• Время
• 31 Марта, 2025

ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, ЖЕНЩИНА!

Сауле БЕККУЛОВА,
кандидат искусствоведения, доцент,
член Союзов художников СССР и Казахстана
 

Имена женщин, оставивших яркий след в истории человечества, в большинстве своем связаны с историей культуры и искусства. Говорим ли мы о египетских славных царицах-воительницах – Хатшепсут, Амнерис, Клеопатре, об идеальном утонченном образце нежности и покорности судьбе в облике Нефертити, касаемся ли мятежных страниц истории кочевников с их ослепительной царицей Томирис или обращаемся к образам язычески обольстительной Таис Афинской – всюду первенствуют сила красоты, красоты внешней, неотразимой. И лишь затем начинают обретать значимость качества другого порядка – душевная щедрость, незаурядный ум, острая реакция на все перипетии жизни, мудрая политика объединения и умиротворения. Но давайте вспомним первое правило, первое условие поклонения красоте. Лишь глазами любви создается идеал. Лишь влюбленные глаза Поэта избрали и увековечили Беатриче, Лейли, Джульетту, Манон, Прекрасную даму...
 

Двадцати четырех лет от роду Бог живописи Рембрандт встретил молодую прекрасную девушку по имени Саския ван Эйленбюрх, и с тех пор она вошла в его жизнь и судьбу как любимая и единственная. Все портреты женщин, созданные не на заказ – а их бессчетное множество, – это Саския. Все полотна на библейские сюжеты, где изображена женщина, – это вновь Саския. Все мифологические сцены, живописующие нравы древности, где есть героини, опять же рисуют нам черты возлюбленной Рембрандта. Но апофеозом этой песни любви стала картина с сюжетом, повторенным сотни раз в творчестве многих и многих светил живописи: Тициана и Тинторетто, Джорджоне и других мэтров итальянского Ренессанса. Северное возрождение в лице Рембрандта подарило нам Данаю совсем иного образца. Вместо юной девы, по сюжету легенды заточенной отцом на крышу башни под неусыпный надзор, дабы не исполнилось прорицание оракулов, и царь, отец сей девы, не стал жертвой своего же внука, рожденного от самого Зевса, художник представляет нам собственную модель этого мифа. На ярко освещенном ложе, затененном с двух сторон спадающими шелковыми шторами, возлежит женщина, облик которой как будто далек от идеала. Коротковатые полные ноги, тяжелый живот, не юные груди... Перед нами – существо, знакомое с тяготами и испытаниями женского существования, уже не единожды ожидавшая ребенка – это она, Саския. Вместо длинноногой юной непорочной девы на ложе любви нам представлена зрелая женщина. Но вот мы видим жест ее руки, трогательно скромно украшенной лишь шелковой тесьмой и ниткой жемчуга. Жест ожидания и согласия, преддверия какого-то таинства, исполненного счастливой уверенности и радости. Мы вдруг замечаем этот сияющий свет и цвет кожи, нежной, прозрачной, как бы подсвеченной изнутри – теплый живой перламутр, увиденный глазами любящими, восхищенными. Мы открываем все очарование этого мига, предшествующего падению золотого дождя, в который обратится влюбленный бог, дабы проникнуть к своей возлюбленной. Невероятная сила напряжения, сила ожидания любви пронизывает каждый миллиметр холста и заставляет волноваться и столь же напряженно ожидать любого зрителя, ставшего соучастником действия. И столь убедительна власть любящего сердца и глаз, ведущих могущественную кисть Рембрандта, что лучше Данаи, раз ее увидевший, больше не встретит. Вот она, магия любви! Жизнь продолжается – и продолжается Любовь. Это и есть магический круг, древо жизни, знак бесконечности, в эпицентре которого во все времена суждено оставаться единственной. Любимой. Женщине.