• Время
• 20 Мая, 2024

ИЗБРАННИК СУДЬБЫ ИЛИ ВЕРА НОМАДОВ

Сауле БЕККУЛОВА,
кандидат искусствоведения, доцент,
член Союзов художников СССР и Казахстана
 

В этом году исполняется 90 лет со дня рождения выдающегося ученого Алана Георгиевича Медоева (1934–1980), археолога, историка, теоретика древней истории Казахии, автора первого научного труда по петроглифике. 

Чуть больше четырех десятков лет прош­ло в Казахстане с начала серьезного, вдумчивого отношения к такой области науки, как петроглифика, или наскальные изображения. Лежащая на стыке таких фундаментальных наук, как археология, этнография, история, палеонтология, она впрямую соотносится с такими видами искусства, как живопись, графика, скульптура, архитектура. Обладая почтенным возрастом, насчитывающим тысячи лет, эта область творчества человека позволила ученым определить многие особенности жизни homo sapiens на разных этапах его эволюции. И те наскальные изображения, что потрясли воображение случайных путешественников, впервые встретивших подобные рисунки – а ареал их месторождения велик – Франция, Испания, Финляндия, Индия, Северная Африка, Центральная Америка и, наконец, Казахия – словом разные регионы Земного шара, – вовсе не столь уникальны по типу сюжета композиции или характеристике персонажей. Уникальность – в возрасте. Древний человек, прапредок ныне живущих, с такой достоверностью, пластикой, эмоциональностью и великолепным владением законами перспективы строит свои композиции со сценами охоты, битв, погонь, с портретами, астральными мифами и фигурами божеств и монстров, что возникает множество вариантов прочтения, закономерных в подобной ситуации. Следует сразу оговориться, что под термином «прочтение» вовсе не следует понимать свободное толкование изображения вне контекста научно-теоретического анализа.
Наверное, самым крупным специалистом петроглифики Казахстана следует считать Алана Георгиевича Медоева, археолога, этнографа, геолога, культуролога, историка, человека, страстно влюбленного в свою работу исследователя корней, истоков художественной культуры Казахии. Экспедиции, которые он предпринимал с конкретной целью поисков и подтверждений своих тео­ретических предпосылок, в большинстве своем приносили плодотворные результаты, итогом которых стали научные публикации. Наиболее известна среди них книга «Гравюра на скалах» – результат огромной работы, кропотливой и уникальной по своей многомерности. Книга, как в магическом кристалле, через рисунки древних художников – петроглифы, раскрывает нам мир переживаний, веры, потрясений далеких и близких предшественников с планеты знакомой и вместе с тем неузнаваемо далекой, великой страны «Срединного мира» Евразии, на зеленых лугах и горных ландшафтах которой развивалось действие, ставшее вечным под рукой художника, дабы ожить перед нами сегодня. Эта страна носила множество названий – «Сарматия», «Великий Эль», «Дешт-и-Кипчак», «Киргиз-Кайсакский край», прежде чем пришло имя, вобравшее в себя всю полноту значений – Казахстан.
Преклоняясь перед личностью ученого, доказавшего существование во внутренних областях Азии самостоятельного очага древнейшего искусства, тем самым отвергая концепцию о существовании пещерной живописи Запада как эталона, А. Г. Медоев дает такое определение петроглифике: «Интерпретация наскальных изображений, как и древнекитайских текстов, все еще больше искусство, нежели наука. Главную роль здесь играют интуиция и эрудиция, а также система ассоциаций таких выдающихся индивидуальностей, как А. Окладников».
Человек колоссальной эрудиции, Алан Георгиевич Медоев не отличался слово­охотливостью в бытовом общении. Да и в компании друзей больше слушал, нежели говорил. И лишь когда речь заходила о самом-самом, то есть, о профессионально близких темах, он «загорался» и начинался поток беседы – удивительный, несравненный по богатству образных выражений и острых наблюдений, тонких замечаний и глубоких знаний, по мягкому юмору и все замечающему внимательному взгляду на собеседника или аудиторию. Заметим, что человек перед лицом большого зала или в узком кругу слушателей должен разниться, это естественно. Но это не относится к Медоеву. С ним каждый из большой массы людей чувствовал себя наедине – только к нему одному обращено слово, жест, взгляд, только ему посвящено это тепло и это знание. Такова магия Личности! 
Мне, возможно, повезло больше. Не однажды мне доводилось беседовать, вернее, слушать этого удивительного человека. И самым дорогим подарком судьбы стала встреча–беседа, длившаяся порядка двух часов, наедине, под купольным сводом Музея искусств Казахстана, во время которой Алан Георгиевич рассказал мне историю древнего Казахстана, начиная с эпохи каменного века и завершая периодом позднего средневековья. Материалом к объяснению стали петроглифы, предметы материальной культуры из глины, камня, балбалы и фотостенды. В сущности, это была экскурсия по тысячелетиям и векам культуры огромного ареала, где некогда жили очень разные племена, а ныне эта земля зовется Казахией. К счастью, была возможность законспектировать этот символический волшебный полет – экскурс в Прошлое, и тем ценнее видится мне теперь этот материал, что, к великому сожалению, ныне в Музее искусств отсутствует экспозиция, которую я именовала «медоевской», а официально называвшейся «Зал материальной культуры древнего Казахстана».
Высокий, статный, медлительный, Алан Георгиевич с первого же взгляда притягивал к себе всеобщее внимание и любопытство. Кто-то мог подумать и заметить вслух, что, вероятнее всего, секрет – в головном уборе, кавказском, национальном, одетом с особым шиком – папахе. Но это легкомысленное определение. Останавливало, а затем приковывало совсем иное – порода, стать, простота и аристократизм движений, жестов, взгляды. И, наконец, голос, спокойный, какой–то умиротворяющий, всегда мягкий по интонации, добрый голос умного человека. Огромные, в пол-лица глаза, огромный высокий лоб, огромный нос и высокие скулы.
И вот тот памятный день 1976 года. Опустив тяжелые веки, тонкой кистью руки поведя сначала в сторону двух каменных изваяний, а затем – на петроглифы, Медоев начинает: 
– В глубокой древности земля нынешнего Казахстана была совсем иной, много обширнее и богаче. Обожествлялись силы природы, то есть, верования были языческими. И два фланкирующие вход в Музей муфлона из песчаника (кстати, доставленные нашей экспедицией с земли Мангышлака, богатой историей и преданьями), олицетворяют собой этап язычества, или шаманизма. Животные эти давали человеку все возможные средства для существования, а посему являлись своего рода фетишем. Но вы помните, конечно, легенду о золотом руне в других ареалах Земного шара, скажем, о Язоне и Медее, или в этносе Двуречья, Малой Азии, или в Древней Мексике... Это не случайно. Муфлон – порода барана, ныне редкая, очень древнее животное, высоко ценимое за свои качества жителями разных материков и стран. Неприхотливое, покорное, легко приручаемое, обладающее массой достоинств. Отсюда – интерес к нему, отсюда – мифы и легенды. Не случайно по сей день отдельные элементы этого фетишизма доходят до нас в разных формах. Скажем, в прикладном орнаментальном и пластическом искусстве казахов, в волютах колонн греческой архитектуры, в ассирийских фресках и египетских коронах и т. д.
Никогда не следует делать прямых аналогий в искусстве, где чаще всего видимые качества – лишь следствие многих процессов, предшествующих итогу, удаляясь от истоков на невероятные дистанции.
Петроглифика, показанная в Музее, – малая толика безмерного богатства, что таится в скальных породах этой земли – особенно в Сары-Арке и на Мангышлаке. Но здесь первоочередная задача, атрибутировав основные из них, показать, что искусство человека, жившего здесь тысячелетия тому назад, было истинным искусством. Это не спор об уровне цивилизации, но разговор об уровне культуры.
Эпоха палеолита на земле Казахии дает богатейший материал ученым для изучения кардинальных проблем истории человечества. Известно, что орудием труда первобытного человека был камень твердой породы – кремень (или его разновидность), из которого делался остроконечный скол, называемый бифасом. Ошеломляющая древность бифасов, найденных в этом ареале, позволяет назвать этот регион одним из очагов происхождения человека (синхронно с олдувайским в Восточной Африке). И, кроме того, дает возможность изучения одного из основных аспектов антропогенеза на ­отечественных материалах.
Исключительно богатые месторождения горных пород Казахстана стали причиной активного развития культур каменного века, раннему появлению и становлению производящего хозяйства, цветной металлургии, горного дела. С изобретением лука и стрел в качестве наконечников используются твердые полудрагоценные камни: агат, оникс, халцедон, которых здесь в изобилии. Позже они станут предметом украшений, но пока, в эпоху микролита (часть эпохи неолита, «нео» – новый, «литос» – камень) их использовали однозначно, для оружия. Уже есть навык обжига глиняной посуды. Потребность в эстетическом назначении вкупе с утилитарным вызвала к жизни простейший тип орнаментального украшения – «расческу». Параллельные линии оставлялись на тулове сосуда пальцами при его вращении на гончарном круге перед обжигом. Это характерно повсеместно для культур Земного шара данного периода.
 Переходный этап к «веку железа» – от меди к бронзе – энеолит, в петроглифике отражен композициями с изображением боевых колесниц – биг, квадриг, когда человек соорудил средства передвижения и, овладев искусством езды, начал воевать, используя их в набегах с целью обогащения и утверждения власти.
А затем, уже в век железа, бронзы человек научается отображать в материальной форме свои космогонические представления, свое видение мира.
В Казахстане эта Картина Мира, где гармония – в согласии всех живых существ Природы, прочитывается на всех этапах исторического существования этой земли. Если в искусстве палеолита главенствуют образы ископаемого зверя и тучной женщины, в неолите – космическая драма преследуемого и терзаемого собаками или волками рогатого зверя, то культуре микролитов принадлежит новый идеал женщины – жрицы, владычицы зверей. А наряду с колесницами эпохи бронзы мы видим грозные экипажи, солнцеликих богов и множество кругов – планет, звезд, точек... Так возникает композиция солярного круга, человека-солнца, человека-быка, увенчанного головой-солнцем и т. п.
Вообще на этой территории история верований, религий, обрядов имеет все многообразие типов и особенностей. Начиная от язычества – шаманизма, поклонения силам Природы, ее божествам – Солнцу, Небу, Ветру, Земле, животным, здесь прошли свой путь зороастризм, буддизм, маздакизм, христианство и другие религии с тем, чтобы много позже, в эпоху средневековья «закрепиться» здесь мусульманству. Как всякая новая религия, он пришел сюда «огнем и мечом» (вспомним подобный пример христианства в России) и «освоен» был вернее всего в южной части Казахстана. Но об этом – позднее. А пока – Солнце-человек, главенствуя во Вселенной, олицетворяет собой Мудрость, Силу и Красоту. Есть аналоги с древним Египтом, умным и благородным Эхнатоном, не так ли? Вся семантика слова «круг» прочитывается в галерее бесчисленных солнцеликих героев наскальных гравюр.
Эпоха бронзы сменяется периодом культуры «звериного стиля», или, как это еще принято в археологии, «скифским золотом» (эпоха саков, массагетов, савроматов). Уникальность «Золотого человека» из кургана Иссык, бесспорно, подтверждает догадки о высоком уровне цивилизации, культуры и искусства саков – азиатских скифов. Бое­вые доспехи, сделанные из золотых бляшек, панцирем покрывая все тулово замшевого костюма и головного убора-шлема, апеллируют, прежде всего, к стремлению художников-мастеров выразить свое преклонение перед животными этого периода, – неслучайно этот стиль зовется еще и анималистическим. Стремительные лани, олени, тигры, львы, лошади, крылатые грифоны и животные-птицы в форме золотых фрагментов одеяния знатного юноши-воина, быть может, царя, «иллюстрируют» мысли и надежды, пожелания и напутствия авторов. Воины и охотники в сценах погонь и битв отражают страсти саков, отображавших своих героев с экспрессивной деформацией. То же – в петроглифах, где появляется героиня-амазонка, т. е. женщина принимает активное участие в боевых походах.
Но вернемся вновь к Иссыкскому кургану. Найденный здесь серебряный сосуд со знаками алфавита сакской письменности, как и весь комплекс произведений этого захоронения, демонстрирует модель мироздания, соотносимую с мифологической системой индо-арийского мира. Что достаточно красноречиво иллюстрируют и изображения в храме Тамгалы.
Период I в. до н. э. – I в. н. э характерен наступлением эпохи «военной демократии» и созданием первого государства – Великого Тюркского каганата, предводительствуемого великим Культегином, тюркским воином, повелевавшим колоссальной державой, что простиралась от Индостана и Джунгарии до Дуная. Эта эпоха, как и в Европе, предлагала возможность свободного продвижения по иерархической лестнице – от простого воина до предводителя-полководца – благодаря собственным достоинствам, вне законов наследственности и избранности. Государство, названное «Великим Элем», оставило нам бесчисленные каменные изваяния в память павшим героям – «балбалы». Это и стало началом казахской скульптуры. А на скалах возникли изображения конного знаменосца и бронированного рыцаря на бронированном коне как манифестация мировой роли древнетюркской державы.
 Следом за могучими воинами-победителями являются сцены адорации (поклонения) Женщине-Божеству, Женщине-Царице, где рядом с крупномасштабным абрисом фигуры художник «рисует» на скале все более мелкие фигуры людей и животных, коленопреклоненно взирающих и благоговеющих... Эта фигура – богиня Умай.
Раннее средневековье Казахстана – XIII-XIV вв. – начало мусульманства. Оно так и не охватило всю громадную территорию Казахии, обосновавшись прочнее всего, как уже говорилось, на юге. Но вспомним постулаты Корана в отношении к женщине и сопоставим ее поведение и внешние признаки в данном ареале: откроется своеобразная картина. Никогда женщина-казашка не закрывала своего лица, не утратила право голоса, особенно дальше на Север, где сохраняются и по сей день в традициях и обрядах законы, идущие от времени язычества и матриархата – почитание женщины, преклонение перед матерью и бабушкой, обращение к ней за решающим словом и благословением. А подземные пещерные храмы в Западном Казахстане, где человек изображался вне запретов Шариата? Вопросов много. Ясно одно: законы мусульманства распространялись в Казахстане с большой толикой применительности к уже устоявшимся представлениям о мире и бытии, претерпевая качественные изменения и обретая свою транскрипцию в каждом ареале. Что вовсе не отвергает его наличия. И вместе с тем, он получил как бы новую «модификацию» у казахов, сохранивших множество обычаев, тесно связанных с культами предков из далеких эпох микролита.
Первые архитектурные строения мусульманства – храмы, мазары, мавзолеи, бейты (некрополи) полны сдержанного величия и равновесия всех форм при камерности объемов. Цвет, свет, пропорции, соотнесение с окружающим пространством ландшафта, а главное – с человеком, – достоинства этих сооружений. Краски степи, пустыни, ее климат – все учтено. Плюс соблюдение канонов религии, при которой входящий в мавзолей должен ощущать эту соразмерность. Таковы «Айша-биби», «Бабаджи-хатун» – ранние мавзолеи этой эпохи. Но, как всякий стиль в развитии, нарастает постепенно масштабность, величие, помпезность, роскошь убранства. И возникает образец «цветущего мусульманства» (его именуют еще «мусульманский Ренессанс») в архитектуре – мавзолей Ходжа Ахмета Яссауи. Монументальность, грандиозность, богатство отделки – все привлекает взор. Как и сама его история. А она гласит, что непобедимый Тамерлан – Тимур, пришедший на земли Казахии с целью их завоевания и обращения всего населения в свою религию, имел сильное войско и огромное число пленных талантливых художников, поэтов, музыкантов, которых вел с собою. Его враги – неуловимые местные кочевники-воины, обладая тем же оружием и конем, что войска Тимура, и знанием каждой пяди родной земли, изводили терпение и силы пришельцев частыми стремительными набегами и – исчезновением. Военная экспансия была обречена на провал. И тогда умный Тимур решил достичь цели иным путем.
На месте скромного захоронения – надгробного камня, наиболее почитаемого на земле тюрков монаха-суфия Ахмеда Яссауи (по имени города Яссы), он велит своим воинам-строителям совместно с лучшими художниками воздвигнуть огромный храм, который здесь, в Туркестане (стране тюрков) станет символом веры мусульман. Хитрость граничила с мудростью, и тактика удалась. Те, что прежде преклонялись суфийской космогонии культа Али и Хосейна и шаманизму, отныне приходили к храму мусульманства, в стену которого Тимур велел вмуровать надгробный камень прежнего святого. И сохранил Имя его, присвоив мавзолею.    
Что касается самого строения, то смерть властителя прервала ход строительства, вследствие чего главный вход – портал (пештак) оказался незавершенным. Но купол – грандиозный, лазурный, изукрашенный сверкающей мозаичной плиткой с куфическим письмом, стройные пропорции несущих и несомых частей сооружения, великолепный декор интерьера и экстерьера позволяют говорить о совершенстве этого храма.
К слову, о мусульманстве и его исполнителях. Удивительная деталь – дверные ручки огромных резных дверей мавзолея – учтем, что это период расцвета мусульманства! – украшены львиными головами. Меж тем, история пестрит многочисленными упоминаниями о том, что мусульманство запрещало изображения живых существ, и в этом – его «косность и отсталость», его недостаток, закрывающий пути развития изобразительного творчества. А эти «львиные головки» один к одному схожи с подобными в российских монастырях, при той же функции дверных ручек. Этот феномен предстоит еще изучать. Что касается самой архитектуры мусульманского Ренессанса (термин, принятый в общемировой истории искусств), то впечатление о ней образно выразил знаменитый американский архитектор Райт: «Они (мусульмане. – С. Б.) так любят свои чалмы, что одевают их на головы своих храмов». Голубые купола, сливаясь с небесной синью и уравновешивая горизонтали и вертикали здания, создавали эффект гармонии, вызывая живые аналоги.
И, наконец, о тех городищах, которые, будучи оазисами на Великом Шелковом пути, являли собой жемчужины культуры Евразии, памятников человеческой мысли и умения творить прекрасное. Отрар – родина великого аль-Фараби, ученого-энциклопедиста, первого переводчика трудов Аристотеля, именем которого горд Восток, Тараз, Ургенч и т. д. и т. п. Там ведутся археологические раскопки, дабы Великая Степь предстала перед миром во всем величии масштабов. Этим занимаются современники, мои коллеги, в том числе, Ваш покорный слуга».
Слышу голос и улыбку, вижу жест руки, прикоснувшейся к груди и легкий наклон головы... Я получила в подарок несколько драгоценных часов из жизни, оказавшейся столь короткой. Разговор состоялся в сентябре 1976 года. В 1979 году вышла в свет его книга – 1-я часть – «Гравюры на скалах» («Алма-Ата», Онер, 1979). В 1980 году появилась публикация «Ориентиры древности» (ДИ СССР, 1980, № 8), где он пишет: «За 3000 лет кочевая культура прошла яркую и содержательную творческую эволюцию. На территории Казахстана от этих 3000 лет остались следы достаточно выразительные и разнообразные...». И продолжает: «Мангышлак – это царство камня, созданное природой для истинных скульпторов. На нем сосредоточены различные сооружения из камня, связанные в некрополи (по-казахски – бейты), насчитывающие свыше тысячи ансамблей. На Мангышлаке петроглифы и орнаменты сакральных сооружений одухотворены за счет синтеза суфизма и живого наследия шаманской культуры евразийского ареала... Этот полуостров занимает исключительное место в проблеме генеза казахской культуры. Здесь стены ее Акрополя и здесь ее Иппокрена».
А. Г. Медоев ушел из жизни в возрасте 46-ти лет, молодым и полным творческих сил. Спазм сердца. Друзья его, особенно молодежь – а их было великое множество – давали обещание продолжать дело его жизни. Ровесники помнят, с теплотой произнося его имя. Минуло более сорока лет, но вместо забвения приходит радость узнавания того, что стало долгом, целью, смыслом его жизни и творчества. «Поле» – экспедиции в степи Сары-Арка, в пустыни Мангистау, плато Устюрт, раскопки, поиски, исследования, а дальше – теоретическая работа по анализу, обобщению, сравнению, открытию конкретного материала. Эта изнуряющая и благородная работа – удел немногих, избранных Судьбой, не сулящая скорых успехов, отнимающая все силы и все время. Но не веру в победу. Веру, которую исповедовали во все века великие странники всех континентов, кочевники, номады. Веру в Доброту, Красоту, Гармонию.