• Общество
• 20 Января, 2024

ПОД НОВЫЙ ГОД

Примерно раз в год Ирина устраивала брату «сюрприз». Не иначе, как стихийным бедствием, называл он периодически обостряющееся желание сестры продать семейную реликвию – старый буфет, который Валентину был очень дорог.
Нарастающей волне ее решительных действий предшествовал вопрос: «Куда бы деть этот раритет?» – и Валентину все сразу становилось ясно, а потом сестра давала объявление о продаже буфета. Обиднее всего было то, что на этот раз она решила продать буфет прямо под Новый год…

Буфет смотрелся представительно и напоминал двухэтажный купеческий дом с массивным цоколем, просторными комнатами и высокими окнами. Валентин про себя называл его теремом: буфет был богато украшен резьбой, которой славятся старинные деревянные дома в русском стиле. 
Однако антикварным буфет можно было назвать с натяжкой – по меркам коллекционеров он никак не тянул на «старинный», семья обзавелась им в 1950-х. Согласно семейной легенде, бабушкин брат приметил дефицитный товар в мебельном отделе минского универмага. Было это как раз перед Новым годом. Он решил приобрести сразу два одинаковых буфета – один себе, а другой сестре в подарок, которая к тому времени уже обосновалась в Алма-Ате, вышла замуж и родила дочь – будущую маму Иры и Валентина. Решил – и сделал. С выписанным чеком он, чрезвычайно довольный покупкой, отправился в переговорный пункт обрадовать сестру новогодним подарком. Но бабушку новость скорее испугала, чем обрадовала:
– Ты что, Геня, с ума сошел, ну зачем нужно было так тратиться, как ты собираешься везти его в Алма-Ату? Это же дорого, это безумие, мы тут сами буфет можем купить, мебельный магазин за углом.
– Манечка, – увещевал брат, – в вашей провинциальной Алма-Ате такой мебели сроду не было и не будет. Нам очень повезло – буфет отличный, вместительный, и стол выдвижной есть… 
Бабушка не сдавалась, но случились какие-то помехи на линии, и разговор прервался. Домашние – муж Семен и дочь Клара – узнав, о чем речь, единогласно одобрили ее позицию.
Но Геню разговор только раззадорил. Он, фронтовик, майор медицинской службы, не привык отступать: как решил – так и сделает! И через три недели бабушкина семья всем составом отправилась на вокзал встречать буфет.
У Валентина к этому буфету было особое отношение, он был ему не просто дорог, он был для него целым миром. Валя помнил его столько же, сколько себя. Родители рассказывали, как пеленали его на выдвижном буфетном столе. А пятилетним мальчиком он прятался здесь от домашних, когда те намеревались накормить его кашей. Благо места хватало – нижний этаж буфета был очень поместительным, Валя залезал внутрь и тихо ждал, когда его начнут искать. Все делали вид, что не знают, куда он пропал. Папа подходил к приоткрытой дверце и громко спрашивал: «Где же Валя, наверное, в своей комнате?» Потом вступала мама: «может быть, он на кухне?» Потом какие-то версии предлагали бабушка и дедушка. После того как все высказывались, Валя еще какое-то время выжидал, а потом вылезал, очень довольный, что родители опять «не догадались», где он, и позволял себя кормить. И так повторялось изо дня в день. 
В буфете Валя сидел не просто так, он изучал вещи, которые там лежали, – старый кожаный портфель, кошелек, обрезки ткани, связанные в мотки, и много другого добра, бог знает для чего хранившегося в буфетном нутре. 
Особо любил изучать Валя бабушкину сумочку, где лежали три химических карандаша и дедушкина автобиография, которую он написал при поступлении на работу в свой проектный трест. А еще там был флакончик, который еще хранил запах духов. Бабушка любила легкие цветочные ароматы, а вот терпкие, резкие не выносила. 
Всякий раз, когда Валя доставал этот флакончик, бабушка вспоминала о первом дне оккупации Минска. В то время она была девочкой-подростком.
– Начались перебои с водой, я побежала к колонке, в квартале от дома, соседи говорили, что в ней вода есть, действительно была. Выстояла очередь, набрала воды, пошла домой, а мне навстречу немецкий строй, я жутко испугалась, встала как вкопанная, а они прошли в каких-то сантиметрах от меня, так, что я ощущала дыхание солдат и запах, резкий запах одеколона от офицера – до сих пор его помню, – темпераментно рассказывала бабушка.
С тех пор, если от кого-то чувствовала терпкий парфюмерный дух, она с иронией говорила: у него одеколон захватчика!
Когда сестра телефонным звонком «обрадовала» Валентина новостью об очередной продаже буфета, он начал привычный диалог:
– Зачем тебе продавать буфет, да еще в канун праздника, чем он тебе мешает?
– Мешает, хочу купить два удобных кресла, а этот раритет только место занимает.
– Ты никогда его не любила, хотя и тебя на выдвижном столике пеленали. Ведь это память о бабушке, дедушке, о детстве…
– Мало ли кого где пеленали, память в голове и в сердце, а буфет просто мебель, старая и ненужная, – парировала сестра.
Она деловито попросила брата посмотреть содержимое буфета, перед тем как придут покупатели.
– Валя, проведи ревизию, освободи полки, я бы сама сделала, но боюсь что-то не то выбросить, ты ведь трясешься над этими вещами.
Переступив порог родительской квартиры, он по заведенному обычаю обнялся с сестрой. Потом они молча постояли, глядя друг на друга.
Валентин обратил внимание на играющую огоньками елку, стоявшую напротив буфета.
– А помнишь, как мы в детстве наряжали елку? Я не доставал до верхушки и взбирался на буфет, пытаясь приладить стеклянную макушку…
– Валя, устала я это слушать. Сколько раз предлагала тебе забрать этот буфет, мне не нужны деньги, не продавала бы его, если бы было лишнее пространство в доме, – в который раз приводила она свои аргументы. – Но и деньги на дороге не валяются, пусть даже и символическая сумма – разделим.
– Мне эти деньги и подавно не нужны, а буфет я бы забрал, но ты же знаешь, у меня его негде ставить, – уныло ответил Валентин.
Он уже несколько лет жил на съемной квартире в микрорайоновской панельке, копил начальный взнос на квартиру в каком-нибудь из новых жилых комплексов. Правда, копить у Вали получалось плохо, поэтому своего жилья пока не предвиделось.
– Ну ладно, приступай уже, – распорядилась сестра, открыв дверцу буфета, – времени мало, покупатели на подходе.
Раздался домофонный звонок.
– Долго жить будут, – пробурчал Валентин. 
Ира улыбнулась и пошла открывать дверь.
Через минуту на пороге квартиры появились двое – мужчина и женщина средних лет.
– Ну, будем знакомиться. Удальцов, – представился мужчина и пожал руку Валентину. – А это Зуля.
Женщина кивнула.
– А что же мы стоим, давайте смотреть буфет, время идет, дела не ждут, – отчеканил Удальцов и, не дожидаясь приглашения, вошел, за ним проследовала Зуля. Быстро заглянул в одну, вторую комнату, посмотрел на елку, окинул оценивающим взглядом хозяйку.
– Мы вроде не квартиру продаем, а буфет, – с иронией сказал Валентин.
– Так что же вы стоите, мы сами вынуждены ходить, искать, давайте показывайте быстрее ваш раритет, дела, дела, времени нет!
– Так вот же он, перед вами, – кивнула на «раритет» Ира.
Увидев буфет, Удальцов расплылся в улыбке и раскинул руки, будто собирался обнять его.
– Ах, какая красота, а узоры какие, посмотри, Зуля!
– Облицовано хорошо, – авторитетно поддержала Зуля.
– Да не облицовка это, резьба, сразу видно – делал мастер! Надеюсь, вы сумели оценить эту красоту? Хотя нет, не оценили, раз продаете, – частил гость.
– Раз продаете, значит, не цените, – поддакнула Зуля.
– Зачем же, – обиделся Валя, – мы очень даже ценим и любим. – Потом уже другим тоном: – Он мне, знаете, с детства терем напоминает, ну такой, как старый Дом офицеров в Парке панфиловцев или Музей Алматы – в купеческом стиле…
– Музей Алматы? В русском стиле?! Нет, ты посмотри, Зуля, какое невежество! Дорогой вы мой, это не купеческий стиль, а французский, проектировал это здание француз. Зуля, назови незнающим историю родного города его имя.
– Поль Лионель Базиль Гурдэ!
– Вуаля! Он же Павел Васильевич Гурдэ, – тоном эксперта дополнил Удальцов. – Кстати, можете почитать в краеведческом вестнике нашу статью, это ликбез по истории Алматы, в ней мы как раз дали отпор тем, кто называет наши деревянные дома купеческими теремами.
Зуля достала из холщовой сумки журнал и протянула Валентину.
– Берите, это ваше, – тоном дарителя произнес Удальцов.
– Так вы будете покупать буфет? – взяв подарок, спросил Валентин.
– Буфет? А как вы думаете? Раз пришли, то, наверное, будем, – переключил внимание на буфет Удальцов. – А сколько вы за него просите?
– Пятьдесят тысяч, – сказала Ирина.
– У, да вы и цены-то истинной ему не знаете, такой как минимум за полмиллиона надо продавать… Так вы говорите, пятьдесят? Мы подумаем. Кстати, игрушки на елке тоже раритетные. Не продаете?
– Нет, – резко ответила Ирина. 
Дверь за покупателями захлопнулась, а воздухе остался запах терпкого мужского парфюма. 
– Ну что скажешь, Братец Кролик, кажется, клюнули, – оживилась Ира.
– У него одеколон захватчика, – невпопад ответил Валентин.
Он подошел к буфету и достал из бабушкиной сумочки дедовскую автобиографию: «Моей матери, Левиной Златы Моисеевны, не стало в 1937 году, на сорок восьмом году жизни».
– Прабабушка, – с грустинкой сказала Ира.
– Дед всегда избегал рассказов о ней, 37 год – это ведь пик репрессий, ее не стало совсем молодой. Что мы о ней знаем? Мы неблагодарные потомки.
– Мы знаем то, что она наша прабабушка, и этого достаточно, чтобы любить и помнить ее, – рассудила Ира, приобняв брата... 
Валя достал из сумочки три карандаша. Это были дедовы химические карандаши. Ира не застала деда, а Валентин его помнил прекрасно, помнил его большие глаза, высокий лоб. Дед был инженер-строитель, часто ездил по объектам, которые строились в степи, и этими карандашами делал пометки в чертежах. Валентину вспомнилась история, которую рассказывал дед. 
На один из отдаленных объектов надо было отвезти зарплату рабочим. А тут разыгралась метель, ехать стало опасно, но мысль о том, что люди останутся без зарплаты, не давала ему покоя. Он решился ехать. Бабушка отговаривала его, но, когда речь шла о долге, дед был непреклонен. В кабине полуторки было двое – водитель и он. На середине пути машина заглохла. Они отчаянно жали на клаксон, час, другой… Стали замерзать. К счастью, их сигнал о помощи услышали чабаны, подмога подоспела вовремя. 
О том чудесном спасении у деда долго хранилась и вещественная память. Хозяин юрты, где деда со спутником отгорели и накормили, спел и сыграл для гостей на домбре. Дед в школьные годы учился играть на мандолине, а тут решил попробовать сыграть на домбре. Приноровился и сыграл «Полет шмеля». Это так понравилось аксакалу, что он подарил гостю свою домбру. Дед долго ее берег, а потом передал соседскому мальчишке, Валиному другу Сакену, который проявлял музыкальные способности. 
– Ты о чем задумался? – прервала его воспоминания Ирина.
– Да так, вспомнил про деда, про домбру...
– Аа. Это когда он зарплату повез. Мама рассказывала. Кстати, деньги-то они довезли все-таки, не знаешь?
– Довезли.
– Надо же…
Валентин допоздна перебирал вещи из буфета, переночевал у Иры, а рано утром пошел домой.
Он любил свежесть алматинского раннего утра и, пока машины не завладели магистралями, жадно вдыхал спускавшийся с гор свежий воздух. На фоне ясного неба отчетливо виднелись заснеженные горы – это был его родной пейзаж, знакомый с детства. 
Внезапно тишину утра нарушил резкий визг тормозов.
– Ты что, к Аллаху захотел, не видишь – красный горит?
Валентин не заметил, как вышел на проезжую часть. 
– Сакен?! – не сразу узнал в водителе своего друга Валя. – Ты тут откуда?
– Валька! Ты, что ли?
Друзья на виделись давно, с тех пор как Валя съехал на съемную квартиру в микрорайон.
– Что ты в этих краях забыл, мальчик из центра, да еще и ранним утром?
– Да вот коллегам из Москвы город показываю, архитектурой нашей интересуются… 
Сакен отучился в музыкальной школе, а потом резко изменил интересы и поступил в архитектурный.
Припарковав машину к обочине, Сакен познакомил друга с гостями из Москвы.
– Николай, Анна. А это мой братишка Валентин.
Валя был на два года младше, поэтому Сакен называл его братишкой и с детства опекал на правах старшего.
В разговоре выяснилось, что москвичи пишут об архитектуре в столицах бывших союзных республик и к Алматы у них особый интерес.
– Не город, а настоящий заповедник – тут и постмодернизм советский, и неоклассика, а терема у вас какие! – восхищалась Анна.
– Да, терема… Французский стиль, – проявил эрудицию Валентин.
– Французский? – в голос удивились Сакен и гости.
– Это неорусский стиль, возник в конце позапрошлого века, – объяснил Николай. – Основан на традициях деревянного зодчества. Поразительно, что у вас сохранились образцы такой архитектуры. 
Сакен посмотрел на часы. 
– Мы сразу из аэропорта смотреть город поехали, пока тихо, пробок нет, сейчас в гостиницу. А ты вечером приходи в Алматыгенплан на презентацию проекта, будет интересно. 
День начинался хорошо. Но заноза в душе из-за буфета все еще сидела, и, придя домой, Валя позвонил троюродному брату в Минск.
– Жека, сестра опять продает буфет! И главное, под Новый год, вот подарок, так подарок!
– И ты мне звонишь в шесть утра, чтобы сообщить об этом? Ты забыл, что между нами три часа?
– Между нами не три часа, а пропасть!
Тебе что, не дороги наши буфеты? 
– Ну, ты завернул! Да, не очень приятно. Я же помню, что их покупали именно как новогодний подарок. А тут бац, и хотят продать как раз под Новый год. Кстати, стою, облокотившись о буфет, – засмеялся Жека, а после паузы сказал: – Ну что ты от меня хочешь? Поговорить с ней? Она и слушать меня не будет. Ты рядом, ты и говори. Скажи, что отправишь буфет ко мне. Пусть спустя 60 лет приедет обратно, и два буфета встанут рядом, место у меня есть. А теперь пока, я буду досыпать, – и Жека положил трубку.
Валя снова набрал минский номер.
– Скажи, ты не знаешь, почему нашей прабабушки не стало в 37-м? Что все-таки произошло?
– У нас в семье об этом не говорили. Но кое-что я все-таки слышал. Она немецкий в школе преподавала, какому-то мальцу двойку поставила, он вроде как папе пожаловался, а папа был из НКВД. На следующий день за ней пришли, объявили немецкой шпионкой, подробностей не знаю. Все?
– Все, спасибо, извини.
Весь день он проходил под впечатлением от услышанного, а вечером пошел в Алматыгенплан.
Гостей на входе встречала новогодняя елка. Но она не радовала Валентина – на душе была тревожно. Свободные места в зале стремительно заполнялись, Валентин устроился во втором ряду. Усаживаясь, ощутил знакомый запах – «одеколон захватчика» – и сразу увидел сидящих наискосок Удальцова и Зулю. Удальцов держал в руках вестник со своей статьей и с явным удовлетворением поглядывал на нее.
– Мы сейчас покажем этим доморощенным краеведам, горе-архитекторам. Другие бы гордились, что у нас в городе есть здания во французском стиле, а они нет, все про какие-то терема талдычат, дилетанты. Буду их выводить на чистую воду, а ты слушай, – наставлял он Зулю. 
Случайно взгляды Удальцова и Валентина встретились, Валя кивнул новому знакомому, но Удальцов, застыв на мгновение, резко отвел взгляд.
К микрофону поочередно выходили краеведы и урбанисты, говорили об уникальности города, о разных исторических стилях. Известный кинорежиссер сказал, что архитектурная среда Алматы позволяет снимать здесь фильмы на темы Востока и Запада.
Потом представили гостей из Москвы – лауреатов архитектурной премии Анну Степенко и Николая Ратнера. Гости в своем выступлении сделали акцент на наших теремах, призвали беречь это наследие и, между прочим, сказали, что приписывать им некий мифический французский стиль – ошибка.
– Это новорусский стиль, он был весьма популярен в провинциальной архитектуре позапрошлого века, и даже в Москве есть его образцы, – убедительно говорил Николай. – Правда, у нас это великолепие стремительно исчезает.
Затем главный архитектор города обратился к Удальцову:
– Григорий Петрович, вы вроде планировали выступить, не хотите ничего добавить?
Тот как-то сник, нехотя встал. Ему передали микрофон, но он упрямо говорил мимо.
– Ближе микрофончик, Григорий Петрович, – улыбнулся ведущий.
– Да я тут с ним как-то не разберусь, а, вот, понял: раз, два, три… Меня слышно?
– Слышно, – дружно раздалось из зала. 
– Да, конечно, деревянная архитектура – это русские терема, это же очевидно, это наше богатство – одна резьба чего стоит, – невнятно начал он. – Но коль уж часть из них создана французом, значит, что-то французское в этом есть. Нда. Ну что же, будем проводить разъяснительную работу, как говорится, пичкать граждан родной историей. 
Удальцов быстро избавился от микрофона и сел. Раздались аплодисменты. Вновь ощутив уверенность, Удальцов встал и, приложив руку к сердцу, кивком балетного премьера поблагодарил аудиторию.
Повестка была исчерпана, люди стали расходиться. Валя ждал, пока схлынет поток.
– А эксперт-то наш переобулся, сначала одно проповедовал, а теперь – прямо противоположное…
Валентин обернулся, сзади него сидел Сакен.
– Люди ему аплодировали, значит, все в тему.
– А у нас народ добрый, что ни скажешь – всему аплодируют, это Восток, братишка, – засмеялся Сакен и похлопал друга по плечу.
– Скажи, Сакен, почему человеку так важно знать историю своей семьи?
– Это корни, брат, это твоя основа. Вот мы знаем семь поколений предков, гордимся ими, и это дает силы двигаться дальше.
– Ни за что не отдам ему буфет, – выпалил Валентин.
– Какой еще буфет? – опешил Сакен.
– Потом расскажу!
Валя побежал к сестре.
– Что с тобой, ты марафон бежал? – удивилась Ира.
Не разуваясь, прошел в комнату, включил свет… Буфет был на своем месте, там, где простоял все 60 с лишним лет.
– А, ты вот о чем, – поняла Ирина, – они его не купили. Я ждала-ждала их звонка, а потом сама позвонила этому Усольцеву.
– Удальцову, – поправил Валя.
– Ну не важно. Помнишь, как он пел, что буфет стоит полмиллиона. А тут вдруг заявил, что эту рухлядь и за двадцатку никто не возьмет, и даже про елку сказал, что игрушки на ней обычный ширпотреб, – кивнула Ирина на новогоднюю елку. – Я бросила трубку, я правильно сделала?
Валя утвердительно кивнул.
Он переночевал у сестры, а утром пошел домой. Он любил ранее алматинское утро, то короткое время, пока машины не завладели магистралями. Декабрь, как часто бывает в Алматы, был без снега. Тем не менее, в воздухе пахло морозной свежестью. Он жадно вдыхал спускавшийся с гор снежный запах. На фоне ясного неба отчетливо виднелись горы – это был его родной пейзаж, знакомый с детства. 
По дороге он думал о своей семье, о большой и малой истории – тридцатые, сороковые, эвакуация в Казахстан, возрождение, строительство, любовь, рождение детей и внуков, печали и радости.
Придя домой, опьяненный утренним морозным воздухом, он уснул. Разбудил его телефонный звонок, это был Жека.
– Валя, ты меня вчера как-то встревожил, у тебя случайно не депрессия? Слушай, перебирайся-ка к нам, в Беларусь, по грибы будем ходить, по ягоды, женим тебя тут. Как тебе?
– Спасибо, Жека, не могу. Понимаешь, есть такая штука – корни, а они у меня здесь, – сказал Валентин.
Он вышел на балкон и вдохнул полной грудью. Он был рад – тому, что живет в этом городе, дышит воздухом, сходящим с гор, рад тому, что дорогой его сердцу буфет пережил цунами и благополучно встретит Новый год на своем месте.

Юрий КАШТЕЛЮК, 
журналист