• Общество
  • 01 Июля, 2024

АЙЮБ, или Homo Kazakus

Сейдахмет КУТТЫКАДАМ, 
писатель-публицист

 

 (Заколдованный век)

(Рассказ в рассказах)

ЧАСТЬ VI НЕИЗВЕСТНЫЙ ЗАГОВОР

 

В городе нередко случались загадочные события, порой и убийства – туркестанцы ко всему этому относились спокойно и хладнокровно, как к неизбежной состав­ляющей жизни.
Сержан был мальчуганом лет двенадцати, когда в Туркестане произошла таинственная история: утром 17 июля 1958 года в дряхлом домике на окраине города нашли два трупа старых людей. На эту тему была опубликована заметка в областной газете «Южный Казахстан», которую живо обсуждали туркестанцы, но из ее содержания они так ничего и не поняли.
Разгадку или, точнее, смутное объяснение этой истории Сержан узнал через 40 лет, но так как она произошла в описываемое нами время, расскажем о ней сейчас. Однажды Сержан (мы не будем указывать, кем стал наш Вергилий в то время, чтобы сохранить интригу) познакомился с бывшим главным редактором «Казахстанской правды» Станиславом Федоровым, и при встречах на кофе-брейках, фуршетах и прие­мах они перекидывались словом-другим. Как-то в разговоре с Сержаном, узнав, что тот из Туркестана, Федоров проронил: «В 1958 году я был молодым журналистом в «Южном Казахстане», и тогда у вас произошла странная история с убийством и самоубийством, жаль, что я ограничился только заметкой – тема тянула на детективную повесть...» И, как водится среди журналистов, перескочил на другую тему.
Сержана это заинтересовало, так как он понял, о какой истории идет речь. Он не был со Станиславом Исаевичем на короткой ноге, но чувствовал, что интересен ему, так как в это время находился на пике популярности, поэтому как бы, между прочим, сказал: «Исаич, я давно хотел подробнее поговорить с вами о вашей журналистской карьере, ведь это часть нашей медийной истории». Федоров тут же откликнулся: «И в чем дело? Зайди как-нибудь ко мне, потолкуем» – и дал домашний телефон и адрес.
Выждав неделю, Сержан позвонил ему, и тот сказал: «Заходи сегодня в любое время после обеда». Жил он в престижном доме на улице Кунаева, в «золотом квадрате». В три часа пополудни Сержан позвонил в дверь искомой квартиры, дверь открыла жена Федорова и, узнав его, приветливо улыбнулась, но, услышав позвякивание бутылок в его авоське, тут же погрустнела и ушла на кухню – в убежище женщины для оправдания вынужденной нелюбезности.
Сержан вошел в прихожую, и навстречу ему вышел улыбающийся Станислав со словами «какие люди!». Увидев авоську, он удовлетворенно хмыкнул, обнял Сержана и провел в зал. В квартире: по мебели, коврам, плотным вычурным занавескам, сувенирам из братской Болгарии …ощущались все признаки былого достатка времен советского дефицита. Но сейчас вся обстановка обветшала и нужда выглядывала изо всех углов.
Сержан вытащил бутылку коньяка и бутылку водки и поставил их на стол. «Ну зачем же, Сержан, я что, не мог бы сам угостить тебя?» – пробурчал Станислав. Сержан ответил: «Ну что вы, Исаич, это ведь традиция советских журналистов – ходить в гости со своей выпивкой». Хозяин одобрительно кивнул головой и пошел на кухню. Оттуда раздалось ворчанье жены, но минут через десять Станислав вышел с видом победителя, держа в руках по куску колбасы и сыра и банку соленых огурцов. Хлеб был уже на столе.
Быстро достав из серванта две рюмки, он спросил: «Чего ты хочешь?» – «Мне без разницы». – «Тогда начнем с нашей милой водочки». Опорожнив три рюмки, причем Сержан пил вполовину, Станислав начал: «Да, мы тоже когда-то ходили по красным ковровым дорожкам». И стал рассказывать о том, как редакторствовал в ведущей казахстанской газете, как несколько раз его принимал сам Кунаев, как он однажды был главой делегации деятелей культуры в Болгарию, и, вздохнув, добавил: «А как меня встречали в областях!».
Выслушав этот ностальгический поток советского сознания, Сержан аккуратно перевел разговор в нужное русло.
– Помнится, в самом начале вашей журналистской карьеры вы написали очень интересный материал о таинственной смерти двух стариков из «бывших» в Туркестане. Но чувствовалось, что вы знаете намного больше, чем описали. Почему вы не развили эту тему?
Станислав вначале помолчал, затем хмыкнул и через некоторое время ответил:
– Это длинная и давняя история, и вряд ли она может быть интересна для тебя, да и для меня тоже.
– Если можно, расскажите мне эту историю, заинтриговавшую меня еще в детстве.
– Если вкратце, то так. Я до сих пор не понял, что там произошло, но знаешь же, в молодости стоит прикоснуться к тайне – и ты упиваешься ею. А все началось с того, что летом 1958 года редакции нашей областной газеты стало известно: в Туркестане произошло странное двойное убийство. Главный редактор вызвал меня как самого молодого и быстрого на сборы и сказал: поезжай туда, разберись, что там произошло, и напиши про это.
Приехав в Туркестан, я зашел в районную милицию и нашел следователя, который вел это дело. Такой скучный пожилой мужчина, казах. Я тогда был пацан пацаном, но он, узнав, что я из областной газеты, пришел в волнение: ну, ты знаешь, что тогда означало каждое слово в партийной газете. Он сказал, что дело простое, один из них, гость, по пьянке убил другого, хозяина, а затем себя. Никто другой не мог этого сделать, так как дверь была заперта изнутри, а пистолет был в руках того, кто лежал наверху. Я спросил, есть ли какие-то документы или бумаги, касающиеся этих людей. Он ответил: у одного, в чьем доме это случилось, ничего особенного не было, только бытовые вещи, а у второго, в его комнате, нашлись старые газеты, бумаги с бессмысленными записями, безделушки, наган, патроны к нему и портупея. Кстати, увидев этот наган, мы пришли к выводу, что первый пистолет принадлежал хозяину, а гость отобрал его у него.
– А я могу на все это посмотреть?
– Не только посмотреть, мы можем вам отдать все несущественное, что обнаружили у второго, разумеется, кроме орудий убийства, так как дело абсолютно ясное, мы его скоро закроем и сдадим в архив.
Похоже, ему хотелось как можно быстрее избавиться от меня. Я, разумеется, все это тут же забрал и уехал в Чимкент. После той заметки, не разобравшись до конца в том, что мне досталось, я написал детективный рассказик о двух людях, которые еще в 1918 году, видимо, были знакомы, об этом можно было судить по дневнику того, который убил другого. Я предположил, что здесь наверняка была какая-то старая любовная история, потому что в нагрудном кармане убийцы-самоубийцы была фотография красивой женщины. И расписал месть обманутого мужчины, случившуюся в годы Гражданской войны. В рассказ для антуража я вставил несколько сокращенных фамилий из дневника, не зная о том, что они имели отношение к убийству царя и о чем я догадался позже.
Я распечатал свой «шедевр» в трех экземплярах. Один отправил в Москву, в журнал «Новый мир», второй – в Алма-Ату, в наш «Простор», а третий оставил у себя. К моему удивлению, первым пришел ответ из «Нового мира», заведующий отделом прозы писал: материал их заинтересовал, но автор, то есть я, похоже, сам не до конца понял, что может скрываться за этой историей. Поэтому мне предлагалось глубже изучить имеющиеся документы и написать снова. А если это у меня не получится, редакция просит их выслать к ним, в Москву. По поручению редакции один из его сотрудников напишет статью на основе этих документов, и его соавтором обязательно стану я.
Целый день я ходил сам не свой, не понимая, о чем идет речь, особенно удивило то, что эти бумажки, оказавшиеся у меня, уважаемая редакция возвела в ранг «документов». А тут пришел ответ из «Простора», мне писал заместитель главного редактора. Суть его была проста: «Если хочешь жить спокойно, забудь об этой истории». Пос­ле этого я совсем потерял голову и тут же уничтожил оставшуюся копию моего творения. Немного успокоившись, на другой день я написал ответы этим журналам. «Новому миру» я сообщил, что никаких документов у меня нет, есть лишь клочок бумаги с несколькими именами из бумажника одного из умерших, а все, что я писал, было основано на рассказе следователя. «Простор» я поблагодарил, добавив, что вообще не думал развивать эту тему. Вот и все.
– Все, что получили от следователя, вы, конечно, уничтожили?! – спросил Сержан.
– Представляешь, нет. Я тогда жил с родителями в Чимкенте, в частном доме. Вначале хотел их сжечь, но потом обернул их клеенкой и уложил в ученический портфель. Портфель отнес в сарай и накрыл всяким тряпьем. А так как, видимо, мне очень хотелось о нем быстро забыть, я и забыл. Позже я уехал из Чимкента, мои родители скончались, наследником дома стал мой младший брат. Дом и, естественно, сарай несколько раз перестраивали, и брат обнаружил портфель, но из пиетета ко всему, что принадлежит мне, он положил его в чулан и почему-то мне не сказал об этом.
Весной 1991 года мы с женой и двумя внуками поехали в Чимкент. Я показал внукам места своей «боевой» славы, и в тот день, когда мы должны были уезжать, мой брат принес тот самый портфель – старый, желтый, съежившийся. Я удивился тому, что он до сих пор сохранился.
– Вы, конечно, выбросили этот хлам? – с плохо скрываемым нетерпением спросил Сержан.
– Да нет, мне стало любопытно, как я теперь отнесусь к его содержанию, тем более к тому времени было открыто много тайн прошлого. Я бросил портфель в багажник машины. Затем у нас закрутилось такое, что стало не до портфеля, и, если честно, я так и не открыл его. Он и сейчас у меня в шкафу на лоджии.
– А можно на него взглянуть?
– Конечно, сейчас принесу.
– Станислав вышел на лоджию, Сержан пошел за ним. Тот, порывшись в куче тряпья и старых газет, извлек оттуда портфель. Он был весь грязный, в паутине, и Станислав стал протирать его тряпкой. Пройдя в зал, он расстелил газету и сверху поставил портфель.
– А можно посмотреть на его содержание? – спросил Сержан.
– Я знаю, что ты любишь копаться в разных историях, так что этот портфель я дарю тебе, и сделай из его содержимого какой-нибудь материал, хотя я не уверен, что ты разберешься в белиберде, которая там содержится. А теперь давай выпьем.
Посидев еще часок, Сержан стал прощаться со Станиславом. Придя домой, он попросил жену очистить стол на кухне и, расположившись там, стал открывать портфель. Замочек был заржавелым и открылся с трудом. Он вытащил из портфеля содержимое, обернутое в клеенку, раскрыл его и обнаружил несколько писем, старые газеты, толстую тетрадь – похоже, дневник, медальон с изоб­ражением красивой белокурой женщины с задумчивым лицом, в котором лежали, вероятно, ее пряди, несколько фотографий, среди которых были семейные. Были еще старые часы на цепочке, эполеты и потрепанный томик стихов Баратынского. Вот и все.
В письмах ничего особенного не было, обычные любовные терзания. В газетах какие-то небольшие сообщения были обведены кружочками, в основном об убийствах и неожиданных смертях. А дневник содержал записи какой-то тарабарщины. Но было не похоже, что их писал сумасшедший или беспробудный пьяница. Почерк не очень ровный, но разборчивый, однако все написанное лишено смысла.
Сержан имел привычку при работе над любым материалом вначале все тщательно рассмотреть, затем отложить его и вернуться к нему недели через две. За это время в его голове эта информация как-то обрабатывалась и рождалось решение. На этот раз он поступил так же. И когда вновь открыл дневник, то понял несложную хитрость автора: тот писал текст до середины страницы, затем смещал его на семь строк, видимо, любимую цифру, и продолжал. Для того чтобы при переносах не раскрылся его секрет, он дописывал до конца каждое слово, и в итоге между двумя частями текста пролегала как бы ломаная линия. Он использовал много сокращений в словах, особенно в именах и фамилиях. Чтение романов Конан Дойла и Агаты Кристи впервые принесло Сержану практическую пользу. Уже через полчаса он принялся за изучение дневника и, не прерываясь, читал его до глубокой ночи.
Какие-то лакуны в тексте Сержан на основании последующих данных дополнил сам. То, что открылось перед ним, поразило его. Автором дневника был штабс-капитан Василий Соснов. Речь шла о том, что после убийства царя и его семьи в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года группа белых офицеров во главе с генералом К. Т. создала тайную организацию под названием «Долг и возмездие». В ней состояло двадцать членов, которые были обозначены только званиями и инициалами. Цель организации – уничтожение всех убийц царя и его семьи. Заговорщики поклялись, что, пока будет жив хотя бы один из них, они будут мстить.
После взятия Екатеринбурга белыми 25 июля 1918 года, через восемь дней после кровавого злодеяния, официальное расследование поочередно вели разные следователи, от А. Наметкина до И. Соколова. Не полагаясь на них, заговорщики составили свою группу расследования, которая установила перечень людей, причастных к этому злодеянию. Черный список из пятнадцати человек возглавили вожди большевиков Владимир Ленин и Яков Свердлов, все имена приводились в сокращении.
И заговорщики сразу же приступили к осуществлению своего плана. Уже 30 ав­густа 1918 года было совершено покушение на Ленина. Фанни Каплан была подставной фигурой, главным стрелком был член их организации. От этих ран Ленин так и не оправился, и умер в январе 1924 года в возрасте 54 лет. Яков Свердлов был убит 16 марта 1919 года на митинге, ему было всего 34 года. В расследовании покушения на Ленина принял участие комендант Ипатьевского дома, главный исполнитель казни Яков Юровский. Ему не стоило труда понять, что это неслучайно, а после убийства Свердлова он окончательно утвердился во мнении, что существует заговор, и стал соблюдать все меры предосторожности.
В течение десяти лет были убиты еще семь палачей, но и заговорщики понесли потери: одиннадцать из них были казнены или убиты, некоторые случайно. К тому времени советская власть уже утвердилась, и прямые покушения стало трудно осуществлять. Пять членов группы собрались (четверо по разным причинам не смогли прибыть) в Омске и приняли решение к двадцатой годовщине, в 1938 году, устранить двух важных убийц. На Александра Белобородова был составлен компромат, и советские власти сами его расстреляли 8 февраля, а Якова Юровского достали в кремлевской больнице 2 августа. Соснов не пишет о том, кто осуществлял эти операции, но в том же 1938 году он был арестован и отправлен в концлагерь. После того как началась война, он сразу же попросился на фронт. Вначале ему отказали, а когда немцы стали приближаться к Москве, его взяли рядовым, но из-за нехватки командного состава он довольно быстро дослужился до бывшего своего звания, капитана, и стал командовать батальоном. Судя по всему, он был хорошим командиром. Принял участие в берлинской операции, но из-за нежелания отправлять своих солдат на верную смерть его вновь лишили звания и отправили в концлагерь. В 1956 году, после ХХ съезда, его освободили.
Из-за конспирации, долгих лет войны и пребывания в концлагерях он не поддерживал связь со своими родными и не знал, что случилось с женой, которую он в те далекие времена оставил в Воронеже. Соснов решил поехать в Омск, надеясь найти кого-нибудь из друзей. Там он снял комнату у одной одинокой старушки. Соснов нашел и посмотрел со стороны на три дома бывших соратников и знакомых, но, судя по всему, там жили уже другие люди. Небольшие деньги стали заканчиваться, и он пошел на вокзал с целью что-либо заработать. Разгружал вагоны, подносил вещи пассажиров до автобусов.
Наконец он все-таки решился пойти в справочное бюро, чтобы попробовать узнать нужные адреса. Там сидела пожилая женщина с отсутствующим видом, закутанная в шерстяной платок. По каким-то неуловимым признакам, манере говорить, особой печали на лицах, отличной от грубой злобности окружающих, они поняли, что оба из «бывших». Убедившись, что возле «оборванца» никого нет, она тихо спросила: «Чем я могу вам помочь, сударь?». Это забытое слово из другого мира произвело на Соснова магическое действие – он прислонился к будке и, закрыв глаза, молча простоял несколько минут. Женщина, кажется, понимала, что с ним происходит, и с сочувствием наблюдала за ним. Наконец Соснов справился с собой и произнес: «Не могли бы вы, сударыня, помочь мне найти адреса моих старых друзей?». И он доверительно назвал несколько фамилий. Нашелся адрес одного, под фамилией второго значились два человека, а сведения о других отсутствовали. Женщина записала эти адреса, причем не на официальном бланке, а на клочке бумаги из тетради и передала их Соснову. Увидев, что Соснов роется в карманах в поисках мелочи, она сказала: «Ну что вы, сударь, ничего не надо платить. Да поможет вам Христос!». Соснов поблагодарил ее с особой теплотой и отправился искать своих друзей.
По первому адресу проживали какие-то советские чиновники, по второму, с указанием Александра Назарова, жила семья какого-то столяра, и только в добротном доме на правом берегу Иртыша он, кажется, нашел то, что искал. В таких укромных местах, где все знают друг друга, нельзя было расспрашивать, особенно при его внешнем виде. Поэтому он в течение трех дней проходил мимо дома, стараясь понять, здесь ли живет бывший подполковник царской армии Назаров.
Дом был добротным, с высоким забором и, судя по громкому лаю и бренчанию железа, с огромной собакой на цепи. Ворота почти всегда были приоткрыты, и за ними чувствовался порядок. О том, что здесь все-таки живет Назаров, он услышал из случайного разговора двух прохожих. Один спрашивал другого: «Здесь, что ли, живет царский полковник?» «Да, – отвечал ему второй, – вообще-то он человек неплохой, но сейчас, говорят, тяжело болеет».
На другой день Соснов все-таки решился и постучал в ворота. К ним подошла худощавая миловидная женщина лет пятидесяти и спросила, что ему нужно.
– Я имею поручение к Александру Кирилловичу. Могу я его видеть?
– А вы скажите мне, о чем речь, и я передам ему.
– Передайте ему, что речь идет о давнем долге и о Божьем возмездии за наши грехи.
Женщина решила, что это один из старообрядцев, которые в последнее время стали появляться в городе, и, не торопясь, продолжила свои дела по двору. Лишь минут через двадцать она вошла в дом и тут же спешно вышла. С растерянным и недоуменным видом она пригласила просителя пройти, провела необычного гостя в угловую комнату, связанную с верандой: там на широкой кровати лежал седовласый старик, который при виде вошедшего, опираясь на руки, с трудом приподнялся. Но женщина и гость вновь уложили его. Женщина подложила под его голову две большие подушки, и старик принял полусидящее положение. Больной был в сильном волнении и, не отрываясь, с изумлением смотрел на гостя. Затем он тихо сказал женщине: «Соня, выйди». Та сразу ушла.
«Вы ли это, Василий Георгиевич?» – промолвил старик. Затем раскинул руки, приглашая обнять его. Соснов прильнул к нему. Старик заплакал, да и у гостя глаза были на мокром месте. Старик начал было задавать вопросы, затем спохватился и, сказав, что они еще успеют поговорить, кликнул Соню, которая оказалась его женой, и стал давать ей поручения: «Сейчас же накормите моего гостя, сводите его в баню и подберите ему одежду».
Через полтора часа сытый, чистый и прилично одетый Соснов выглядел совсем иначе. Он тут же стал клевать носом, и его отвели в одну из комнат, где он упал на постель и тут же уснул. Это было в субботу, ближе к вечеру, и он проспал почти сутки. Проснувшись, он увидел всю семью в сборе: двух здоровенных сыновей 27 и 25 лет и дочь лет 20, формы которой указывали на то, что со временем они округлятся.
Старший сын работал прорабом в одной строительной организации, второй сын – агрономом в пригородном совхозе, а дочка училась в медицинском институте в Ленинграде, при одном названии которого (имеется в виду город) Соснов сморщился.
Хозяин почувствовал себя лучше, и его во время ужина усадили в кресло во главе стола, а Соснова – по правую руку от него. Глава семьи представил гостя как своего старого друга. Жена, лихая казачка, привыкшая распоряжаться в доме, в присутствии гостя чувствовала себя немного скованно, а дети настороженно всматривались в него, стараясь понять, что это за «гусь».
После ужина хозяин и гость остались наедине и, наконец, смогли обменяться историями, произошедшими после их последней встречи. Начал гость, а хозяин только удивленно качал головой, слушая его. Выслушав его, Назаров рассказал о своих жизненных перипетиях. После поражения белых он остался в Омске, а красные почему-то его не трогали. Один из младших офицеров, служивших в его полку, перешедший на сторону красных, стал начальником военного училища в Омске и призвал Назарова к себе читать тактику. Поначалу Назаров не хотел, но потом согласился. В 1937–1939 годах он чуть было не попал под репрессии, но его спас начальник, сам рискуя оказаться арестованным. Но затем начались локальные войны с японцами и финнами, а потом – большая с немцами. Училище стало готовить офицеров по укороченной, годичной, программе, и нужда местных советских властей в Назарове усилилась.
После окончания войны он вышел в отставку и жил тихой и размеренной жизнью. Про первую жену, которую знал Соснов, и дочь от нее, Назаров не обмолвился, а сказал, что в 1928 году женился на Соне. Хотя Назаров почти двадцать пять лет назад отошел от их организации, но знал по каким-то только ему ведомым каналам, что из всех ее членов в живых остались только они двое, при этом он безразлично добавил, что через три месяца не станет и его самого, а из преследуемых объектов – только один, Михаил Медведев. И добавил: самый неумолимый и неизбежный мститель – это время, оно настигает всех: и преследователей, и преследуемых.
– Василий Георгиевич, оставайтесь здесь, я подыщу вам какую-нибудь работу в учебной части училища, коменданта общежития или инструктора ДОСААФ. Найдем вам более-менее сносное жилище где-нибудь рядом.
– Нет, я все-таки хочу найти Медведева.
– Зачем? Он такой же старик, как и я, и, наверное, такой же больной. Он и без вас скоро уйдет из жизни.
– Я думаю, что нам надо взглянуть друг другу в глаза. Зачем? Я не знаю, а если его уже нет в живых, то я должен посмотреть хотя бы на его могилу – последнего из них.
Назаров понял, что невольно хотел сказать его собеседник: последний на последнего. И, грустно вздохнув, произнес:
– Хорошо, поступайте так, как вам хочется. Я слышал, что Медведев уехал в Туркестан, но вы же знаете, что это огромный край, где сотни городов и многие тысячи мелких поселений. Как вы сможете найти его?
– Возможно, и не найду. Но я буду искать его.
Старик посмотрел на этого изможденного и потрепанного жизнью человека со смешанными чувствами: недоумения, восхищения и жалости – и сказал: «Отдохните с неделю, а затем поезжайте с богом». Через неделю, когда детей не было дома, он отправил жену купить кое-что необходимое для Соснова. Как только она ушла, он попросил Соснова помочь ему спуститься в подвал. Там, отодвинув один из кирпичей, Назаров достал наган, завернутый в масляную тряпку, и коробку патронов к нему. После этого дал Соснову денег, а вернувшаяся к тому времени Софья Карповна собрала ему на дорогу вещи и сумку с едой. Попрощавшись с любезными хозяевами, Соснов пошел на вокзал и спросил в кассе, есть ли билет до Туркестана. Тут он узнал, что в Туркестане существует еще станция Туркестан, и решил начать с него.
Вначале он доехал до Челябинска, оттуда пересел на поезд до неведомого ему Туркестана. Билет у него был дешевый, в плацкартный вагон, да и поезд – неторопливый, который останавливался у каждого столба. Состав пассажиров постепенно менялся: вначале это были почти сплошь русские люди, перед границей с Казахстаном в вагоне появились первые казахи, после Актюбинска их число стало возрастать, а на территории Кызылординской области их стало подавляющее большинство. Они вели себя в вагоне как дома – наверное, как в юрте, поправил себя Соснов. Один из них, сосед по отсеку, снял одежду, сапоги, при этом его ноги отдавали таким «ароматом», что Сос­нов почувствовал легкое головокружение, и он встал и пошел по вагону. В этой массе азиатов было мало славянских лиц, Соснову приглянулись дед и внук, и он спросил их соседей, не поменяется ли кто-нибудь с ним местами. Темная женщина с белым платком на голове, повязанным в виде тюрбана, охотно согласилась. Соснов познакомился с дедом и внуком, которые, как выяснилось, ехали в село Георгиевка к родным. Они переговаривались с соседями на казахском языке, и очень бегло. 
Соснов не участвуя в беседе, время от времени глядел в окно. Бескрайние безжизненные просторы, через которые тащился поезд, производили на нашего героя гнетущее впечатление: а ведь и здесь живут люди! Чем и как? Что их здесь держит? И эта мысль переплеталась с другой: как я оказался здесь и куда я еду? Эта запоздалая месть за размазню Николая, который погубил не только себя и свою семью, но и великую империю, казалась ему все более химеричной. Но что-то упорно толкало его довести дело до конца. И в глубине души он знал, что это. Это была хотя и химеричная, но цель, которая придавала смысл его бессмысленной жизни. И он хотел мстить не столько за Николая, сколько за своих друзей, положивших жизни ради этого безвольного и бездарного последнего императора.
Соснов решил схитрить перед собой: я вышел из дома Назарова, говорил он себе, с целью заняться поисками Медведева в Туркестане, этом огромном азиатском крае, но теперь ограничусь лишь городком Туркестан. Туркестан есть Туркестан. А затем вернусь. Но куда? В полинявший Петербург, который стал Ленинградом, одним своим именем, наносящим рану? В Воронеж, где жила его жена и его сестра, которые вероятнее всего давно оттуда уехали, но если даже остались – вероятно забыли его? В Омск, где уже не будет даже Назарова? Велика Россия, а податься некуда, грустно улыбнулся он.
Но тут соседи стали готовиться поесть. Попутчики выгрузили свои припасы на маленький стол в открытом купе. Соснов уже успел съесть то, что собрали ему в дорогу в Омске, у него остался только хлеб. Он хотел его вытащить, но казахи замахали руками: не надо. Русские угощали всех попутчиков до перехода к ним Соснова. Теперь казахи выложили на стол мясо, странные колбасы, сливочное масло, толстые лепешки, какие-то белые катушки, оказавшиеся сушеным творогом, а затем принесли чайник с густо заваренным черным чаем.
Соснов хотел встать и уйти, но казахи удержали его за руку. Дед сказал: «Не уходите, иначе они обидятся, и угощайтесь, поверьте, они предлагают от души». Соснов спросил: «А что это за мясо?» – «Конина. А колбасы – это знаменитые казахские казы, тоже из конины, но, я скажу вам, у них отменный вкус». Соснов не знал, что делать. Тут парень сказал, обращаясь к казахам на их языке: «Российские русские не едят конину». При этом выражением лица дал понять: такие уж они чудаки – и добавил: «Как вы, например, свинину». Тут казахи согласно закивали головами и вытащили из мешка балык, копченую жирную рыбу. Сос­нов взял небольшой кусочек и попробовал, рыба была вкусной, и он, не удержавшись, с удовольствием стал ее есть. Как это часто бывает в поезде, замкнутое пространство и общая еда быстро сближают людей. И уже через некоторое время Соснов почувствовал расположение ко всем своим соседям.
В Омске ему доводилось встречать казахов, но он не уделял им особого внимания. Поэтому вначале все казахи в вагоне казались ему на одно лицо, но постепенно он стал различать их и заметил, что молодые из них довольно сносно говорят на русском языке. Когда поезд остановился в Туркестане, все соседи вышли из вагона и стали тепло прощаться с Сосновым, а казахи всучили ему в руки сумку, в которой были рыба и лепешки. «Послушай, Уася (пожилые казахи вместо буквы «в» выговаривали «у»), – сказал ему при прощании один из них, – тут недалеко уакзал, на улица Калинин, 93, живет моя сват, он пальшой нашандик, пойди к нему, скажи, что тебя послал сват Жарас, и он тебе поможет». И обнял его.
На вокзале он обратил внимание, что среди прохожих много людей с более светлыми и вытянутыми лицами в пестрых халатах, ими оказались узбеки.
Соснов думал по приезде устроиться в гостиницу, но на вокзале ему объяснили, что она в городе, а от станции до нее семь километров, автостанция вон там, метрах в трехстах, но автобус в город ходит через каждый час и он только что отъехал. Так как времени было достаточно, он решил заглянуть к свату Жараса. Его дом действительно оказался минутах в пяти от вокзала, он был маленький и старенький, но в нем жила большая семья.
Хозяина звали Ибадулла, работал он бригадиром обходчиков на железной дороге. Узнав, кто его направил, он стал настойчиво просить его остаться. Соснов не без сомнений согласился. Жарас стал расспрашивать его, кто он и откуда. Соснов сухо и кратко ответил. Жарас спросил его о специальности, и он назвался техником.
Уже к вечеру следующего дня через узын кулак («длинное ухо» – степную систему передачи информации, которую вернее было бы назвать «длинный язык») весь город знал, что приехал какой-то русский, похоже, хороший и грамотный, и ищет работу. Ему надо бы помочь.
В городе было мало рабочих мест, но для грамотных людей она находилась. Уже на третий день люди сообщили Жарасу о вакансиях в городе: преподаватель иностранного языка в школе, один из трех на выбор – французский, немецкий, английский; столяр для райкома и райисполкома – один на две главные районные организации; завхоз для райбольницы. Соснов когда-то неплохо знал французский, но сейчас его подзабыл, да и диплома не было, а соваться к большому начальству значило не избежать проверок. Поэтому он поехал в город, в райбольницу. Больница располагалась в четырех старых небольших зданиях, стоявших на некотором расстоянии друг от друга. Главным врачом оказался статный казах лет тридцати пяти по имени Сапар Самарканов, говоривший на хорошем русском, пожалуй, даже чересчур правильном языке, непривычном для слуха самих русских. Соснов представил справку, где значилось, что он был офицером Советской армии, воевал, разжалован и находился в заключении. То, что он был в лагерях, не смутило главного врача, так как в Туркестан по своей воле приезжали русские преимущественно с непростыми биографиями.
Уже в ходе разговора Самарканов понял, что имеет дело с грамотным человеком, и сказал: «Василий, я возьму вас к себе завхозом, в качестве жилья выделю вам небольшую комнату при больнице. Врачи у нас очень загружены, а сейчас мы хотим начать строительство новых корпусов больницы, и нам приходится писать большое количество всяких заявок, заказов, да и регистратурой и делопроизводством у нас занимается одна сестра, она аккуратная, но в правописании не очень сильна, я вас прошу помогать нам во всех этих делах».
Соснова это устраивало, и он, поблагодарив Жараса, попрощался с ним и его семьей и перебрался в больницу. Уже через месяц он стал незаменимым человеком в больнице, втянулся в работу и успевал везде: вычистил, подремонтировал и побелил старые здания, навел порядок в регистратуре.
Не всем нравилась его такая активность, некоторые говорили: кто он такой, чтобы лезть всюду? Но Самарканов таких осаживал, говоря: если кто-то из вас будет так же работать, я и ему позволю лезть, куда он пожелает. И чтобы укрепить положение Сос­нова, он повысил его в статусе и назначил заместителем главного врача по хозяйственным вопросам. После этого разговоры прекратились, в том числе и потому, что он помогал всем, кто обращался к нему.
Когда началось строительство новых корпусов, работы у него стало еще больше: он заказывал строительные материалы, следил за их доставкой и ходом самого строительства. Казахи стали уважительно называть его уменьшительно-почтительным именем Баке. В этих хлопотах Соснов даже забыл о цели своего приезда в этот город. Но однажды, роясь в картотеке в поисках нужного специалиста, он вдруг наткнулся на имя и фамилию: Михаил Медведев. От неожиданности он даже присел, весь как-то обмяк и сразу почувствовал себя старым и больным. Медсестра тут же подбежала к нему и стала спрашивать, надо ли вызвать врача, но он отказался, сказав, что просто устал и ему надо пойти домой. Медсестра помогла ему добраться до его жилья, а уже через полчаса у него сидели главврач и терапевт. Несмотря на протесты Соснова, его осмотрели, и главврач сказал: «У него нервное истощение, ему нужен недельный постельный режим».
Через неделю Соснов пришел в себя и вновь подключился к работе, но уже не с той энергией: Медведев сидел у него в голове. Из медицинской карточки он узнал, что Медведев работает бухгалтером на ремесленном заводе и живет на окраине города. По свидетельствам знакомых, живет бобылем и ни с кем не общается.
Однажды Соснов все же решил посмотреть на Медведева, зашел в ремзавод, нашел кабинет бухгалтера и увидел старого, изможденного человека в помятом пиджаке и очках, уткнувшегося в какие-то бумаги. Увидев посетителя, тот поднял голову. Соснов поздоровался и сказал: «Я работаю в больнице и хочу кое-что заказать в вашей организации, но, прежде чем зайти к начальнику, я хотел бы узнать расценки». Медведев внимательно посмотрел на посетителя, и этот взгляд несколько смутил Соснова. Он, казалось, говорил: «Ну наконец-то ты появился». Впрочем, уже через мгновение взгляд стал обычным деловым, так что Сос­нов решил, что это ему показалось.
Медведев достал прейскурант, где было указано, какие изделия готовит завод и сколько это стоит. Словом, знакомство состоялось, а в городе, в котором проживали почти сплошь азиаты, выглядело естественным, что два образованных человека, считавших себя европейцами, проявили взаимный интерес. Вскоре Медведеву дали направление в больницу в связи с обострением язвы желудка, и он зашел к Соснову. А после его лечения они стали общаться, поочередно ходить друг к другу в гости по воскресеньям. Каждый из них рассказал про себя то, что считал нужным, и при этом другой не интересовался большим.
Медведев сказал, что он сын аптекаря из Львова, проучился в Киеве два года в университете на врача, не успел его закончить, революция стала бросать его в самые разные места, и он попал в ряды Красной гвардии.
Соснов поведал о том, что он родом из Воронежа, окончил там училище, был на фронте в Первую мировую войну, воевал и во Второй, из-за невыполнения приказа начальника попал в лагеря. Он не знает, что стало с семьей, поэтому боится ехать в Воронеж и вообще в Россию. Почему оказались в Туркестане – оба не считали нужным объяснять.
Они были не очень разговорчивыми и при встречах коротали время за шахматами – в большинстве случаев выигрывал Медведев.
Прошел год со дня знакомства Соснова с Медведевым, приближалась 40-я годовщина со дня убийства царя, дата, к которой бывший штабс-капитан планировал поставить точку. 16 июля, как водится в этих краях, был жаркий день, Соснов ушел с работы пораньше и, придя в свое жилище, лег на кровать. Он заранее договорился с Медведевым, что придет к нему в гости. Обычно они встречались в воскресенье, но Медведева не удивило, что на этот раз его друг пожелал встретиться в среду, и он сказал, что с удовольствием будет его ждать.
Соснов понимал, что он должен думать о предстоящем вечере, но вместо этого перед ним представали картины недолгой и счастливой жизни с женой. Затем мысли все же повернулись к ожидаемой встрече, и Соснов решил, что именно сегодня он раскроет Медведеву, кто он есть и чего он хотел. Здесь дневник прерывался, последняя запись была: «Я пошел...». Дальнейшие события Сержан представил себе такими. От этого решения у Соснова стало легко на душе. Он порылся в рюкзаке, достал оттуда наган, подержал его в руке и положил обратно. Затем вышел на улицу и двинулся к дому Медведева.
Пыльными улочками он добрался до нужного ему дома, открыл калитку и постучал в дверь. Медведев тут же открыл ему. Гостя удивил вид хозяина: тот был одет во все новое и выглаженное, на ногах были новые ботинки, которые прежде ему не доводилось видеть, хорошо подстриженные волосы и выбритые щеки с подбородком дополняли картину. Стол был заставлен не только свежими фруктами и овощами, которых здесь всегда много, но и колбасой, сыром, консервами. В середине красовались три разные бутылки: коньяка, «Столичной» водки и шампанского.
– Простите, пожалуйста, у вас сегодня, наверное, какое-то торжество, и вы ждете гостей? – спросил Соснов.
– Нет, никого, кроме вас, не будет, прос­то хотя бы изредка мы можем себе позволить праздник?
Медведев был непривычно возбужден, много говорил и даже смеялся без всякого повода, а Соснов – напротив, молчалив и мрачен. Начали со «Столичной», она, как всегда, была хороша, продолжили коньяком, напоминающим не лучшее вино, разбавленное спиртом. Алкоголь по-разному подействовал на них: Медведев стал серьезнее, а Соснов повеселел.
– Василий, а вы знали, каково было быть евреем в Российской империи? – неожиданно спросил Медведев.
Соснов не был готов к такому вопросу и произнес что-то неопределенное:
– Как вам сказать, ну, были у меня знакомые евреи...
Медведев прервал его:
– Конечно, не знали. Чтобы знать это, надо быть в шкуре еврея.
Соснов ничего на это не сказал и приготовился слушать, так как эти слова подразумевали длинный монолог.
– В истории многие не любили евреев, начиная с древних времен: египтяне, вавилоняне, римляне, персы, арабы, испанцы, англичане, немцы. Наверное, богоизбранность моего народа заключалась в его бесконечном преследовании – странное понятие об избранности у этого Бога, – вставил он более мрачно. – Да, многие не любили евреев, но в России это было нечто особенное. И все это заложила немецкая бесприданница Екатерина Вторая, прозванная Великой, видимо, за ее неслыханный великий блуд. Она ненавидела евреев, не собиралась пускать их в свою новую страну. Только после нескольких переделов Польши мы оказались в составе Российской империи и нигде не видели таких унижений, как здесь. Я уже не говорю о чванливой высшей знати, но даже какой-нибудь ничтожный половой смотрел на тебя свысока. А с людьми Книги, ее многотысячелетними слугами, так нельзя обращаться, интеллект – штука мстительная и злопамятная. Именно поэтому евреи ринулись с головой в революцию и придали ей такой характер, который вы называете кровавым.
Медведев говорил долго и запальчиво, мы же передаем только основную суть его высказываний. Но Соснов, в отличие от нас, услышал всю его речь со всеми вибрациями и придыханиями, поэтому мы не можем в полной мере судить о том впечатлении, которое она оказала на него. Медведев замолчал, молчал и Соснов, это продолжалось минут десять. После этого Медведев с шумом раскупорил толстую бутылку с ужасным пойлом, называемую советским шампанским, разлил в стаканы и произнес: «Ну что же, давай выпьем за выполнение твоей миссии!».
На внезапный переход на «ты» Соснов даже не обратил внимания, его поразили слова, и он воскликнул: «О чем вы говорите?». «Неужели, Вася, ты думаешь, я не понял, кто ты?!»
«Тыканье», иронично-пронзительный взгляд визави, монолог об участи евреев, торжественность костюма Медведева и рос­кошь стола слились воедино в голове Сос­нова, и он понял, что его маска раскрыта, и, похоже, давно.
– Миша, – ответил он, тоже переходя на «ты», – я действительно тот, кем ты меня считаешь, но у меня сейчас не та цель, о которой ты думаешь.
Слово «сейчас» он произнес с особым ударением, в котором прозвучали понятные только их поколению муки времени. Медведев все сразу понял и сказал сухим тоном:
– Ты не имеешь права уклоняться от своей миссии.
Соснов, как бы оправдываясь, ответил:
– Этот бездарный и безвольный царь, разрушивший богодержавную империю, заслужил свою участь.
– Но дети, при чем его безвинные дети? Ведь на моих руках их кровь.
– А что ты скажешь о многих десятках миллионов безвинных детей, умерших или ставших сиротами по вине этого «благостного» монарха?
– Каждый должен нести свою кару за свои деяния. Он их понес, должен понести и я. Вытаскивай свой наган и делай свое дело.
– Я его не взял.
– Ну что ж, я был готов и к этому варианту.
Медведев вытащил из-под кровати чемодан, открыл его, достал оттуда наган и приставил к своему сердцу. Соснов попытался его остановить, но не успел, прозвучал выстрел – и Медведев со стоном повалился на кровать. Самоубийца был врачом и военным и знал куда стрелять, поэтому смерть наступила мгновенно. Соснов не торопясь поднял с пола упавший наган и, приставив его к своему виску, со словами «я иду за тобой, мой друг» выстрелил и упал на Медведева.
Сержан закрыл дневник и не знал, что думать об этом: поверить во все это было очень трудно, скорее всего, это порождение воспаленного ума человека, которому выпала ужасная судьба в это ужасное время. Хотя, черт его знает, в этом сумасшедшем мире все возможно, и, может быть, лет через двадцать раскроются неизвестные до сих пор факты, которые подтвердят, что действительно существовал заговор сторонников убитого царя, а все остальное не столь существенно.
Соснов или составленный им его образ привел Сержана к одной мысли: надо быть осторожнее с выбором жизненной цели. Мы выбираем цель, а цель овладевает нами. И если мы попытаемся отказаться от нее, она не отпустит и претворится уже по собственной воле.

Продолжение следует…
 

825 раз

показано

0

комментарий

Подпишитесь на наш Telegram канал

узнавайте все интересующие вас новости первыми

МЫСЛЬ №9

30 Сентября, 2024

Скачать (PDF)

Редактор блогы

Сагимбеков Асыл Уланович

Блог главного редактора журнала «Мысль»