Studies. 2004, № 1-2 (117), pp. 143-164. Режим доступа: http://ebookbrowse.com/christman-john-2004-relational-autonomy-liberal-individualism-and-the-constitution-of-selves-pdf-d47165813
14. Baumann H. Reconsidering Relational Autonomy. Personal Autonomy for Socially Embedded and Temporally Extended Selves [Электронный ресурс] / Holger Baumann // Analyse & Kritik. 2008, №2, pp. 445–468. Режим доступа: http://www.analyse-und-kritik.net/2008-2/AK_Baumann_2008.pdf
15. Oshana M. Personal Autonomy in Society [Электронный ресурс]  / Marina Oshana. Great Britain, USA: Ashgate Publishing, 2006. Режим доступа: http://books.google.com.ua/books?id=KCRAKsgGME4C&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false