• Время
• 02 Сентября, 2016

Роль учения Маркса в установлении диктатуры пролетариата

Несипбек Джагфаров, 
профессор

Начиная со Средневековья было предложено немало проектов строительства нового общества, в котором господствовали бы Равенство, Справедливость и Свобода. Не один десяток идей отбросила суровая практика, сама жизнь, признав их утопией. В середине ХIХ в. усилиями двух немецких титанов мысли – К. Марксом и Ф. Энгельсом – была разработана теория преобразования общества, получившая позже название – марксизм. Вскоре она стала настолько популярна, что получила самое широкое распространение среди интеллектуалов, в особенности среди молодежи. «Капитал» Маркса был едва ли не самым читаемым и обсуждаемым на нелегальных собраниях произведением. Новое учение не только объясняло устройство мира, но и предлагало реальные пути его переустройства. 

Бурные события первой четверти ХХ века выдвинули теоретические положения Маркса и Энгельса в плоскость их практической  реализации. Сложные внутренние и международные проблемы, чрезвычайно обостренные Первой мировой войной, сконцентрировали весь  спектр противоречий капитализма в России, где поочередно произошли Февральская и Октябрьская революции. К власти пришли большевики. Еще до революции В. Ленин смело и решительно пересматривал незыблемые, казалось бы, теоретические каноны марксизма, если они в конкретных обстоятельствах обеспечивали успех в борьбе за власть или соответствовали личным амбициям вождя. Оказавшись на вершине власти, он присвоил только себе право по-новому трактовать теорию марксизма. Позже эти новации были названы «ленинизм». С теми, кто не разделял его новаций в марксисткой теории, В. Ленин прерывал решительно не только политические, но и личные взаимоотношения. Таким тяжелым характером его наградил Всевышний, позже эта черта не могла не оставить свой отпечаток на складывающийся в стране политический режим. 
И потому верх взяли силовые, репрессивные методы, так как большевики иных приемов не знали, а проще говоря, иначе управлять не умели,  полагали, что только такой путь единственный и наиболее приемлемый. Они были убеждены, что только опираясь на господство рабочего класса (диктатура пролетариата) можно достичь любой цели. 
Учение о диктатуре пролетариата составляло сердцевину теории ленинизма. Сам термин «диктатура пролетариата» впервые использовал К. Маркс в 1850 году в работе «Классовая борьба во Франции с 1948 по 1850 гг.»: «Этот социализм есть объявление непрерывной революции, классовая диктатура пролетариата как необходимая переходная ступень к уничтожению классовых различий вообще»1. Идея же без использования «собственно термина диктатура пролетариата» была высказана Марксом и Энгельсом еще в 1847 г. в «Манифесте Коммунистической партии»: «Первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс …». В своем письме В. Вейдемейеру в 1852 г. К. Маркс доказал, что «… классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата» и что «эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и обществу без классов»2.
Положение о диктатуре пролетариата, ее места в историческом процессе изложено в работе Ф. Энгельса «Анти-Дюринг» (1876–1878 гг.), в работе К. Маркса «Критика Готской программы» (1875 г.), в которых отмечено, что в переходный от капитализма к социализму период государство «не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата». В огромном теоретическом наследии Маркса и Энгельса (50 томов в 54 книгах и порядка 45000 страниц) термин «диктатура пролетариата» был употреблен всего 7 раз: у Маркса 4 и 3 раза у Энгельса. В сочинениях же Ленина о диктатуре пролетариата говорится 3000 раз»3. Это как раз говорит о том, что в ленинской концепции этой проблеме уделено пристальное внимание. Здесь нет нужды детально рассматривать эволюцию взглядов с его уточнениями и дополнениями. Это слишком большая тема, требующая отдельного разговора. Нас же интересует только одно узкое направление: как диктатура пролетариата (т. е. целого т. н. передового класса общества) привела к тоталитаризму и режиму единовластия. 
Владимиру Ленину принадлежит емкая формула: «Марксистом можно считать только того, кто признает закономерным классовую борьбу и доводит ее до понимания неизбежности установления диктатуры пролетариата». Особенно много внимания этой проблеме Ленин стал уделять в послеоктябрьский период, что вполне объяснимо. Нужно было любой ценой удержать власть в своих руках. Всевозможных уточнений, разъяснений, дополнений на этот счет у него много. Приведем из них всего лишь два, на наш взгляд, наиболее броских и емких. В «Заметках публициста» в феврале – марте 1920 г. он пишет: «Диктатура слово большое, жесткое, кровавое, слово, выражающее беспощадную борьбу не на жизнь, а на смерть двух классов  двух миров, двух всемирно – исторических эпох»4. И Ленин готов пойти на жестокость, кровь и беспощадную борьбу на смерть, ибо «этаких слов на ветер не бросают»5. Наиболее полную сущность диктатуры пролетариата он дает в работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме»: «Диктатура пролетариата есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская, против сил и традиций старого общества»6. Он не скрывал, что это особая форма государственной власти, опирающейся не на закон, не на выборы, а непосредственно на вооруженную силу, на насилие. 
Пожалуй, самым уязвимым местом в учении о диктатуре пролетариата был вопрос: возможно ли, чтобы целый класс, миллионы людей могли совместно осуществлять власть? Причем пролетарские массы в своем подавляющем большинстве неграмотные и политически необразованные. Сам термин до революции особенно широко не дискутировался, т. к. выглядел далекой и не скорой перспективой. Во всяком случае такие мысли прозвучали в выступлении Ленина на II съезде РСДРП в 1903 г. 
По мере приближения революции теоретические прогнозы приобретают более четкие контуры. В 1917 г. В. Ленин в «Письмах из далека» отождествляет диктатуру пролетариата с «поголовно вооруженным» народом. Позже в работе «Государство и революция» он уделил этой проблеме много внимания, но вновь сводит ее к «организации вооруженных масс». Но нет главных ответов: кому диктатура пролетариата подконтрольна, кто конкретно осуществляет эту власть, в какие организационные формы она должна вылиться. Еще больше путаницы внесли попытки уравнять такие понятия, как советская власть, диктатура пролетариата и пролетарская демократия. Диктатура должна была осуществиться в форме советов, как это будет выглядеть на деле, особенно на селе, где пролетариата нет, было не до конца понятно. Диктатура пролетариата содержит столь грозное понятие, за которым стоят безбрежное насилие, террор и массовые репрессии. Кто, кого и как уполномачивал на столь жесткие меры?..
Вскоре проблема из теоретической вылилась в плоскость практической деятельности. Осмысление закономерностей перехода к диктатуре пролетариата, применительно к сложившейся политической  практике, приводит к выводу, который ранее в теоретических воззрениях В. Ленина не встречался. Он пишет: «Было бы «маниловщиной» и «хвостизмом»  думать, что когда-либо почти весь класс или весь класс в состоянии при капитализме подняться до сознательности и активности своего передового отряда, своей социал-демократической партии»7. При этом он исходит из того, что руководить на самом деле миллионами будет «узкая группа лиц»: «Две-три сотни подпольщиков выражают интересы масс, говоря им правду, раскрывая им глаза на необходимость революционной борьбы, давая им правильные лозунги8». Нет ответа на вопрос: а кто уполномочил эти самые «две-три сотни» подпольщиков? Далее следует признание: «Массы не могут действовать непосредственно, массы нуждаются в помощи со стороны маленьких групп…»9. 
Теперь, оказывается, диктатура пролетариата осуществляется сознательным меньшинством, а не «поголовно вооруженным народом», как утверждалось прежде. Конкретизируя понятия «маленькие группы», «узкая группа лиц», Ленин доводит свои рассуждения до того, что в истории были случаи, когда диктатура осуществлялась отдельным лицом – выразителем и проводником интересов революционных классов. И делает вывод, что в действительности господство целого класса может быть сконцентрировано в руках одного человека – диктатора, который стоит выше всех, видит дальше всех, думает и решает за всех. Он говорит об этом достаточно откровенно: «Воля сотен и десятков тысяч может выразиться в одном лице. Эта сложная воля вырабатывается советским путем»10, «Волю класса иногда осуществляет диктатор, который иногда один более сделает и часто более необходим»11. 
В такой кардинальной перемене политических воззрений нет ничего неожиданного. Все так и должно было произойти, т. к. было изначально известно, что власть невозможно осуществлять  целым многомиллионным классом. В самом содержании термина «диктатура пролетариата» был уже заложен единоличный диктатор, опирающийся на своих преданных единомышлинников. В стране установилась банальная диктаторская власть, опирающаяся на насилие, кровавый террор, бесконечные репрессии против врагов действительных и воображаемых. Как раз таким диктатором и стал Ленин, которого не только его политические противники, но нередко и ближайшие соратники неоднократно упрекали в жестокости, нетерпимости и безапелляционности. Он и сам не скрывал этих черт своего характера и приверженности к якобинскому террору. Свое обещание «расправиться с царизмом по-плебейски» он выполнил сполна. По-якобински жестоко расправился со всеми своими противниками, а также с тем, кто не принял созданный им тоталитарный режим. Страна утонула в насилии, причем по отношению к абсолютному большинству населения. Под политический произвол режима попало не только многомиллионное крестьянство страны, но и сам «гегемон» – носитель той самой диктатуры пролетариата. 
Есть еще одна сторона проблемы – диктатура пролетариата невозможна без руководящей роли большевистской партии. Без всякого преувеличения можно утверждать, что это положение является сердцевиной теории ленинизма. Исходя именно из этого положения, и была принята в свое время статья 6 Конституции СССР, согласно которой КПСС являлась  ядром советской политической системы. Партия большевиков с момента своего зарождения в 1903 г. отличалась от других течений как российской, так и мировой социал-демократии прежде всего своей воинственной стратегией свержения самодержавия, своей концепцией организации партии – жестко структурированной, с железной дисциплиной, идейно сплоченной, глубоко законспирированной. Эта политическая организация – антипод расплывчатым массовым партиям, открытым для всех сочувствующих со свободой мнений и дискуссий, что было характерно для всех социал-демократических партий Европы. Партия большевиков – это закрытая боевая организация, нацеленная на вооруженную борьбу. Она состояла из т. н. профессиональных революционеров-интеллигентов, призванных не только организовать пролетариат, но главным образом внести марксистскую идеологию «извне рабочего движения». В этом сложном построении очевидно, что пролетарии, в силу ряда причин, сами свою идеологию выработать не могут. Ее вносят и распространяют интеллектуалы. Именно для этого нужна партия марксистского типа. На первых порах она сплошь будет состоять из интеллигентов, которые будут бороться не за свои, а исключительно только за интересы пролетариата. Таким образом, напрочь отсутствует человеческий фактор, т. н. личный интерес. Осмелимся не поверить в такой посыл. Все классы и социальные слои имели свои, порой, корыстные интересы в борьбе за власть. Иначе и быть не могло. 
Партия организационно строилась на принципах демократического централизма. Идея такого организационного построения была выдвинута еще Марксом и Энгельсом. Она получила свое дальнейшее развитие в работах Ленина, решениях партийных съездов. В общем виде требования демократического централизма выглядят так: членство в партии на основе признания ее программы и обязательного вхождения в одну из парторганизаций, железная дисциплина для всех, строжайшее выполнение партийных решений, подчинение меньшинства большинству, низших организаций высшим, выборность и отчетность партийных органов и др. Наиболее развернутое определение демократическому централизму дал Устав, принятый XVII съездом партии в 1934 г. В нем окончательно закрепили подчинение меньшинства большинству, нижестоящих организаций вышестоящим, железную партийную дисциплину. Теперь было обес­печено верховенство партийного аппарата над выборными органами, т. е. и здесь горстка вождей, или единоличный партийный лидер – Генеральный секретарь, определял все. Самую негативную роль в свертывании внутрипартийной демократии, свободного выражения мнений и политических платформ сыграла резолюция Х съезда РКП (б) (март 1921 г.) «О единстве партии». Все фракции, платформы и группы, образованные в ходе дискуссии о профсоюзах, были распущены. Категорически запрещались все фракционные выступления, нарушение этого требования вело к немедленному исключению из партии, причем эти драконовские меры были распространены даже на членов ЦК. Ленин признавал недопустимость таких недемократических, чрезвычайных мер, считал их временными12. И тем не менее, резолюция была принята и действовала более 70 лет до самороспуска КПСС. Ее как дубинку применяли для многих, кто шел против т. н. генеральной линии КПСС. Восторжествовал принцип: «Не сметь свое мнение иметь!». Единственно правильным был только курс, провозглашенный вождем, молчаливо одобряемый послушным большинством. Принцип «меньшинство подчиняется большинству» – сыграли свою трагическую и роковую роль для последних, ибо не всегда большинство бывает правым, но для установления режима единовластия все средства хороши. 
Ленин никогда не скрывал своей приверженности к личной диктатуре. Ни он сам, ни его ближний круг демократическими взглядами не отличались. Поэтому сам демократический дух был чужд диктаторской партии большевиков. После октября 1917 г. Ленин сосредоточил в своих руках абсолютную государственную и партийную власть, власть советскую и духовную. Именно он в своих статьях, выступлениях на съездах и различных собраниях общественности, циркулярах, инструкциях и письмах диктовал, что и как обязаны думать его подданные, во что должны верить, против чего должны бороться, за что должны идти на смерть и т. д. Фактически в стране была установлена новая самодержавная власть, с такими полномочиями, которые царю даже не снились. Все сферы жизни общества пронизаны идеологией марксизма-ленинизма, своеобразной новой религии большевизма. Теперь это – государственное мировоззрение в стране, и любое отклонение от него жестоко карается, как самое страшное преступление. Ленин становится верховным главой и единственным толкователем новой религии. Его ближний круг сделал все, чтобы обоготворить его работы, объявив их великими трудами, обогащающими и дополняющими учение Маркса и Энгельса. Рождается емкая формула: ленинизма – это марксизм эпохи империализма и пролетарских революций. 
В течение многих лет Ленин выпестовал и окружил себя соратниками, которые были не только преданы ему лично, но и в подавляющем большинстве безраздельно разделяли его взгляды. Этот ближний круг готов был пойти на все ради большевистской партии. Благодаря этой когорте ленинцев формируется своеобразное трепетное отношение к партии. Это нечто самое возвышенное, почти святое, потерять доверие партии – смерти подобно. Выше этого символа только Ленин, они по В. Маяковскому «близнецы-братья!». Пре­­­­­дать партию – смерти подобно, ее задание священно. Я все исполню – ты только прикажи! И эти святые чувства простого человека использовались сполна. 
Ленинское окружение, придя к власти, всеми силами стремилось удержаться «наверху», особенно не разбираясь в мотивах и средствах. Практически все после революции получили огромные привилегии в виде  роскошных загородных домов, автомобилей, личных врачей, особого питания, многочисленной обслуги и т. д. Вскоре все они превратились в сановников и бонз, составлявших новый огромный аппарат партийной, советской и хозяйственной номенклатуры, озабоченной личными интересами и целями. Сохранить достигнутое благополучие можно было лишь восхваляя вождя. И это работало на укрепление режима личной тоталитарной власти. 
Одним из главных направлений партийной пропаганды практически сразу же после победы Октября стало создание прекраснодушных легенд о вождях большевизма. В сознание людей настойчиво внед­ряется образ  «доброго дедушки Ленина в окружении детей», он же «вождь мирового пролетариата». В этом ряду не составляли исключения и другие вожди, чья реальная жизнь оставалась для народа закрытой. Старательно создавался образ вождя – этакого примерного семьянина, озабоченного только борьбой за светлое будущее человечества, для которого «выше счастья Родины нет в мире ничего». А это были в массе своей простые, нередко полуграмотные люди, со своими слабостями и страстями, для исполнения которых теперь  открылись неограниченные возможности. Даже сам обожествляемый партийной пропагандой Ленин часто, крепко выпив пива или вина, был не против заняться любовными утехами на стороне. 
Правящая большевистская верхушка возомнила себя новым «коммунистическим высшим обществом» и стала активно перенимать правила и манеры старой  царской элиты. Первым шагом стало переселение в загородные особняки богачей, на предприятиях которых когда-то работали будущие народные комиссары. Тогда эти особняки для них были образцом невиданной роскоши. До революции представители высшего общества считали признаком хорошего тона заводить себе любовниц в среде балерин и актрис. Новая партийная элита старательно переняла и эту традицию. И. Сталин, С. Киров, А. Енуки­дзе, М. Калинин, Г. Ягода, С. Буденный и другие герои гражданской войны и полководцы высматривали себе объекты обожаний на оперных и балетных спектаклях. Нетрудно представить, какая участь ждала тех, кто посмел отвергнуть любовные домогательства вождей и полководцев. 
Особенно любвеобильным был С. Киров – руководитель ленинградской парторганизации, член Политбюро, секретарь ЦК ВКП (б). Он менял любовниц одну за другой, выбирая их среди технических работниц партийных органов, либо в балетной труппе бывшей Мариинки. Позже, после трагедии, ленинградцы шутили, что их театр оперы и балета не зря получил имя Кирова – там был его гарем. Как известно, трагедия произошла 1.XII. 1934 г. Л. Николаев в коридоре Смольного выстрелом в затылок убил С. Кирова. Это был акт не политического террора, а простая, банальная месть ревнивого и обманутого мужа, жена которого стала очередной любовницей партийного функционера. 
В 60-е годы ХХ в. Н. Хрущев прилагал огромные усилия к тому, чтобы обвинить И. Сталина в организации политического убийства своего конкурента – «любимца партии», «второго человека в партии» – С. Кирова. Следует подчеркнуть наличие фальши в самом посыле Н. Хрущева. В 30-е годы «любимцами партии» обычно называли двоих – Пяткова и Бухарина, но не Кирова. Место каждого в партийной иерархии тех лет можно без труда определить по тому, в каком порядке перечислялись имена высших руководителей страны и развешивались их портреты во время официальных церемоний. В 1934 г. порядок перечисления членов Политбюро был следующим: Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Калинин, Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Андреев, Косиор. При всей важности Ленинграда и его  партийной организации ее руководитель занимал всего лишь 8 место. 
С. М. Киров не был ни конкурентом, ни тем более врагом И. Сталина. На самом деле он самый близкий друг и очень надежный помощник Сталина. Он был большим сталинистом, нежели сам диктатор. Именно С. Кирова «вождь всех народов» направил в Ленинград вместо смещенного Г. Зиновьева. С. Киров блестяще проводил жесткий сталинский курс в одной из крупных партийных организаций страны. Его гибель на бытовой почве стала неожиданной и страшной утратой для Сталина. 
Но даже из этой человеческой трагедии прагматичный диктатор сумел извлечь для себя максимальные политические выгоды. Во главе весьма представительной делегации немедленно выехал в Ленинград и на первых порах лично возглавил следствие. Начались жестокие расправы над политическими противниками, многие из которых уже отбывали уголовные наказания, а также над теми «соратниками», которых зачислили в число неблагонадежных. Можно сказать, что начало массовому террору было положено 1.XII. 1934 г. Под него подвели соответствующие законы, а точнее, беззаконие. Драконовский закон от 1.XII. 1934 г., сформулированный Сталиным от имени Политбюро, установил: сроки следствия сократились до 10 дней, участие сторон – обвинение, защита – исключалось, приговоры не подлежали обжалованию, смертные приговоры приводились в исполнение немедленно. Драконовские меры были распространены на дела о вредительстве и диверсиях, что давало  возможность применять их в отношении любого человека. В 1937 г. Сталин дал органам НКВД указание применять к арестованным «физические меры воздействия», т. е. разрешили пытать и издеваться. Была официально установлена уголовная ответственность (вплоть до смертной казни) в отношении детей, начиная с 12 лет. 
Размах репрессий принял такой массовый характер, что даже самые скоропалительные темпы судебного фарса стали замедлять террор. Тогда по предложению Л. Кагановича были введены внесудебные органы репрессии (особые совещания, тройки, двойки), которым предоставлялось право применения смертной казни. В. Молотов «усовершенствовал» эту процедуру, введя практику осуждения спис­ком. Страшно представить, но все эти новации направлены на ускорение работы конвейера уничтожения собственного народа. Нередко «тройки» за 2 часа рассматривали до 800 и более дел. Прокуроры жаловались, что не успевают разобрать фамилии приговоренных к смерти. 
Укрепление тоталитаризма в стране тесно связано с деятельностью партии большевиков. Она стала не только правящей, но и преобразовалась  в государственную партию. Этот процесс начался в годы гражданской войны, когда в чрезвычайной  обстановке  партийные комитеты стали активно вмешиваться в административные, хозяйственные и военные дела, потеснив советы. Позже, в середине 30-х годов процесс превращения партии большевиков в государственную завершился, что было закреплено в решениях XVII съезда в 1934 г. Теперь было официально закреплено, что партия непосредственно занимается государственным и хозяйственным управлением. В ЦК ВКП (б) и партийных комитетах на местах создаются отраслевые отделы (промышленный, сельского хозяйства, оборонной, химической промышленности и др.), которые не только курировали, но и дублировали отраслевые министерства. Партия стала мощной военно-политической организацией, взявшей на себя всю полноту государственного управления, вытеснив советы на вторые роли. Высшее партийное руководство получило неограниченную власть. Народная власть превратилась в фикцию, а провозглашенная диктатура пролетариата на самом деле стала диктатурой партии, диктатурой вождя. При этом рядовые члены партии ничего не решали, беспрекословно выполняя решения партийного начальства. 
Такую жесткую конструкцию единоличной и безраздельной власти создал и запустил В. Ленин, ее принял и одобрил его ближний круг. Достойное место среди соратников Ленина по праву занимал  Сталин. Во многих публикациях, особенно периода борьбы с культом личности, было уделено чрезмерное внимание их расхождениям и разногласиям в период болезни Ленина. Это была явная попытка доказать антиленинские позиции И. Сталина, которые якобы и привели к последующим нарушениям норм партийной жизни. В этой связи закономерен вопрос: как Ленин относился к Сталину до и во время революции, в годы гражданской войны? Можно с полным основанием ответить: В. Ленин очень высоко ценил И. Сталина. Именно по его настоянию в 1912 г. Сталин был кооперирован в ЦК РСДРП, поощрял за твердость, решительность и беспощадность. В. Ленин дал высокую оценку действиям Сталина в Царицыне, во время обороны Петрограда, где будущий генсек продемонстрировал «железную руку». В свое время В. Ленин с душевной симпатией писал: «У нас есть замечательный грузин». 
Приведем всего лишь два высказывания этого замечательного грузина: «В сос­таве нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около 3-4 тыс. высших руководителей. Это, я бы сказал, – генералитет нашей партии. Далее идут 30-40 тыс. средних руководителей. Это наше партийное офицерство. Далее идут около 100-150 тыс. низшего партийного командного состава, это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство». Вот так – не авангард пролетариата, а просто: генералитет – офицеры – унтер-офицеры. Еще более откровенно он рассуждает: «Компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность. 
Значение старой гвардии внутри этого могучего ордена. Пополнение старой гвардии новыми закалившимися… работниками»13. 
Новых закалившихся работников воспитывали крайне жестоко, безжалостно карая за малейшую «ересь», колебания в претворении генеральной линии. Внутри­партийная дисциплина держалась на животном страхе и непоколебимой верности. В резолюции ХII съезда находим: «Необходимо поставить работников так, чтобы на постах стояли люди, умеющие осуществлять директивы, как свои родные и умеющие проводить их в жизнь». В противном случае, физическая расправа последует незамедлительно. Так, из 1966 делегатов ХVII съезда было арестовано 1108, из 138 членов и кандидатов в члены ЦК репрессировано 98. Из 32 членов Политбюро (1917–1934 гг.) 75% были репрессированы. 
Одна партия, одна идеология, псевдодемократия – все эти признаки прямой дороги к тоталитаризму. Прав был Г. В. Плеханов в своем утверждении: «Диктатура одной партии, в конечном счете, неизбежно приведет к диктатуре одного человека». Так на самом деле и произошло. Многие исследователи тоталитаризма его истоки ищут в субъективных факторах, чаще всего сводят их к негативным свойствам характера И. Сталина. Но нельзя забывать, что культ вождя вырастал и опирался на культы его окружения, а те в свою очередь на мелкие культики местных руководителей. Сколько бы ни твердили, что культ личности враждебен и чужд марксизму, сегодня вынуждены признать, что он имел место в Китае и Северной Корее, в Румынии и Венгрии, в Югославии и на Кубе – впрочем везде, где строили социализм. 
Не до конца исчерпала себя мысль о том, что всем нам не повезло в том смысле, что прямым преемником Ленина стал Сталин, а не кто-то другой: Киров, Орджоникидзе, Рудзутак и т. д. Список этот можно продолжать, исходя из личных симпатий и предпочтений. Прежде всего следует сделать важную оговорку. Механизм тоталитаризма запустил Ленин, а Сталин им воспользовался и усовершенствовал. В годы горбачевской перестройки особенно популярной была личность ленинского талантливого ученика Н. Бухарина. Многие утверждали, что если бы этот «молодой теоретик» и «любимец партии» унаследовал власть, страна пошла бы по иному пути развития. Сегодня сложно с достаточной определенностью смело утверждать «за» или «против» такого предположения. Возможно, были бы иные формы и направления экономического развития, а политический режим вряд ли претерпел серьезные изменения. Н. Бухарин, как теоретик, стоял на тех же ленинских позициях в главном – теории классовой борьбы, диктатуре пролетариата и руководящей роли большевистской партии. Были у него и расхождения с Лениным, но они не носили столь принципиальный характер и не могли привести к серьезным деформациям взглядов вождя на пролетарское государство. Для иллюстрации приведем несколько высказываний Н. Бухарина: «Принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью… является методом выработки коммунистического человечества…»; «Ребенок принадлежит обществу, в котором он родился, а не своим родителям»; «У нас могут быть две партии – одна у власти, другая – в тюрьме». Анализируя перспективы мировой революции, Н. Бухарин отбрасывал как ненужные, по его мнению, такие устаревшие буржуазные понятия, как суверенитет, границы, самоопределение наций. 
Готовность к насилию, как крайней форме революционного радикализма, стала общей чертой мировоззрения большевистской верхушки, стала основой новой политической культуры. В этой связи позволим высказать крамолу: сталинский тезис о возрастании классовой борьбы по мере строительства социализма разделяло подавляющее большинство тогдашней партийной верхушки. Отсюда такие популярные и расхожие в их среде выражения, как «революцию в белых перчатках не делают», «кто не с нами – тот против нас», «кто не сдается – того уничтожаем» и др. Обещания В. Ленина  и большевиков, что система диктатуры пролетариата принесет трудящимся Свободу, Равенство и Братство, на деле вылились в массовую трагедию. В послеоктябрьский период Свобода обернулась тиранией и тоталитаризмом, Братство – гражданской войной и ужасами ГУЛАГа, а Равенство привело к унижению всякого, кто попытался встать во весь рост. Большевики не только посеяли в массах страх, но и держались у власти только благодаря ему. 
Главным орудием диктатуры стала целиком заточенная на репрессии политическая полиция – ВЧК. Сразу же после своего создания в декабре 1917 г. она превратилась в «карающий меч революции», который, по определению Ленина, мог бы «репрессией беспощадной, быстрой, немедленной» навести в стране порядок. Органы ВЧК не имели никаких правовых ограничений, они сами арестовывали, вели следствие, выносили приговоры и сами же приводили их в исполнение. Репрессиям подвергали не только бывших буржуев, торговцев, чиновников и офицеров, но также и «несознательных крестьян и пролетариев». Большие надежды на органы ВЧК возлагал В. Ленин, он даже готов был придать несвойственные им функции: «ЧК осуществляет непосредственную диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима (выделено мной. – Н. Д.)»14. На самом деле чрезвычайки были органом не государства, не просто политической полицией, а орудием большевистской партии, точнее, ее Генерального Секретаря. Именно они беспрекословно и точно осуществили массовые репрессии в стране, служа верой и правдой политическому режиму.
Другой мощной опорой советского государства в борьбе с ее врагами была Красная армия. Она «с самого начала создавалась не только для решения военных, но и внутриполитических задач. Силами армии… подавлялись крестьянские восстания, антиправительственные выступления, совершались другие карательные акции»15.
Все правонарушения и преступления царского самодержавия и буржуазии, которые они совершили против народа – убийства и казни, незаконные аресты, тюрьмы, лагеря, этапы, ссылки и каторги, захват и расстрел заложников, попрание элементарных гражданских прав и свобод – все это широко практиковалось пролетарской диктатурой в несравнимо больших масштабах. Новая пролетарская власть на деле оказалась диктатурой обыкновенных небольших закрытых и узких групп людей, которые очень скоро показали свой беспощадный и циничный характер. Большевики создали многомиллионный репрессивный аппарат, столь необходимый для подавления собственного народа, установили полный контроль над всеми сферами жизни общества, ликвидировали конституционные права и свободы, развернули жесткое подавление инакомыслия. Такой тип государства и называется тоталитарным. 
Совершенно очевидно, что тоталитарные режимы не могут существовать сколько-нибудь продолжительно без серьезной поддержки масс. Современная историография советского тоталитаризма насыщена исследованиями, в которых общество разделено на две части: 1. Сталин и его окружение, командно-административный аппарат. 2. Многострадальный народ. Первой части присущи все жуткие преступления тоталитаризма, вторая часть – это его безвинные жертвы, некие непротивленцы, несчастные, которых следует лишь оплакивать. Подобные подходы вряд ли способны выдержать серьезную научную критику. Известно меткое выражение: «Народ заслуживает то правительство, которое имеет». 
Тоталитаризм всегда и везде имел свою надежную социальную опору. Так было в Италии и Германии, где фашизм совершенно добровольно поддержали массовые движения трудящихся. Точно так же сталинские репрессии 30-х годов поддерживала под возгласы: «так им и надо!» значительная часть населения страны. В 20-30-е годы рабочий класс СССР  был изрядно заражен идеями революционного тоталитаризма, социального реванша и экстремизма. Пользуясь своим привилегированным социальным положением «рабочий», многие вступили в партию, заняли должности в советах, различных комитетах, в армии и ЧК, получили соответствующие материальные блага. Они переехали из бараков и подвалов в благоустроенные дома и особняки, превращенные позже в коммуналки. Это переселение привело к серьезному  улучшению жилищно-бытовых условий. Они почувствовали, что наступило время социального реванша – их время. Когда обездоленный и бесправный, бедный и неграмотный, он может встать не только вровень с богатым, имущим и образованным, но даже выше. Казалось бы, претворялись в жизнь строки партийного гимна: «Кто был ничем – тот станет всем». Формируется феномен своей социальной исключительности, т. н. пролетарское, бедняцкое происхож­дение давало гарантии продвижения «наверх» или какие-то общественные привилегии. Поскольку ты – пролетарий, беден, неграмотен, бескультурен, ты уже политическая элита страны. 
Новая власть должна дать этой элите все, чего она не имела раньше. А достичь этого можно было, только отняв все у буржуазии, капиталистов, кулака-мироеда. Реализация таких требований разжигала политические страсти, усиливала беззаконие и террор в стране. Рабочие верили в свои исключительные возможности, называя себя гордо «первопроходцами». Официальная пропаганда приложила немало усилий, провозглашая рабочий класс «ведущей и руководящей силой общества». Политический режим заигрывал с рабочими, щедро осыпая их почестями, званиями и наградами. Поэтому они не только поддерживали тоталитарный режим, но и оказывали на него серьезное давление, добиваясь его ужесточения. Ненависть маленького, забитого и униженного человека к своему врагу – образованному, культурному и независимому – вот тот фундамент, на котором базировалась тоталитарная система. 
А что собой представлял рабочий класс страны советов в 20-30-е годы – политическая элита и ведущая сила общества? Советская историография приписывала не свойственные ему черты и качества. Настойчиво искала в российском пролетариате черты, которые были свойственны рабочему классу Западной Европы. Там рабочий класс формировался в иной экономической, политической, социальной, культурной, этнической и даже географической среде. Об этих особенностях писали еще Г. Плеханов и Ю. Мартов, с горечью констатируя особый забитый облик российского пролетария, «на котором тяжкой гирей висела общая экономичес