• Культура
• 20 Сентября, 2024

ПО СТРАНИЦАМ ДРЕВНИХ КОНЕВОДОВ

Игорь ПРОХОРОВ, 
научный сотрудник Государственного 
историко-культурного музея-заповедника «Ботай», 
кандидат исторических наук
 

Түйіндеме

Мақала Ботай мәдениетін зерттеу және жаңа олжаларды талдау туралы қазіргі зерттеушілерге Қазақстанның ежелгі тұрғындарының шаруашылығын ғана емес, сонымен бірге тас және мыс ғасырлардағы Қазақстан халқының дүниетанымын да түсінуге мүмкіндік береді. 

Abstract

The article discusses research on the Botai culture and an analysis of recent discoveries, highlighting how these new findings not only contribute to the understanding of the economy of ancient populations in Kazakhstan but also provide insight into the worldview of Stone and Copper Ages people.

Исследователи анализируют древние тексты и находят им объяснение в археологических находках Ботайской культуры.
Археологический памятник «Ботай» расположен в Северном ­Казахстане между рекой Иман-Бурлук, лесом Кокшетау на севере и востоке и открытым степным пространством на западе. Такое расположение позволяло древним жителям заниматься одновременно коневодством, рыболовством, охотой и собирательством. Ботайцам первым в мире удалось приручить лошадь. Климат VI тысяч лет назад, когда расцвела эта древняя культура, был схож с современным. 
 

С обнаружением элементов обряда кремации на ботайском поселении Краснояр, ученым стало многое понятным в общественном устройстве и духовной культуре древних коневодов Казахстана. К примеру, культ огня у них был намного сильнее, чем до этого представляли ученые. 
Сходные с ботайскими обычаи описывают многие древние авторы. Так, обряд совместной кремации коня и воина греками описан в «Илиаде». При сожжении Патрокла «трижды вкруг тела они долгогривых коней обогнали», а затем Ахиллес «четырех коней гордовыйных со страшной силой поверг на костер, глубоко стеная». 
Роль коня в этих ритуалах состоит в том, что конь выступает, прежде всего, как посредник между миром живых и небесной обителью предков. Эта роль коня ясно охарактеризована в индийских гимнах Ригведы, где коня просят провезти умершего на небо для последующего воскрешения. 
Для обозначения коня в Ригведе употребляется не менее 15-ти синонимов. Конь занял видное место в духовной культуре Древней Индии, особенно в мифологии и ритуальной деятельности. Образ коня в целом соответствует общим индоевропейским представлениям, согласно которым конь как древний зооморфный символ солнца считается атрибутом или символом целого ряда божеств, прежде всего, небесных, солнечных. Так, в ведийской мифологии колесницу бога солнца Сурьи влекут благодатные рыжие кобылицы, яркие, пестрые, вызывающие восторг и достойные поклонения. Поднявшись «на спину неба», они в один день объезжают небо и землю. Сурья проделывает дневной, видимый, путь, и ночной, невидимый: «Бесконечно светла одна его сторона, другую, черную, собирают его кобылицы». Сработанную божественными мастерами Рибху, колесницу ­Индры, влекут рыжие или гнедые кони с развевающимися золотыми гривами. Светоносная, огненная природа коня подчеркивается его связью с Агни, богом огня.

В «Ригведе», в отличие, скажем, от «Илиады», процедура помещения остатков кремации в землю (или куда-либо) не описана. Не оставалось следов и от захоронения мертвых. Тела умерших сжигали на кремационном костре. Земле предавали только несгоревшие остатки коней.
В древнеиндийской литературе встречаются различные осмысления коня, которые чаще даются в символическом ключе. Так, в Брихадараньяка упанишаде части тела жертвенного коня последовательно отождествляются с разными частями Вселенной, а сам конь уподобляется этой Вселенной: «Поистине, утренняя заря – это голова жертвенного коня, солнце – его глаз, ветер – его дыхание, его раскрытая пасть – это огонь вайшванара; год – это тело жертвенного коня, небо – его спина, воздушное пространство – его брюхо, земля – его пах, страны света – его бока, промежуточные стороны – его ребра, времена года – его члены, месяцы и половины месяцев – его сочленения, дни и ночи – его ноги, звезды – его кости, облака – его мясо; пища в его желудке – это песок, реки – его жилы, печень и легкие – горы, травы и деревья – его волосы, восходящее солнце – его передняя половина, заходящее солнце – его задняя половина» [Брихадараньяка упанишада 1964: 25].
Одним из проявлений бога Вишну в пуранических текстах является ­Хаяширас – Конноголовый бог. Бог богатства и владыка якшей Кубера также связан с лошадью: она служит его ваханой, транспортным средством.
Посредническая роль коня хорошо отражена в греческом искусстве: на вазе дипилонского стиля представлена похоронная процессия, внизу идут плакальщики, а кони погребальной колесницы уносят тело умершего на небо.
Однако, конь в погребальном ритуале играет не только посредническую роль. Значение коня состоит в том, что он является силой, способной обеспечить человеку возрождение к новой бессмертной жизни. 
В индийском эпосе Сомадева конь асуров Уччайхшравас – царь всех коней – наделен способностью воскрешать мертвых. В этой роли коня слышны отголоски древних представлений, к которым, по всей видимости, одними из первых пришли ботайцы. Ведь именно они первыми приручили лошадь, а новые открытия использования ими обряда кремации как пути на небо вместе с конем подтверждают эти знания. 
Конь – атрибут загробных богов, посланник с того света, средство для совершения последнего путешествия мертвого. Конь – личина, принятая душой покойного. Провожатый умерших – конь отправляет души в загробное царство.
Между тем в древних аккадских сказаниях об Адапе, Этане, Гильгамеше героям не удается достичь неба и бессмертия. Ведь в этих преданиях нет культа коня. В сказаниях народов Сибири и Северной Америки только шаманы, выполняющие функцию посредничества между всеми мирами, могут подниматься с земли на небо и возвращаться обратно. 
В других архаических сказаниях между небом и землей прокладывается путь по растущему вверх дереву, по столбу, по горе, по цепи из стрел, запущенных таким образом, что конец одной втыкается в хвост другой, по радужному мосту, по лучу. Древние индийские сказания о людях-конях воплощает полубожество Гандхарва, страж небесной сомы, обитающий в воздушных пространствах и связанный с солнечным светом. Как и индоиранский Гандарева в «Авесте», в Ригведе он упоминается в единственном числе. В поздних ведах Гандхарвы, названные во множественном числе, образуют особый класс мифических персонажей, а в послеведийский период они считаются небесными певцами и музыкантами. Некоторые исследователи сближают Гандхарвов по имени и отчасти по функциям с греческими кентаврами.
Исследователь Владимир Пропп в книге «Исторические корни волшебной сказки» пишет, что коню в области религиозных представлений посвящено несколько исследований. Они единообразно приводят к тому, что в религии конь некогда представлял собой заупокойное животное. Пропп задается вопросом, отсюда ли идет и сказочный конь (который исследователями не привлекается) или же он создается как-нибудь совершенно иначе?

Как напоминает Пропп, в сказах конь дарится герою его умершим отцом из-за могилы. Там в центре внимания стоял дарящий отец, здесь наше внимание будет обращено на коня. Каков исторический субстрат этого мотива? Известно, что коней хоронили вместе с воинами. «Убивали лошадей и рабов с тем намерением, чтобы эти существа, погребенные вместе с умершим, служили ему в могиле, как служили при жизни», – так говорит исследователь Фюстель де Куланж. Это в точности соответствует сказочному «служи ему, как и мне служил». Но в чем состоит служба коня умершему? Конь – ездовое животное. Поэтому, Пропп считает, что прав исследователь Негелейн, когда он говорит, что обычай давать при смерти герою с собой коня есть следствие его функции уносителя, носителя или путеводителя в лучшую сторону. Эскимосы дают в могилу собаку, греки – лошадь. Но здесь имеется одно противоречие: в сказках умерший отец со своим конем никуда не уезжает из могилы, а пребывает вместе с конем тут же. Интересно, что так же обстояло с верованиями греков. Первоначально, как мы видели, умерший никуда не удалялся. С развитием пространственных представлений ему стали приписывать далекий путь и дальний полет. Затем, когда с переходом на оседлое земледелие круг интересов сосредоточивается на земле, когда является привязанность к своей земле, когда появляется культ предков, умершие мыслятся уже не ушедшими, а живущими здесь же в доме, у очага, под порогом или в земле, в могиле. Лошадь же осталась как атрибут умершего вообще, хотя, собственно, утеряла свой смысл. 
Так, например, как указывает исследователь Роде, в Беотии были найдены надгробные рельефы, на которых умерший, сидя на коне, или ведя коня, принимает приношения. Негелейн указывает на то, что вообще на греческих и даже позже на христианских могильных плитах имеется конь. Роде очень осторожно высказывает предположение, что конь здесь символ умершего, вступающего в мир духов.
Более точен, на взгляд Владимира Проппа, исследователь Мальтен, считавший, что покойный в эллинской вере появляется одновременно и в форме коня, и сидя верхом на коне. Ни тот, ни другой ничего не говорят о движении на коне. Сравнительное изучение материала показывает, что мертвец-животное превратился в мертвеца плюс животное, и этим объясняется та двойственность, которой не заметил исследователь Роде, но видит Мальтен: мертвец есть конь, но он же обладатель коня. 
В волшебных сказках также есть противоречие, но противоречие иного характера: отец не летает на коне, но на коне летает сын. Полет на коне есть более древнее, доземледельческое явление, он развился из полета в образе птицы или на птице. Здесь можно еще упомянуть, что в некоторых деталях сказка показывает более архаические черты, чем греческая религия. В сказке конь подарен мертвецом, в греческой мифологии дарителем коня всегда являются уже боги. 
Так, Афина дает Беллерофонту уздечку, при помощи которой он укрощает Пегаса. Точно так же иногда поступает отец в волшебной сказке: он или сообщает заклинательную формулу, или дает волосок коня или его уздечку.
Этими указаниями пока можно ограничиться. Они показывают историчность мотива коня, пребывающего при покойном в могиле. Конь не только в религиях, но и в сказках представляется заупокойным животным.
Ботайцы северного Казахстана не были кочевниками. В условиях оседлой жизни у них появляется керамика, как универсальный показатель неолитической эпохи, в которой произошли главные изменения в древнем обществе, позволившие человеку заложить первые камни в фундамент будущей степной цивилизации.
Как отмечал первооткрыватель ­Ботайской культуры Виктор Зайберт, археологи, занимающиеся древней историей степной Азии, понимали, что между неолитом и эпохой бронзы должен быть временной промежуток. Это время энеолита или меднокаменного века.
В Казахстане к 1980 году энеолит был мало известен. Поэтому одной из проблем, которую решала петропавловская группа исследователей, была периодизация первобытных культур северного региона страны. Для этого нужно было изучить энеолитические памятники.
По воспоминаниям археологов, работников музея-заповедника «Ботай», Виктор Зайберт летом 1980 года с товарищами заканчивал раскопки стоянок на степной речке Балга – Карасу. Нужно было решить, какой объект выбрать для дальнейших раскопок. Низовья реки Иман-Бурлук проходят по живописной местности, сочетающей облесенный мелкосопочник с равнинными участками. Березовые перелески там соседствуют с реликтовыми сосновыми борами. Одно место у села Никольское в том самом 1980-м году особенно приглянулось исследователям: крутой обрывистый берег, с ровной открытой площадкой, окаймленной хвойными борами. Был вечер, нужно было определиться с ночевкой. Возвращаться в село Никольское, которое уже прошли, археологи не хотели. По темноте добрели до следующего села Кирилловка. Утром был общий сбор «разведчиков», где намечался следующий маршрут. Пригласив молодых сотрудников Олега Мартышока и Владимира Байтова, Виктор Зайберт попросил: «Друзья, нам всем ужасно надоело копать на жаре. Поезжайте на реку Иман-Бурлук, у села Никольское есть лес и красивый берег. Там, по моим приметам, должна быть стоянка жителей энеолита». 
Ребята вернулись через три дня с обломками керамики и кремневых изделий: «Виктор Федорович! Материал интересный, но стоянка разрушена оврагом, это сборы из него». 
Он понял, что видит принципиально новые, незнакомые археологические материалы, что это новый этап в археологической жизни и его приближение нельзя затягивать. В течение двух часов свернули лагерь, загрузили в старенький «Кубанец» оборудование. Экспедиция тронулась в путь.
К месту новой стоянки прибыли уже глубокой ночью. Расположились в сосновом бору. Опьяненные лесным воздухом, все мгновенно уснули. Виктор Зайберт проснулся с первыми лучами солнца. Выйдя на край леса, он удивился: внизу развернулась величественная панорама – ровная глинистая площадка на высоком обрывистом берегу речки, окаймленная зеленой лентой хвойного леса. Солнце высвечивало многочисленные неглубокие округлые, покрытые травой впадины. Через несколько минут он уже осматривал их. В обрыве очень ясно выделялся мощный, до 2 метров, культурный слой с многочисленными костями животных, обломками керамики и каменными предметами. Зайберт не сомневался в том, что перед ним уникальный археологический памятник, раскинувшийся на 20 га. Памятник, который действительно стал уникальным в Приишимье. Археологи ликовали, они совершили новое открытие!
Прежде чем приступить к раскопкам памятника Ботай, вся его площадь была разбита на условные участки (10х10 м.). Затем большие квадраты разбивались на части (2x2 м). Данная сетка служила основой для обозначения координат раскопов. В центральной части поселения, обозначена нулевая «0» нивелировочная отметка, использующаяся в процессе раскопок всех лет исследований. Затем были начаты работы по сбору находок в разрушенной части поселения (в оврагах и под обрывом реки). Условно, от берега, в сторону поля поселение было разбито на десять зон, и собранный инвентарь учитывался согласно данной разметке. Это давало возможность, хотя бы территориально, учитывать местоположение находок на плане. Всего в «зонах» было собрано более 30-ти тысяч археологических находок, десятки тысяч костей животных, а также единичные экземпляры человеческих костных остатков.
После этого в береговой части на мысе, образованном двумя оврагами, был заложен первый раскоп участками 2x2 м, с оставлением бровок через 4 м. Ширина стратиграфических бровок составляла 30-40 см. Исследование культурного слоя велось горизонтами по 10 см, по всей площади раскопа с выносом земли за его пределы. Для выдерживания определенного горизонтального уровня вскрытия культурного слоя регулярно производились контрольные замеры нивелиром. Находки наносились на планы раскопа с интервалом через 20 см. Найденные кости животных фиксировались на отдельном плане. Очертания жилищно-хозяйственных конструкций также фиксировались через 20 см, начиная с глубины 30-40 см. В ходе раскопок особое внимание было уделено методике выявления и регистрации элементов построек.
На территории археологического памятника четко просматриваются контуры двух невысоких холмов диаметром в 50 метров. На их поверхности визуально фиксируются силуэты жилищ. В 2013 году на одном из них были проведены раскопки «кумысханы», и в 2021-м ­реконструировано ботайское жилище с отдельным загоном для коней. Вследствие высокой плотности расположения жилищ, здесь повсюду распространен культурный слой древесного угля.
– Наиболее интересным оказалось пространство между жилищами, где, работающие с нами британские ученые на глубине 40 см нашли три черепа лошадей, – говорит Куаныш Абильмаликов, старший научный сотрудник музея-заповедника «Ботай». – Они были расположены в ритуальном порядке – один череп перевернут вниз, второй – сверху на нем, третий лежал сбоку в 30 см. Рядом нашли восемь фрагментов керамики, кости лошадей и диких животных, тут же обнаружили и костяные орудия – проколки.
По его словам, очевидно, что среди жителей ботайских селений был широко распространен культ коня. От его силы, выносливости, здоровья зависело качество приплода и, в конечном счете, благополучие людей. Видимо, основные магические обряды с участием коня совершались всем поселком. Виктор Зайберт особо отмечал, что у ботайцев конь был не только пищей, но и объектом поклонения. 
Головы, ноги, шкуры коней древние жители Казахстана широко использовали в погребальной обрядности. На эту мысль ученых навели десятки тысяч конских костей, сделанные из них хозяйственный инвентарь и различные украшения, обнаруженные во всех поселениях ботайской культуры. 
Как отмечает Куаныш Абильмаликов, в археологической коллекции, собранной Виктором Зайбертом на протяжении с 1980-го по 2020-е годы, много изделий из кости, украшенной орнаментом. Исходными заготовками служили фаланги лошадей, мелких парнокопытных, ребра.
Рисунки на костях выполнены кремневыми инструментами техникой прочерчивания в виде зигзагообразных, прямых, параллельных линий, ритмичных нарезок. В некоторых случаях орнамент представлен сложными композициями из ромбов, треугольников, прямых и ломаных линий, ромбической сетки. Есть в коллекции и подвески из клыков хищников. Для их крепления в одном случае была пропилена канавка в верхней части клыка, в другом – просверлены сбоку и сверху отверстия.
Но какие послания несут нам, потомкам, рисунки ботайцев на фалангах коней?
Американская ученая Сандра Олсен изучала особенности ботайской культуры. Она расшифровала смысл нарезного орнамента, нанесенного нашими далекими предками на путовые кости лошадей – первые и вторые фаланги. Ученый считает, что они представляют собой «чертежи» ботайской женской одежды.
Отпечатки волокон на древней керамике дали американской исследовательнице достаточно информации о технологии производства ткани. Затем костяные фигурки из фаланг сайги «указали» на выкройку и дизайн платьев, а изображения, найденные внутри жилищ, лошадиных фалангах, позволили понять ритуальное предназначение разных женских платьев.
Исследовательница обработала 50 декорированных древними людьми фаланг лошадей, куланов и сайги. Все фаланги с узорами, кроме двух из Ботая, были проксимальными (первыми), а две ботайские – интермедиальными (срединными). Сначала ботайцы фаланги отшлифовали, затем вырезали на них геометрические узоры. Часть линий, по утверждению Сандры Олсен, является выкройкой платьев, другие указывают на узор, нанесенный на одежду. Орнамент либо вплетали в ткань, либо вышивали, либо рисовали прямо на полотне.
По словам ученых, практика нанесения орнаментов на фаланги животных была распространена по всему древнему миру, но нигде она не была так развита и популярна, как у ботайцев.
Изделия «тупики» использовались в различных хозяйственных целях. Скребки были сделаны из нижних челюстей лошадей, они имеют дугообразную форму рабочего края. На кромке лезвия четко фиксируются следы обработки в виде полировки. В некоторых случаях визуально наблюдаются линейные следы перпендикулярного или диагонального направлений. Концы орудий, служившие рукояткой, имеют следы трения о руки.
Особое место в коллекции ботайских находок занимает керамика. По форме выделялись два варианта полуяйцевидных сосудов: 1-й – с закрытым горлом, 2-й – с вертикальными стенками. По технике нанесения рисунка керамика делится тоже на две большие группы: сосуды, орнаментированные гребенчатым штампом и «веревочкой».
Керамика характеризуется ленточным способом изготовления, окислительным низкотемпературным обжигом. Глина использовалась местная, ожелезненная, с естественной примесью кварцита и полевого шпата. Толщина фрагментов от 0,6 до 0,9 см, но встречаются экземпляры толщиной менее или более указанного интервала. Орнамент наносился в основном «веревочкой» и гребенчатым штампом.
Есть сосуды с текстилем на внешней и внутренней поверхности. Характер текстильных отпечатков позволяет представить назначение и способ использования ткани при формовке сосудов. Относительно равномерная четкость и глубина следов текстиля на поверхности позволяет полагать, что отпечатки образовались вследствие прижимания текстиля к глиняной ленте в процессе изготовления сосуда, а не наоборот. Это предположение подкрепляется следами расчесов на внутренней поверхности сосудов гребенчатым штампом. Судя по характеру этих расчесов, формовка производилась внутри тканевого мешочка, помещенного в какой-нибудь шаблон (например, ямку в земле или песке). 
Археолог Евгений Черпай считал, что выравнивание стенок посуды было основным назначением гребенчатого штампа. Одной из особенностей орнамента является так называемая «гусеница», украшающая венчик или верх внутренней поверхности сосуда.
Особо необходимо сказать об орнаменте, который обнаружен только на талькированной керамике. Оттиск гребенчатого штампа на этих сосудах в отличие от массового материала выделяется более тщательной техникой и изящностью. Часто применялся трезубый штамп. Статистическая обработка показала, что орнамент наносился в основном четырьмя способами: широкий с крупным шагом (2-2,3 мм), широкий с мелким шагом (0,8-1 мм), узкий с крупным шагом (2-2,2 мм) и узкий с мелким шагом (0,7-1 мм). Одним из самых распространенных элементов является зигзаг. За шаг принимается расстояние между зубцами штампа. В данном случае – между витками веревки, намотанной на жестокое основание. Остальные элементы сопутствуют или дополняют его. Довольно часто встречаются заштрихованные треугольники.
Таким образом, производство в евразийских степях было тесно связано с традиционными занятиями – рыболовством, охотой, собирательством, иначе в суровой природе нашим древним предкам было не выжить. 
Выживание предполагало, кроме того, и наблюдение за годовыми циклами и передачу накопленной информации о погоде потомкам. Эти знания сохранялись в мелкой пластике, живописи, а у древних ботайцев особенно в гравировках и орнаменте на костях лошадей. То есть, кости лошадей для древних коневодов Казахстана были тем, чем для современного человека является бумага и книги.
Мы не зря уделили много внимания ботайской керамике. Находки показывают, что, видимо, сведения о ней зашифрованы в изображениях на фалангах. Орнаменты с фаланг переносили на керамику и очевидно, что узоры несли определенный смысл. 
Таким образом, новые находки Ботайской культуры дают современным исследователям не только понимание хозяйства древнего населения Казахстана, но и осмысление мировоззрения человека каменного и меднокаменного веков.
Большой знаток египетской художественной культуры Хильда Кинк отмечала, что при изучении древнейшего искусства приходится мысленно переходить из мира современного в мир древний. Иной общественный строй и иной быт древнего населения этих стран затрудняют и понимание их искусства. 
К древнему искусству надо подходить с другими требованиями и мерами. Многое из того, что определяет произведения искусства более позднего времени, еще отсутствует в нем. В некоторых случаях мы в той или иной степени можем догадаться, что изготовителями этих памятников руководили те или иные представления, верования, но в других случаях вещи изготовлены исходя из эстетических потребностей. 
– К примеру, ботайские дома копируют структуру мира, – говорит Куаныш Шакшаков, директор государственного историко-культурного музея-заповедника «Ботай». – Округло-многоугольная форма дома, шаровое перекрытие имитируют небесный свод, в центре жилища располагается очаг с огнем – это образ солнца. Днем лучи солнца проникают через круглое дымовое отверстие, ночью костер-очаг освещает жилище. При этом дымовое отверстие играло магическую роль воссоединения искусственного (очаг) и настоящего солнца. Отголоском этого явления можно считать использование формы колеса в качестве купола мавзолея у казахов. Специалисты считают, что проявление культа колеса-солнца – наследие древнейших верований.
По его словам, свидетельством символического значения ботайских жилищ может служить и тот факт, что в условиях сохранения традиций коневодческого хозяйства у населения степей, вплоть до современности, сохранился принцип ботайских сооружений (использование глины, куполообразное перекрытие, округлая форма). Этот метод стал использоваться в сооружениях, носящих сакральный характер. 
В ботайское время хозяйственные и священные функции жилища совмещались в мировоззренческом и бытовом единстве. Яркий тому пример – использование в культовых целях черепов людей с глиняными масками, а также обычай обряда принесения жертв при закладке жилищ, так называемые строительные жертвы. 
Как в свое время отмечал Виктор Зайберт, не все дома ботайцев были одинаковой формы и однотипны по внутреннему расположению очагов, хозяйственных ям и ниш. Кроме многоугольно-овальных форм площадью до 70 кв. м, были и небольшие жилища квадратной формы площадью до 25 кв. м.
Часто очаги в них находились не в центре, а у стен (пристенного типа). Эти постройки известны у ряда скотоводческих народов и могли использоваться как бани. Некоторые большие жилища могли использоваться ботайцами в общественных целях. 
Так, в одном из домов, расположенных в центре поселения, на полу у очага археологами были найдены 12 гравированных путовых костей лошадей. Фаланги покрыты по продольным и иногда по венечным краям насечками, а по одной из плоских поверхностей – геометрическим орнаментом. Анализ загадочных предметов ведется сейчас в трех аспектах: функция, числовая обусловленность, смысловая значимость.
Таким образом, изучение жилищ древних оседлых коневодов Казахстана позволило ученым понять их общественное устройство и мировоззрение. 
Итак, казахстанские археологи подтвердили, что VI тысяч лет назад степные просторы Центральной Азии были заселены не бродячими рыболовами – охотниками, а оседлыми коллективами, жившими в долинах рек и озер в небольших поселках. 
Население прекрасно ориентировалось в окружающем пространстве и вырабатывало оптимальные формы жизнедеятельности. Представители ботайской культуры впервые в мире приручили лошадь и научились изготавливать кумыс.
Истоки духовности современных народов уходят глубоко в древность. На протяжении палеолита, неолита и бронзового века прослеживаются достаточно близкие по сути проявления в артефактах культуры разных стран – от Индии до Казахстана.

Литература
1. Зайберт В. Ф. Ботайская культура. – Алматы: «ҚазАқпарат», 2009.
2. Зайберт В. Ф. Атбасарская культура. – Екатеринбург, 1992. 
3. Зайберт В. Ф. Энеолит Урало-Иртышского междуречья. – Петропавловск, 1993. 
4. Зайберт В. Ф., Тюлебаев А. Ж., Кулаков Ю. В., Задорожный А. В. Коллективная монография «Тайны древней степи». – Кокшетау, 2007. 
5. Зайберт В. Ф. Охранные работы Северо-Казахстанской археологической экспедиции // Сибирь в прошлом, настоящем и будущем. – Новосибирск: Изд-во ИИФиФ АН СССР, 1981.
6. Зайберт В. Ф. Сложение энеолитической ботайской культуры в Урало-Иртышском междуречье // Использование методов естественных и точных наук при изучении древней истории Западной Сибири. – Барнаул: Изд-во ИИФиФ АГУ,1983. 
7. Зайберт В. Ф. Природно-экологические и общественные факторы в развитии производящего хозяйства в степях Казахстана // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций / Тез. симп. // – Алма-Ата: Наука, 1987. 
8. Зайберт В. Ф. Энеолит Урало-Иртышского междуречья. – Петропавловск, 1992. 
9. Чайлд Г. У истоков европейской цивилизации. – М., 1952. 
10. Зайберт В. Ф., Тюлебаев А. Ж., Кулаков Ю. В., Задорожный А. В. Полевые отчеты 2004–2006 гг. – Петропавловск. 2007. 
11. Массон В. М. Основные направления культурно-исторического процесса. Становление производства в эпоху энеолита и бронзы. – М., «Наука», 1981. 
12. Кинк Х. А. Как строились египетские пирамиды. – М., 1967.
13. Мелетинский Е. Поэтика мифа. – Спб.: Азбука, 2021.
14. Пропп В. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки. – М., 1928.