• Геополитика
• 15 Марта, 2017

Русская революция как часть мирового революционного процесса

Бахытжан Ауельбеков

В наступившем  году исполняется столетие социалистической революции в Российской империи.  Разумеется, не будет недостатка в публикациях, дающих ей оценку. Понятно, что оценки эти будут полярными. Кто-то скажет, что это было выдающееся событие в человеческой истории, кто-то, что это была колоссальная трагедия, кто-то, что здесь имели место оба аспекта…  

Несовпадающие и даже взаимо­исключающие точки зрения на столь масштабное явление вполне понятны и естественны: русскую революцию вообще трудно охарактеризовать как-то однозначно, на любой аргумент всегда найдется десяток контраргументов. Однако сам процесс обсуждения причин, характера и итогов революции весьма полезен – он позволяет лучше уяснить ход развития исторических процессов, что может оказать нам большую услугу в будущем. Попробуем изложить свой взгляд на  русскую революцию и мы. Возможно, он кому-то покажется  нестандартным, а кому-то, вполне приемлемым…

Прежде  всего  следует отметить, что господствующий сегодня подход к оценке революции 1917 года в Российской империи выглядит довольно странным. Сформулировать его можно примерно так. Была огромная, процветающая, хотя и имевшая некоторые проблемы страна, Российская империя. Исходя из ложной теории немецкого мыслителя Карла Маркса,  некая кучка злоумышленников (большевиков) устроила в ней революцию, увела ее с правильного пути развития, отсюда и проистекают все наши сегодняшние проблемы. Получается, что грандиозные события, в которые были вовлечены сотни миллионов людей (не только в России) – дело рук ничтожной кучки заговорщиков, сумевших изменить все течение не только российской, но и мировой истории. Как будто это действительно было им по силам! Разумеется, не все разделяют столь несерьезный подход к осмыслению причин, приведших к революции, но такая, прямо-таки детская точка зрения весьма распространена. В результате от внимания ускользает ход исторического процесса, а его течение сводится к деятельности отдельных исторических личностей, на которых и сосредоточивается все внимание историков. При этом упускается из виду, что сами эти личности действовали во вполне конкретных исторических условиях, под влиянием и давлением этих условий, и коридор принятия их решений были весьма узким. Какой бы властью они ни пользовались, но их возможности были тоже не беспредельны, и они не могли себе позволить делать все, что им вздумается.  Упускается из виду и то, что партия большевиков, вопреки  придуманному большевиками после революции мифу, была одной из самых незначительных, слабых и малоизвестных в России. Во главе революционного процесса  большевики оказались вовсе не потому, что вырвались вперед, угрожая всем наганами, – сам революционный процесс вынес их на самый верх, поочередно отбрасывая другие партии, оказавшиеся несостоятельными в столь грозный и тяжелый для жизни общества исторический момент. Лидер кадетов П. Н. Милюков в своих воспоминаниях, изданных в 1927 году в Париже («Россия на перепутье. Большевистский период русской революции»), писал: «Никакого «коммунизма» не было введено в России, и сами коммунисты  в процессе революции должны были приспосабливаться к условиям русской действительности... Большевистская победа лишь продолжила общий процесс русской революции. Существенно в этой  победе не поверхностная смена лиц и правительств – и даже не перемена их тактик и программ, а непрерывность… основного потока революционного преобразования России… не отдельные стадии процесса». Так кто кого вел? Большевики возглавили и повели за собой революцию или революционный поток своей энергией вытолкнул вперед большевиков, как наиболее соответствующих историческому моменту политических деятелей, и заставил их по ходу развития событий меняться и приспосабливаться к этому потоку? Большевики только потому не были отброшены на обочину истории, как все их предшественники, что оказались адекватны моменту, в то время как  остальные политические партии и организации сходили со сцены одна за другой – они оказались попросту неспособными  удержаться на гребне волны революционного процесса. Очевидец и участник бурных событий тех лет, эсер, потом меньшевик Н. Н. Суханов, редактор влиятельной в то время газеты «Новая жизнь», оставил семитомные «Записки о революции», в которых пишет: «Говорить о заговоре вместо народного восстания, когда за партией идет большинство народа, – это явная нелепость». Действительно, нелепость. Но почему-то именно такая нелепая конспирологическая версия, в которой исторические события сводятся к деятельности кучки  злоумышленников, сегодня разделяется довольно многими. То, что в тот период действовали не группы заговорщиков, а мощные социальные силы, им, по-видимому, понять трудно. Куда проще свести все к деятельности отдельных исторических лиц.  Поток истории, сама история при таком подходе, остаются за пределами внимания. Причина столь легковесного, если не сказать инфантильного, подхода к оценке событий столь грандиозного масштаба как русская революция  заключается отчасти в неосведомленности, а отчасти в определенной слабости наших гуманитарных наук, которые оказались неготовыми осмыслить нашу, относительно недавнюю историю. И это наша беда. Но есть и еще одна причина, которая наложилась на две первые и привела к странному сдвигу в сегодняшнем общественном сознании. Скажем несколько слов и об этой, третьей причине. Следует понимать, что между Советским Союзом и Западом, возглавляемым США,  шла война. Война называлась «холодной», но она шла. Сам термин «холодная война» был введен самым влиятельным американским журналистом послевоенного времени Уолтером Липманом, в то время его читали все Соединенные Штаты. Летом и осенью 1947 года Липман опубликовал в газете «Нью-Йорк геральд трибьюн» серию статей, посвященных советско-американскому противостоянию, которые затем объединил в книгу под названием «Холодная война». Это выражение стало общеупотребительным. А на войне, как на войне.  Противоборство между двумя системами – западной и советской –  растянулось на долгие десятилетия и порой носило весьма драматический характер. Одной из составных элементов этого противоборства была психологическая война. «Для уничтожения воли врага к победе, как полагали советологи, прежде всего необходимо разрушить в умах советских людей так называемый «комплекс Ленина». Что это такое, знали только они, а точнее, и они не знали, поскольку, прежде чем разрушать, этот комплекс следовало изучить. ЦРУ щедро профинансировало целый ряд специальных научных проектов. Один из наиболее засекреченных носил название «Гарвардский». Профессор Стратфордского университета С. П. Новиков характеризует его так: «Об этом «Гарвардском проекте» известно, что в нем содержится обширное психологическое исследование новой эмиграции из СССР, так сказать, гомо советикус, что над ним работали лучшие американские советологи, что на этот проект было ассигновано несколько миллионов долларов и что он был подготовлен в 1945 – 1951 годах в основном в Мюнхене. В процессе работы над этим проектом сотни советских беженцев подверглись специальным психологическим исследованиям вплоть до интимнейших интервью на сексуальные темы, где каждое слово записывалось на магнитофон. Давались и другие тесты, где с помощью психоанализа выясняли различные психологические комплексы. Одним из таких комплексов был «комплекс Ленина». Программа-минимум «Гарвардского проекта» состояла в том, чтобы посеять в будущих советских поколениях сомнения в ленинизме, являющемся «ошибкой истории» (Колпакиди А. И., Лемехов О. И. Главный противник: ЦРУ против России). Разумеется, «Гарвардский проект» был не  единственным проектом такого рода, из тех что реализовывались Западом в отношении СССР на протяжении десятилетий, были и другие. Насколько известно, разработкой и осуществлением этих проектов на Западе занимались десятки, если не сотни, научных центров и тысячи специалистов. Подход, при этом, как видим, был вполне научным. Было бы лицемерием упрекать противника в ведении психологической войны. Как известно, в любви и на войне все средства хороши. Важно, однако, осознавать некоторые ее последствия. Как мы указали, после развала Советского Союза постсоветская гуманитарная наука оказалась не готовой дать общественности осмысленный ответ на вопрос: как же в действительности выглядело советское прошлое? В результате место упорного поиска ответа на этот вопрос заняли наработки  упомянутых центров, довольно сильно искажающие советское прошлое и затрудняющие его понимание. За эти наработки многие и ухватились. Ведь всегда легче использовать уже готовый растиражированный идеологический штамп, чем заниматься кропотливым и неблагодарным трудом по изучению и реконструкции большого, сложного и противоречивого исторического периода, который, к тому же сильно искажен в угоду самым разным конъюнктурным целям. Легкий путь, конечно, самый простой, но ведет ли он к пониманию истории? В данном случае, нашей истории? Сказал, например, «сталинизм» – и вроде бы все понятно… Хотя на самом деле ничего не понятно. Вспомним, что в сталинский период было принято славить вождя. Затем наступила хрущевская реакция, и Сталина стали огульно охаивать. В брежневский период и Сталина, и сталинский период просто замалчивали, видимо, просто не зная, что сказать на этот счет. Наступил период правления в СССР Михаила Горбачева, и очень скоро началась такая атака на Сталина и весь советский период, какого даже в хрущевские времена не было. (Во времена Хрущева достижения советского строя, по крайней мере, под сомнение не ставились.)  С конца 90-х годов и по сей день стали допускаться уже разные, порой полярные, оценки пройденного Советским Союзом  исторического пути… Менялись времена, менялась политическая конъюнктура, менялись оценки. И неизвестно, чья точка зрения в конечном счете победит. Где же истина? Ответ на этот вопрос, надо полагать, мы получим весьма не скоро. Возможно, не при жизни нынешнего поколения. Но пытаться приблизить к истине следует уже сегодня. Один из наиболее распространенных упреков, которые бросают в адрес большевиков, заключается в следующем. Большевики были марксистами, русская революция произошла не по Марксу и даже вопреки Марксу, следовательно, русские марксисты сбили Россию с правильного пути. Но, кто собственно сказал, что русская революция обязательно должна была произойти «по Марксу»? Маркс такое сказал? Он этого никогда не говорил. Остап Бендер тут воскликнул бы: «Кто он такой, Карл Маркс? Это ваш папа, Карл Маркс?» Оставим «товарища Бендера» в стороне и заметим следующее. В ноябре 1877 г. Маркс написал большое письмо в редакцию российского журнала «Оте­чественные записки» в ответ на статью Жуковского (псевдоним народника Н. К. Михайловского). В письме Маркс выражал протест против превращения русскими марксистами его теории «в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются, – для того, чтобы прийти в конечном счете к той экономической формации, которая обеспечивает вместе с величайшим расцветом производительных сил общества и наиболее полное развитие человека».  Он писал, что русские марксисты его неверно поняли. Маркс в своем письме подчеркивал, что его теория относится  исключительно к Западу, к другим, не западным  странам, в частности к России, она не относится. Никакого общего единого пути для всего человечества он не указывает, его попросту нет, и революция в каждой стране будет происходить по-своему, в соответствии с местными условиями  (Кара-Мурза С. Г. Маркс против русской революции. М.: Эксмо, Яуза, 2008). Это письмо Маркс написал в трех различных вариантах, но так и не отправил. По всей видимости, он опасался дать в руки своим противникам оружие против себя самого. После  смерти Маркса Энгельс, разбирая его архивы, обнаружил это письмо и переслал его знаменитой революционерке Вере Засулич. Оно было опубликовано в Женеве в журнале народовольцев «Вестник народной воли» в 1886 г. (в России в 1888 г.). Таким образом,  упрек большевикам в том, что русская революция произошла «не по Марксу», попросту несостоятелен. Маркс никогда и не утверждал, что русская революция обязательно должна произойти  «по Марксу», он утверждал нечто прямо противоположное. В советское время  письмо Маркса в редакцию «Отечественных записок» было опубликовано во втором  издании сочинений Маркса и Энгельса в 19-м томе (с. 304 – 305). Мы не знаем, знакомы ли были Ленин,  Сталин и другие  первые руководители советского государства с этим письмом. По всей видимости, нет. Но суть марксизма они понимали совершенно верно. Именно поэтому Ленин говорил: «Марксизм не догма, а руководство к действию!» А Сталин предупреждал своих соратников: «Если на все будете искать ответы у Маркса, то пропадете. Надо уметь самим думать своей головой, а не заниматься начетничеством». Ясное  понимание духа марксизма позволило большевикам преодолеть его букву, что не смогли сделать представители других политических течений. Руководитель партии эсеров В. И. Чернов в своих воспоминаниях  о либералах, социал-демократах и эсерах, собравшихся в коалиционном Временном правительстве, писал: «Над всеми над ними тяготела, часто обеспложивая их работу, одна старая и, на мой взгляд, устаревшая догма. Она гласила, что русская революция обречена быть революцией чисто буржуазной и что всякая попытка выйти за эти естественные и неизбежные рамки будет вредной авантюрой... Соглашались на все, только бы не переобременять плеч трудовой социалистической демократии противоестественной ответственностью за власть, которой догма велит оставаться чужой, буржуазной» (Чернов В. М. Перед бурей. Воспоминания. Нью-Йорк, 1953). «Лишь небольшая… фракция – большевики – смогла эту догму преодолеть и была принята в лоно русской революции…  Ленин писал: «Если есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, то только тот, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной» (Кара-Мурза С. Г. Маркс против…). Заметим, что даже сам Ленин вовсе и не ожидал революции в России при своей жизни.  Даже в январе 1917 года (всего за месяц до Февральской революции) на встрече с молодыми социалистами в Цюрихе высказался в том смысле, что его поколению «стариков»-революционеров (Ленину было 46 лет) увидеть революцию не суждено, «но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции». Когда же пришло известие о революции в России,  он сначала не поверил, а потом впал в отчаяние: в России революция, а будущий  «вождь   мирового пролетариата» – в Швейцарии, по другую сторону фронта Мировой вой­ны и не знает, как вернуться на родину. У него возник даже фантастический план перелететь через фронт на дирижабле. Любопытную историю рассказал русский религиозный философ Николай Бердяев в своей книге «Самопознание». Однажды в Москве к нему зашли два друга-марксиста (Бердяев когда-то сам начинал как марксист). Один – меньшевик, другой – большевик. Сидели, пили чай. Вдруг Бердяев  поинтересовался, когда, по их мнению, в России возможна революция. Меньшевик ответил, что это возможно лет через двадцать пять. Большевик ему  возразил: «Ну, брат, ты оптимист! Революция в России возможна лет через пятьдесят, не раньше». До революции оставался один месяц! Версию о том, что русскую революцию подготовили и осуществили большевики, отметаем как несерьезную – ее не ожидал и на нее не рассчитывал никто, даже сам Ленин. И марксизм тут ни при чем, к нему она тоже отношения не имеет. Во всяком случае, к ортодоксальному марксизму (меньшевизму). Тогда каковы же были причины, ее породившие? Заметим, что у таких социальных катаклизмов как революция есть свои закономерности и они хорошо известны. Революции никогда не возникают на ровном месте. У них есть свой предварительный этап, период созревания, растягивающий на длительный срок. Так, например, перед Великой французской революцией Францию в течение ста лет сотрясли крестьянские бунты. Напряжение накапливалось и в конце концов разразилось 1789 годом. Был такой период нарастания напряжения и в России, и это постоянно проявлялось в разных социальных взрывах. Наиболее известный из них (не считая революции 1905 года) – восстание декабристов на Сенатской площади в Санкт-Петербурге в 1825 году.  Сегодня его мало кто расценивает как призрак 1917 года, однако российский  историк  Я. Г. Зимин пишет: «Официальную трактовку событий на Сенатской   площади Николай I  сформулировал на вскоре после 14 декабря организованном приеме иностранных послов в Петербурге. Он назвал декабристов ничтожной кучкой «безумных мятежников», не имеющих никакой опоры в стране. Печать Западной Европы подхватила эту версию, изображая положение русского самодержавия, как весьма прочное, а поведение Николая I, как героическое. Что касается собственной оценки обстановки, сделанной Николаем, то она была не такой радужной. Им даже было отдано распоряжение подготовить выезд царской семьи из Петербурга за границу.  Позже, вспоминая события 14 декабря, Николай І откровенно признавался своему родственнику Евгению Вюртембергскому: «Что непонятно во всем этом, Евгений, так это что нас обоих тут же не пристрелили» (Всемирная история, т. VI, М., 1959). «Восстание декабристов в действительности явилось не безумным мятежом, а одним из звеньев общеевропейского революционно-освободительного движения, направленного против феодально-абсолютистских режимов. Оно было составной частью мирового движения, захватившего и Россию. События на Сенатской площади, восстания в Чернигове и других городах стали начальным этапом русского революционно-демократического движения…» Тут уместно вспомнить, что всего через пять лет после выступления декабристов, в 1830 году,  началась серия революций в ряде стран Европы. Один этот факт указывает на то, что русское революционное движение не следует отделять от общеевропейского. Однако,  если про восстание на Сенатской площади было описано во всех школьных учебниках советского периода, то ведь было и множество крестьянских восстаний, о которых в учебниках почему-то не писали. Видимо, потому, что русская революция в советский период официально считалась «пролетарской» и не рекомендовалось делать акцент на ее крестьянском характере. А ведь именно крестьянство, а вовсе не рабочий класс, не интеллигенция  и даже не профессиональные революционеры были движущей силой  русской революции; в полном противоречии с марксистской теорией, но в соответствии с реалиями  царской России. Особенно участились крестьянские бунты после того, как 19 февраля 1861 г. царь Александр II подписал Манифест «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей». Крепостное право было ликвидировано, крепостным дали свободу, а всю страну охватили крестьянские бунты, причем, с удвоенной силой. Почему? Дело в том, что крестьян освободили, но только… без земли. Землю они должны были выкупать. До тех же пор, пока земля не выкуплена, они должны были исполнять все прежние крепостные повинности. А поскольку у абсолютного большинства крестьян земли не было, то прежнее положение сохранялось неопределенно долго, а фактически, для  большинства сельских тружеников – навсегда. И это в стране, где около 85% населения составляли крестьяне! Понятно, что страшное возмущение охватило всю деревенскую Россию. Андрей Яновский, завотделом письменных источников Государственного исторического музея (РФ): «Правительство фактически сказало народу: «Мы вас освобождаем, но пока не договоритесь с помещиками об условиях выкупа земли, вам еще придется находиться в прежнем состоянии». То есть продолжать нести повинности, в том числе отрабатывать барщину на земле своих бывших господ. Женская барщина – 2 дня в неделю, мужская – 3… «Нигде не было выпито ни единого штофа, потому что разочарование было всеобщее и полное», – писал современник.  Поэтому довольно скоро стали появляться подложные манифесты. Текст в них бывал разный, а набор идей один и тот же: крестьянам помимо воли должна быть отдана вся земля. Сразу и бесплатно. «А помещикам, – как было написано в одном из подметных писем, – овраги, леса и горы». В 1861 г. произошло 1859 восстаний – в 1,5 раза больше, чем за все царствование предыдущего императора Николая I (годы царствования Николая I  1825 – 1855 годы). С половиной пришлось разбираться армии. По воспоминаниям подпоручика Худекова, когда войска генерала Дренякина в селе Кандеевка стреляли в крестьян, те «безропотно умирали, не издавая ни единого вопля… Раненные не стонали, как бы сознавая, что они принимают мученический венец. Крестьяне даже после экзекуции отказывались идти на барщину. «Ну что, каешься, пойдешь ли теперь на работу?» – спросят мужичка, спина которого представляла собой бесформенную массу, из которой торчали куски прутьев. Несчастный… только вздохнет и произнесет: «На работу не пойду, дорезывайте меня!» Большинство дворянства тоже было недовольно реформой. Крупные помещичьи хозяйства лишались бесплатного крестьянского труда и части земли (крестьянский надел в среднем по России составил 3,3 га, при этом реформа распространялась на 22,5 млн. крестьян).  Для мелкопоместных дворян (более трети благородного сословия) это попросту была экономическая катастрофа. Но хуже всех пришлось помещикам старой закваски, смысл бытия которых сводился к распоряжению своими крестьянами. От некоторых родственники до самой смерти скрывали, что «царь велел мужиков отпустить»… («АиФ», № 7, 2013). Мошенничество с «освобождением крестьян», понятно, вызвало массовые волнения. 1859 крестьянских бунтов за один только 1861 год! А ведь и до 61 года крестьянские бунты исчислялись тысячами. Обман с «реформой» переполнил чашу крестьянского терпения, которое и до этого находилось на пределе. Ну, а поскольку царское правительство было не в состоянии предпринять ничего реального для изменения положения, то страна на всех парах понеслась к революциям 1905-го, а потом и 1917 годов. Русская революция была не пролетарской, а крестьянской. Участники и свидетели событий тех лет это прекрасно понимали. Но поскольку официальной идеологией в СССР был марксизм, а теоретический марксизм, в отличие от марксизма практического,  прогрессивных крестьянских революций не предполагает, а признает только пролетарские революции, то пришлось приложить немало усилий, чтобы закамуфлировать этот факт. Впоследствии противники русской революции приложили много сил, чтобы доказать, что русская революция произошла не «по Марксу», а следовательно, была «неправильной». А это, собственно говоря, в советское время особо и не скрывалось, только не акцентировалось, а весь упор в пропаганде делался на пролетариат и деятельность профессиональных революционеров. Что ставило в тупик тех, что слишком буквально воспринимал официальную пропаганду, а потом брался самостоятельно изучать реальный ход событий. Несоответствие между официозом и реальностью сбивало их с толку и повергало в замешательство. Поневоле возникало подозрение, что все действительно пошло как-то «не так, как надо». А как надо? Маркс на этот счет никаких указаний не оставил. «Надо уметь самим думать своей головой, а не заниматься начетничеством». Но что бросило многомиллионные крестьянские массы в пожар русской революции? Только ли отсутствие земли? Не только. Нужно ясно понимать, в каком страшном положении находилась крестьянская Россия до революции. Российский историк Сигизмунд Миронин пишет: «…Территория, охватываемая голодовками в России, начала расти с развитием капитализма. Если в 1880 – 1890 гг. число голодающих губерний в неурожайный год колебалось от 6 до 18, то в 1890 – 1900 годы минимум равнялся 9, а максимум – 29;  для 1901 – 1910 гг. соответствующие цифры были 19 и 49, а голод 1911 – 1912 годов охватил за два года 60 губерний. Всего за вторую половину XIX века было свыше двадцати «голодных годов», причем, по данным доклада царю за 1892 год: «Только от недорода потери составили до двух миллионов православных душ» (то есть считали только тех, кого отпевали в православных церквах, а свидетельства о количестве умерших «инородцев» и старообрядцев нет вообще). …Одним из самых страшных и масштабных голодных периодов были 1891 – 1892 гг. Тогда голодом были охвачены 16 губерний Европейской России (и губерния Тобольская в Сибири) с населением в 35 миллионов человек. Особенно пострадали Воронежская, Нижегородская, Казанская, Самарская, Тамбовская губернии. В Поволжье от катастрофического голода пострадали восточные области черноземной зоны – 20 губерний с 40-миллионным крестьянским населением. В менее обширном районе, но не с меньшей интенсивностью бедствия голод повторился и в 1892 – 1893 годах. …В ХХ веке голод 1901 года поразил 17 губерний центра; по данным доклада за 1901 год: «В зиму 1900–1901 годов голодало 42 миллиона человек, умерло же из них 2 миллиона 813 тыс. православных душ». А в 1911 году (уже после столь расхваленных столыпинских реформ): «Голодало 32 миллиона, потери 1 млн. 613 тыс. человек». Причем, в каждом докладе подчеркивалось, что сведения составлены на основе данных, поставляемых церквами, а также сельскими старостами и управляющими помещичьих имений. А сколько было глухих деревень? Массы трудящегося населения царской России находились в состоянии постоянной «народной болезни»  –  недоедания. Малейший неурожай обращал это недо­­­е­дание в голод. В 1908 году даже царское министерство внутренних дел вынуждено было в одном из своих отчетов признать, что угроза умереть «голодной смертью является ежегодно для весьма значительного числа земледельцев России». …Голод губительно отражался на здоровье населения. В итоге голодовок резко повышалась заболеваемость; по данным 1908 – 1913 гг., заболеваемость тифом и цингой в голодные годы повышалась в 3 – 4 раза, а в 1907 году количество заболеваний цингой увеличилось на 528% по сравнению даже с голодным 1905-м. …Голод на селе в 1911 году охватил до 30 миллионов крестьян. Пострадали по преимуществу восточные, центральные губернии и Новороссия (обратите внимание, вроде бы житница, а страдает от голода). В 1911 году от голода страдали также почти все уезды Пермской губернии» (Миронин С. С. «Голодомор» на Руси». М.: Алгоритм, 2008). Всего только во второй половине XIX века от голода в России погибло, по минимальным оценкам, не менее 30 – 40 миллионов человек. Ситуация, в связи непрекращающимся  ростом  численности населения, только ухудшалась. Царское правительство было не в состоянии ничего сделать, чтобы изменить существующее положение вещей. Ленин был в общем-то прав, когда писал о «верхах», которые не могут управлять по-новому, и «низах», которые не  хотят (и не могут) жить по-старому. Революционный взрыв в России стремительно приближался. Но ни марксистская теория, ни деятельность профессиональных революционеров не имели к этому никакого отношения. Процесс развивался сам собой, в силу естественных и трагических  причин.

(Продолжение  следует)