• Время
• 20 Апреля, 2024

ГРУППОВОЙ ПОРТРЕТ КАЗАХСКОГО ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМА

Анатолий КИМ, 
писатель
 

У голландского гениального художника Рембрандта его великая итоговая работа названа «Ночной дозор». Картина огромна по размеру, необычайна по композиции, загадочна по содержанию и богата по цвету. Общий доминирующий колорит картины золотисто-коричневый, в яркую терракоту, на казахском называемый цвет «конныр». Казахский экзистенциализм мне представляется в смуглом колорите конныра – но, прежде всего, что называть казахским экзистенциализмом.
На Западе в литературе он, прежде всего, связывается с именами Жан-Поль Сартра, Альбера Камю, Франца Кафки и, скорее всего, может быть назван философией отчаяния, исходящего от беспощадного открытия разума, что в существовании, экзистенции, каждого человека нет никакого смысла и нельзя ожидать достижения высшей цели человечества, ибо таковой цели вовсе не существует. Человек как приходит непонятно для чего-то в этот враждебный для него мир, так и уходит из него «без всякого понятия», полный отчаяния. 
Эта недобрая игра ума пришла на Запад в первой половине ХХ века. После Первой мировой войны западный человек вдруг увидел себя одиноким атомом во Вселенной, которая закручивалась спиралью и уносилась в собственную бездну, не имея к нему, человечку, никакого отношения. Оставшись наедине с неотвратимой личной смертью, человек почувствовал вселенское одиночество, и выхода из него, как и утешительного исхода из плена тяжкой, полной страданий и боли жизни – не предвиделось.
В Степи в тысячелетнем существовании кочевника была такая же замкнутость человеческого бытия и по-другому открывавшаяся ему бездна разрыва его экзистенции от вселенского бытия. Одиноким атомом кочевник чувствовал себя во все века своего номадического существования, когда изо дня в день, из ночи в ночь он стерег свое стадо, сидя верхом на лошади – а вокруг него была бескрайняя степь, а над ним разверзалось бездонное небо в неисчислимых звездах, каждая из которых была для одинокого пастыря овец вовеки непостижима и недостижима. 
Итак, общим образующим началом философии экзистенциализма, европейского и степного, явилось чувство беспомощного одиночества человеческого «Я» перед абсолютным невниманием к нему тотального Универсума. Но кочевнический древний «протоэкзистенциализм» возник гораздо раньше европейского головного и, пройдя вместе со своей эпохой через тысячелетия, предстал в казахской литературе ХХ века совершенно в ином, отличном от европейского, энергетическом поле и другом экзистенциальном освещении. 
Если европейский экзистенциализм приводил человека, осознавшего безысходность своего вселенского Одиночества, к полному отчаянию, к суициду или стоицизму (борьбе до конца без надежды на победу) – то экзистенциализм номада, выработавшийся за тысячелетие беспрерывной скачки по Степи в безысходности кочевого существования, обрел совсем другое обличье. Лик европейского экзистенциализма выглядел смертельно бледным, взгляд его был тусклым, глубоко ушедшим в себя, лицо же номадического экзистенциалиста было золотисто-коричневого оттенка загара, цвета коныр, а прищуренный взор его был настороженно устремлен вперед, в ожидании какого-нибудь нового опасного вызова судьбы, которое надо было встретить грудь в грудь и непременно преодолеть. 
Номадическому экзистенциалисту недосуг было погружаться в саморазрушительную рефлексию, заглядывая в Ницшеанскую бездну, ведь пастырю овец надо было защищать их от нападения степных волков. Есть разница в том, когда человек задумывается о смысле жизни, которая обязательно заканчивается смертью, – и тем, когда он задумывается о смысле смерти, которою завершается всякая жизнь. В первом случае приходится признаться, что никакого смысла жизни нет и жить, собственно, незачем. Второй ход мысли подводит к иному резюме: смертная бездна открывает, что кроме жизни у человека нет ничего, и поэтому надо жить яростно, промчаться по ней во весь опор. 
Вот какою видится разница философии экзистенциализма запада и протоэкзистенциализма номадов. 
Философия Существования, или Экзистенциализм, уходит в незапамятную глубину человеческой мыслительности. Вспомнить только первые известные нам стихи, вытисненные клинописью на глиняной табличке:

Скажи мне, мой друг, 
скажи мне тайну земли.
Не скажу я тебе, не скажу тебе, 
мой друг, тайну земли. 
Если я скажу тебе тайну земли,
Ты сядешь на дорогу и заплачешь.

 Можно вспомнить и изречение древнего китайца Лао Цзы из его книги «Дао Дэ Цзин»: «Недеяние лучше деяния».
Понимай как хочешь: или – не жить лучше чем жить; или – жизнь с ее суетой не имеет никакого смысла. В любом случае получается философема экзистенциализма. 
Но экзистенциалист-номад выбрал другой вариант. Из степи никуда не уйти со своими стадами, как никуда не деться от смерти; поэтому надо жить.
Пронзительное казахское дуновение экзистенциализма обнаруживается в «Черном слове» Абая Кунанбаева: «Хорошо ли я жил или плохо, а пройдено немало: в борьбе и ссорах, судах и спорах, страданиях тревогах дошел до преклонных лет, выбившись из сил, пресытившись всем, обнаружив бренность и бесплодность своих деяний, убедился в унизительности своего бытия. Чем теперь заняться, как прожить оставшуюся жизнь? Озадачивает то, что не нахожу ответа на свой вопрос».
И все то же, экзистенциалистское по-казахски – как прожить жизнь, а не как достойно умереть. 
Этого человека я вижу центральным персонажем в картине великого голландца Рембрандта ван-Рейна «Ночной дозор», который изначально назывался «Выступление стрелковой роты капитана Франса Беннига Кока и лейтенанта Виллема ван Рейтенберга». Недавно, рассматривая репродукцию любимой картины кисти Рембрандта, вольной фантазией я был переброшен в другое время и пространство, и мне представилась совсем иная картина, – в колорите к о н н ы р – групповой портрет казахского экзистенциализма.
В центре картины я вижу капитана в светлых боевых доспехах, в широкополой шляпе, черноусого, с горящим взором, целеустремленного, сделавшего первый решительный шаг... Вокруг него в свободном расположении находятся все другие бойцы «стрелковой роты» казахского экзистенциализма. 
Где-то в верхнем ряду композиции, в глубине картины, находятся родоначальники-протоэкзистенциалисты – Абай Кунанбаев и воссоздавший его образ в своем грандиозном эпосе «Путь Абая» Мухтар Ауэзов (путь Абая в романе – это великий горестный путь степного экзистенциалиста). По правую сторону и по левую великолепно выверенной композиции «Ночного дозора» я располагаю фигуры младоэкзистенциалистов великой казахской литературы, имена которых и произведения известны мне в достаточной степени, чтобы мог я причислить их к особенному дивизиону казахского экзистенциализма. 
Это Роллан Сейсенбаев с его романом «Мертвые бродят в песках», переведенным и признанным в Старом и Новом Свете, со страстным накалом стоицизма в безнадежной, казалось бы, борьбе одинокого степного джигита перед глобалистским чудищем ядерной Империи, это Ермек Аманшаев с его драмой «Балкон» и повестью «Сын», это ушедший в вечное кочевье Оралхан Бокеев с повестями «Снежная девушка», «Человек-олень», «След молнии». Это многие другие из великого круга казахской литературы, которые в своем творчестве исповедовали преодоление вселенского одиночества человека упорством его экзистенции и своим противлением смерти ради жизни. 
Слева от двух центральных фигур Капитана и Лейтенанта в самой середине второго плана шедевра Рембрандта изображена фигура странной девочки в белом, в порывистом противодвижении шагающим офицерам, и тот из них, кто в светлых доспехах, лицом столь похожий на поэта-ученого эфенди Галыма Мутанова (капитан? лейтенант?), бросил внимательный, чуть тревожный взгляд за спиною офицера в черном на ребенка, который столь не к месту пришелся в колонне ночного дозора грозных воинов, увешанных оружием. Да, что-то тревожное вложил художник явлением этой нежной светлой девочки с бело-розовым личиком среди суровых ночных стражей ликами цвета коныр. 
Интеллектуально осознавший и философски оформивший западный экзистенциализм Жан-Поль Сартр отказался от присужденной ему Нобелевской премии за литературу, объяснив свой поступок тем, что писатель должен быть абсолютно свободен от чужой воли и от власти всяческой, от конформизма и власти денег. 
Казахский писатель-экзистенциалист, културрегер, просветитель, создатель и редактор журнала всемирной литературы на русском языке АМАНАТ – Роллан Сейсенбаев не присуждался к премии Шведской Академии за свой выдающийся роман, но можно быть уверенным, что если бы его попросили, во имя торжества оптимизма, убрать из него экзистенциалистическое отчаяние, витающее в самом названии романа МЁРТВЫЕ БРОДЯТ В ПЕСКАХ – казах-номад оказался бы не менее стойким в проявлении духовной стойкости, чем его европейский собрат из Европы.

г. МОСКВА