• Геополитика
  • 16 Января, 2013

Тегеран – возмутитель мирового спокойствия

Бахытжан Ауельбеков

Часть I

Современный мир стремительно меняет свой облик. На смену старым экономическим и политическим лидерам планетарного масштаба приходят или, по крайней мере, готовятся прийти новые, в том числе и те, кого совсем недавно в качестве претендентов на эту роль многие даже и не рассматривали. Но время меняет расстановку сил на «мировой шахматной доске». События последнего времени смешали все карты в международной политике, и сегодня следует весьма серьезно задумываться над тем, кто завтра будет оказывать наиболее глубокое влияние на ход самых разных процессов на планете. С этой точки зрения весьма значительный интерес представляет Исламская Республика Иран. Ведь Иран и сегодня очень серьезная политическая, военная и экономическая величина, а с течением времени он может усилиться многократно. С этим обстоятельством нужно считаться. И очень внимательно присмотреться к этой стране. Нет сомнений в том, что он нее можно ожидать многого.

Замечательный  советский писатель Леонид Соловьев (1906 – 1962) в своей дилогии о Ходже Насреддине писал, что правители многих восточных государств в своих указах объявляли последнего  «возмутителем спокойствия» и назначали награду за его голову. Таким же вот «возмутителем мирового спокойствия» сегодня объявляют Иран многие страны Запада. Главное обвинение, предъявляемое ими Исламской Республике, заключается в том, что, по мнению западных политиков, Иран готовится овладеть ядерным оружием, что может угрожать спокойствию региона. Они полагают, что строительство иранцами атомной электростанции в городе Бушер, которое ведется при помощи России –   это всего лишь прикрытие для создания секретных мощностей по обогащению урана, которые потом будут использоваться для снаряжения ядерных боеголовок иранских ракет.

Особо активно протестует против иранской атомной программы Израиль, в последнее время открыто угрожающий Ирану военным ударом, если тот не свернет ее. Многие аналитики, впрочем, считают, что это всего лишь способ психологического давления на Исламскую Республику: если военные действия действительно готовятся, то так открыто об их подготовке не заявляют. Кроме того, эксперты полагают, что без поддержки США Израиль самостоятельно подобную операцию вряд ли в силах осуществить, а у Штатов и своих проблем полно – и в Ираке, и в Афганистане, и внутренних. Особенно внутренних.

Заметим, что далеко не все израильтяне согласны с позицией своего правительства по отношению к Ирану. Об этом можно судить хотя бы по тому факту, что весной этого года  тысячи израильтян выставили в «Фейсбуке» свои фотографии с надписью «Я люблю иранский народ» и вышли на улицы городов, протестуя против военного психоза. В США тоже далеко не все занимают антииранскую позицию. Многие относятся к иранской ядерной программе вполне спокойно. Так, ученый с мировым именем, профессор Йельского университета (США), директор Центра им. Фернана Броделя по изучению миросистем, экономик и цивилизаций Иммануил Валлерстайн говорит о возможности появления ядерного оружия у иранцев:

«Давайте называть вещи своими именами. Во-первых, США – это единственная страна, которая когда-либо применяла ядерное оружие. Во-вторых, США – это единственная страна, которая постоянно угрожает возможностью использовать ядерное оружие. Вашингтон систематически заявляет о том, что при необходимости ядерное оружие может быть использовано. Ни одна другая страна не говорит такого и не использует такого языка. В-третьих, США постоянно изобретают новые виды ядерного оружия. У меня нет причин больше беспокоиться об Иране, чем о США. Иран говорит, что это будет его оборонным оружием, и я в это верю. Все вокруг Ирана имеют это оружие: Китай, Индия, Пакистан, Израиль, Россия, США, которые, можно сказать, уже у порога. Если бы вы руководили страной, сделали бы вы все возможное, чтобы защитить ее? Только сумасшедший не стал бы разрабатывать ядерное оружие на месте иранского лидера. Иран достаточно богат, достаточно научно развит, достаточно велик, как страна, поэтому иранцы сделают ядерное оружие.

Причина, по которой мы вторглись в Ирак, не в том, что у него было оружие массового поражения, а как раз в том, что у него не было этого оружия. В противном случае мы бы никогда туда не вторглись. Иранцы это знают, и северокорейцы это знают, именно потому они и разрабатывают ядерное оружие – это очень сильное средство национальной обороны. И это оружие у них будет. США хотят остановить их. Израиль тоже хочет. Но они не смогут. Ядерной державой Иран обязательно станет. Меня это совсем не пугает. Не думаю, что Иран более склонен использовать ядерную бомбу, чем США».

Справедливости ради заметим, что довольно-таки угрожающий тон по отношению ко многим другим странам у вашингтонской администрации был в период правления президента Буша-младшего. Нынешний президент, Барак Обама, придерживается достаточно сдержанных формулировок в своих высказываниях в адрес государств, политический курс которых не одобряется в Белом доме.

Впрочем, среди аналитиков далеко не все считают, что Иран действительно готовится создать ядерное оружие. Например, бывший российский премьер и бывший шеф Службы внешней разведки РФ Евгений Примаков говорит: «Что касается Ирана, то он отрицает, что создает ядерное оружие. Просто развивает мирную ядерную программу. Я тоже не считаю, что у них принято политическое решение по созданию такого оружия. Они хотят пойти по японской модели: достичь технологического уровня, когда смогут, так сказать, «в случае необходимости» принять решение по созданию ядерного оружия в течение нескольких месяцев». И мнение Примакова в мире разделяют многие. Что до самого Ирана, то он, устами своего президента Махмуда Ахмадинежада, постоянно заявляет, что иранская ядерная программа носит исключительно мирный характер. Действительно ли это так?

Весьма авторитетный эксперт по Ирану, главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН Георгий Мирский говорит: «Ядерная программа стала для иранцев настоящей национальной идеей. Даже оппозиция Ахмадинежаду считает, что ее нужно продолжать. Я не утверждаю, что иранцы хотят создать ядерную бомбу или этого хочет руководство страны. Но они, очевидно, намерены довести процесс обогащения урана до такого уровня, который позволил бы при желании эту бомбу изготовить. Сначала у них был 4-процентный уран, сейчас они, по их словам, довели содержание урана в веществе до 20%. Для создания бомбы нужно 90%, но путь от 20 до 90 гораздо короче, чем от 4 до 20. Кроме того, Иран построил второй завод по обогащению урана в священном городе Кум. Все это не может не волновать Израиль».

Особого мнения придерживается известный политолог, профессор, д.и.н., действительный член Русского географического общества Александр Князев: «При ближайшем рассмотрении иранская ядерная программа выглядит не так, как это можно представить из выступлений ряда СМИ и политиков некоторых стран. Особенно западных. Мне думается, что она, эта программа, в известной степени мифологизирована. Это реальное отражение конкуренции за иранский ядерный рынок. Основные «игроки» на этом поле – Россия, Франция и США. За шумными выпадами скрываются планы международных монополистов. И речь идет о том, кто будет работать в этом перспективном секторе ядерной энергетики. Поскольку это наиболее перспективное направление в энергетической сфере».

Как видим, ясности по поводу иранской атомной программы среди аналитиков и экспертов нет никакой. Одни считают, что Иран действительно рвется к овладению ядерным оружием. Другие полагают, что он ограничится «японским вариантом». Сам Иран утверждает, что его программа носит исключительно мирный характер. По словам Иммануила Валлерстайна, иранцы были бы сумасшедшими, если б не пытались заиметь ядерное оружие, но ничего страшного в этом нет, и к данной перспективе следует относиться спокойно. А есть и такое мнение, что весь шум вокруг иранской атомной программы поднят искусственно с целью устранить конкурентов с иранского ядерного рынка.

Скорее всего, с тем, каковы истинные планы Ирана в отношении создания ядерного оружия сегодня разобраться не представляется возможным. Время покажет. Поэтому мы пока оставим эту тему и обратим внимание на такой факт. Достаточно недоброжелательное отношение к Ирану на Западе существовало и до того как он начал строить АЭС в Бушере, с того самого времени, как в стране победила исламская революция (1979 г.). Само же строительство АЭС только подлило масла в огонь. Поэтому корни противоречий между Ираном и Западом следует искать не в его атомной программе – это всего лишь сопутствующее обстоятельство,  –  а в тех, весьма бурных и значительных событиях, которые предшествовали ей. И чтобы лучше понять современный Иран и причины его разногласий с западными (и не только западными) странами, нам следует совершить определенный экскурс в относительно недавнее прошлое Исламской Республики.

Иран, как известно, страна  древней и великой культуры, родина одной из величайших цивилизаций в истории человечества. Однако в первые десятилетия ХХ века его главная роль в мире заключалась в том, что он снабжал своей нефтью значительную часть мирового нефтяного рынка. В те годы страной правил Реза-шах. Ранее он был военным министром, а в 1923 г. – премьер-министром Ирана. В 1925 г. он короновался как Реза-шах Пехлеви, основатель новой династии Пехлеви. Что, впрочем, многие восприняли как государственный переворот.

В августе 1941 года, два месяца спустя после германского вторжения в  СССР, Советский Союз и Великобритания ввели свои войска в Иран, чтобы защитить нефтеперерабатывающий  завод в Абадане и пути  транспортировки нефти из Персидского залива. Встревоженные быстрым продвижением немцев в России и Северной Африке, союзники боялись, что клещи  сомкнутся в Иране. Под их давлением Реза-шах отрекся от престола в пользу своего сына Мохаммеда Пехлеви и отправился в ссылку в Южную Африку, где и скончался в 1944 году.

Сын и наследник Реза-шаха Мохаммед родился в 1919 году. В 6 лет его поручили заботам гувернантки-француженки, а в 12 – отправили в закрытую школу в Швейцарии. Такое воспитание несколько отдалило молодого шаха от традиционного иранского общества, где его всегда воспринимали не совсем «своим». Мохаммеду Пехлеви досталось нелегкое наследство. Легитимность его династии ставилась под сомнение, и вопрос о роли монархии в Иране не был решен. Шаху приходилось постоянно бороться с вмешательством иностранных держав, прямой угрозой территориальной целостности страны со стороны СССР и слишком явным британским экономическим присутствием.

Страну раздирали всевозможные противоречия – классовые, территориальные, религиозные. На одной стороне были фундаменталисты, возглавляемые аятоллой Сейидом Кашани, которые приходили в ярость от признаков отхода от исламских традиций и присутствия иностранных советников в стране. На другой – коммунисты и Туде – хорошо организованная партия левого толка, связанная с Москвой. Где-то между этими двумя силами находились реформаторы, националисты и республиканцы, все они хотели изменить политическую систему. Военным тоже не терпелось прийти к власти. В сельской местности проживало множество племен и кланов, которые ненавидели власть Тегерана и династию Пехлеви. А в конце сороковых годов страну охватила страшная нищета, как следствие упадка экономики.

Объединяло все разнородные противоборствующие в Иране силы одно – ненависть к иностранцам, особенно к британцам. Объектом концентрированной ненависти было самое крупное промышленное предприятие Ирана, главный источник валютных поступлений страны и, вместе с тем, самый наглядный символ империализма – Англо-иранская нефтяная компания. Прибыль этой компании только с 1945 по 1950 год составила 250 млн. долларов, а роялти, полученные Ираном, – 90 млн. долларов. Британское правительство получало от Англо-иранской нефтяной компании в виде налогов больше, чем Иран – от арендной платы. Такое положение вещей вызывало резкое недовольство в стране.

В феврале 1949 года имела место неудачная попытка покушения на Мохаммеда Пехлеви. Шах был легко ранен и впоследствии сказал: «Провал покушения еще раз доказал мне, что я нахожусь под покровительством Всевышнего». Это событие стало поворотным пунктом в отношении шаха к самому себе и в его видении страны. Используя в качестве предлога попытку покушения на него, шах ввел военное положение и начал кампанию по укреплению личной власти. Он отдал приказ, чтобы тело его отца, которому он посмертно присвоил титул «Великий», эксгумировали и перевезли из Южной Африки в Иран, где с почестями похоронили. Вскоре огромные статуи изображающие Реза-шаха верхом на коне, появились в разных уголках владений его сына.

Попытки шаха расширить политический контроль в стране сопровождались усилиями адаптировать финансовые отношения между Ираном и Англо-иранской нефтяной компанией к новым условиям, изменить их по тому же принципу, который использовался другими странами-экспортерами нефти. Тем более, что его подталкивало к этому общественное недовольство.  Вашингтон, опасавшийся роста влияния прокоммунистических сил на Востоке, оказывал давление на британское правительство и Англо-иранскую нефтяную компанию, склоняя их к тому, чтобы увеличить арендную плату Ирану. Под этим давлением летом 1949-го года Англо-иранская компания была вынуждена начать переговоры с Ираном о дополнительном соглашении к договору о концессии. Новое предложение обеспечивало увеличение роялти и единовременно выплачиваемой суммы.

Хотя Англо-иранская нефтяная компания и иранское правительство пришли к соглашению, последнее, боясь парламентской оппозиции, воздерживалось от представления документа в меджлис почти в течение года, до июня 1950 года. Парламентский комитет по нефти резко осудил новое соглашение, призвав к отмене концессии и требуя национализации компании. В этих обстоятельствах премьер-министр подал в отставку, новым премьером был назначен выпускник французской военной академии Сен-Сир, начальник штаба армии генерал Али Размара. Американцы и англичане видели в нем свой последний шанс.

В том же месяце, июне 1950 года, началась война между Северной и Южной Кореей. На фоне корейской войны иранская нефть получила новое значение, она составляла 40% добываемой на Ближнем Востоке нефти, и нефтеперерабатывающий завод Англо-иранской компании в Абадане был главным источником авиационного топлива в Восточном полушарии. При таком росте ставок США усилили давление на британское правительство, чтобы оно в свою очередь повлияло на Англо-иранскую компанию. Однако председатель компании Джон Фрейзер отчаянно сопротивлялся требованиям правительства вести дальнейшие переговоры с Ираном, а американцев он попросту игнорировал.

Но осенью 1950 года Фрейзер резко изменил свое мнение. Он  не только согласился предложить Ирану больше денег, но и стал поговаривать о возможном субсидировании иранского экономического развития и о поддержке иранского образования. Что заставило его изменить позицию? Фрейзер узнал о том, что американская компания «Арамко» заключила договор с Саудовской Аравией о добыче нефти в этой стране по принципу «50 на 50», по которому доходы от продажи нефти делись поровну между «Арамко» и саудовским правительством. Это известие заставило капитулировать Фрейзера. Но время было уже упущено. В декабре объявление о заключении сделки «Арамко» по принципу «50 на 50» с Саудовской Аравией вынудило премьера Размару прекратить поддержку дополнительного соглашения, что означало провал переговоров.

Наконец Англо-иранская компания выступила со своей собственной схемой «50 на 50». Но этого было уже недостаточно. Одиозная компания оказалась в центре внимания оппозиции в Иране, лидером которой выступал Мохаммед Моссадык, председатель парламентского комитета по нефти. «Единственный источник всех несчастий нашей измученной нации – это нефтяная компания», – утверждал Моссадык. Другой депутат заявлял, что пусть иранскую нефтяную промышленность лучше разрушат атомной бомбой, чем она останется в руках Англо-иранской компании. Премьер Размара не знал, что делать. Наконец, в марте 1951 года он выступил в парламенте против национализации, а через 4 дня был убит неизвестным.

Убийство Размары деморализовало сторонников компромисса, ослабило позиции шаха и воодушевило широкую оппозицию. Меджлис принял резолюцию о национализации нефтяной промышленности, но она не сразу была претворена в жизнь. 28 апреля 1951 года меджлис выбрал Мохаммеда Моссадыка, врага номер один Англо-иранской нефтяной компании, на пост премьер-министра с единственным чрезвычайно актуальным наказом: добиться принятия закона о национализации. Шах подписал закон, вступивший в силу с первого мая.  Казалось, дни Англо-иранской компании в Иране были сочтены, и поэтому в декрете о национализации ее называли не иначе как «бывшая компания». Британский посол докладывал, что Англо-иранская компания, хотя и действовала по всему миру, «была юридически упразднена», и Тегеран «считал, что она более не существует».

Моссадык отправил губернатора провинции Хузестан в штаб-квартиру Англо-иранской компании в Хорремшехре. По прибытии тот принес в жертву барана у входа в здание, а затем объявил собравшейся и ликующей многотысячной толпе, что концессия аннулирована. Имущество компании в Иране, а также добываемая ею нефть теперь принадлежит иранской нации. Вслед за губернатором выступил зять Моссадыка с пламенной речью, в которой заявил, что дни колониализма закончились.

На нефтеперерабатывающем заводе в Абадане появились директора только что организованной государственной компании, возглавляемые Мехди Базарганом, деканом инженерного факультета Тегеранского университета.  Они несли канцелярские принадлежности, печати и большую вывеску, на которой красовалась надпись – «Иранская национальная компания». Вывеску собирались приколотить к одному из административных зданий завода. Десятки овец были принесены в жертву в знак великого события, и огромная толпа, приветствовавшая директоров, буквально неистовствовала. Но несмотря на все жертвоприношения, до завершения дел было еще далеко. Еще пять месяцев статус Англо-иранской компании в Иране висел в неопределенности.

Главным режиссером драмы, разыгравшейся в Иране в последующие два года, был Мохаммед Моссадык. Он обводил вокруг пальца всех: и иностранные нефтяные компании, и американское и британское правительства, и шаха, и своих соперников внутри страны.  Даже те, кого он выводил из себя, вспоминали впоследствии, что и они попадали под очарование его личности.

Мохаммед Моссадык был сложным и противоречивым человеком. В то время ему было уже семьдесят лет. Сын высокопоставленного чиновника и правнук шаха из предыдущей династии, он получил юридическое образование во Франции и Швейцарии, но при этом был ярым националистом и ксенофобом, британцев же вообще на дух не терпел. Один из первых профессоров Персидской школы политических наук, он был участником иранской революции 1906 года, что и определило всю его последующую жизнь. После Первой мировой войны Моссадык отправился на Версальскую мирную конференцию и пытался защитить Иран от иностранной интервенции, особенно британской. Его не услышали, и он вернулся домой с чувством обманутых надежд и идеалов.

В двадцатые годы Моссадык занимал ряд министерских постов и играл ведущую роль в противостоянии попыткам Реза-шаха превратить Иран в абсолютную монархию и стать ее диктатором. За эту деятельность Моссадыка периодически сажали в тюрьму или под домашний арест. В своем поместье он занимался медициной и исследованием гомеопатических препаратов. Изгнание Реза-шаха в 1941 году англичанами и американцами стало сигналом для возвращения Моссадыка на политическую сцену. У него появилось множество последователей, а долгие годы, посвященные оппозиционной борьбе, создали ему прочную репутацию незапятнанного патриота, преданного Ирану и делу освобождения страны от иностранного господства.

В личной жизни Моссадык был одновременно и умерен, и эксцентричен. Иностранных посетителей он нередко принимал в пижаме, лежа в постели, где проводил много времени, как говорили, из-за частых головокружений. Моссадык умел говорить то, что требовалось в данный момент, позволяя себе преувеличения и выдумки. Зато потом все то, что он утверждал накануне, с шуткой и смехом отрицал, если это ему было выгодно. Все, что он говорил и делал, служило двум целям – укреплению его политического влияния и изгнанию иностранцев, особенно британцев, из страны. Преследуя эти цели, он зарекомендовал себя мастером политического театра и имел обыкновение падать в обморок в кульминационный момент своих выступлений. Однажды он упал в меджлисе посреди пламенной речи. Депутат парламента, врач по образованию, бросился на помощь, боясь, что он испустит дух, схватил его за руку и стал щупать пульс. В этот момент Моссадык открыл один глаз и подмигнул незадачливому спасителю.

Американские и английские чиновники, которым приходилось иметь дело с Моссадыком, называли его «Мосси». Американцы сначала считали его разумным националистическим лидером, с которым можно иметь дело. Он мог бы стать оплотом борьбы против СССР в регионе. Альтернативой Моссадыку, по их мнению, был коммунизм. «Холодная война» повлияла на политику и видение мира  американцев больше, чем англичан. А у Вашингтона оснований для противостояния старомодному британскому империализму было вполне достаточно. Ни кто иной, как президент США Гарри Трумэн сказал как-то, что президент Англо-иранской нефтяной компании похож на «типичного колонизатора XIX века». Американцы лучше англичан понимали, что главные проблемы Моссадыка были связаны с его внутренними врагами и соперниками. Он был вынужден постоянно отбиваться от тех, кто отличался большим национализмом, большим фундаментализмом и был в большей степени настроен против иностранцев, чем даже он сам. Но при этом Моссадык вел себя непредсказуемо, обманывал великие державы и не шел ни на какие компромиссы, выматывая все нервы у своих оппонентов. Когда все было позади, госсекретарь США Дин Ачесон в сердцах сказал о нем, что «Моссадык был великий актер и великий шулер».

Англичане же с самого начала придерживались иной точки зрения. Они считали, что американцы не могут понять, как трудно вести переговоры с Моссадыком.  Британцы считали коммунистическую угрозу сильно преувеличенной. «Моссадык был мусульманином, и в 1951 году он бы не сблизился с Россией», – говорил впоследствии Питер Рамсботам, секретарь комитета по Персии в британском кабинете министров. Реальная опасность угрожала английским капиталовложениям в Иране и установившемуся политическому и экономическому порядку на Ближнем Востоке. Но что можно было сделать с таким человеком как Моссадык? По словам британского посла Френсиса Шеперда, это был «хитрый, скользкий и совершенно беспринципный человек». Но больше всего англичан раздражало то, что их национальную гордость – Англо-иранскую нефтяную компанию – и саму Британию обводит вокруг пальца какой-то старик в пижаме.

(продолжение следует)

901 раз

показано

3

комментарий

Подпишитесь на наш Telegram канал

узнавайте все интересующие вас новости первыми

МЫСЛЬ №2

20 Февраля, 2024

Скачать (PDF)

Редактор блогы

Сагимбеков Асыл Уланович

Блог главного редактора журнала «Мысль»