• Общество
• 02 Мая, 2025

ОТРАЖЕНИЕ СУДЬБЫ МНОГОСТРАДАЛЬНОГО НАРОДА В КАЗАХСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА

Уалихан АБДЫХАНОВ, 
кандидат филологических наук, 
профессор Южно-Казахстанского 
педагогического университета 
им. У. Жанибекова
 

Түйін. Мақалада ХІХ ғасырдың соңы – ХХ ғасырдың басындағы дала халқының күрделі жағдайы қарастырылады. Автор А. Құнанбаев, М. Дулатов, І. Есенберлин, О. Бөкеев, Р. Сейсенбаев сынды қаламгерлер өз шығармаларында қазақ халқының өткені мен бүгінінің дамуында ауытқулар мен анахронизмдердің орын алғанын көрсетеді. Шығармаларда суретшілер халықтың қайта жаңғыруы үшін даму жолдарын ұсынады: ол оның сыртқы әлемнен оқшауланған күйден шығуымен, өткен мен бүгінгінің гуманистік идеяларымен, даланы әлемдік мәдениет пен экономикасына қатыстырумен байланысты.
Кілт сөздер: зиялы қауым, халық, жазушы, кейіпкер, шығармашылық, гуманизм, идея, мінез.

Аннотация. В статье рассматривается драматическое положение степняков в конце ХIX – начале ХХ веков. Исследователь отмечает, что такие писатели, как А. Кунанбаев, М. Дулатов, И. Есенберлин, О. Бокеев, Р. Сейсенбаев, считают, что в развитии прошлого и современности казахского народа имеются аномалии и анахронизмы. В работе раскрываются пути развития, представляемые мастерами художественного слова для возрождения народа, которое они связывают с выходом его из изолированного состояния от внешнего мира, гуманистическими идеями прошлого и настоящего, приобщением степи к мировой культуре, экономике. 
Ключевые слова: интеллигенция, народ, писатель, характер, творчество, гуманизм, идея, персонаж. 

Abstract. The article examines the dramatic situation of the steppe dwellers in the late 19th – early 20th centuries. The researcher notes that such writers as A. Kunanbayev, M. Dulatov, I. Yesenberlin, O. Bokeev, R. Seisenbayev believe that there are anomalies and anachronisms in the development of the past and present of the Kazakh people. The work reveals the paths of development presented by artists for the revival of the people, which they associate with its exit from its isolated state from the outside world, humanistic ideas of the past and present, the introduction of the steppe to world culture and economics.
Keywords: intelligentsia, people, writer, character, creativity, humanism, idea, character.

В ХХ столетии казахские писатели в художественной форме воссоздали жизнь родного народа в прошлом. Исследователи отметили как идейно-­тематическое своеобразие, так и художественные особенности творчества художников. Однако некоторые мастера слова, романтизируя прошлое, не раскрыли характер персонажей во всей полноте, то есть образы представителей недружественной стороны освещались негативно, а своих богатырей – позитивно. Такой процесс создания образа персонажей не может не волновать современного казахского билингвального писателя Роллана Шакеновича Сейсенбаева. 
По мнению Олжаса Омаровича ­Сулейменова [1], часть казахских писателей отступает от принципов реализма. Искажение действительности проявляется в зарисовках идиллических картин жизни прошлого и настоящего родного народа. В своем творчестве Сейсенбаев отходит от романтизации истории родного народа. Анализ произведений писателя показывает: понять современный мир и найти решение самых больных его вопросов вне прозрений, сделанных при критическом отношении к прошлому, а также к совокупным социально-­политическим, социальным отношениям, обстановке общественной жизни нынешнего века – едва ли возможно.
Самое существенное в творчестве ­писателя-новатора – это влечение к классике казахской, русской и других народов СССР и мира и поиск иных путей, что стало знаком времени, определило сущность и внешнее проявление литературного движения Казахстана. Таким образом, писатель заявил о себе в мировой и советской литературе, но не в родной, его творчество и в перестроечное время, и в годы независимости не стало достоянием родного народа. На родине писателя продолжают молчать о нем: часть критиков не признают его сыном казахского народа, мотивируя это тем, что писатель, художественно раскрывающий как позитивные, так и негативные стороны характера человека, порочит своих соотечественников. Итак, по мнению ханжеской интеллигенции, Р. Сейсенбаев выставляет своих же в неприглядном виде перед всем миром. История, случившаяся с Кунанбаевым, повторилась в лице Сейсенбаева.
Сейсенбаев отвергает косное – как в старом, так и в недавнем прошлом. ­Возрождение народа связывает с гуманистическими идеями прошлого (Бухар-жырау, Ч. Валиханов, И. Алтынсарин, А. Кунанбаев, М. Дулатов и другие) и современной казахской интеллигенции, также с мировой прогрессивной мыслью (Низами, Навои, Данте, ­Шекспир, Сервантес, Гёте, Бетховен, Лист, ­Бальзак, Л. Толстой, Акутагава, Хемингуэй, Фолкнер).
Творчество Сейсенбаева, как отмечают многие критики, требует серьезного исследования. Ныне ведется определенная работа по восстановлению справедливости, тем не менее, далеко не всегда объективно. В первую очередь необходимо воспротивиться опасному стремлению оттеснить творения Р. Сейсенбаева от отечественной культуры и литературы второй половины XX и ХХI веков, мотивируя тем, что он не является патриотом своего народа. Под видом установления истины набрасывается тень на все творчество писателя, так же, как в свое время – на Ахмета Байтурсынова, Миржакипа Дулатова, Магжана Жумабаева, Шакарима Кудайбердиева, Жусипбека Аймаутова и многих других. Такие суждения и выводы были вызваны тем, что писатель в своих произведениях исповедует гуманизм. 
В интервью газете «Караван» Сейсенбаев подчеркивает, почему его не признают в своем Отечестве: «Я всегда писал правду. Потому не стыжусь своих произведений. С трудом, наощупь, я искал истину и никогда не лгал ни самому себе, ни своему народу, и, главное, не предавал истинного значения художественной литературы» [2]. Он учился этому у своих предшественников: «За мной и со мной стояли Абай, Махамбет, Ходжа Ахмет Ясави. Или, если говорить о современности, – Мухтар Ауэзов. Еще ближе – Олжас Сулейменов» [2].     
Истоки подобных толкований объяснимы. Ни одно из произведений Сейсенбаева не отражает собственно социальные искания, присущие многим советским писателям, наоборот, в них звучит критика настоящего, автор глубоко проникает в темную, негативную сторону характера человека.
В ХХ веке в казахской литературе появилась новая плеяда писателей. Их круг значительно расширился после ­Великой Отечественной войны не только количественно, но и качественно. Мировая общественность признала М. О. Ауэзова­, И. Есенберлина, А. Нурпеисова, О. О. Сулейменова и многих других. Значительное количество писателей продолжало придерживаться принципов романтизации прошлого, а официальная критика и литературоведение не могли отступить от них. Потому при большом круге прославленных мастеров художественного слова невозможно было говорить о появлении какого-то необычного писателя-новатора, который чутко воспринимал вечно живые традиции Востока и Запада. 
Путь Сейсенбаева как прозаика и драматурга, по мнению объективно относящихся критиков, был стремительным. «Кажется, только вчера принимали его в члены Союза писателей (1975), – ­отмечал дарование писателя Сулейменов в 1984 году, – а сегодня он уже автор романов «Если хочешь жить», «Лестница в никуда», «Заблудившийся крик в степи», многочисленных повестей и рассказов. Пьесы Сейсенбаева с успехом идут на сценах наших театров» [1, с. 3]. В этом проявились не просто активность и молодой задор, а писательский талант. Как отмечает ­Сулейменов, другой основной чертой подлинного характера Сейсенбаева является «творческое нетерпение человека, который уже сейчас, сегодня, в срок, отпущенный ему природой и судьбой, хочет увидеть результаты своей деятельности, жаждет активно участвовать в литературном процессе. Вот такое нетерпение, желание отдать свои силы развитию казахской словесности я вижу в своем талантливом брате и друге ­Роллане Сейсенбаеве» [1, с. 3]. Писатель обращается к важнейшим проблемам жизни и истокам национальных свершений и драм, к живым родникам народной души и стремится их решать в своеобычной литературной манере. Он неизменно выбирает необычный случай в жизни своих персонажей, иногда нелепый, редкий, и ведет действие также в непривычном ритме, неожиданными поворотами, хотя по решению конфликтов, раскрытию характеров и жизненных обстоятельств он реалист.
В своем творчестве Сейсенбаев остро переживает несовершенство мира, произвол властей, несправедливость судей, попрание самых элементарных прав человека, деградацию личности, забвение сочувствия к человеку и милосердия.
В произведениях современного писателя прослеживается мысль о том, что нарушение давних позитивных этических норм и отказ от прогрессивной традиционной морали приводит народ к потере нравственной ориентации, утрате веры в разумность и закономерность существующего и ощущение беспомощности человека перед лицом наступающих на него бедствий. ­Сейсенбаева, в отличие от других казахских писателей, пишущих об ауле, волнуют преимущественно вопросы места и роли интеллигенции в обществе. Творения мастера слова затрагивают душу читателя любой национальности. Благодаря автопереводу произведения Сейсенбаева­ известны читателям народов СССР с его самых первых книг. 
В своем творчестве писатель художественно отражает, что в развитии современной ему действительности имеются аномалии и анахронизмы. Они кратко, но емко сформулированы литературоведом Георгием Дмитриевичем Гачевым. «Никто в романе («Трон сатаны»­. – У. А.) не может быть свободной личностью: не могут самодержаться в этом состоянии, но сдуваются ветрами степными (ветры кочевья еще в душах, по Психее казахства прокатываются)» [3, с. 507]. Литературовед отмечает, что писатель в образах молодых персонажей, живущих во второй половине ХХ века, представляющих надежды и опоры народа, внешне кажущихся приобщенными к мировой культуре, показал, что в них сохранилась психология номадов. Отсюда исходят многие беды народа. 
Казахские писатели Миржакип Дулатов в лирико-публицистическом сборнике «Оян, қазақ!» («Очнись, казах!») [4, с. 65], Ильяс Есенберлин в трилогии «Кочевники», Оралхан Бокеев в «Сказании о матери Айпаре»  диптиха «Великая степь» [6] и Роллан Сейсенбаев в повести «Честь», пластично вплетенной в общую повествовательную канву романа «Трон сатаны» [5], отметили основное занятие, жестокую участь и вечную привычку номадов: чуть что «сдуваться», сниматься с места и скитаться.
Мы, казахи, степной народ, 
Кочуя по степи, пасли скот.
От своего имущества и скота 
Терпели убытки только [4, с. 41]¹, – 
с горечью передает Дулатов состояние родного народа к началу ХХ века. 
«Что ни говори, а в степи вольнее дышится. И уж если сильно прижал тебя какой-нибудь султан, то степь большая, и ты не привязан к построенному из глины дому и к полю. Вечером погрузил все на верблюда, – а к утру только ищи тебя» [7, с. 116], – с гордостью заявляет о свободе степняка батыр Орысбай в романе Есенберлина «Кочевники», не подозревая о своей косности и невежестве. Писатель сурово осуждает такие нравы своего народа, бедствия его он видит именно в психологии номадизма. Это выражено в словах мудрого Бухара-жырау, воспетого Есенберлиным с большой любовью: «Кочевники мы, и всякий, коль не по нраву ему что-нибудь, садится на коня и едет на все четыре стороны» [7, с. 244].
Бокеев также с горечью передает тяжелое состояние, безмерность страданий степняка. «Кочевка двинулась на восток. <…> Последний набег кровожадных джунгар был опустошителен. Разобщенные, разбросанные по степи казахи не сумели объединиться, поэтому враги разметали их, как жалкую стаю воробьев. <…> Остаток большого и славного некогда рода, несчастные теперь люди, решили откочевать подальше от родных мест, чтобы прийти в себя после битвы. Собраться с мыслями и перевести дух. В один день поднялись они от мала до велика и ушли в широкие степи» [6, с. 440–441]. 
Сходны мысли и чувства Сейсенбаева. «В эту темную ночь во всей необъятной степи Аркалыка лишь один осиротевший аул уаков не зажег костров, не жил, а плакал, готовясь в дальнюю дорогу, навьючив тюки со скарбом на черных ездовых верблюдов. <…> В эту темную ночь рухнуло все: все надежды, вся вера, все силы. Гибнущий от раздоров, неся на себе дьявольскую печать поруганной чести, озлобленный и усталый аул, казалось, решил изменить свою жизнь – уйти, исчезнуть, забыться, забыть» [5, с. 71]. Надо подчеркнуть, что все степняки «…не жили, а плакали…».
Боль, тревога сжимают сердца писателей, ибо, как отметил Кунанбаев, «мы сейчас никак не можем похвалиться стремлением к единству и заботой о чести. <…> …Не вернув себе этих двух возвышающих человека качеств, мы не сможем встать в ряд с великими народами. Больше того, все наши достижения и поиски оборачиваются не на пользу, а во вред» [8, с. 135].
Фрагмент романа Есенберлина показывает, что главной причиной бедствия народа является то, что он, кроме кочевого животноводства, не учится другим видам трудовой деятельности, не возделывает землю. Еще Кунанбаев отмечал, что неисчерпаемым источником богатства являются различные занятия, профессии, и высоко ценил тех, кто мог что-либо изготовить. «Чтобы жить в достатке, надо учиться ремеслу. Скот гибнет от джута, а ремесло не зависит от стихийных бедствий. Ремесленника, который трудится в поте лица и продает то, что сделал своими руками, можно считать лучшим из казахов» [8, с. 91]. 
Земледелие и ремесла стали бы реформой не только аграрной, социальной, экономической, политической, но и этической, поскольку они привели бы к преобразованию общества на моральных принципах, неизвестных номаду. Труд на земле привил бы человеку чувство уважения к ней. А в словах батыра Орысбая слышим только презрение к возделываемому полю и всему тому, что связано с ним. Земледелец не стал бы бросать с любовью обрабатываемые плантации, построенные здания, мастерские, оборудование, станки, инвентарь, так как у него, в отличие от скотовода, иные материальные и интеллектуальные ценности. ­«Да будь проклята жизнь табунщика. Ведь лошади – главное богатство в степи. <…> А другого добра, считай, и нет у них – ну разве что юрты да домашний скарб, который легко можно навьючить меж двух верблюжьих горбов» [8, с. 134], – вот как определяет Сейсенбаев все достояние кочевника, накопленное столетиями, которое полностью может исчезнуть после первого же стихийного бедствия – джута. А «другое добро» материализуется во всем том, чем обладают цивилизованные народы, непонятно, непостижимо для ума номада.
Дулатов, Есенберлин, Бокеев и ­Сейсенбаев в романтизируемом некоторыми писателями прошлом степняков видят его негативные стороны, которые являются источником несчастья кочевника, во избежание его напрасно мечущегося по широким просторам.
Мастера слова, выделяя нравы номада, ставят определенную цель: страдания народа связаны, прежде всего, с его кочевым образом жизни, занятием только животноводством. Они являются преградой для развития общества, создания сильной державы. Есенберлин считает, что «Скотоводство было единственным средством существования для казахских родов, а при кочевьях, разбросанных по бескрайней степи, просто невозможна… централизация… Здесь обязательно нужно было местное самоуправление, а это входило в непримиримое противоречие с государством» [7, с. 72]. 
А Дулатов подчеркивает:
В настоящее время наш казах 
Далек от духовных ценностей мира. 
[4, с. 23]¹.
Без сильного единого государства казахи могут исчезнуть с лица земли или, как кочевой и отсталый народ, стать мишенью иноземных захватчиков. «Да и в лучшие времена, когда жаворонки вили себе гнезда на спинах у овец, ты, аул, легкомысленно кочевал с места на место. И я печалилась из-за твоего легкомыслия. Много ли сил у перекати-поля, подул ветерок, и понесло его. Обжитый аул всегда сильнее. Разве хоть один кочующий аул приобретал благополучие, был счастлив? Пока соберешь кочующие аулы воедино, джунгары исполосуют тебя» [8, с. 442]. 
Так, мать Айпара осуждает косный уклад жизни родного народа, выражает тревогу за его судьбу. Это беспокойство ясно сформулировано в словах Олжая, одного из руководителей рода, мужа Айпары, переданное Бокеевым в размышлениях женщины: «Мой Олжай, бывало, говаривал, … до нашествия джунгар мы уже горели и обречены были обратиться в пепел, хотя огня и не видел никто. После таких слов Олжай тяжело вздыхал. «… Бродяжничество, – говорил он, – приведет к тому, что мы останемся без родины и очага» [6, сс. 443–444].
Мысли героев Бокеева имеют переносное значение: пока степняки в столь быстро меняющемся мире примут решение, выберут путь, по какому следует двигаться, они, в лучшем случае, распылятся и будут полностью поглощены другими народами, а то могут стать изгоями на свете.
В начале ХХ века Дулатов отметил, что его родной народ находится именно в таком положении:
Вот чудеса: окутан туманом наш казах,
Сзади – бездна, спереди – тупик.
 [4, с. 21]¹. 
Устами любимых героев Бокеев передает, что счастье человека, благополучие народа, прогресс общества связаны с отказом от старых, косных, вредных обычаев и привычек. «Он (Олжай. – У. А.) всегда был против того, чтобы мы постоянно кочевали, словно перекати-поле. «Что мы бродим по этой грязной степи, – говорил он. – Разве мы давали обет предкам или платим им долги? Но мы ничего никому не должны. Надо выбрать плодородную землю и обосноваться. <…> Не надо уподобляться степным птицам. Но ведь если сегодня напали джунгары, то завтра могут напасть другие варвары. Зачем выбирать всякий раз холм для пристанища, искать глубокую воду и мутить ее? Не лучше ли выбрать постоянное место, пусть величиной с подстилку, и построить город? Пусть отнимется язык у того, кто говорит, что его собака никого и никогда не укусит, а лошадь не лягнет. Всякое бывает в жизни. Джунгары – не начало и не конец нашей беды» [6, с. 444]. 
С высоты дней нынешних мы видим проницательность Бокеева. Как говорится, свято место пусто не бывает. Так, мы являемся свидетелями того, какая жесточайшая борьба ведется между корыстными, лицемерными, развитыми государствами за земли, природные ресурсы, сферу влияния на ту или иную страну, которая не может отстоять свой суверенитет, отстала в экономическом, социальном, культурном, этическом плане, в которой не развита наука, техника, образование и другие сферы жизни. 
Монолог Олжая говорит о том, что народ может избежать несчастья в этом постоянно прогрессирующем мире только в том случае, если он поднимется на уровень развитых стран. На свете есть непреходящие, общечеловеческие ценности – гуманизм, любовь, доброта, сострадание, стремление к знаниям – и временные, промежуточные, являющиеся в определенную эпоху прогрессивными. Однако человек и общество постоянно совершенствуются, и достижения какого-то периода устаревают. От них народ должен отказываться без сожаления. Только невежественные люди могут гордиться всеми обычаями, идущими из глубины веков, и не подозревая, что они тормозят развитие народа и человечества.
Ущербность своей эпохи отметил также Чокан Чингисович Валиханов в письме к Анатолию Николаевичу Майкову. «Киргизы до сих пор держатся шаманства, примешивая к нему гомеопатическую дозу ислама. Основание этой религии, как известно, составляет боготворение умерших предков, через это все обычаи и предрассудки предков делаются для киргизов священными. К тому же у киргизов много ­песен (я разумею это слово в том смысле, в каком разумели в средние века, например, песня о Роланде), бездна поговорок и афоризмов, сочиненных когда-то их умными отцами. На все свои убеждения и обычаи они находят готовый аргумент старины и ­думают, что правы» [10, с. 153]. Казахский просветитель иронически относился к суевериям степняков, его тревожили «освященные временем» заблуждения родного народа. 
Индийский мыслитель с мировым именем Джавахарлал Неру также осуждал предрассудки и обычаи своего народа. Его мнение недвусмысленно выражено в книге «Взгляд на всемирную историю», написанной в виде писем к дочери, Индире Ганди, будущему премьер-министру Индии. «В традициях есть много хорошего, но иногда они становятся ужасным бременем, затрудняющим наше движение вперед. Нас завораживает мысль о непрерывной цепи, соединяющей наше время с туманным и далеким прошлым… Но эта цепь обладает способностью держать нас, когда мы хотим двигаться, и делает нас почти пленниками традиций. Мы должны сохранить многие звенья, соединяющие нас с прошлым, но мы должны также вырваться из плена традиций повсюду, где они препятствуют нашему движению вперед» [10, с. 61]. 
Таким образом, Бокеев, веря в свой народ, опираясь на мысли интеллигенции – родной и мировой, в мучительных поисках истины, передает в художественной форме чаяния лучших сынов народа, одним из которых является Дулатов. Мотивы его лирико-публицистического сборника «Оян, қазақ!» ­(«Очнись, казах!») перекликаются с идеями просветителей-демократов казахского и других народов России, в частности, с белорусскими поэтами – Якубом Коласом, Янкой Купалой, ­татарским – Габдуллой Тукаем, башкирским – ­Мажитом Гафури и другими.
Дулатов связывал будущее родного народа с оседлостью, земледелием:
Лучше заняться земледелием,
Прибыли бы приносило немало оно 
[4, с. 46]¹, 
просвещением, наукой:
Чем радоваться многотысячным 
стадам скота, 
Стремитесь к науке [4, с. 76]¹, – 
так же, как и А. Кунанбаев, который считал, что «обучение детей – наш долг прямой» [9, с. 42], со сближением с мировой цивилизацией:
Учи мальчиков и девочек, казах,
Тогда мы скажем, вот кто превзошел 
[4, с. 67]¹;
С европейской науки бери пример, казах,
Соответствующим ей рады мы, 
казахам [4, с. 41]¹;
Если мы наукой занимались бы, 
Рядом с превзошедшими были бы, 
Тяготы наш мир не испытывал бы,
И мы передовым народом стали бы 
[4, с. 25]¹.
В назидательных стихах сборника «Очнись, казах!» («Оян, қазақ!») М. Дулатов отмечает застойное состояние номадов начала ХХ века, «уподобившихся степным птицам», и на протяжении долгих тысячелетий продолжающих идти ложным путем: 
 С девизом о древности рода на устах 
Не горькими ли слезами 
обливается казах? 
[4, с. 41]¹
Плетется позади мира казах, 
Душа его держится едва, 
Но спит непробудным сном наш казах,
Убегая от огня, мы сгорели на пожаре.
К луне народы мира стремятся,
Но шаг за шагом отступает наш казах.
С народами прогрессивными не общаясь, 
Остались мы невежественны, 
по степи бродя, 
Другие народы, как золото или серебро,
Словно черный камень простой наш казах 
[4, с. 40]¹.
Просветитель-демократ указывает на то, что родной народ далек от цивилизованного мира, погряз в лени и невежестве, потому отстает от других:
У казахов на своем языке печати нет; 
Погрязли в невежестве и лени, 
величия нет [4, с. 42]¹.
Умением человек нашел 
свое предназначение,
Лишь единственный наш казах, 
Из всего сотвореного, 
ничего не может создать,
Из-за ограниченности отстали 
мы от мира [4, с. 25]¹;
С верного пути сбивают 
невежество и лень: 
Дальше своего корыта видит ли 
заблудший,
Знает ли, что без своей доли 
останется в стороне?
Не имея представления о будущих делах, 
И конструкции арки он не знает
 [4, с. 41]¹;
...............................................................
Довольный тем, что имеет, 
Ко всему безразличен несведущий казах
 [4, с. 23]¹,
в то время другие народы, активно ­взаимодействуя, учатся друг у друга и двигаются по пути прогресса:
Стали общаться все народы мира, 
Чтобы учиться друг у друга.
Все, состязаясь, стремились 
развиваться, 
Желая знать то, что неведомо,
Малые народы, не боясь больших, 
не ждали,
Старались проявить свое умение, 
усердие, знания.
Надеявшиеся на силу остались 
в стороне,
Слабые, стремившиеся к науке, 
превзошли [4, с. 67]¹.
Все народы соревнуются в мастерстве,
Превратили в оружие перо и чернила 
[4, с. 73]¹.
Поэт бичует степняков, которые не осознают свое унизительное положение, поэтому ни к чему не стремятся, вследствие чего весь белый свет с ним не считается:

Мы, народ, привыкший к нужде,
Не стремимся к знаниям,
Узнав такой наш нрав,
Кто признает наш народ? [4, с. 41]¹.
Указывая на всевозможные 
недостатки,
Другие народы над нами смеются 
[4, с. 73]¹.
Вот теперь таково наше положение:
Враг злорадствует, а друг глумится 
[4, с. 20]¹.
Драматическое положение казахов в начале ХХ века не могло быть            незамеченным демократическими силами Европы. Состояние степняков беспокоило их, что отмечено в статье редактора крымско-татарской газеты «Терджиман» (1909, № 46) Исмаила Гаспринского, введенной Дулатовым в заключительную часть сборника «Оян, қазақ!» («Очнись, казах!»): «...В заключение скажу я несколько слов казахским социал-демократам. Молодежь, вам полезно проливать кровь за европейский пролетариат, но обратите больше внимания на свой народ, казахов, простой народ России угнетен, его страдания тяжелы, тем не менее, будущее его открыто. Казахский народ, являющийся одним великим шестимиллионным племенем, по сравнению с другими народами без посторонней помощи деградирует. «Благодарю» [4, с. 79]¹. 
Таким образом, и гуманисты других народов видят спасение казахов, прежде всего, в прогрессивных людях из их же среды. Таковыми Дулатов считает Абая Кунанбаева, Ахмета Байтурсынова, Машхура Жусипа, Шоже, Орынбая, Кыпшакбая из Омска, Акмоллу и Нуржана из Тургая и других, то есть формирующуюся казахскую интеллигенцию. Надеясь на нее, просветитель-демократ страстно призывает: 
Мы, объединившаяся киргизская 
интеллигенция, 
Заботиться о народе обязаны.
Почему бы не осуществлять 
Культуру на практике? 
Опередили нас цивилизованные народы, 
Не следует теперь беспечным быть.
Ко сну тянула наша беззаботность, 
Казаха разбудим ото сна [4, с. 21]¹.
Бокеев, так же как Кунанбаев и ­Дулатов, словами Айпары бичует пороки своего народа – праздность, невежество и лень, присущие во все времена. «Мой муж Олжай говаривал: «Мы мастера болтать языком, а на деле ничего не умеем. Вместо пустой болтовни заняться бы полезным делом. Пить кумыс, да любоваться девушками всякий может, тут ума не надо. А ведь пора бы забить наши головы мыслями и заботами. Мир может перемениться, и управлять им будут руки, знакомые с пером и бумагой. Разве не пойдут слепые на поводу у зрячих? Или слабые – у сильных, голодные – у сытых? Но ведь и этим не закончится сегодняшний аул, готовый свернуться, как простокваша» [6, с. 444].
Дулатов подтверждает, что данное негативное явление не было изжито и сохранилось к началу ХХ века:
Сужается наш мир,
Знает кто-нибудь, что это за чудо?
Поддаются лени наши казахи,
Не думая о том, что будет завтра 
[4, с.73]¹. 
Бокеев через размышления матери Айпары и монологи Олжая создает образы передовых людей периода Великого бедствия. Автор предоставил право голоса своим героям, дал возможность говорить самим, а не о них, и поставил их в условия полного самораскрытия. Айпара и Олжай не оторваны от своего народа. Супруги радуются с ним и разделяют его горе, находятся в самой гуще его жизни, соблюдая традиции, обычаи, но отличаются тем, что они заглядывают далеко вперед. Они, анализируя действительность, пришли к выводу: родному народу следует изменить условия бытования, род дея­тельности, идущие из глубин веков. Олжай и Айпара не скрывают, смело высказывают свои догадки, хотя их никто не понимал и не задумывался над проблемами, волновавшими дальновидных вождей племен и народных жырау-прорицателей.
Таким образом, Бокеев показывает то, что еще задолго до того, как его родной народ полностью перешел к оседлому образу жизни – в первой трети ХХ века – были в его среде умные, мужественные, дальновидные.
Писатель отражает, что прогрессивные люди во все времена понимали, что для поступательного, динамичного развития общества им самим необходимо создавать соответствующие условия, чтобы будущим поколениям было с чем сравнить, не сбиться с верного пути. 
«Птенец орла растет, глядя на мир с высоты утеса, – говорил Олжай. – А если у зоркого орленка нет утеса, с которого он может смотреть, для чего тогда ему орлиная зрелость? Ничего он не разглядит в этом сером невзрачном мире, лиши его своего утеса или крыльев. Мир для него исказится, и горе величиной с горошину превратится в верблюда. <...> Меня беспокоит, что намучается еще орленок, не находя себе утеса, чтобы посмотреть на мир с высоты. Ох, намучается, а то и вообразит себе склон вонючего оврага высоким утесом. Не найдя себе верного пути, остановится на перепутье и сгинет. Не найдя себе ровню, останется без роду, без племени и пропадет. Дай же бог, чтоб никогда такого не случилось» [6, сс. 444–445]. 
В словах Олжая мы слышим крик светлой души – такой же, как у ­Валиханова, Алтынсарина, Кунанбаева, Дулатова, ее отчаяние, в них отражена атмосфера невежества средневековья. Автор вкладывает в уста своего героя призыв к тому, чтобы будущие поколения воспитывались на лучших традициях других народов, приобщались к мировой культуре, отцы племен не отказывались от нее, не замыкались, не отгораживались ни патриархально-родовыми обычаями, ни идеологическими или религиозными, ни националистическими лозунгами. Иначе народ, как немецкий, который принял фашизм – ждет крах, каким бы он ни был экономически развитым, просвещенным, интеллектуально богатым. 

г. Шымкент

Примечание
1Построчный перевод стихов Дулатова с казахского языка авторов. 

Литература
1. Сулейменов О. О. Нетерпение // Сейсенбаев Р. Возвращение Казыбека. Повести и рассказы. – А.-А., Жалын, 1984.
2. Танкаева Г. Есть такая земля и на ней человек. Интервью Р. Сейсенбаева // Караван, 1995, 17 ноября
3. Гачев Г. Джигит и гражданин // Сейсенбаев Р. Трон сатаны. Роман. Повести. – М., Художественная литература, 1988.
4. Дулатов М. Оян, қазақ! Құрастырған М. Әбсеметов.– Алматы, Алтын Орда, 1991.
5. Сейсенбаев Р. Ш. Трон сатаны. Роман. Повести. Перевел с казахского автора. – М., Художественная литература, 1988.
6. Бокеев О. Человек-олень. Повести. Перевод с казахского. – А.-А., Жалын, 1987.
7. Есенберлин И. Кочевники. Историческая трилогия. Перевод с казахского М. Симашко – А.-А., Жазушы, 1989.
8. Абай. Слова назидания. Перевод с казахского С. Санбаева. – А.-А., Жалын, 1982. 
9. Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. В 5-ти тт. – Т. 5, А.-А., Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985.
10. Неру Дж. Взгляд на всемирную историю. В 3-х тт. – М., Прогресс, 1989.