• Время
• 25 Февраля, 2013

ПОПЫТКИ МОДЕРНИЗАЦИИ ЭКОНОМИКИ В ЭПОХУ ТОТАЛИТАРИЗМА

Несипбек Джагфаров,

профессор

I. Индустриализация

Как уже отмечалось мной в предыдущих публикациях, благодаря НЭПовской линии развития удалось в достаточно короткие сроки восстановить порушенную революцией и войнами экономику страны. Был достигнут уровень довоенного 1914 г., но он был незначителен, т. к. Россия и тогда не относилась к числу развитых стран.

Промышленность давала всего 20-25% национального дохода, 80% самодеятельного населения было занято в примитивном дедовском домашнем производстве. Выплавлялось 3-4 млн. тонн чугуна, 4-5 млн. тонн стали, добывалось 35-40 млн. тонн угля, производилось 5-6 млрд. кВ/ват часов электроэнергии, что было в 2-3 раза меньше, чем в Германии, Англии и Франции по валу, а на душу населения – в 5-10 раз меньше. Отсутствовали целые отрасли: машиностроение, приборостроение, авиастроение, химическая технология и др. В целом, народное хозяйство находилось в доиндустриальной стадии развития.

Крайне отсталая экономика России, с точки зрения теории социализма К. Маркса и Ф. Энгельса, никоим образом не могла быть основой построения социализма. Маркс и Энгельс полагали, что пролетарская революция  произойдет в странах, которые уже при капитализме достигли стадии индустриального развития и урбанизации. Высокое экономическое развитие, выдвигало такие страны после победы революции в «первую фазу» коммунизма. Причем, как они считали, такой переход займет совсем незначительное время – он будет длиться месяцы, может быть, годы, но не десятилетия. Эта «первая фаза» позже в марксистской литературе получила название «социализм». К. Маркс считал, что при социализме вознаграждение станут распределять по труду, а управление обществом возьмет на себя революционная диктатура пролетариата. По мере развития производительных сил наступит  материальное изобилие, и общество перейдет в свою «высшую фазу», названную «коммунизмом», или «полным коммунизмом». Вознаграждение работники будут получать по потребностям, а государство, как орган управления и угнетения, прекратит свое существование.¹

Так, в самом кратком и сжатом виде представлялось строительство нового бесклассового общества после победоносной революции. Все вышеперечисленные объективные предпосылки становления нового общества в недрах старого вследствие экономической отсталости в России отсутствовали. Тогда В. Ленин принялся перелицовывать марксизм. Он стал утверждать, что строительство социализма возможно даже в такой отсталой стране, как Россия, если ей окажут экономическую, техническую и интеллектуальную помощь пролетарии европейских развитых стран. Отсюда его надежды на мировую пролетарскую революцию, попытки раздуть мировой пожар. «… Полная победа социалистической революции, – заявил он в речи 8 ноября 1918 г., – немыслима в одной стране, а требует самого активного сотрудничества, по меньшей мере, нескольких передовых стран, к которым мы Россию причислить не можем».² Позже, выступая в марте 1921 г. на Х съезде РКП (б), В. Ленин уточнил, что в такой стране, как Россия, где промышленный пролетариат составляет меньшинство, а малоземельные крестьяне – подавляющее большинство населения, на успех можно рассчитывать только при двух обстоятельствах: поддержке пролетариата, благодаря победе социалистических революций в одной или нескольких развитых странах, а также союзу пролетариата с большинством крестьянского населения страны.

Таких же взглядов придерживалось большинство партийных лидеров. Так, И. Сталин, повторяя ленинское положение, писал: «Для свержения буржуазии достаточно усилий одной страны, это доказывает история нашей революции. Для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства, усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, недостаточно, для этого требуются усилия пролетариев нескольких развитых стран».³ Это положение было в тексте работы «Об основах ленинизма», опубликованном в газете «Правда», но позже, при подготовке к изданию его собрания сочинений, оно исчезло.

Надежды на победу мировой пролетарской революции не оправдались, особенно после  поражения коммунистов в Германии осенью 1923 г. Поэтому, казавшиеся ранее незыблемыми теоретические взгляды, В. Ленину пришлось вновь пересматривать. Теперь он обосновывает тезис о том, что социализм можно построить и в одной отдельно взятой стране. Нужно только больше обратить внимания на экономическое строительство, подчеркивает, что развитие внутренней торговли является ключевым звеном, которым должны овладеть большевики.⁴ В последние годы жизни приходит к выводу, что  социалистическое строительство – есть нечто иное, как «кооперирование России». Утверждает, что первые социалисты, в частности Р. Оуэн, были правы, представляя себе социализм как общество  кооператоров. Теперь, считает В. Ленин, партия должна сконцентрировать свое внимание не на революции и политической борьбе, а на мирную организационную и культурную работу – «культурничество». Для решения этих задач, считает он, понадобится целая историческая эпоха – как минимум 10-20 лет.⁵ Приходит к выводу, что в стране есть «все необходимое и достаточное для построения социализма».

Поскольку речь идет о строительстве социализма в одной, отдельно взятой стране, причем находящейся в капиталистическом окружении, над ней будет постоянная угроза военного нападения и реставрации капитализма. Поэтому социалистическое общество будет продолжительное время изолированным от внешнего мира, а строительство социализма будет идти автономно, за счет собственных источников и резервов, постоянно тратя огромные средства на укрепление своей обороны. Следовательно, граждане этого государства будут «невыездными», экономика – милитаризованной, а благосостояние населения – низким. Капиталистическое окружение укоренит в обществе психологию «окруженца», с присущей ей постоянным поиском предателей, врагов народа и шпионов.

В 20-е годы в партии уже устойчиво утвердилось мнение, что любая идея должна обязательно быть только ленинской. Поэтому, взяв на вооружение и практически осуществляя на деле ленинскую идею о построении социализма в одной  отдельно взятой стране, Сталин не приписывал ее себе, более того, категорически отрицал, что сам внес что-то оригинальное в эту проблему. Отстаивая это ленинское положение в выступлениях и статьях в 1925–1926 гг., Сталин подчеркивал, что «именно Ленин, а не кто-либо другой, открыл истину о возможности победы социализма в одной стране».⁶ Теоретический вывод о возможности построения социализма в одной стране, вместе с тем, по мысли Сталина, не отвергал прежнего положения о том, что коммунистическая революция в свое время выйдет за пределы советских границ и станет всемирной.

По мысли В. Ленина, нужно лишь на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя «двинуться догонять другие народы». Преодолеть разрыв можно было только посредством модернизации экономики, что означало техническое перевооружение, прежде всего, промышленности. В конце 20-х годов были аннулированы договоры, по которым частники арендовали промышленные  предприятия, ликвидируются иностранные концессии, началось серьезное ограничение свободной торговли. Теперь все переходит в руки государства. Весной 1929 г. XVI партконференция принимает план первой пятилетки, в котором вместо рыночных были заложены военно-коммунистические методы управления экономикой. Такие жесткие методы управления на практике стали осуществляться еще осенью 1928 г. В пятилетнем плане основная экономическая задача сформирована так: превращение страны в самообеспечиваемую, и в первую очередь это касалось отраслей тяжелой промышленности. Главный лозунг пятилетки: «Превратим нашу страну из страны, ввозящей машины, в страну производящую машины и оборудование!». Это означало, что основное внимание будет уделено на развитие топливной, металлургической, химической промышленности, машиностроения и других отраслей, которые призваны обеспечивать обороноспособность страны, т. е. стратегические цели власти направлены не на улучшение материального положения своих граждан, решение накопившихся социальных проблем, а на милитаризацию экономики. Преодолению экономической отсталости был придан чрезмерный политический ажиотаж. И. Сталин сформулирует это в феврале 1931 г. так: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».⁷ Он умело манипулирует угрозой войны, нагнетает атмосферу страха для того, чтобы внедрить политику постоянного подхлестывания экономики, форсированные темпы индустриализации.

На деле это происходило так. Госпланом были разработаны два варианта первой пятилетки: минимальный и максимальный (позже назван оптимальный), показатели которого были выше в среднем на 20%. XVI партконференция, а за ней и V Всесоюзный съезд Советов приняли оптимальный план первой пятилетки на 1928/29–1932/33 гг. Было решено: все, что накоплено за годы НЭПа, разом вложить в пятилетку. Это было достаточно рискованное решение, т. к. при «срыве» крах Советской власти был неминуем. Речь шла о серьезных финансовых вложениях. Так, если за все годы НЭПа в экономику было вложено всего 26,5 млрд. рублей, то теперь планировалось освоить 64,6 млрд. рублей, причем, 78% вложений направлялись в тяжелую индустрию.⁸ Намечалось за пятилетку увеличить выпуск промышленной продукции на 180%, из них средств производства – на 23%. Совершенно очевидно, что была выбрана не самая лучшая модель развития. Если промышленная революция, как правило, начинается с развития группы «Б» – производства предметов потребления, то Сталин отдает предпочтение преимущественному развитию группы «А» – производству средств производства. Это означало изъятие из бюджета огромных финансовых средств, которые могли дать отдачу через несколько лет, они теперь вкладывались в добычу угля, производство электроэнергии, чугуна и металла, машиностроение, т. е. в отрасли, из которых денежные средства обернутся, в лучшем случае, через десятилетия. Отсюда бюджетный дефицит, постоянный голод на товары народного потребления, финансирование социальной сферы по остаточному принципу, серьезное снижение материального положения трудящихся, даже по сравнению с дореволюционным.

По воле диктатора страна включилась в гонку за пудами, тоннами, киловатт-часами, пропаганде этих задач подчинена вся идеологическая работа партии, все средства массовой информации. В общественное сознание настойчиво внедряется идея, что путь к социализму неизбежно сопряжен с тяготами, потерями и лишениями, невероятными трудностями, что нас окружает «враждебная среда», что преодолеть все это поможет только монолитная сплоченность народа вокруг партии, опора на «железную диктатуру пролетариата». Только вместе  построим новое общество, во имя этой великой цели мы должны отказаться от инакомыслия, личной свободы, демократии – от всего того, о чем трубит буржуазия. Это не для нас. Одновременно насаждается надежда – процветание народа прямо за горизонтом, надо поднапрячься, потуже затянуть ремни – и цель достижима. XVI партконференция эту цель формирует предельно просто: «По чугуну СССР с шестого места передвинется на третье место (после Германии и Соединенных Штатов), по каменному углю с пятого места – на четвертое (после Соединенных Штатов, Англии и Германии)».⁹ А о том, что же в результате всех этих достижений получит конкретный человек – об этом ни слова. Человек в этой системе не учтен, он просто расходный материал, винтик в огромной индустриальной машине. Вначале – нефть, металл, уголь, затем пушки, а все остальное – потом, если не вы, то ваши дети будут жить в сказочно благополучном обществе. Таков циничный и жестокий посыл.

Подхлестывания экономики, администрирование стали основными методами управления. Об этом наглядно свидетельствует следующая таблица, характеризующая планы и итоги первой пятилетки.

Анализ таблицы показывает, что на самом деле никакого досрочного выполнения (за 4 года и 3 месяца, как утверждала официальная пропаганда) первой пятилетки не было. Многие плановые показатели не были достигнуты, т. к. задания были поставлены нереальные, а их выполнение было практически невозможным. Обеспечить одновременно важнейшие объекты народного хозяйства стройматериалами, сырьем, рабочей силой было нелегко. Достаточно сказать, что в первой пятилетке было начато строительство одновременно более 1500 крупных промышленных предприятий, в результате, в начатых, но незавершенных объектах было заморожено 76% всех капиталовложений. До «лучших времен» было брошено большинство начатых объектов, чтобы спасти важнейшие 50-60 строек. Но и среди важнейших были выделены 14 наиважнейших. Режим вынужден выделить эти стройки как «приоритетные объекты», которые обеспечиваются всем необходимым в первую очередь. В незавершенном строительстве замораживались огромные финансовые средства, распылялись большие материальные ресурсы и рабочая сила.

Однако следует признать, что, несмотря на стратегические просчеты, тактические достижения были очевидны. Так, в годы первой пятилетки  были построены Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, Сталинградский, Челябинский и Харьковский тракторные заводы, автозаводы в Москве и Горьком, Днепрогэс. В Казахстане была построена  Туркестано-Сибирская железнодорожная магистраль. Началось строительство предприятий цветной металлургии Риддера, Карсакпая, Балхаша и Джезказгана. Разрабатываются угольные месторождения Караганды, нефтепромыслы Макат, Сагыз, Косшагыл, Кульсары.

Масштабы индустриализации с особой остротой ставили проблему накоплений. Промышленная революция в капиталистических странах развивается за счет внешних кредитов, ограбления колоний и полуколоний. В силу известных причин, у Советской власти таких внешних источников финансирования не было. Пришлось искать внутренние источники. Средств от внешнеторговых операций государства было недостаточно, надежды на доходы от концессий, а также на получение зарубежных кредитов не оправдались. На какие же внутренние источники финансирования можно было рассчитывать? Это, во-первых, средства, поступающие от экспорта хлеба, леса и пушнины. Только в 1930 г. продажа хлеба за рубеж дала казне 883 млн. руб. В последующие годы мировые цены на хлеб снизились, и этот источник сократился до 389 млн.  рублей. Экспорт леса и пушнины давал  около 1 млрд. 400 млн. рублей. Продажа населению винно-водочных изделий, введение государственной  монополии  на производство и реализацию этой продукции стало неиссякаемым источникам, т. н. «пьяные» деньги в конце 20-х годов давали около 1 млрд. рублей, столько же давала вся промышленность страны. Власть вынуждена пустить в дело печатный станок и вбросить в обращение ничем не обеспеченные денежные знаки. Денежная эмиссия выросла с 0,8 млрд. руб. в 1929 г. до 3 млрд. руб. в 1932 г., или почти в 4 раза, что со всей неизбежностью  привело к росту инфляции, розничные цены на промышленные товары выросли на 250-300%, при резком одновременном снижении цен на сельхозпродукцию. За счет этих ножниц, средства из аграрного сектора перекачивались в промышленность. Значительные суммы были получены за счет распродажи за рубежом золота и драгоценностей, бесценных сокровищ музеев и картинных галерей. Перечисленные источники дали солидные средства. Но все-таки не они сыграли решающую роль. Главным финансовым источником индустриализации стал народ и, прежде всего, крестьянство. Сталин считал, что основные материальные ресурсы на индустриализацию нужно взять у крестьянства, оно, по его мысли, должно было заплатить «нечто вроде дани». И крестьянство заплатило эту дань. В 1927 г. – 1 млрд. руб., в 1935 г. – 17 млрд. рублей. Важным источником был т. н. заем индустриализации, когда население в добровольно-принудительном порядке заставили подписываться на государственные облигации. Только в 1927–28 гг. за счет этого было получено 726 млн. рублей. К этому надо добавить меры государства по замораживанию зарплаты, экономия на социальных и культурных  программах, здравоохранении и др. Средства на индустриализацию собирали всем «миром», поэтому можно смело утверждать, что она была поистине всенародной.

Осуществление индустриализации на практике не представляло особых сложностей. Развитие шло по проторенной дороге: был опыт капиталистической промышленной революции, в наличии была готовая техника и технология, 80-85%  машин и оборудования импортировали из-за рубежа. Цеха, технологические линии, целые заводы покупали, демонтировали и отправляли в Союз. Поразившая в 1929 г. США великая депрессия сыграла серьезную роль в модернизации промышленности СССР. С одной стороны, резко упали цены на сырье (основная статья советского экспорта), с другой – можно было за дешево скупить остановившиеся заводы и фабрики. Так, Сталинградский тракторный завод был сооружен в 1930 г. в США, но затем был целиком демонтирован и перевезен в СССР и вновь собран под руководством иностранных инженеров. Он был оснащен современным оборудованием более чем 80 американских машиностроительных компаний и нескольких немецких фирм.

В 1929 г. на Путиловский завод доставили несколько тракторов, купленных в США. Машины разобрали до винтика, изучили, чтобы наладить подобное производство у себя. Но когда разобранные трактора вновь собрали, то они перестали работать. Проблема была сложнее, чем казалась на первый взгляд. Ее решить просто покупкой машин и оборудования нельзя, нужны квалифицированные специалисты, способные запустить производство. В том же 1929 г. советские представители в США вышли на Альберта Кана, компания которого всего за неделю спроектировала завод, а за шесть месяцев его построила. Практически вся автомобильная и авиационная промышленность США была создана А. Каном. Советская сторона подписывает с ним контракт на 2 млрд. долларов (220 млрд. по нынешнему курсу) на строительство в СССР 530 промышленных предприятий. А. Кан вместе с командой переезжает в Москву, где сталкивается с практическим отсутствием инженеров-проектировщиков. Тогда А. Кан и его помощники организовали обучение и подготовили 4000 российских специалистов. За четыре года была создана самая крупная проектная организация в мире – «Госпроектстрой».

Американцы не только проектировали и строили, но самое главное – поставляли из США самые передовые машины, оборудование и технологии. Именно они построили вышеперечисленные Челябинский, Сталинградский и Харьковский тракторные, Горьковский автомобильный заводы – всего около 560 крупных предприятий. В 1932 г. Сталин посчитал задачу выполненной и не стал продлевать контракт. А. Кан и его помощники вернулись на родину, а те, кто остался, женившись на советских девушках, позже были расстреляны в 1937 г. как враги народа. Так вторая родина отблагодарила их за вклад в модернизацию своей промышленности. Кроме американцев, в Москве работал филиал немецкой компании «Демад», на базе которого было создано Центральное бюро тяжелого машиностроения (ЦБТМ). Из-за рубежа приглашались ведущие инженеры, в СССР активно работали такие известные компании, как «Simens», «Schuckertwerke AG», «General Electric» и многие другие.

Серьезным препятствием на пути модернизации промышленности была поголовная неграмотность населения. Масса рабочих на стройках и предприятиях были выходцами из деревни, не только не имевшими профессии, но и неграмотными. Построить промышленное предприятие, установить импортное оборудование под руководством иностранных специалистов относительно несложно. Так, Сталинградский тракторный завод был сооружен за рекордно короткий срок – 11 месяцев. Другое дело – наладить производство, что может «наработать» на конвейере человек, который совершенно не имеет понятия: что он собирает и как все это работает. При таких «рабочих» кадрах сложно вести речь о высокой производительности труда. Страна вынуждена перейти на рельсы экстенсивного развития. Токарь не может выполнить норму – ставим еще один станок и еще одного токаря. Завод не выполняет план выпуска промышленной продукции – строим еще один такой же завод. Огромные трудовые ресурсы пока позволяли делать это. Поэтому, практически многие предприятия так и не достигли запроектированных мощностей.

Крайне необходимо было организовать подготовку «новых рабочих». Создается сеть фабрично-заводского обучения (ФЗО) и фабрично-заводского ученичества (ФЗУ). В них без отрыва от производства приобреталась не только профессия, но и ликвидировалась неграмотность. Качество подготовки рабочих кадров в этих заведениях было недостаточно высоким, что приводило к высокому браку в производстве, травматизму, авариям и т. д. Вместо того, чтобы выявлять и устранять их истинные причины, повышать техническую грамотность, трудовую и особенно технологическую дисциплину, власть культивирует подозрительность, ищет врагов, организаторов вредительства. Поиск «врагов народа» сопровождается новым витком политической истерии. Ее острие направлено против инженерно-технической интеллигенции, получившей образование еще в царской России.

Первым крупным политическим процессом стало т. н. «шахтинское дело». К ответственности привлекались инженеры и техники Донецкого бассейна, обвиненные во вредительстве, организации взрывов на шахтах, приобретении ненужного оборудования, нарушении техники безопасности, неправильной закладке новых шахт, в преступных связях с бывшими владельцами шахт, бежавших за границу и т. д. Судебный процесс под председательством А. Вышинского начался летом 1928 г. в Москве. Процесс носил явно заказной, политический характер, в числе 53 подсудимых специалистов и рабочих Донбасса находились и руководители украинской  промышленности (т. н. «харьковский центр»), представители т. н. «московского центра», которые якобы возглавляли деятельность вредителей. Они обвинялись не только в связях с различными эмигрантскими центрами, но в связях с бельгийскими, французскими, польскими капиталистами. Обвинительное заключение, составленное Н. Крыленко, содержало пункт, согласно которому иностранные капиталисты финансировали вредительские акции в Донбассе. А это уже связь с зарубежной контрреволюцией – значит, не жди милости. Приговор суда был суровым. Большинство было осуждено на длительное заключение от четырех до десяти лет, 11 человек приговорены к расстрелу, позже шестерым – ЦИК СССР смягчил меру наказания.

В ходе следственных действий по «шахтинскому делу» уже в 1928 г. применялись такие жестокие методы ведения следствия, как «конвейер» при допросах, помещение в карцер с водой или в камеру вначале – с холодным, а потом с сильно разогретым полом. Пытками выбивали из подсудимых угодные следствию и суду ложные показания.¹⁰ Многие обвинения, особенно в части сознательного вредительства, связях с иностранным капиталом, были ложными, их главная цель – повысить «классовую бдительность». Конечно, нельзя совершенно отрицать, что среди форм антисоветской борьбы не было вредительства, но оно имело незначительное распространение. Вредительства – как сознательной, организованной политики, проводимой целым слоем «буржуазных специалистов», да еще финансируемой из-за рубежа – могло не быть. Обычным явлением в Донбассе были бесхозяйственность, слабая трудовая и технологическая дисциплина, ставшие главной причиной многих аварий с человеческими жертвами на шахтах. Советский и хозяйственный аппарат в центре и на местах был несовершенен, засорен случайными и недобросовестными людьми, процветали воровство и коррупция.¹¹ Со всем этим надо было бороться и искоренять. Но всему этому придали политическую окраску.

«Шахтинское дело» обсуждалось на двух пленумах ЦК ВКП (б), оно стало главной темой всей пропагандистской компании. Сталин настаивал на версии сознательного вредительства буржуазных специалистов, требовал от местных партийных организаций «обобщения уроков «шахтинского дела», призвал коммунистов искать «шахтинцев» повсюду. «Нельзя считать случайностью так называемое «шахтинское дело», – заявил Сталин на пленуме ЦК в апреле 1929 г. – «Шахтинцы» сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности. Многие из них выловлены, но далеко еще не все выловлены. Вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных  форм сопротивления против развивающегося социализма. Вредительство тем более опасно, что оно связано с международным капиталом. Буржуазное вредительство есть несомненный показатель того, что капиталистические элементы далеко еще не сложили оружия, что они накопляют силы для новых выступлений против Советской власти».¹²

После такой установки, борьба с вредительством буржуазных специалистов усилилась. Весной 1930 г. на Украине состоялся судебный процесс по делу Союза вызволения Украины (СВУ). Руководителем этой мифической организации был объявлен крупный ученый, вице-президент Всеукраинской Академии наук с. Ефремов. Кроме него, на скамье подсудимых оказались еще 40 человек: ученые, врачи, учителя, священники, руководители и рядовые члены кооперативов. Обвинения те же – вредительство, связь с зарубежными центрами, но появляются новые сюжеты – выполнение заданий иностранных разведок, подготовка террористических актов, попытки заключить тайный союз с Польшей, с целью отделения Украины от России. Процесс СВУ был инспирирован председателем ГПУ Украины В. Балицким по прямому указанию Сталина. В организации процесса участвовали и первые руководители Украины тех лет: с. Косиор, Н. Скрыпник и В. Чубарь.¹³ Националистические настроения в среде украинской интеллигенции были практически всегда, но никакой организации СВУ не было, все дела, как оказалось потом, были сфабрикованы.

В 1930 г. было объявлено о раскрытии контрреволюционной организации – Трудовой крестьянской партией (ТКП). Руководителем этой партии объявили крупных ученых-экономистов Н. Д. Кондратьева, Л. Н. Юровского, А. В. Чаянова и др. Сообщалось, что ТКП имела широкую сеть вредительских организаций в системе Наркоматах земледелия и финансов РСФСР, в НИИ сельскохозяйственной экономики, в Тимирязевской сельхозакадемии, редакции газеты «Беднота». Только в Москве ТКП имела 9 подпольных групп, аналогичные группы активно вели вредительскую деятельность в земельных и сельскохозяйственных органах на местах. ГПУ заявило, что общая численность ТКП составляет от 100 до 200 тыс. человек. Готовился большой процесс, вовсю шла его «репетиция», но в последний момент Сталин его отменил. Арестованных  не освободили, их осудили на закрытом судебном заседании. В печати по-прежнему продолжались публикации с критикой враждебных действий ТКП.

Осенью 1930 г. было объявлено о раскрытии ОГПУ вредительской и шпионской организации в сфере снабжения населения продовольствием. Эту организацию возглавляли бывшие помещики и дворяне – проф. А. В. Рязанцев и генерал Е. с. Каратыгин. В ее состав входили кадеты и меньшевики, пробравшиеся в Наркомторг, Союзмясо, Союзрыбу, Союзплодовощ, на ответственные должности в ВСНХ и др. Им удалось якобы подорвать систему снабжения городов и промышленных предприятий, повышали цены на мясо и мясопродукты, организовали выпуск недоброкачественных продуктов, а в ряде районов даже вызвали голод. Судебный процесс был закрытым, и все привлеченные 46 человек были приговорены к расстрелу.¹⁴

В конце 1930 г. с 25 ноября по 7 декабря в Москве прошел открытый политический процесс по делу т. н. Промпартии. К суду была привлечена группа крупных технических специалистов, которых обвиняли во вредительстве и контрреволюционной деятельности. По количеству привлеченных процесс был небольшим, но по резонансу, который он вызвал в стране и за рубежом, был самым громким. На скамье подсудимых по обвинению во вредительской и шпионской деятельности оказались восемь человек: Л. К. Рамзин – директор Теплотехнического института, крупный специалист в области теплотехники и котлостроения, а также видные специалисты – ученые И. А. Калиников, с. В. Куприянов, В. А. Ларичев, В. И. Очкин, К. В. Ситин, А. А. Федотов, Н. Ф. Чарновский. Эти люди, согласно обвинительному заключению, являлись руководящим ядром подпольного комитета созданной еще в 20-е годы Промышленной партии, ставящей своей целью организацию вредительства и диверсий, саботажа и шпионажа, подготовку иностранной интервенции против СССР. Общая численность Промпартии составляла якобы около двух тыс. человек вместе с группами, действовавшими на местах. В основном, это была высококвалифицированная техническая интеллигенция.

Открытый судебный процесс Промпартии прошел «по сценарию», обвиняемые дружно признались в своей вредительской и шпионской деятельности, связях с эмигрантскими центрами, иностранными посольствами и даже с главой французского правительства А. Пуанкаре, что заставило последнего выступить в печати с официальным протестом. По всей стране  прокатилась волна собраний и митингов, участники которых требовали расстрелять подсудимых. Суд выполнил требования трудящихся, все обвиняемые были приговорены к расстрелу, но вскоре всем им решением ВЦИК СССР суровый приговор был заменен длительными сроками заключения. Самым удивительным было то, что главу Промпартии Л. К. Рамзина «кандидата в диктаторы», «шпиона», «организатора диверсий и убийств» вскоре помиловали. Он вернулся на прежнюю должность директора Московского теплотехнического института. Позже стал лауреатом Сталинской премии, награжден орденом Ленина. Благосклонной была судьба и в отношении крупнейшего историка Е. В. Тарле, которого в Промпартии пророчили в министры иностранных дел. Он также был освобожден из заключения и восстановлен в составе Академии наук СССР. Все это свидетельствует о фальшивом, сфабрикованном характере процесса Промпартии.

Новый 1931 г. с 1-9 марта ознаменовался еще одним открытым политическим процессом по делу т. н. Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков). Главным фигурантом процесса стал директор Института Маркса – Энгельса – Ленина, крупный теоретик и историк марксизма Б. Д. Рязанов. Он был известен в партийных кругах своим отрицательным и даже пренебрежительным отношением к Сталину. Всего было привлечено к суду 14 человек, среди них – А. М. Гинзбург (экономист), В. Г. Громан (чл. Президиума Госплана), В. К. Ивков (литератор), И. И. Рубин (профессор), Н. Н. Суханов (литератор), В. В. Шер (член правления Госбанка), М. П. Якубович (ответработник Наркомторга) и др. Основная масса обвиняемых в прошлом состояли в партии меньшевиков, но давно вышли из нее и ныне работали в плановых и хозяйственных органах. Но им инкриминировали, что все они еще 20-е годы тайно вновь вступили в меньшевистскую партию, создав тем самым подпольный центр этой партии в СССР. Систематически занимались вредительством, сознательно занижали плановые задания, чтобы тем самым сдерживать развитие промышленности и сельского хозяйства страны. Имели тесные связи с ТКП и Промпартией и ставили цель организовать антисоветские восстания и вооруженную интервенцию против СССР. Кроме привычных и прозвучавших на других процессах обвинений, появилось новое – связь Союзного бюро с бывшими оппозиционными группировками внутри компартии («троцкистами», «левыми» и «правыми»).

Все подсудимые признали себя виновными, дали подробные показания о своей вредительской и подрывной шпионской деятельности, связях с зарубежными контрреволюционными меньшевистскими организациями. Заграничные меньшевистские лидеры от имени своей организации выказали свое отрицательное отношение к московскому процессу, назвав обвинения клеветническими. Они признавали, что лишенные всякой возможности вести среди населения СССР пропаганду и агитацию, были вынуждены организовать ее нелегально. Общее руководство этой работой шло через их ЦК. Но ни один из подсудимых к этой работе никакого отношения не имел. Многие из них ушли из меньшевистской партии 10 и более лет тому назад, другие к ней никогда не принадлежали. Даже после такого заявления заграничной организации меньшевиков подсудимые под давлением Н. Крыленко выступили с опровержением и еще раз подтвердили свои прежние показания. Приговор суда был удивительно мягким, подсудимые были осуждены на срок от 5 до 10 лет.¹⁵

Судебные процессы 1928–1931 гг. были, как уже отмечалось, сфабрикованы, носили заказной политический характер, стали своеобразной репетицией большого террора 1937–1938 гг. Основной удар был нанесен по технической интеллигенции – «спецам». Средства массовой информации пестрели сообщениями, что вредительство под руководством «спецов» ведется повсюду, что судебные процессы затронули только «головку вредительских организаций», не выкорчевав ее широкие слои на местах. Культивируется самое негативное отношение общественности к «спецам», интеллигенции вообще. Само слово «интеллигент» приобретает уничижительный, полупрезрительной оттенок. Утверждается, что «… старое инженерство нужно, безусловно, считать настроенным контрреволюционно на 90-95 процентов».¹⁶

Недоверие к специалистам, организованные гонения на них, естественно, привели к резкому сокращению их численности. К 1938 г. на производстве осталось всего лишь 0,8% инженеров, получивших образование до революции. К началу 1940 г. на Макеевском металлургическом заводе осталось всего 2 дипломированных инженера и 31 техник, а 270 инженерно-технических должностей были заняты людьми без образования. На Магнитогорском комбинате было соответственно 8, 66 и 364. Аналогично дело обстояло и в других отраслях производства. Острый дефицит квалифицированных специалистов, а также форсированные, непосильные темпы развития промышленности вылились нарушениями технологических требований, резким снижением качества выпускаемой продукции, авариями, срывом плановых заданий и др.

Такое положение грозило серьезными последствиями и не только экономического характера. Поэтому провозглашается курс на подготовку и воспитание советской «подлинно народной» интеллигенции из числа представителей рабочего класса и трудового крестьянства. При высших учебных заведениях создаются рабочие факультеты, на которых молодежь ускоренно осваивала курс средней школы. После окончания рабфака они зачислялись в вузы и техникумы. Создаются промакадемии, сеть различных курсов повышения квалификации, специалистов готовят за рубежом (в США, Англии, Германии, Италии и др.). Все эти меры способствовали некоторому улучшению положения, но острый дефицит в кадрах квалифицированных специалистов оставался.

Не случайн