• Общество
• 01 Июля, 2025

КАК СКЛАДЫВАЛСЯ ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ ИСЛАМ, ИЛИ СЛЕДСТВИЕ ГОНЕНИЙ НА МУЛЛ

 (Северный Казахстан, 1940–1970 годы)

Гюльнар МУКАНОВА, 
кандидат исторических наук, 
ведущий научный сотрудник 
Института истории и этнологии 
имени Ч. Ч. Валиханова
 

Аннотация. Изучение так называемого параллельного ислама советского периода представляет несомненный научный и познавательный интерес. Актуальность переосмысления опыта казахстанцев, сохранивших основы веры, когда были закрыты мечети и медресе, а большинство представителей духовенства стали жертвами репрессий, через призму антропологического и междисциплинарного подходов, не должна вызывать сомнений. Это важно в гносеологическом плане: во-первых, как с точки зрения развития и поддержания веры в учение Пророка в условиях негативной внешней среды; во-вторых, в плане фиксации конкретных духовных практик жителей «глубинки», казахских аулов. Протяженные расстояния от аулов до областных центров в республике представляли фактор определенного дистанцирования рядовых граждан от административных советских и партийных органов, силовых структур. Хронологические рамки исследования диктуются военным и послевоенным десятилетиями, или 1940–1970 годами, включая период хрущевской «оттепели». Именно тогда и наиболее ощущались последствия репрессий в сфере религии, и часть казахского населения проявила небывалую стойкость в вопросах веры. В этом плане плодотворными представляются: компаративный метод, метод интервьюирования, принцип историзма, верификации устных и письменных источников, метод погружения. Особенностью сбора материалов по теме можно считать сдержанность казахских аксакалов: люди старшего возраста предпочитали не комментировать увиденное и отвечать на вопросы без обобщений. Точечные опросы вкупе позволили реконструировать общую социальную атмосферу в аулах региона. Вопрос до настоящего времени не изучен в достаточной мере и впервые представлен на суд общественности как эхо «Малого Октября», прошедшего по казахской земле беспощадным, разрушающим не только земные тела, но и души, цунами. 

Введение
В первые годы после установления советской власти большевики проявили относительную терпимость к вероисповеданию, исламу и мусульманскому духовенству, в частности. Причинами такой «методики» были прожекты о мировой революции и объективная необходимость в поддержке со стороны местного сообщества. Советским государством решалась задача привлечения на свою сторону многомиллионного мусульманского населения. Соответственно, были предприняты шаги по созданию особой структуры для координации этой работы. 17(30) ноября 1917 г. был учрежден Комиссариат по делам мусульман, в июне 1918 г. – созданы мусульманские комиссариаты в центральных губерниях и в Средней Азии. При высших органах власти было создано несколько комиссий по решению религиозных проблем. 
Летом 1922 г. Секретариат ЦК РКП(б) принял решение о создании нового органа по решению религиозных вопросов – Комиссии по проведению отделения церкви от государства (КОМОТЦЕРГОР), другое сокращенное название – Антирелигиозная комиссия (АРК). Утверждение АРК состоялось через Постановление Политбюро ЦК РКП(б) от 19 октября 1922 г. То была единственная комиссия, непосредственно подчинявшаяся Политбюро, но структурно АРК входила в агитационно-пропагандистский отдел (АПО) ЦК РКП(б). За основу советской пропаганды бралась фраза из классика марксизма, обнаруженная во введении к работе «К критике гегелевской философии права», написанной в 1843 году. Карл Маркс писал: «Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия – это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она – дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа» (Маркс, 1955: 220).
Атеизм страны Советов, насаждавшийся путем огульного высмеивания духовенства, вогнавший в панический страх верующих самых разных вероисповеданий, отбиравший здания – выстроенных на народные средства  мечетей и медресе, храмов и костелов, соборов и церквей, – преподносился как благо, как победа над «классовым врагом». Семьи имамов, мулл, азаншы, хазретов, мухтасибов, попов, священников подвергались унижениям, лишению избирательных прав, их детей выгоняли из учебных заведений. Сообщество по велению правящей партии, должно было считать их изгоями, участвовать в негласном бойкоте, тем самым подчинить свою волю новым идолам в лице Центрального комитета ВКП(б)...

Материалы и методы

В качестве источниковой базы исследования были использованы: материалы зарубежных архивов – ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации), ­РГАНИ (Российский государственный архив новейшей истории), РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории) – все в Москве. Периодической советской печати досталась доля пропагандистов атеизма, и редакторы, сотрудники редакций не всегда разделяли официальную линию. Материалы СМИ 1940–1970 годов – образчик исторической эволюции антирелигиозной агитации, в которой использовались такие формы, как графика (карикатуры), малые формы (зарисовки, сводки) и более масштабные (очерки, статьи). Нарративы (Шамсутдинов, 2013), мемуары (Мұқанов, 2006 и 2019) потомков аульных мулл представляют весьма интересный и ценный материал – взгляд непосредственных членов семей служителей ислама. 
Полевые материалы автора (ПМА), собранные в Северо-Казахстанской, Акмолинской, Карагандинской областях, а также в городах Алматы, Астане и Петропавловске с 2002 по 2025 годы, представляют собой диктофонные записи, материалы опросов, бесед с интервьюерами разных лет – уроженцами северных регионов Казахстана. Были также изучены материалы семейных и частных архивов (фотографии аульных мулл, паспорта и др.)
При изучении темы были применены методы социально-культурной антропологии, традиционные методы диалектики и логики, анализа и синтеза, компаративный, принципы историзма, верификации источников, методы интервью, выборки. 

Обсуждение

Историография темы атеизма в СССР настолько обширна, что сложно было бы ее охватить в рамках одной статьи. Достаточно для этого обратиться к справочным и энциклопедическим изданиям, в которых в советский период даны были справки о книгах, брошюрах с указанием авторов – начиная с К. Маркса и В. Ленина, И. Сталина, которые не раз посвящали теме религии свои размышления. 
К делу разъяснения политики атеизма в СССР были подключены ведущие издательства, научно-исследовательские институты, высшие и средние учебные заведения, просветительские учреждения, политотделы по всей вертикали власти, в том числе в армии и на флоте. Поэтому, на наш взгляд, нет необходимости перечисления всех научно-популярных и, по сути, псевдонаучных публикаций, увидевших свет в советский период. 
Обратим внимание на то, что такого же принципа придерживаются ученые РФ, защищавшие диссертации в независимый период. В их освещении акцент делается на факты преследования мусульманской религии, верующих и духовенства среди татар и башкир, например (Ахмадуллин, 2002). В эту работу включились и казахстанские исследователи (Шаповал, 2022; Айталы, 2020). По теме духовной практики уйгур в советское время встречаются очерки журналиста, писателя И. Иминова (Иминов, 2023). Однако в отдельных проектных исследованиях имеются ограничения по географии и хронологии исследований, что помешало выработке окончательного суждения о всеохватывающей практике преследования духовенства и верующих в Казахской ­республике. 
Следует констатировать и тот факт, что преобладающее число публикаций независимого периода посвящено христианской религии и ее адептам, что не решает проблемы полного освещения темы повседневной жизни казахского аула. Ведь традиционно, до революции 1917 года, в казахских аулах местный мулла был уважаемым человеком, и если имелась мечеть, то в ней обсуждались актуальные вопросы бытия. Эти атрибуты аульной жизни советская власть изымала яростно, хладнокровно, бесчеловечно. Об этом писали и западные исследователи – их монографии стали переводиться на русский язык в канун распада СССР ­(Беннигсен, 1983). Несмотря на массированную пропаганду атеизма, большевикам искоренить тягу коренного населения к сакральному, в торжество высшей справедливости, не удалось. Частично об этом удается восстановить сведения через воспоминания потомков мулл, исполнявших свои обязанности в послевоенный период – в частности, в Петропавловске и успевавших обслуживать умму по ряду северных областей республики (Шамсутдинов, 2013). Духовную практику мусульман на территории бывшего Союза берут за основу изучения профессоры А. К. Муминов (2015), независимый западный эксперт Франк Аллен (2022) и др.

Результаты

Тенденции лояльного отношения к верующим в годы Гражданской войны в крае проявляются в публикациях «комиссаров». Так, в статье Дмитрия Фурманова в семиреченской газете «Правда» в мае 1920 года говорилось: «В борьбе со своими врагами, насильниками и богатеями, Советская власть одинаково беспощадна как к европейцам, так и мусульманам. Но мусульманству, все еще полному недоверия, часто борьба против остальных врагов Советской власти, кажется походом против целой нации. Но стоит только вспомнить, как беспощадна была Советская власть центральной России к своим внутренним врагам и русской буржуазии, то тогда совершенно ясным станет, что у нее не может быть никакого национального пристрастия, что она одинаково жестоко борется со всеми врагами, из какой бы среды и нации они не исходили. Трудящиеся массы Востока найдут свое скорейшее освобождение не в национальной замкнутости, а в теснейшем общении с трудовыми массами Западной Европы» (Фурманов, 1920: 1–2). 
Однако ранний советский «метод» практиковался недолго. Спустя несколько лет по всему Союзу стали категорически закрываться духовные храмы – церкви, синагоги, мечети, костелы, а также учебные заведения при них (приходские школы, медресе). Начались преследования не только попов и имамов, но и рядовых верующих. Соответственно, специальные мусульманские учебные заведения, на протяжении многих десятилетий готовившие имамов (в Бухаре и др.), были вынуждены прекратить свою деятельность. Последовавшая затем реформа национальных алфавитов народов Средней Азии, Кавказа, Казахстана, когда арабская вязь была заменена латиницей, а затем кириллицей, также сыграла роль в уменьшении численности уммы. Все приведенные «кампании» были нацелены в определенной мере на уничтожение ростков веры и дискредитацию духовенства. 
В отдаленных аулах между тем жизнь шла своим чередом. Жители аулов степных областей после окончания изнурительной Гражданской войны и массового голода 1922–1923 годов, пережили такие «кампании» в рамках «Малого Октября», как: передел сенокосных и пастбищных угодий 1926–1927 гг., когда земли так называемых «баев» были практически национализированы и поделены по принципу уравнительного пользования между «батраками». «Баи» были лишены избирательных прав, причем в списки «лишенцев» по ошибке (или по оговору) попадали и «середняки». Затем последовала «кампания» конфискации имущества «баев» и их высылка вместе с семьями в отдаленные районы республики. Во всех перечисленных «кампаниях», проводившихся грубо, с применением насилия и организацией «бойкота» классовым врагам, происходило попрание чувств верующих, включая мусульман. Все эти идеологические акции вызывали внутреннее сопротивление населения, на глазах которого рушились: традиция элементарного уважения к старшим (тәртіп, ақсақалдарды құрметтеу), почитание глав мусульманских общин (жамағат), правила организации традиционного коллективного хозяйства. 
О религии в жизни аульчан краевед-историк Кайролла Муканович Муканов, собравший воспоминания старожилов и описавший свое детство и юность в автобиографическом издании «Ынтымақ ауылы», сообщал: «… Біздің ауылда мешіт болған жоқ. Қызылағаштағы Жұсып қажының мешіті мен медресесін кеңес үкіметі 20-жылдардың аяғында бұзды. Ауылдағы бұрын ескіше оқып аят білетіндер жұрт көзінше аят оқуға да қорықты. Мысалы ғұлама молда Жарылғап Егізбаев молдалығын жасырып, колхоздың шебер ұстасы болып жанын сақтады. Тек соғыстан кейін, әсіресе Сталин өлгеннен кейін ғана жұрт еркін дуға оқыта бастады. Ауылда Жарылғаптан басқа дінге бейім мыналар еді: Сыздықов Оспан, Көшенов Сыйбанке, Әжбенов Әубәкір, Әжбенов Қажыкен, Қойманов Билал, Сыздықов Мұқан. Олар болмаса қайтыс болған кісіні арулап, жаназасын оқып ол дүниеге шығарып салу да қиын болар еді» (Мұқанов, 2006: 94). 
Постановлением ЦИК СССР от 7 мая 1934 года Постоянная центральная комиссия по вопросам культов при Президиуме ВЦИК РСФСР была упразднена. При Президиуме ЦИК СССР была создана Постоянная комиссия по рассмотрению культовых вопросов. В ее состав вошли представители союзных республик, Верховного Суда и Прокуратуры СССР, НКВД, ВЦСПС, ЦК, Института философии Коммунистической академии, Центрального совета Союза воинствующих безбожников. К 16 июля 1934 г. комиссия разработала и представила на утверждение в ЦИК СССР проект Положения о союзной, республиканских и местных комиссиях по вопросам культов. 13 августа 1934 г. Секретариат ЦИК СССР этот проект утвердил.
Постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 16 апреля 1938 г. о реорганизации аппарата Президиума ЦИК СССР Постоянную комиссию по рассмотрению культовых вопросов упразднили, так как, по мнению властей, близился час полной ликвидации религии в СССР. Поэтому в СССР до октября 1943 г. религиозной проблематикой занимался только специальный Церковный отдел органов госбезопасности, созданный еще по решению Ф. Э. Дзержинского в декабре 1921 г. Этот отдел проводил работу и с мусульманскими организациями. В итоге к началу Великой Отечественной ­войны в СССР осталось только одно духовное управление мусульман – Центральное духовное управление мусульман (ЦДУМ, г. Уфа).
В ходе войны руководство СССР было принято решение создать еще и Духовное управление мусульман Средней Азии и Казахстана (САДУМ, г. Ташкент). Президиум Верховного Совета СССР 31 июля 1943 г. принял Постановление, санкционировавшее проведение Съезда мусульман региона, и 17-20 октября в Ташкенте состоялся этот форум, избравший руководителей САДУМ. 
Между тем в казахских аулах по-прежнему хранили веру, невзирая на политические решения советско-партийного кворума. Традиции веры под давлением внешних негативных факторов трансформировались, переходя в домашний ислам, скрытый или параллельный ислам – когда верующие собирались в доме одного из единомышленников и коллективно читали намаз, либо – по отдельности, индивидуально, каждый у себя дома. Священная книга ­Коран хранилась у самого уважаемого последователя ислама. Тасбих, четки изготавливались из подручных материалов, если невозможно было их достать или приобрести. 
Власть принимала надзорные меры: фиксировала персоналии и спускала «сверху» директивы, как бороться с религией. 8 сентября 1949 года была составлена докладная записка инструктора Отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) О. Я. Гончарок на имя секретаря ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкова – «О влиянии традиций и ислама в КазССР». В ней говорится о «бродячих муллах»: «В настоящее время имеется свыше 500 бродячих, не зарегистрированных официально мулл, а зарегистрированных мечетей имеется 22. Против деятельности бродячих мулл никаких мер не принимается, они не облагаются налогом и беспрепятственно проводят религиозные службы по всей республике. Из религиозных обрядов клеймо правоверия – «суннет» (обрезание) – исполняется почти всеми, в том числе и в семьях коммунистов» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 258. Л. 77).
По Кокчетавской области (ныне входит в состав Северо-Казахстанской) к началу 1950 года были зафиксированы случаи самостоятельного решения верующими-мусульманами вопроса о выборе аульных мулл и приобретении для них жилья. Эти действия вызвали возмущение уполномоченного Совета по делам религиозных культов по КазССР Н. Сабитова, который в письме на имя уполномоченного по Кокчетавской области Б. Халикова от 20 февраля 1950 года писал: «Незарегистрированные группы городов и аулов (г. Щучинск, село Казгородок, колхоз «Киндак-карагай» и др.) покупают дома под мечеть, избирают исполнительные органы, назначают мулл и т. д. Кроме того, группы собираются в дни «Ураза-байрам» и «Курбан-байрам» и проводят молитвенные собрания. Непонятно! Кто дал им право на это?» (ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп 4. Д. 394. Л. 40-41). Чиновник из Алма-Аты Сабитов выносил вердикт: «В таком положении дело оставить никак нельзя. Отныне все незарегистрированные группы должны быть распущены, деятельность незарегистрированных мулл должна быть прекращена» (ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 3. Д. 394. Л. 42). Досталось по Кокчетавской области и руководству аулсовета: в письме содержится такой абзац: «Нам известно, отдельные местные органы власти не понимая того, что в Советском Союзе церковь отделена от государства, школа от церкви, вмешиваются во внутренние дела верующих и их служителей. Имеется в виду обсуждение на сессии Камсактинского аулсовета (Айыртауский район) деятельности незарегистрированного муллы Шайлана Дуйсенбаева, где было вынесено решение об освобождении его от должности муллы за то, что он плохо работал. Случай возмутительный! …Хотя дело было в 1948 году, оно уже устарело, но сам факт очень характерный, с точки зрения изучения отношений местных работников и религии» (ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 3. Д. 394. Л. 42). 
Вышеприведенный документ содержит упоминание о бродячих муллах и довольно лояльном отношении к их деятельности со стороны жителей аулов. Заинтересованность населения в том, чтобы муллы остались и выполняли свои обязанности, просматривается в пожеланиях приобрести для них стационарные здания для богослужений. Иными словами, существовала заинтересованность аульчан Кокчетавской области в том, чтобы их духовные потребности были возложены на мулл; жители были готовы приобрести помещения для оборудования мечетей, и аулсоветы этому не препятствовали. 
Любопытный факт: аульные жители – казахи лояльно принимали депортированных ингушей, чеченцев, курдов и представителей других мусульманских народов, исповедовавших аналогичные заповеди Пророка. Прибывшие спецпереселенцы тайно везли с собой Коран, четки, молитвенные коврики. То есть домашний, скрытый, тайный ислам в аулах в какой-то мере даже окреп – вследствие номинального увеличения численности уммы за счет депортированных. Эта тенденция имела место по всей республике, однако до сих пор статистических сведений о численности казахстанской уммы в предвоенный период учеными в научный оборот не вводилось, насколько нам известно. Тема в советский период была запрещенной, большинство же теологов и ученых стали жертвами репрессий, а их наработки и труды – утеряны.
Совместные молебны казахов с депортированными были исключены, так как за прибывшими переселенцами осуществлялся надзор. Другой причиной были некоторые отличия в практике веры между казахским и другими народами. Не зафиксированы также случаи, когда бы казах исполнил поминальный обряд над покойным этническим чеченцем или ингушом, и/или наоборот. Каждая отдельная умма свято соблюдала традиционные для данной этнической группы, обычаи. К примеру, этнические татары в Мамлютском районе СКО предпочитали назначение мулл из числа татар, а не казахов. Как сказано в донесении уполномоченного Совета по делам религиозных культов при Совмине СССР по Северо-Казахстанской области КазССР В. П. Ляпунова от 17 января 1950 года в Совет по делам религиозных культов при Совмине СССР, в случае смерти мусульманина в районе над ним совершался обряд «жаназа» (ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 3. Д. 400. Л. 119–120).
Характерно, что в военный и послевоенный период в северных областях республики сложилась категория так называемых «бродячих мулл» – когда знающие обряды лица, проживая, например, в городе, в выходные дни приглашались в аулы для исполнения обрядов поминок, обрезания, наречения имен и др. «Бродячие» муллы – следствие политики борьбы с религией, закрытия и разрушения мечетей и медресе. При отсутствии стационарных зданий мусульманам было негде разместить мулл и не к кому обратиться за советом. Независимый эксперт А. Беннигсен в своей знаменитой книге так отзывался о статусе «бродячих мулл» в СССР, точнее, об отсутствии у них статуса: «Незарегистрированные муллы, не подпадающие под контроль Духовных управлений, считаются «тунеядцами» и преследуются как таковые» (Беннигсен, 1983: 58). 
Аульчане, таким образом, обслуживались приходящими муллами – из города или соседних аулов, согласно своим запросам. В секретных донесениях с мест приводились имена и фамилии «бродячих мулл», например, по Карагандинской области такую миссию взяли на себя Мухамедкали Мусин и Габдылкалык Нурмуханбетов. Первого из них в народе знали как «бала-қажы» – подобное прозвище закрепилось за ним потому, что Мухамедкали с отцом до революции (примерно в 1904 году) совершил хадж в Мекку, не будучи совершеннолетним. На момент составления донесения в 1953 году обоим «бродячим муллам» было порядка шестидесяти шести лет. То есть, духовное образование оба они скорее всего получили до 1917 года, на базе чего население доверяло им исполнять духовную практику.
ДОК 1.
Секретно. 
Гор. Караганда «7». IV. 1953 г. 
Уполномоченному 
Совета по делам религиозных культов 
при Совете Министров КазССР 
Тов. Джумашеву
Копия: 
Председателю Совета по делам ­религиозных культов 
при Совете Министров СССР
Тов. Полянскому 
Информационный отчет 
за I квартал 1953 года.

…В зарегистрированной общине мусульман Кировского горрайона (мечеть № 1) по сравнению с прошлыми годами число верующих и посещаемость намазов значительно увеличились. Такой рост посещаемости мечети верующими стал после того, как Нурмуханбетов Габдылкалык (Таутан-мулла) стал руководителем этой религиозной общины мусульман, т. е. имамом, последний имеет значительное влияние среди верующих…
2. Мечеть Сталинского горрайона.
Имам мечети – Мусин Мухамедкалы (Бала-ходжи), родился в 1887 году, Аксаринской волости Каркаралинского уезда, казах, среднее духовное образование получил в гор. Каркаралинске, в 17-летнем возрасте вместе со своим отцом-имамом аульной мечети ездил в Мекку на паломничество (хаджы). С 1926 по 1932 год состоял имамом мечети аула «Аксары», после закрытия мечети переехал в гор. Караганду (1934 г.).
С 1934 года по 1946 год, проживая в гор. Караганде, действовал как «бродячий» мулла, в промежутках своей деятельности работал в разных организациях сторожем.
После первого курултая духовенства Средней Азии и Казахстана в гор. Ташкенте в 1943 году Мусин вторично ездил в Мекку.
С 1946 года по настоящее время Мусин состоит имамом мечети Сталинского горрайона гор. Караганды.
3. Мечеть Кировского горрайона.
Имам мечети – Нурмуханбетов ­Габдылкалык (Таутан-мулла), родился в 1887 году в ауле № 7 Карагандийской волости, ныне Тельманского района ­Карагандийской области. Среднее духовное образование Нурмуханбетов получил в гор. Акмолинске у Абдуллы-хазрета. По 1932 г. Нурмуханбетов проживал в ауле № 7. В 1932 году переехал в г. Караганду и по 1934 г. работал на разных работах чернорабочим, а с 1934 года по 1946 г. работал в литейном цехе на Государственном машиностроительном заводе им. Пархоменко. Одновременно с 1943 г. по 1946 г. состоял имамом мечети Сталинского горрайона. С 1946 года по 1952 год нигде не работал, проживал в гор. Караганде как «бродячий» мулла.
В августе месяце 1952 г. Нурмуханбетов вновь состоит имамом мечети Кировского горрайона гор. Караганды.
Уполномоченный Совета 
по делам религиозных культов 
по Карагандинской области С. Адиков.
 (ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 3. Д. 387a. 
Л. 24-25, 28-29).
Если верить свидетельствам уроженки Тимирязевского района Р. Баймуратовой (1960 г. р.), бродячих мулл в ауле Ынтымак и близлежащих аулах Жаркын, Жалтыр и других местные казахи называли «қожа». Возможно, это название закрепилось за ними потому, что их приглашали с конкретной миссией – а именно, как обладавших навыками производства небольшого хирургического вмешательства «сүндет» (обрезание) для мальчиков-подростков. «Сүндетке отырғызу» в 1960–1970-е годы осуществлялось кустарным способом. В госучреждениях здравоохранения такие операции запрещалось производить; однако нередко «сүндет» в сельской местности и поселках городского типа (пгт Сергеевка, бывшего Сергеевсекого района СКО) тайно проводили дипломированные врачи-хирурги за определенную плату, которую вносили родители подростка. 
Советская атеистическая пропаганда настолько коверкала традиционные верования, что, если в семье члена партии, руководителя областного или районного уровня проходил обряд обрезания для сыновей, это становилось поводом для шельмования отца. Фамилию такого приверженца традиций склоняли в газетах, «прорабатывали» на собраниях и могли даже исключить из партии:
«Отправление религиозных обрядов похорон, поминок по умершему, наречение имени новорожденному, бракосочетание, а также обрезание, мусульмане проводят у себя на дому. Эти обряды во многих случаях соблюдаются даже теми, кто не посещает мечеть, причем, эти обряды, помимо зарегистрированных служителей культа, совершают отдельные верующие, преимущественно преклонного возраста, знакомые с порядком отправления обряда. Количество выявленных Уполномоченными лиц, которые, помимо зарегистрированных служителей культа, систематически по просьбе верующих занимаются совершением у них на дому религиозных обрядов, свидетельствует о том, что мусульманский культ имеет среди населения еще значительное влияние» (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 55. Л. 36-37, 45).
С мест уполномоченные в Казахстане бдительно докладывали в Центр о любых, как им казалось, проявлениях активности мусульман. Такого рода докладные отложились в фондах РГАНИ. Например, в мае 1957 года обращалось внимание Москвы на то, что:
«Значительное отражение на мусульман имеет также каждая поездка их руководителей за границу, где они, как правило, встречаются со своими единоверцами, например, ... участие Зияутдина Бабаханова и имама мечети из Семипалатинска Омарова в работе конференции по ослаблению международной напряженности» (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 55. Л. 49). 
Надзорные органы не преминули указывать и на меры послабления, которые в СССР были допущены после окончания Второй мировой войны, когда мусульманские общины оказали значительные материальные и денежные пожертвования на борьбу с фашизмом – в поддержку Красной армии. Тем не менее, негласное наблюдение за уммой велось неусыпно, что подтверждается письменными докладными: «...На религиозные настроения верующих также оказали влияние и такие факты, как издание в Ташкенте Корана, открытие в Ташкенте духовного училища и т. п.» (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 55. Л. 46–48). Географическая близость Ташкента в данном случае оказывала воздействие на казахское население также.
В секретном донесении уполномоченного по СКО Ляпунова от 8 октября 1953 года приведен интересный факт из жизни советских мусульман: хадж в Мекку представителя КазССР – казия С. Гильманова (Гильмани) был явлением, после многолетнего запрета. Мулла Х. Шамсутдинов был лично знаком с Гильмановым, вел переписку и впоследствии передал ему часть своих рукописей.
Цитата: «Поездка Гильманова в Мекку вызвала значительный интерес в местных религиозных кругах, тем более что Гильманов в письме из Москвы сообщил все этапы проделанного им путешествия. Мулла Шамсутдинов, пользуясь своим отпуском, специально выехал в Алма-Ату для беседы с Гильмановым по поводу посещения им «святых мест». (ГАРФ. Р6991. Оп. 3. Д. 401. Л. 164)
В начале 1960-х годов надзор со стороны советско-партийных органов осуществлялся и за контентом СМИ. Любая публикация по теме религии сразу же бралась на заметку. К примеру, 27 марта 1961 года на заседании Бюро ЦК КП Казахстана разбирался вопрос «О работе Союза писателей Казахстана» (протокол № 46). В протоколе этого заседания читаем:
«П. 47. О неудовлетворительной работе печатных органов Союза писателей Казахстана. 
…Газета «Қазақ әдебиеті» (бывший редактор т. Сатыбалдиев) опубликовала идейно невыдержанные материалы, уводящие читателей к далекому прошлому. Под видом дискуссии газета поместила статьи, восхваляющие произведения религиозно-мистических поэтов прошлого. Дискуссия, разгоревшаяся на страницах газеты, была надуманной, научно необоснованной. Журналы «Жұлдыз» и «Простор» также неудовлетворительно справляются с поставленными перед ними задачами и допускают серьезные ошибки и промахи… Оба журнала из года в год продолжают ориентировать своих читателей в основном на историческую тематику. Многие критические статьи в большинстве своем также посвящены произведениям прошлого» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 91. Д. 241. Л. 234-236). То есть, практиковалась цензура – ее не избежали и центральные газеты; об остальных, региональных СМИ, и говорить не ­приходится.
Система советской власти отличалась опорой на низменные качества: доносы на коллег, предательство близких, отречение от своих предков и прочее. Для «изобличения» бродячих мулл использовались также рядовые коммунисты либо жители, от имени которых «сигналы» поступали в редакции республиканских газет, а затем брались на учет в комитетах партии на местах. Система доносов под видом «информаций» от так называемых неравнодушных граждан в СССР была четко отработана. Так, в газете «Социалистік Қазақстан» от 9 июня 1963 года вышла статья под названием «Почему бродячие муллы активизировали свою деятельность?» за подписями Рындина, Токмадиев, Абжанов, Карпенко (Социалистік Қазақстан. 1963. 9 июня). Статья разбиралась на заседании Бюро обкома КП Казахстана и была признана правильным сигналом о «запущенности антирелигиозной работы в парторганизации совхоза «Казахстан» Аягузского производственного управления». В Протоколе № 74 заседания Бюро Семипалатинского обкома КП Казахстана «Об антирелигиозной борьбе» записано:
«...Проверкой установлено, что на участке «Шолпан» этого совхоза за последнее время бродячие муллы активизировали свою деятельность, соблюдают религиозные «праздники», как ораза-айт, курбан-айт, похороны умерших по диким законам шариата, сопровождая их читкой Корана и жаназы, сбором «дани» от родственников покойных. Причем в эти религиозные сборы муллы втягивают отсталую часть населения аула.
Секретарь первичной партийной организации Тохмадиев Ш. и его заместитель Абжанов М. и другие коммунисты наступательной борьбы против деятельности мулл не ведут, они находятся в роли пассивного созерцателя. Хуже того, секретарь партийной организации Тохмадиев, присутствуя при чтении корана муллой Бейсекеновым, не принял мер к предотвращению религиозного обряда, по этому вопросу дал редакции неправильную информацию, что совершенно недопустимо для коммуниста, тем более для секретаря партийной организации и председателя сельского Совета.
Бюро обкома КП Казахстана считает, что такой дикий разгул бродячих мулл в ауле «Шолпан» стал возможным вследствие запущенности идеологической работы, отсутствия борьбы с религиозными пережитками в сознании людей и притупления политической бдительности со стороны коммунистов отделения и лично секретаря парторганизации Тохмадиева, а также слабого руководства научно-атеистической пропагандой со стороны Аягузского сельского производственного парткома» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 93. Д. 548. Л. 99–100).
Преследования за обычаи стали настолько болезненной темой в СССР, что даже мастера кинематографии не могли обойти этот момент. Не случайно в фильме Л. Гайдая «Кавказская пленница» (вышел в прокат в 1966 г.) персонаж Юрия Никулина произносит фразу о том, что «в соседнем районе жених украл невесту – члена партии». 
За рубежами СССР достаточно ясно представляли положение советских мусульман. Одним из первых научных изданий иностранного автора, которое было переведено на русский язык в начале перестройки, была монография Беннигсена. Эта публикация обобщала известные сведения о российских мусульманах и реформах советского этапа в структуре духовного управления. В частности, в ней говорилось:
«Эти ведомства (ДУМК) – единственные признанные (руководством СССР) му­сульманские учреждения. Вся религиозная, общественная и частная жизнь должна проходить под их контролем. Вся же рели­гиозная жизнь, выходящая за их рамки, считается нелегальной и преследуется законом. Все действующие мечети и два един­ственных духовно-учебных учреждения также поставлены под их контроль. Разрешаемые публикации религиозного характера издаются ими. Наконец, только служители культа (имам-хатибы мечетей и их помощники), назначенные и оплачиваемые Духов­ным управлением, имеют право совершать богослужение. Предполагается, что их общее число, зарегистрированное в 1982 году, не превышает 1500-2000. Только сановники мусульманских духовных управлений, а также зарегистрированное духовенство могут представлять советский Ислам в мусульманских странах за рубежом» (Беннигсен, 1983: 57–58).
На общем фоне пренебрежительного отношения к религии в Союзе, «унификация» образа строителя коммунизма в СССР и тенденция к «слиянию наций» не могла истребить те глубокие корни и духовные начала, которые передавались из поколения в поколение. Это становится очевидным при знакомстве с биографиями и деятельностью конкретных мулл, имамов. В этом смысле были применены методы социально-культурной антропологии при изучении биографий отдельных представителей казахской уммы, живших в аулах. Они сумели сохранить веру в себе и, более того, поддерживать ее в окружающих. Рискуя своей свободой (могла и арестовать), семьей, здоровьем, если не карьерой (в те годы карьерный рост и не предполагался), казахские муллы на местах, в глубинке, исполняли заветы шариата и повседневные обязанности. Получившие определенные знания от старшего поколения мулл и ишанов, читавшие Коран и знавшие обряды имянаречения, бракосочетания, омовения, захоронения покойных – такие люди были востребованы в обществе. Чаще всего они проживали в аулах, разделяя все хозяйственные заботы с сородичами. Их уважали земляки, брали с них пример благочестивой жизни. 
Об одном из выходцев из Среднего жуза, рода ашамайлы-керей, взявшем на себя в некотором роде обязанности бродячего муллы, был Мұхамеджан (Мұқан) Сыздықұлы, по паспорту Сыздыков Мукан, о нем сохранились воспоминания аульчан. В детстве смышленого Мукана за его любовь к чтению, усердие в изучении арабского языка и знание Корана, близкие родственники любили и уважали. Его женгей Шамкен, жена отцовского брата Тлеуберди, дала ему ласковое прозвище «Молдажан». Мукана уважали за рассудительность, справедливость, он быстро схватывал новые знания. «... Сыздықтың Ахметжаннан кейін екінші баласы Мұхаметжан (жасынан Мұқан атанып кеткен) 1900 жылы туған, жасында молладан оқып, араб әліпбиімен хат таныған, Құранды, басқа да араб әріпімен жазылған кітаптарды еркін оқи беретін, араб әрпімен жазуды да білетін. Колхоз кезінде сауатсыздар курсында оқып латын әліпбиін де меңгерген. Сыздықтың тірі қалған балаларының үлкені болғандықтан үй-ішінің сыртқы шаруасын басқарған. Кейін колхозда белсенді жұмыс істеген: бригадир, полевод (басқарманың егін шаруашылығы бойынша орынбасары) болған. Мұқан пысық, әдет-ғұрыпты, салт-дәстүрді жақсы білетін, аздап молдалығы да бар шаруақор адам еді» (Мұқанов, 2019: 28). 
Как вспоминает младший сын Сыздыков Габдулкапар по паспорту (родные его называют Қабылқайыр), 1948 г. р., отец в довоенный период, помимо арабской графики, освоил и латинский алфавит, и мог писать отчеты, записки на обоих языках. Часть этих записей хранилась у них дома, однако при переездах и после смерти отца (умер в 1981 году), этих записей не ­сохранилось. 
Сугуров Улан, аксакал из числа уроженцев аула «Ынтымак», вспоминает, что до начала войны Мукан Сыздыков был членом правления колхоза, выполнял ряд ответственных поручений руководства колхоза и райкома партии. Мукан работал в колхозе «13-я годовщина» («Ынтымак») на разных работах и его письменные отчеты могли сохраниться в архивах Октябрьского (ныне Тимирязевского) района по аулу «13-я годовщина». Сыздыков Мукан скончался осенью 1981 года, и аульчане помнят его добрые дела. Сам Мукан просился на фронт, но его, как непризывного по возрасту (41 год), не взяли, а отправили в качестве трудармейца в Петропавловск, на военный завод (в послевоенное время известен как завод ЖБИ –железобетонных изделий). 
К примеру, конюха Байтаса, жившего тоже в Ынтымаке, Мукан ата буквально спас в годы войны: они вдвоем отправились в заводоуправление, где Мукан Сыздыков представил Байтаса как своего брата и хлопотал, чтобы того устроили к нему в помощники, работать на станках, которые к тому времени сам, благодаря смекалистости, освоил. Так постепенно он выучил и Байтаса работать на станках. На секретном заводе они работали всю войну и после нее; им разрешили вернуться в аул лишь в 1947 году (ПМА). 
Когда настало время более свободно практиковать ислам, хотя в ауле Ынтымак мечети уже не было, Мукан Сыздыков регулярно посещал мечеть Петропавловска на улице Кирова (ныне – улица Жамбыла Жабаева), чтобы сдать поступавшие от верующих садака – пожертвования. Он никогда никому не навязывал своих взглядов, понимая, что кому-то религия будет мешать и даже навредить по службе. Ежедневно читая пятикратный намаз, держа пост, в молодости он охотно принимал участие в общих делах аула. Например, когда от райкома поступало задание: чтобы урожай уродился и ветром не сдувало чернозем, зимой надо было от ветра соорудить снежную преграду (аульчане называли это мероприятие по снегозадержанию «ақ қала»), то под руководством Мукана морозным утром на подводах из домов забирали женщин, которые кубами вырезали снег и лед, чтобы было удобнее класть стену. Затем вырезанные кубы вывозили на санях на поля, и таким образом строили снегозаграждения.
Другой случай: во время и после войны в степи появилось много волков (они шли за эвакуированными вглубь страны обозами, скотом с Украины, Белоруссии), и надо было уменьшить количество хищников. Мукан понял угрозу колхозной отаре от серых «санитаров», организовал местных любителей охоты, у кого были ружья. Сам же он не стрелял из ружья, а управлялся соилом (увесистой деревянной палицей с округлым концом). Так и умерили волчьи аппетиты. Для одного охотника, по имени Базарбай, Мукан привез из Пресновки охотничью собаку, по кличке «Ақ қоян». Этот крупный и внешне добродушный пес оправдал свою миссию и задушил двух волков. Ақ қоян, этот пес, долго еще жил в ауле – лет десять. 
Забот в колхозе было много: например, спускали план – заготовить и сдать барсучий жир. Наверное, для госпиталей требовался барсучий жир. Однако в округе аула Ынтымак барсуков отродясь не водилось. Тогда попросили Мукана, чтобы он разъяснил начальству, что в этой местности барсуков нет, а есть сурки (рядом с соседним аулом Ақжан они водились). И Мұқан Сыздықұлы поехал в заготконтору и доказал, что в крае нет барсуков, но можно добывать сурков. Там согласились, и потом добывали этот сурковый жир: ездили за Ақжан сам Мукан и еще один аульчанин некоторое время в сезон отлавливали сурков. Вот так вышли из ситуации. 
Как вспоминает аксакал Ұлан Қаженұлы Сүгіров, в 1950–1960-е годы много заданий спускалось из райкома: отлов куропаток, тетеревов, дичи. Все это Мукан умел организовать, убедить аульчан выполнить план и отчитаться о проделанной работе начальству. Способность находить общий язык с людьми, видеть вдаль, учитывать все детали – такая природная сметка у него была.
Еще одна была, можно сказать, операция государственного значения (так как ее контролировал райком партии) – на Айдабольский спиртзавод под Кокшетау (ныне в Зерендинском районе Акмолинской области) отвезти 25 центнеров пшеницы, что составило 4 подводы, и когда ставился данный вопрос, то ответственным назначили Мукана Сыздыкова. Два таких рейса пришлось осуществить М. Сыздыкову с товарищами в послевоенные годы. Дело это было небезопасное: нужно было по степи преодолеть немалый путь и доставить пшеницу. Поэтому Мукан подготовился: в напарники он попросил принципиального, честного и хозяйственного Рамазанова Абылая. Им дали двух лошадей по кличке: «Сеилхан» и «Кожахмет коныр». На этих лошадях дядя Мукана по отцу, Тлеуберди Найманов, летом возил горючее (аульные остряки его так и называли – «бензовоз»). Зимой же обе лошади были свободны, и их никому не разрешали трогать. И Мукан с Абылаем попросили этих лошадей, и они совершили два рейса в Айдабол. В подручные им дали еще одного подростка.
По просьбе учительницы Сагынай Сугуровой он организовал заготовку дров для отопления школы, бросив клич аульчанам – обеспечить каждой семье школу топливом, чтобы дети не мерзли, собирали сухостой и тальник. Аульчане по его призыву нарубили сухостой и камыш, а затем отвозили его на коровах к зданию школы. Мукан работал объездчиком – защищал колхозные поля от потравы посевов. В те годы трактора работали без света, и поскольку приходилось работать поздно вечером, Мукан решил эту проблему: он на лошади ехал впереди тракторов, взяв в руки фонарь и освещал дорогу. Добывал на охоте тетеревов, куропаток, лис. 
Его коммуникабельность и умение находить общий язык с людьми помогли многим аульчанам. Было время, когда из колхозов не выпускали, транспорта тоже не было, и, если возникала потребность, Мукан Сыздыков помогал решать частные проблемы, подсказывал, к кому обращаться: в райсобес, суд или милицию. Он нередко сам ездил в район, т. к. был знаком с судьей, и тот прислушивался к его просьбам помочь аульчанам.
Улан Сугуров (интервью 2024 г.): «Что характерно: Мукан никогда ни с кем не ругался. Я долго думал и нашел новое слово, которое характеризовало бы Мукана Сыздыкова так, как я понимаю его роль, – «қоғамгер», потому что он всегда заботился о людях, их настроениях и благополучии. Он очень много сделал, чтобы людям жилось хоть немного лучше. Как Сталин Жукова направлял на разные фронты, так и общество всегда возлагало на Мукана ответственность. Наш колхоз был на высоте в отношении транспорта, так как, когда Жусип қажы раскулачивали, около 30 голов скота осталось в колхозе, лошади были. На войну тоже у нас брали лошадей, в 1943 году и другие годы. В колхозе породы скота были отборные, я выше упоминал, они достались колхозу от «раскулаченных» семей. Дояркам давали мясо, ащы кұрт, так поддерживали их семьи. Помню, что 1947 год был тяжелый: неурожай, хлеб – черный, кислый, с овсюгом.
Если пшеница в ауле у кого-либо кончалась, просили у Айбаса Кусаинова – у него одна стена в землянке была двойная, и туда засыпали зерно. К примеру, в довоенном 1939 году урожай выдался хорошим. Так вот, и в годы войны этого зерна хватило надолго: летом его доставали и незаметно сушили, веяли. Так и выжили сами, и делились с бедными. Голод 1933–1934 гг. у нас в колхозе никто не погиб, потому что род Шабан состоял всего лишь из семи дворов – Билял Тыштыкбай, Кусаин Айбас, жили дружно, делились. В 1929 году, когда колхоз собирали, к нам влились еще роды: кошебе, калпак, они до этого жили кучками по 5-10 дворов, им было трудно, и они примкнули к нам.
Помню, как ставился спектакль местными самодеятельными «артистами». Пьесу ставили «Кыз-Жибек», актеры – учительница младших классов Марьям Шагманкызы, еще Ережепа мугалима братишка играл, имя не помню. Моя мама, учительница Сагынай играла, всех видимо она и сагитировала спектакль сыграть. И ­Мукан Сыздыков тоже играл, слова заучивал, было интересно. 
Мукану по работе давали лошадь, и она всегда была ухоженной. Лошадь, на которой он ездил, он сам чистил, кормил, поил и заботливо ухаживал. Любил животных» (ПМА, 2024).
К сожалению, об аульных муллах советского периода сохранилась устная информация, которую надо находить и систематизировать. Муллы в казахских селах в прошлом столетии составляли ядро аулов, своим поведением, знаниями и благочестием подавая пример для подражания молодежи. Если бы не они, то в период освоения «целины» молодежь пристрастилась бы к вредным привычкам в гораздо большей степени; аксакалы негласно соблюдали нормы шариата, их семьи, жены также придерживались традиций.  

Заключение
Малоизвестные страницы истории северного региона республики, в которых как в зеркале отражается история всего казахского общества и государства на конкретном этапе, восстановлены через анализ мемуаров, нарративов и устных сообщений. Анализ устных воспоминаний казахов, в конкретной локации Тимирязевского района Северо-Казахстанской области донесения информаторов по тогдашним Кокчетавской и Карагандинской областям республики показал, что в аулах при советском режиме придерживались традиций, почитали Коран и тех, кто был сведущ в столпах мусульманской веры. Это свидетельствует об их стойкости и предпочтениях здоровых сторон ислама, особенно жителями глубинки. Направляющими в этом процессе самосознания были образованные муллы из числа казахов, обучившиеся у других мулл до 1917 года. Такая практика осуществлялась на фоне уничтожения и национализации зданий мечетей, тотальных репрессий среди духовенства в 1920–1930 годы. 
Как выяснилось, в ходе и после окончания войны 1941–1945 годов среди казахов, в том числе степных областей, возросла потребность в отправлении религиозных обрядов по умершим (фронтовикам в том числе), имянаречении детей, проведении обычая сундет и проч. Население на практике проявляло заботу о восстановлении мечетей, приглашало бродячих мулл, что расходилось с официальными установками ДУМК. 
За деятельностью бродячих мулл формально был установлен надзор в Северо-Казахстанской, Кокчетавской, Павлодарской, Карагандинской и Акмолинской областях, однако уполномоченные в областях не могли физически охватить и отследить все их передвижения. Докладные преимущественно составлялись на основе бесед с самими муллами, которые, в свою очередь, предпочитали умалчивать о большинстве поездок и мероприятий. Хотя докладные с мест фиксировались в папках «...о религиозном движении», ни о каком движении речи быть не могло. То был бытовой ислам, призванный удовлетворить потребности аульных жителей в соблюдении внешней обрядности религии, и в такой форме находившийся под неусыпным надзором и бывший формальным исходным материалом для номинального контроля со стороны советского института уполномоченных. 
Духовные практики мусульманского населения, унаследованные от старшего поколения, не исчезли одномоментно, по воле партии или местного совета депутатов. Несмотря на массированную агитацию и пропаганду, насмешки, лишения более ощутимого свойства, репрессии и высылку, разрушение мечетей и закрытие медресе, – мудрость народа брала верх. Соблюдались тайно заповеди: намаз, закят (благотворительность), пост. Пожалуй, только хадж оставался недоступным для большинства советских верующих. Советская администрация в некоторой мере примирилась с параллельным исламом, поскольку реалии жизни расходились с тезисами атеизма, доказывая их несостоятельность.

ИСТОЧНИКИ
ГАРФ – Государственный Архив Российской Федерации.
РГАНИ – Российский государственный архив новейшей истории.
РГАСПИ – Российский государственный архив социально-политической истории.

ЛИТЕРАТУРА
1. Айталы А. А. Традиционный казахский ислам и советский атеизм. // Социально-гуманитарные знания. 2020. № 5. С. 267–277.
2. Ахмадуллин В. А. Политика советского государства по отношению к мусульманской религии в 1917–1945 гг.: дис. ... канд. ист. наук. М., 2002.
3. Беннигсен А. Мусульмане в СССР. Paris: Ymca-Press, 1983. 90 p.
4. Иминов И. Судьба имама, или история одной мечети // Мысль (Алматы). 2023. № 9.
5. Ислам и Советское государство (1944–1990): сборник документов. Вып. 3. Сост., авт. предисл. и примеч. Д. Ю. Арапов. – М.: Изд. дом Маржани, 2011. 528 с.
6. Маркс К. К критике гегелевской философии права // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. I. М.. 1955. С. 219–368.
7. Мұқанов Қайролла. Ынтымақ ауылы. Петропавл: Полиграфия, 2006. 188 бет.
8. Мұқанов Қайролла. Шабан әулеті. Петропавл; Северный Казахстан, 2019. 176 бет.
9. Муканова Г. К. Симбиоз духовной и светской форм Центрально-Азиатского образования в истории ХХ века // Отан тарихы. 2023. № 26(3). С. 495–510.
10. Муминов А. К. Ханафитский мазхаб в истории Центральной Азии. Алматы: Казак энциклопедиясы, 2015. 400 с.
11. Оразбекова А. 115 лет истории Айдабульского спиртзавода. 02.12.2021. (https://newtimes.kz/eksklyuziv/140878-115-let-istorii-aidabulskogo-spirtzavoda) 
12.  ПМА – Полевые материалы автора: устные воспоминания уроженцев аула Ынтымак Г. Сыздыкова (Астана), У. Сугурова (Петропавловск), Р. Баймуратовой (Алматы).
13.  Фурманов Д. Национальная болезнь // «Правда». Орган политотдела 3-ей стрелковой дивизии. (г. Верный. Семиречье). 1920, 18 мая. С.1–2.
14.  Шамсутдинов М. «Көк мешітті күмбірлеткен имам ед...». Алматы: Нур-Принт, 2013.136 б.
15.  Шаповал Ю. В. Борьба Советской власти с мусульманским духовенством в Северном Казахстане в 20–30-е годы XX века: от статуса «лишенцев» до «участников контрреволюционных организаций» // аль-Фараби. 2022. № 1 (77). С. 153–168. https://doi.org/10.48010/2022.1/1999-5911.12 
16.  Frank Allen J. Kazakh Muslims in the Red Army, 1939–1945 // Brill’s inner Asian library. 2022. vol. 42. Leiden; Boston: Brill, 2022. 216 p.