• Общество
• 26 Сентября, 2025

КНИГА БЕЛОГО ДНЯ

(Литература корейцев СНГ в поисках утраченной идентичности)

Александр КАН, 
писатель
 

Глава 3
 Путь Призрака
(Литература Нулевого Бытия)

Прежде, чем мы продолжим наше размышление, повторим еще раз, что вся рассмотренная нами литература, за исключением романа Д. Ли, была корейскоязычной. И в ней мы попытались выявить те абсолютные и, скажем так, над-языковые образы и символы, не подвластные неизбежной «коррозии» переводов, которая всегда имеет месть быть, независимо от таланта и сил переводчика. А весь ее корпус, конечно же, остается в сфере интересов литературных историков. Мы же, глядя в настоящее и будущее, исследуем литературу в ее непрерывном развитии, которая после данного периода писалась только на русском языке. И здесь возникает первостепенной важности вопрос. Кто есть тот самый писатель, который всем своим творчеством осуществил переход от корейскоязычной к русскоязычной литературе, причем, переход не формальный, а фактический, с сохранением и, быть может, привнесением нового национального сознания в условиях менявшегося мира? История русскоязычной корейской литературы говорит нам только одно. Таким писателем был Роман Ким, правда, отношение к нему со стороны писателей и критиков однозначное. А именно, Р. Ким писал шпионские романы, политические детективы в эпоху холодной войны, и ни одно из его произведений не имеет никакого отношения к корейскому миропониманию и вообще к понятию серьезной литературы. Тем не менее, проведем специальное расследование и выясним, так ли это на самом деле. Но прежде спросим, что мы знаем об этом писателе? Во всех предисловиях к советским книгам и книгам периода руководства Россией разведчиком Путиным, с приходом которого его произведении стали вновь активно переиздаваться, пишется всегда одно и то же. 
«Роман Николаевич Ким (1899–1967) советский писатель. Родился в 1899 г. во Владивостоке. Детство и юность прошли в Японии, учился в Токийском колледже (1907–1917). В 1917 вернулся в Россию. В 1923 окончил восточный факультет Дальневосточного Государственного Университета. В 1923–1930 гг. читал курсы китайской и японской литературы в московских вузах. Литературную деятельность начал в 1927 г. Основной жанр его произведений – политический детектив, основанный преимущественно на фактическом материале. На склоне лет провел глубокое исследование западной приключенческой литературы…». Далее идет перечень его произведений. Еще, из сетевого журнала Национальной Службы Безопасности «Хранитель» (Москва, 31 августа 2006 г., авт. А. Замостьянов): «Кто же он – разведчик, писатель, ученый? Так бывает: иногда эти ипостаси совмещаются в одной судьбе. Впрочем, Р. Ким постарался оставить в своей биографии сведения противоречивые и туманные, умело заметал следы. Но кое-что известно. Родился во Владивостоке, жил в Японии, учился в Токийском колледже. В годы революции возвращается в Россию, в разгар Гражданской войны учится во Владивостокском университете. Там-то и начинается сотрудничество Кима с молодой советской разведкой. Когда «на Тихом океане» был закончен поход Красной Армии, молодой талантливый знаток Японии заинтересовал красных и белых, и иностранных агентов. По убеждениям Ким выбирает советское государство, которому и будет служить до последних дней. Как и большинство первых советских разведчиков, Р. Н. Ким в 1930-е не избежал репрессий. Перед посадкой он преподавал японскую и китайскую литературу в московских вузах. Ему было разрешено работать в камере, и застучала в тюремных стенах пишмашинка Кима. Ему разрешалось даже использовать в беллетристике сведения о тайной войне – небесспорные, противоречивые как сама политика, но очень актуальные».
Вот те немногие сведения, которыми мы обладаем. А теперь обратимся собственно к его творчеству, к сборнику его лучших, как написано в предисловии, произведений, вышедшему после смерти автора (Москва, изд. «Советский писатель», 1971 г.). Рассмотрим, как и ради чего, они сделаны, и логичней всего, если мы будем рассматривать его произведения в хронологическом порядке. Итак, первое. Повесть «Тетрадь, найденная в Сунчоне» (1951). О чем же она?
1950 год. Идет Корейская война. В город Сунчон, где находился штаб 1-го американского корпуса, врываются бойцы Народной армии. Интервенты, никак не ожидавшие этого внезапного удара, в панике покидают город. Командир отделения Ан Пен Хак пытается проникнуть в здание, где находилась американская контрразведка. Но дом вот-вот рухнет. И какой-то боец, в полуобгорелом ватнике, протягивает Пен Хаку портфель, который он обнаружил в комнате с большими, висевшими на стенах, картами. В портфеле – толстая тетрадь, густо исписанная по-японски. Начальник штаба приказывает разобрать текст японских записей, и вот Пен Хак погружается в записи.
Повествование ведется от лица некоего японского офицера секретной службы и хронологически начинается с 1945 года, когда империя все еще отчаянно противостоит Америке. Японский офицер берет в плен американского офицера, Альберта Харшбегера, и под угрозой изощренных самурайских пыток допрашивает его… Исторический фон повествования таков: выходит Потстдамская декларация, Америка, Англия и Китай требуют от Японии немедленной капитуляции. Япония готовит в своих тайных лабораториях смертоносное оружие, но времени совсем не остается и силы, конечно, не равны. В умах японских офицеров разброд и шатание, все они то и дело вспоминают план Исихары, отвергнутый в свое время императором, в котором говорилось о том, что Япония не должна воевать с Америкой, а напротив, объединиться с ней в борьбе против коммунистической России. Высшим руководством объявляется новый план «Яшма вдребезги», суть которого предельно проста. Япония будет биться до последнего, в крайнем случае, готова умереть, разбиться вдребезги, подобно яшме. Тем временем, американцы бомбят Хиросиму новыми атомными бомбами… «После ослепительной вспышки раздался грохот, к небу поднялся огненный шар, а затем появился грибообразный столб дыма высотой в несколько сот метров. В городе начался пожар. Гарнизон почти не пострадал, штаб Западного фронта тоже, но сгорело много жителей, в том числе несколько тысяч эвакуированных детей, живших в общежитиях. Интересно то, что на стенах каменных зданий отпечатались во время вспышки бомбы силуэты деревьев, а на лестнице банка Сумитомо – силуэт какой-то женщины, от которой ничего не осталось. Газетам строжайше запрещено помещать какие-либо сообщения о Хиросиме».
В этом апокалиптическом ужасе, хаосе и отсутствии у людей какой-либо надежды, приходит новое страшное сообщение: СССР присоединился к Потсдамской декларации и начинает боевые действия против Японии. А вскоре поступают сведения о том, что русские собираются высадить авиадесант сначала в Хоккайдо, а потом около самого Токио. В такой нестерпимой обстановке император Хирохито делает свое знаменитое заявление о капитуляции. «… Когда я думаю о верноподанных, погибших на поле брани и на своих рабочих постах, о всех тех, кто лишился жизни необычным путем, мои пять внутренностей разрываются от скорби… Я знаю истинные чувства верноподданных, но при нынешнем положении вещей должен стерпеть то, что нестерпимо, и вынести то, что невыносимо…»
Автор записей вместе с другими офицерами готовит мятеж, с тем чтобы свергнуть бездарное правительство и упросить государя объявить указ о продолжении войны с Россией, но мятеж не находит поддержки у столичного гарнизона. Тогда остается одно. План яшмы: разбиться вдребезги, коллективное самоубийство. И вот как оно происходит. «За деревянной оградой перед мостом, ведущим к главным воротам, стояли полицейские. В нескольких шагах от них сели на землю двое штатских в костюмах защитного цвета, положили свертки около себя, поклонились в сторону дворца и выстрелили друг в друга. Спустя некоторое время двое полицейских подошли к ним, уложили в подобающей позе, отодвинули свертки в сторону, (с их вещами и именами. – А. К.) чтобы не промокли в крови, и пошли за ограду. Полиция не мешала верноподданным уходить из жизни, а только следила за порядком. … Я взглянул в сторону Сасаки. Он отвел остатки своего отряда на другую сторону площади. Некоторые уже сидели на земле, другие стояли. Сасаки сидел впереди всех, низко наклонившись вперед, он, по-видимому, уже кончился. Ему надо было зарезаться последним, а он поторопился, решил подать пример. Один из сидевших упал на бок с торчавшим в животе тесаком и громко закричал, затем стал корчиться. Раздались подряд два приглушенных выстрела, и двое впереди упали. Но стоявшие сзади медлили, очевидно, колеблясь. Я сделал им рукой знак – скорей! – но они не заметили моего жеста. Тогда я подбежал к ним и крикнул: А вы чего стоите? Чего ждете?» При этом самому повествующему так и не удалось совершить этот важный обряд, потому что к площади стали подбираться зеваки, из «красных», комментировать и защищать юнцов, не желавших кончать со своей жизнью. Офицер уходит с площади, в целях найти себе более «спокойное» место, но везде полицейские, не пропускают, ожидают мятежников, возвращают его обратно, к площади, наконец, офицер отправляется к своему боевому товарищу по имени Ии. В полном отчаянии, остается у него, и тот, спустя несколько дней, переправляет его, с подложными документами, в деревню, спрятаться на время от американцев. Автор остается в глухой деревне, проводя время в полном бездействии, то и дело, повторяя слова императора: «Должен стерпеть то, что нестерпимо, и вынести то, что невыносимо». 
Через два с половиной год героя вызывают обратно в Токио. Ситуация с репрессиями против бывших героев Японии поутихла, и он может жить теперь в городе, который, конечно, преобразился до неузнаваемости. «Токио выглядел так, как должны была выглядеть покоренная и обесчещенная столица. Всюду зияли выжженные пустыри, но на Гиндзе, в Асакуса, Синдзюку и Уэно жизнь кипела вовсю. Ярко раскрашенные бараки – кинотеатрики, кафе, дансинги, бары, – были переполнены. Одних кафе в Токио функционировало свыше двадцати тысяч. Большинство вывесок было выдержано в духе новой эры: «Кэпитал», «Сентрал», «Парадайз», «Сван», «Майами», «Нью», «Флорида» и так далее. Перед этими пестрыми бараками толпились размалеванные девицы – панпаны. Эту кличку им дали их главные клиенты – американские солдаты. Панпаны были одеты по последней европейской моде и носили высоко взбитую прическу, прозванную «атомной бомбой». Впрочем, воспоминание об этой бомбе сохранилось не только в виде прически. Я встретил в метро женщину со следами ожогов и разноцветными полосами на лице. Мне сказали, что она из Хиросимы – ее так изукрасили лучи бомбы». 
Однажды, проходя по базару, офицер попадает в заварушку. Двое «красных» бежали в его сторону и кричали в мегафоны: Япония не будет колонией! Офицер схватил кадку с лапшой и швырнул ее под ноги бегущим, потом ударил одного из них, и следом получил удар по голове сзади. Офицера насильно приводят в тюрьму, затем вызывают на допрос, и в комнате он видит того самого американского офицера Харшбергера, которого он допрашивал в свое время. Харш узнает его первым и хищно улыбается, конечно, он готов поначалу своего мучителя изничтожить. Начинаются угрозы, японец мгновенно включается, и говорит, что у него остался компромат на американца, на его сведения о тайных планах Пентагона. В конце концов, американец идет на компромисс, даже выдает ему документы на новое имя, записывает его адрес, с тем они прощаются до новой встречи. Вернувшись домой, офицер сообщает своему другу о случившемся. Ии, во-первых, поздравляет его с амнистией, а во-вторых, рассказывает ему, наконец, о том, что на самом деле происходит в Токио. Он напоминает ему о плане Исихары, и о том, что американцы на самом деле никогда не забывали об Японии как их главном союзнике в борьбе против России. Соответственно, после капитуляции, американцы стали подбирать и собирать всех японских офицеров, которые им еще пригодятся, в некие артели, конторы, землячества, клубы, для прикрытия. И всем нам, радостно заключает Ии, предстоит большая работа по осуществлению нетленного плана Исихары. После этого поистине откровения, герой уже по-новому смотрит на Токио. 
«Чутье старого работника спецслужбы все-таки не обманывало меня. Недаром меня так тянуло в узкие переулки деловых кварталов, где стоят в ряд дома, увешанные вывесками всякого рода предприятий. Недаром эти вывески привлекали мое внимание. Но я не знал тогда, что начертанные на них иероглифы, цифры и латинские буквы надо читать по-особому. Оказывается, «дрожжевые удобрения» означали то же, что и «ароматные грибы сиитакэ». Все компании и конторы, на вывесках которых фигурировали эти удобрения и эти грибы, были филиалами известной Лиги Восточной Азии – организации сторонников генерала Исихара. Общества и клубы с цифровыми обозначениями – Общество 8, Общество 14, Общество 38 и многие другие – были объединениями офицеров, служивших в одной и той же части или учившихся». И так далее. Во время очередной встречи Харш рассказывает японцу о главном американском плане «Эй Би Си»: 
– После вашей капитуляции мы хотели сразу же занять ваше место в Азии, но Чан Кай-ши подвел нас. В Китае произошла, будем называть вещи своими именами, полная катастрофа. Теперь вся наша политика в Азии поставлена под удар… Мы решили провести контрмеры. И нам придется начинать с того же, с чего начали вы. Для того, чтобы утвердить свое положение в Азии, вы сперва взяли Тайвань, потом…
– Корею. Но мы это сделали не сразу…
– Тогда была другая ситуация. А теперь время не ждет… Мы закрепим за собой ­Тайвань и Корею одновременно, затем ­возьмем ­Маньчжурию – и дальше. Ваш план Исихара был направлен только против ­России, а наш план шире – Россия и вся Азия». 
И следом начинается работа, за которую японский офицер, специалист высокого класса, берется с огромным воодушевлением. Устанавливаются крепкие связи с южнокорейскими генералами, цель – захват Пхеньяна, заново организуется агентурная сеть из бывших японских агентов, беженцев из Северной Кореи, по линии религиозных сообществ, и даже исходя из мотивов родовой мести. Для осуществления плана «Третья Мировая: Россия и вся Азия» Америка привлекает самых высококвалифицированных специалистов из американского, японского, южнокорейского контингентов. Как пишет автор тетради, никто не имел права обвинять нас в медлительности, мы очень торопились. Наконец, по прошествии 5 лет, на протяжении которых велись записи, офицер пишет: «То, что я записал до сегодняшнего дня, заполнило тетрадь только наполовину. С завтрашнего дня начну новую страницу моей тетради. С завтрашнего дня начнется новая страница истории Азии. Сегодня ночью дух генерала Исихара спустится на землю и медленно пройдет по лини, вдоль которой на днях проехал высокопоставленный американец. Бог воинов, Юмия Хатиман, благослови нас!»
Далее начинается вооруженное наступление на Пхеньян, но воодушевление японца длится не долго. Ибо интервенты учли все, кроме одного, – как водится, человеческого фактора. Сначала южнокорейские войска сдают позиции, их вытесняют партизаны, тогда к ним на помощь приходят американские подразделения. Но что толку? «В Корее многие американские офицеры и солдаты заболели «рисовым безумием». И этому «рисовому безумию» способствуют не только северокорейские регулярные части, но и партизаны. Пак Ча Ден рассказал мне об одном американском полковнике, который говорил корреспонденту: «Невероятно! Горы стреляют, камни стреляют, рисовое поле стреляет, даже дикие орхидеи в долинах стреляют!» В конце концов, дух американских солдат и офицеров стремительно падает. «У многих офицеров и солдат в верхнем карманчике – там, где японские воины обычно хранят амулетный мешочек, имеется чистый платок. Им обычно не пользуются. Он специального назначения: чтобы помахать им в нужный момент – в знак сдачи». Затем группа контрразведчиков, в которой состоит автор, переезжает в Сунчон, теперь она будет при штабе 1-го американского корпуса. Там он посещает Харшбергера, и застает за тем, как тот пытает корейскую коммунистку. 
« – Трусит, но молчит, желтая дрянь! Восьмой день корчит из себя дурочку. Ты мне назовешь всех членов организации! Тебе есть, о чем говорить. Получены сведения, что ты недавно была в Нонволе и организовала там подпольную группу. И твоя кличка известна, тебя выдал один человек. Тебя зовут «Зоя-4».
– А почему четыре? – спросил я. – И что такое Зоя? 
Хаш-хаш пожал плечами:
– Это у них очевидно шифрованное обозначение организатора подпольных групп или связных резидентур. У одной убитой около Андю найдено шифрованное донесение с подписью «Зоя-19», а в Токчене нашей агентуре удалось пронюхать, что в городе действуют две коммунистки: «Зоя-31» и «Зоя-56».
Хаш-хаш зажег зажигалку и сказал кореянке: ну, повернись ко мне, мисс Немая. 
Она повернулась на стуле, и я увидел: ее платье, которое спереди выглядело совершенно прилично, на спине было прожжено и изодрано во многих местах. Виднелось голое тело – вся спина сплошь гноилась от ожогов. Я понял, что все эти дни Хаш-хаш беспрерывно устраивал ей «горячую татуировку», но безрезультатно».
Наконец автор оставляет Харшбергера, и, все-таки полный надежд, записывает себе в тетрадь последнее: «Завтра на рассвете начнется генеральное наступление. Судя по всему, на этот раз победа обеспечена. Маккартур решил подать команду сам, – хочет, чтобы эту сцену описали будущие историки. Значит, он уверен в успехе. Юмия Хатиман, благослови его!» 
Закончив читать, Ан Пен Хак спрашивает у штабной переводчицы Ок Тан, была ли она в подполье, и была ли у нее своя кличка, имя, номер. Та рассказывает ему, что звали ее «Ива», а точнее «Зоя-Ива». Зоя, конечно, в знак уважения к русской героине Великой Отечественной Войны Зое Космодемьянской. Пен Хак никак не может успокоиться после прочитанного. Его мучает судьба «Зои-4» и мерзавцев Харша и японского офицера. Последние сцены романа. Перед вокзалом стоит машина с громкоговорителем, из которого раздается молодой и мужественный голос Ким Ир Сена, поздравляющего народ с победой. Мимо Пен Хака проезжает грузовик и вдруг он видит в нем Ок Тан. Та весело козыряет ему и, сложив руки рупором, кричит: «Я узнала! Та Зоя жива!» Пен Хак счастлив, а бойцы, дружно запевая «Песню освобождения», идут дальше. На юг. 
Итак, что можно сказать об этом произведении? По крайней мере, пока ничего особенного, что могло бы противоречить установившемуся мнению о писателе. Да, он писал советские антимилитаристские романы, подробно описывая разведывательную деятельность, со всеми ее подтекстами и нюансами, которую, очевидно, хорошо знал. В данной повести через японскую тему – падение, унижение, отчаяние, иллюзия обретения собственного достоинства, – Ким показал все коварство, низость, подлость (о, как бы здесь не скатиться на советский идеологический стиль!) американского империализма, готового в своей непомерной алчности завоевать и затоптать все и вся. Но не будем делать пока никаких выводов, читаем дальше.
Следующее произведение. Приключенческая повесть «Кобра под подушкой» (1962). Касабланка. 1943 год. Высокое совещание глав США и Великобритании. Повесть начинается со сцены пытки, устроенной сотрудниками английской разведки над арестованным французом, а точнее, с признательных слов последнего «Я хотел убить премьер-министра Черчилля». Итак, идет вторая мировая война. Капитан Пимброк и майор Эймз обслуживают это важное совещание под руководством полковника Марло. Когда очередной сеанс пытки заканчивается, разведчики приходят к Марло, и там, втроем, неспешно обсуждают новых людей, появившихся в Касабланке, которые показались им любопытными. Среди всех они отмечают только двоих – красивую американку Лилиан Эйстмор, секретаря крупного чикагского промышленника, играющего большую роль в управлении экономической войной. «А что, если она нацистская Мата Хари?» И русского корреспондента ТАСС Мухина, который, как говорит полковник, такой же корреспондент, как я далай лама. В конце концов, полковник приказывает заняться этими двумя, что подчиненные незамедлительно и делают.
Сначала знакомятся с ними на выставке сюрреалистов, где Эймз, в прошлом художественный критик, живо и профессионально рассказывает Мухину и Лилиан о художниках. Потом Пимброк приглашает их на кинопоказ трофейных немецких фильмов. И во время показа Эймз с помощником обследуют их номера. Здесь интересно отметить некоторые шпионские приемы, очевидно, хорошо известные автору. Пимброк беспокоится, что его коллеги не успеют обыскать подозреваемых, и чтобы как-то протянуть время, готов на все. После просмотра, по дороге в гостиницу, «Пимброк увидел в темноте яму. Он подошел к ней, взмахнул руками, и, сдавленно крикнув, прыгнул вниз. Лилиан пронзительно крикнула. Кто-то выскочил из-за дерева и тоже прыгнул в канаву – прямо на Пимброка. Мухин подбежал к канаве и зажег фонарик, но в ту же секунду кто-то выхватил у него фонарик и толкнул в грудь. Сзади засвистели, послышался топот ног. К Мухину подбежал солдат и приставил к животу автомат. Я советский корреспондент, сказал Мухин». После чего Мухина и Лилиан отводят в штаб американской военной полиции. За это время Эймз успевает осмотреть все, так ничего в номерах не найдя. 
Затем агентов, с новым заданием, вызывают в Мадрид. Жалко оставлять Лилиан и Мухина, говорят они полковнику и друг другу. В Мадриде они должны провести важную встречу двух засекреченных лиц, из Англии и Германии, где Эймз выступает в роли богатого коллекционера, а Пимброк его секретарь. Пока проходит встреча в номере, Пимброк вдруг замечает в гостинице Лилиан, о чем и сообщает своему напарнику. Позже они снова, уже втроем, случайно встречаются в гостинице, Лилиан сообщает, что ее босс приехал сюда по делам, и все договариваются встретиться в Лондоне, куда направляют разведчиков после Мадрида. Там же, кстати, будет и Мухин, говорит им на прощание Лилиан, и Эймз делает окончательный вывод, что она агент, только пока непонятно, чей – советский или немецкий. 
Англия. Оксфорд. На этот раз Пимброк и Эймз работают в «Администрации особых операций» под руководством оксфордского профессора, где занимаются весьма интересными вещами. «Чины филиала выполняли довольно оригинальную работу – выискивали из истории разных стран такие факты, которые могли быть использованы для придумывания различных хитростей. И так как люди с древнейших времен следили друг за другом и надували друг друга, в истории всех стран можно было найти много фактов, подходящих для филиала, возглавляемого профессором Джошуа Шаттлбюри». Вскоре приезжает, как и обещала, Лилиан, а с ней Мухин. Пимброк приглашает их к себе в холостяцкую квартиру, Эймз в очередной раз совершает обыск в их номерах. Опять же ничего интересного, кроме дурацкой флейты, для заклинания змей, у русского. Зачем она? … После агенты на время расстаются. Эймз едет по спецзаданию в Испанию, а Пимброк остается в Оксфорде, пишет дневник, и по его записям мы понимаем, что происходит далее. «Администрация особых операций» получает от высокого руководства заказ, суть которого в следующем. В Касабланке на совещании глав государств было решено провести десантную операцию против Сицилии, но немцы держали на острове целых пятнадцать дивизий, наряду с итальянскими. Поэтому гарантировать успех операции можно было бы только в том случае, если бы немецкое командование убрало часть войск из Сицилии. Но как это сделать?
Профессор Шаттлбюри предложил забросить к немцам агента, за основу взяв агентурную комбинацию, проведенную в XI веке китайцами против тангутов. В чем она заключалась? «Тангутское королевство сковывало действия Китая. Нельзя было думать о каких-либо серьезных дипломатических и военных мероприятиях против других соседей, коль скоро тангуты всегда могли ударить в спину. Китайцы долго ломали голову – как бы устранить постоянную угрозу со стороны тангутов? И, наконец, решили провести комбинацию, чтобы ослабить военную мощь тангутского королевства. В тюрьме сидел один бандит, приговоренный к смерти. Ему предложили выполнить тайное поручение, обещав помилование. Бандит с радостью согласился. Его облекли в одеяние монаха и послали в Синцин – столицу Тангутии, сказав, что по дороге его встретит один человек. Надо будет запомнить все, что он скажет, и вернуться обратно. Бандита доставили к границе и дали проглотить восковый шарик, обмазанный медом, – якобы лекарство, укрепляющее память. Но бандита не предупредили, что граница очень строго охраняется. Не успел он перейти границу, как бы схвачен тангутами. Его стали допрашивать. В XI веке для ускорения следствия применялись психотехнические методы с использованием щипцов, деревянных иголок и прочих предметов. Бандит не выдержал и признался, куда идет, и кто его послал. И сказал насчет шарика из воска. Тангутские следователи сразу же догадались, что внутри воска должен быть документ, Дав бандиту слабительное, добыли этот документ, и следом казнили арестованного. Найденная бумажка оказалась секретной директивой китайского императора группе виднейших тангутских полководцев – им приказывалось убить своего короля и распустить армию. Тангутский король, признав директиву подлинным документом, немедленно арестовал полководцев. Пытки сделали свое дело – арестованные наговорили на себя, заявили, что они действительно связаны с китайцами и готовят дворцовый переворот. Король казнил полководцев и решил проверить всех остальных военачальников и сановников, нет ли среди них измены. Начались массовые аресты и казни. Они в значительной степени ослабили тангутскую армию. Тангутам, занятым самоистреблением, было не до Китая. Так китайцы надолго избавились от тангутской угрозы».
Другой вариант от офицера секретной службы Монтегю: подбросить немцам труп со специально сфабрикованными бумагами. В основе этого плана была агентурная операция, проведенная японским феодалом Мори. Черчилль и начальник штаба одобрили оба плана, первый был назван «планом Бримстон», второй – «операцией Минсмит». С этого момента начиналась работа разведчиков по осуществлению утвержденных планов: поиски агентов в качестве «рябчика», их обработка, засылка и так далее. После из Испании возвращается Эймз, и его с Пимброком вызывает к себе начальство. Полковник Марло дает им новое, а точнее, старое задание, связанное с ухудшением отношений с русскими. 
«Надо воспользоваться этой туристической поездкой и ударить по Мухину. Обыскать его номер самым тщательным образом. Перерыть все. Он должен где-то прятать секретные записи. Надо узнать, что думают русские о встрече глав правительств. Верят ли, что в будущем году мы переправимся через Канал? И какого они мнения о дунайско-балканском плане Черчилля? А по возвращении в Лондон Мухин будет арестован. Разрешение получено.
Пимброк округлил глаза: 
– Разрешили? А если не найдем ничего компроментирующего?... 
– Тогда сделаем так, как велит небо. – Полковник понизил голос. – Подкинем кое-что. Уже приготовили. Найдем это при обыске после ареста и предъявим ему обвинение в шпионаже в пользу немцев». 
И так Марло завершает все им сказанное. «Мухин человек в маске. И эту маску надо сорвать с него. Мое чутье никогда не обманывает меня. – Он похлопал Пимброка по плечу. – А ваша щепетильность и то, что вы ее не прячете, мне нравится. Мы, занимающиеся этой работой, должны быть очень порядочными людьми. Мы ведь вроде хирургов, которым приходится рыться в гнойных человеческих внутренностях, но у которых руки должны быть совершенно чистые».
Соответственно после отъезда Мухина Пимброк и Эймз проникают в его номер. Ищут бумаги, записи, везде, где можно и нельзя, прощупывают постель, поднимают подушку, и вдруг оттуда, к ужасу, – вот почему у него была флейта для заклинания змей! – раскручиваясь и поднимая голову, на них набрасывается кобра. Оба, с криками, потеряв всякий контроль над собой, спотыкаясь, падая, разбивая по ходу лампу, выбегают из номера. И после, уже у Марло, ни под какой угрозой смерти, не желают вернуться в номер Мухина, чтобы закончить работу. В конце концов, полковник посылает другого сотрудника, а от услуг Пимброка и Эймза отказывается. 
Затем эпилог. Москва. Уже мирные 60-е годы. Аэропорт. Мухин в ожидании задерживающегося рейса идет в буфет и там, к своему удивлению, сталкивается ни с кем иным, как с Пимброком, ставшим международно известным детективным писателем. После горячих приветствий и обмена комплиментами, оба вспоминают славное прошлое. И Пимброк задает Мухину вопрос, который так долго его мучил. Был ли он агентом КГБ или нет? В ответ Мухин смеется. Вы зря потратили на меня столько времени! Я был, кем был и есть, – корреспондентом ТАСС. Пимброк разочарован, и даже немного расстроен. Первое обнаружение тщеты их шпионских усилий. Затем разговор переходит на личное. Мухин справляется о красавице Лилиан, которая ему так нравилась, и узнает, что она стала женой и матерью двух детей. «Да, сын похож на нее, а девочка… на меня». Англичанин улыбается. Трогательная пауза. Затем снова о деле. Пимброк собирается писать роман о планах «Минсмит» и «Бримстон», благодаря которым «нам удалось обмануть Гитлера и вышибить Италию из войны». На что Мухин так же спокойно и рассудительно говорит, что Гитлер не смог послать подразделения в Сицилию только потому, что как раз в это время началось наступление русских войск в районе Орла, которое сковало все резервы немцев. Пимброк еще более разочарован. Второе доказательство шпионского безумия. Неожиданно он предлагает Мухину написать книгу о том, как было на самом деле во время войны, ведь роль советских войск старательно замалчивается Западом. Мы боролись с вами против коричневой чумы, говорит он, а сейчас Эймзами, (который остался служить в разведке) и им подобными взят курс на новую войну. «Вы сказали, что помните, как танцевали с Лилиан. Зимой сорок четвертого года в Лондоне недалеко от ее дома упал «фау-2»… и она потеряла ногу. Ей сделали протез, но она больше не танцует… Надо сделать так, чтобы никогда больше не было никаких «фау». Покончить раз навсегда с войнами. Выпьем за наших детей… Он провел рукой по глазам. Мухин взял в буфете две рюмки коньяку, поставил их на столик. Они чокнулись». Душещипательный момент, самый живой в этой шпионской повести, где все, словно дурные роботы, только и делают, что друг друга обыскивают и подозревают. В конце концов, объявляют рейсы, наступает момент расставания, Пимброк напоследок спрашивает о кобре под подушкой. Мухин с улыбкой отвечает, что ему надоели тогда все их обыски, о которых он прекрасно знал, и он подложил под подушку резиновую змею с пружиной. А то, что вам показалось, что она шипела, раскачивала головой, так это, как говорится, у страха глаза велики. Последнее шпионское разочарование. Мухин обещает написать об этом повесть, и с тем, крепко пожав друг другу руки, они расстаются.

Продолжение следует…