• Время
  • 20 Апреля, 2023

ЗВЕЗДНЫЕ ЧАСЫ КАНЫША САТПАЕВА

Елена БРУСИЛОВСКАЯ,
ветеран журналистики

Есть в апрельском календаре знаковое для Казахстана число – 12 апреля, которое объединило сразу три очень важных события – День космонавтики, День научных работников и День рождения Каныша Имантаевича Сатпаева. Первый профессиональный геолог-казах, открывший огромные запасы меди Джезказгана и марганец Жезды, организатор и первый президент Академии наук Казахстана, первый академик Академии наук СССР из республик советского Востока – не случайно на исходе ХХ столетия Каныш Сатпаев был назван «Человеком века».

Личность планетарного масштаба

Мне представляется, что это не простое совпадение – Каныш Сатпаев поистине был человеком космического масштаба, которого с полным правом можно поставить в один ряд с гениальным Чоканом Валихановым, памятник которому стоит как раз напротив здания Академии наук, – Сатпаев так же щедро был одарен талантами, обладал титанической работоспособностью и так же оставил после себя яркую, немеркнущую память. 
Сегодня, как никогда, понимаешь, насколько велика потребность в таких светлых личностях. Каныш Имантаевич был велик и талантлив во всем, но, прежде всего, в науке, к которой, по словам его младшей дочери Меиз Канышевны, у него было какое-то божественное отношение. Именно в ней он видел будущее страны.
«Каныш Имантаевич Сатпаев – человек, сумевший органически слить в себе, в своей могучей натуре высь родных гор, раздолье и ширь степей, мудрость своего народа. Цитируя Цвейга, мне хочется сказать: «Сатпаев был звездной личностью нации, общества, эпохи», – так писал о великом сыне казахского народа его современник, также знаковая фигура в отечественной истории Ильяс Омаров.
Каныш Имантаевич не только мечтал, но и делал все, что было в его силах, чтобы казахстанская наука вышла на передовые рубежи. А еще он мечтал о том, чтобы ученые Казахстана имели бы свой научный центр, свою Академию наук – своего рода оперативный штаб, откуда осуществлялось бы руководство академическими институтами и исследовательскими центрами. 
«Сила Академии в том, что она представляет фокус, в котором скрещиваются все науки, что она в целом представляет все отрасли науки», – считал К. Сатпаев.
Это его стараниями много лет назад в Алматы появилось уникальное здание Академии наук, где когда-то кипела жизнь и где сейчас лишь гулко отзываются одинокие шаги в почти музейной тишине.
Но, кто знает, может, казахстанская наука когда-нибудь воспрянет ото сна и покажет, на что она способна, ведь не случайно великий Исаак Ньютон писал: «Я видел дальше других, потому что стоял на плечах гигантов». 
Таким гигантом был и Каныш Имантаевич Сатпаев.
Много лет назад я была знакома с младшей дочерью Каныша Имантаевича – Меиз Канышевной, которая, к сожалению, уже ушла из жизни, она много рассказывала мне о своем отце. Он был для нее главным человеком в жизни, примером для подражания, и в большом, и в малом. Меиз Канышевна была единственным человеком из клана Сатпаевых, которая пошла по стопам отца и матери, став геологом и заложив тем самым начало «звездной» семейной династии.
Когда-то ее отец Каныш Сатпаев заложил основу сырьевой базы Большого Жезказгана, а его дочь была на пороге открытия «второго «Большого Жезказгана», выделив в нем медный пояс Жезказган-Айнак – скрытые рудные залежи Жезказгана, что, по мнению ее коллег-геологов, явилось достойным венцом ее плодотворной научной деятельности. В этом она была истинной дочерью своего отца. 
Как и Каныш Имантаевич, Меиз Сатпаева была не только профессионалом высочайшего уровня, но и подлинным патриотом своей Родины, во имя которой она жила, работала, честно исполняя свой профессиональный и человеческий долг, всегда существуя на стыке времен – не забывая о прошлом, работала в настоящем, которое было стартовой площадкой для будущего. 
Однажды Меиз Канышевна рассказала мне удивительно красивую легенду. «Когда я была молодой, всей семьей мы любили отдыхать в Абхазии, в Гудаути на Черном море. Там есть легенда, поясняющая, почему столь прекрасна эта земля. Когда Бог делил землю, он забыл про абхазов, и потом из своих личных угодий дал им поистине райский кусок земли. Эту легенду я переиначила так: когда Бог поделил землю и взглянул, что же досталось казахам (а надо сказать, что я выросла в Центральном Казахстане, в Карсакпае, а это даже не степь, где ковыль, трава и цветы, это каменистая пустыня), то увидел, что там вообще ничего не растет. И чтобы люди смогли жить в этих суровых местах, он положил в землю несметные богатства. А потом послал человека, который должен был их найти и научить людей, как воспользоваться этими богатствами. Ведь если проследить жизнь моего отца, то, несмотря на все ее сложности, взлеты и падения, его словно вела судьба: когда надо, она указывала правильный путь, когда надо, оберегала».
Действительно, когда знакомишься с биографией Сатпаева, невольно утверждаешься в мысли – судьбами людей явно кто-то руководит свыше, определяя их предназначение: разве мог подумать сын скотовода-кочевника из далекого казахского аула, что ему будет суждено войти в мировую историю?

Все мы родом из детства

Каныш Имантаевич рос в сказочно прекрасной стране детства, наполненной красотой голубых озер, гранитных скал, березовых и сосновых рощ Баян-аула. Необыкновенно поэтически сказал об этом академик К. Джумалиев: «Каныш с детства любовался нагромождениями гор, слушал, как бормочут горные потоки по ущельям, дышал терпким, как весенний кумыс, воздухом, настоенным на травах и цветах. Суровая и нежная, взыскательная и ласковая природа Казахстана баюкала его, растила ему орлиные крылья».
Поначалу жизнь его складывалась в какой-то степени традиционно: сельская школа, двухклассное училище в Павлодаре, Семипалатинская учительская семинария. Потом он учил ребятишек в сельской глубинке, позже молодого энергичного парня назначили народным судьей в Баян-Аульском районе. Что и говорить, биография удачливая для провинциала, но не более того.
Все началось, казалось бы, со случайного совпадения обстоятельств, которые счастливым образом вмешались в судьбу Каныша Имантаевича. «Летом 1921 года в аул, где тогда жил и работал отец, приехал лечиться от туберкулеза профессор Томского технологического института, известный геолог Михаил Антонович Усов, – рассказывала мне Меиз Канышевна. – Они познакомились, и Усов буквально заразил отца геологией, поэтому тот все бросил и уехал учиться. Блестяще сдав экзамены в Томский технологический институт, отец был зачислен студентом геологоразведочного отделения горного факультета. 
Как вспоминал академик Каюпов, который был из тех же мест, что и отец, тогда в ауле говорили: «Скоро приедет Имантай со своим сыном, который учится на геолога». И мы все удивлялись: кто такой учитель, понимали, врач – понимали, судья тоже, а вот кто такой геолог? И специально поехали на него посмотреть».
После института для Каныша Имантаевича завершилась пора юности. Началась большая дорога в Большую жизнь. 
– У отца было необыкновенно обостренное чувство ответственности перед народом, перед государством, – вспоминала Меиз Канышевна, – он поистине был героем своего времени, времени индустриализации, работал, как бешеный, сутками, словно чувствовал, что жизнь ему отпущена короткая, а дел много. Плюс ко всему он был гражданином, патриотом своей страны в полном смысле этого слова.
И если отец знал, что надо сделать что-то важное, его невозможно было остановить. Помню, в начале 60-х годов, в последние годы жизни, когда он был уже очень болен и ездил лечиться в Москву, я часто его сопровождала, там он пробивал открытие в Казахстане института ядерной физики. Надо сказать, это стоило ему больших усилий, так как в центре считали, что нет необходимости в подобном научном центре, потому что в Ташкенте уже был ядерный реактор, и этого для востока страны, по мнению Москвы, было достаточно. Помню в гостинице, а я была там для него единственным слушателем, он доказывал, что без ядерной физики настоящую ­науку делать невозможно. На этой почве папа сдружился с Курчатовым, который очень помогал ему. Портрет Курчатова даже висел у отца в кабинете.
Но окончательно вопрос решился только в кабинете тогдашнего председателя Совета Министров Косыгина, кстати, как и судьба канала Иртыш-Караганда. Дело в том, что, когда в Казахстане начала активно развиваться промышленность, возникла потребность в воде, особенно в Центральном Казахстане. Тогда и появилась идея строительства этого канала. 
Многие казахстанские ученые выступали против этого проекта, считая, что в республике есть много подземных вод, которые смогут решить проблему. Но отец доказывал: подземные воды нельзя тратить на нужды промышленности, их надо оставить для развития животноводства, обводнения городов и поселков. И он сумел отстоять свою точку зрения. То есть, когда он был уверен, что это действительно нужно, он не останавливался ни перед чем. А потом, не надо сбрасывать со счетов его огромное обаяние и эрудицию, поэтому с его мнением считались в самых высоких ­кабинетах. 

Божественная наука

Через всю жизнь Каныша Сатпаева прошли Джезказган, минеральные ресурсы Казахстана и наука, особенно «божественная» наука. 
Напомню, что первого июня 1946 года в Алма-Ате состоялось торжественное преобразование Казахского филиала Академии наук СССР в самостоятельную Академию (кстати, Сатпаев руководил этим филиалом с середины 1941 года), возглавил ее Каныш Имантаевич, который в ноябре этого же года был избран академиком АН СССР. Он стал первым академиком союзной академии из всех республик советского Востока.
Уже через несколько лет республиканская Академия наук превратилась в крупнейший научный центр страны. В ее составе работало 55 научных учреждений, в том числе 20 институтов и 12 секторов, объединенных в 4 отделения – минеральных ресурсов, физико-математических наук, биологических и медицинских наук, общественных наук. Кроме того, действовало восемь комплексных научно-исследовательских баз, обсерватория, Республиканский ботанический сад, фундаментальная научная библиотека, издательство… 
– Как дирижер в оркестре, отец направлял работу научно-исследовательских институтов на решение важнейших задач народного хозяйства, считая, что наука должна работать на страну, – вспоминала Меиз Канышевна. – Кстати, некоторые ошибочно думают, что настоящая наука – это лишь академия. По-моему, науку нельзя четко разделять на фундаментальную и прикладную. И надо сказать, что отец никогда этого не делал, он всегда подчеркивал теснейшую органическую связь прикладной и теоретической ветвей науки. Ведь ученые занимаются неизвестными явлениями природы, и поговорку, что за счет государства они удовлетворяют свое любопытство, я считаю просто неприличной. Кому не интересно, тот никогда ничего не откроет. Все великие ученые были людьми увлекающимися, и порой наука, я в этом убеждена, начинается именно с любопытства. При этом никто не думает: сейчас я веду фундаментальное исследование, а потом будет ­прикладная часть. 
В качестве примера я могу про себя рассказать. Много лет я, как и отец, занималась Джезказганом. Когда-то в джезказганских рудах открыли рений, очень ценный элемент, очень тугоплавкий, поэтому и очень дорогой. Он используется в космической промышленности: им покрывают обшивку ракет, спускаемых аппаратов, чтобы она не горела при входе в плотные слои атмосферы. 
Вскоре выяснилось, что Джезказган по рению – крупнейшее месторождение, но при обогащении половина его теряется, поэтому отец собрал специальную научную группу, куда вошли и металлурги, и геологи, и обогатители (я тоже в нее входила), оснастили нас приборами для решения проблемы комплексного использования этого элемента. 
И вот по ходу исследовательских работ мне встретился, на первый взгляд, казалось бы, обычный минерал – барнит. Но почему-то он был разного цвета – то розовый, то желтый, то оранжевый. Мне стало интересно, чем это вызвано? Ни о каком прикладном вкладе я тогда и не думала. Но этот интерес заставил меня начать досконально изучать барнит и в итоге выйти на совершенно иные представления о генезисе, происхождении горных пород. 
Это привело меня к догадке – там, где есть барнит, должны быть залежи рения. И если мы их не находим, то только потому что неверно ведется бурение: надо бурить по зонам, а не по сети, как делалось. И позже в Джезказгане начали бурить по моей методике. Надо сказать, это очень сложно, потому что верхние горизонты уже отработаны, буровые установки через пустоту идти не могут, пришлось спускать подземный станок и бурить на больших глубинах. То есть, «чистая теория» вывела меня на самую, что ни на есть прикладную практику. 
Мне жаль, что восемь томов отцовских работ, которые мы издали к его столетию, сейчас, наверное, никто не читает. А ведь он был одержим любовью к Казахстану, хотел видеть свою страну и свой народ богатыми и процветающими. Ради этого он делал все, порой, казалось бы, невозможное. 
Ведь подумайте, в 1934 году казах из какого-то там забытого богом Карсакпая сумел организовать сессию Академии наук Союза по Джезказгану! Папе пришлось буквально отвоевывать будущность этого региона. 

Борьба за большой Джезказган

Немного предыстории. После окончания в 1926 году Томского института Сатпаев получил назначение на Джезказганское месторождение в Центральном Казахстане. Он приехал туда вместе со своей молодой женой, сокурсницей Таисией Алексеевной Кошкиной. Местом их жительства стал поселок Карсакпай, где тогда шло строительство медеплавильного завода –первенца цветной металлургии республики.
В те годы Карсакпай был практически оторван от внешнего мира. До ближайшей железнодорожной станции Джусалы надо было ехать 400 км по безводной и безлюдной степи. Каныш Сатпаев возглавил геологоразведочные работы на Джезказганском медном месторождении, где еще недавно хозяйничали концессонеры-англичане. 
Он считал, что Джезказган – очень перспективное месторождение. А дело в том, что до него здесь проводили разведку работники столичного Геолкома, у которых на этот счет была противоположная точка зрения. Москва на Джезказгане по сути дела поставила крест. Но уже к концу 1931 года Сатпаев выдал свои прогнозы – Джезказгану по выявленным запасам руды принадлежит первое место среди медных месторождений Союза. Однако маститые геологи из Центра расценили эти прогнозы как беспочвенную фантазию. И в феврале 1933 года финансирование геологоразведочных работ было прекращено.
Началась долгая и упорная борьба за Большой Джезказган. Сатпаев смог пробиться на прием к Орджоникидзе, который руководил тогда ВСНХ СССР – Высшим советом народного хозяйства. Отстаивая перспективность месторождения, он доказывал и необходимость строительства в этих краях железной дороги. Летом 1935 года по указанию Орджоникидзе началось строительство железнодорожной ветки, но, когда Орджоникидзе умер, все снова заглохло. Сатпаев вновь поехал в Москву, дважды он побывал на приеме у наркома тяжелой промышленности Кагановича. После чего появился указ о строительстве Джезказганского горно-металлургического комбината. 
Каныш Имантаевич вышел победителем в этой борьбе, более того, осенью 1940 год он был награжден орденом Ленина, а за работу «Рудные месторождения Джезказганского района» получил Государственную премию СССР.

Романтика больших дорог

– Нельзя историю того периода преподносить только в черном свете, – была уверена Меиз Канышевна. – Да, были репрессии, были лагеря, но было и другое: строительство нового государства, неподдельный энтузиазм людей. 
Взять хотя бы выездные сессии Академии наук, которым отец придавал огромное значение. Они проводились регулярно, и на них действительно работали. Я помню сессии, которые он проводил на востоке республики. Он собирал всех – не только ученых, но и руководство региона, инженеров, других специалистов. Внимательно изучалось, что эта область может дать народному хозяйству, какие звенья отстают. И это делалось на таком высоком профессиональном уровне, что, скажем, материалы Алтайской сессии 1947 года вошли в пятилетний план Госплана СССР. 
Когда-то профессия геолога была овеяна романтикой, вспомните, сколько прекрасных песен пели про геологов! Тогда был силен пример и самого Сатпаева, не случайно многие казахские юноши стремились стать геологами. 
Еще в советские времена в актовом зале нашего института висело высказывание Маркса, я его выучила: «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот достигнет ее сияющих вершин, кто, не боясь усталости, карабкается по ее каменистым тропам». И это действительно так. Истинным ученым не надо ни шикарных особняков, ни счетов в банках, им надо лишь создать условия для нормальной работы – и все. 

В кругу семьи

Меиз Канышевна рассказывала, что отец был настолько занятым человеком, что даже домой по выходным приходил с папками, доставал бумаги и продолжал работать. 
«Когда папа работал, мы ходили на цыпочках. Раз в год регулярно они с мамой ездили в Кисловодск в санаторий Академии наук, как правило, под Новый год, и там отдыхали. Папа очень хорошо танцевал, поэтому включался в кружок бальных танцев, во все викторины, очень много гулял. 
Летом 1941 года его перевели в Алма-Ату. Мы должны были выехать из Карсакпая именно 22 июня. Помню, в этот день организовали прощальный пикник в Жездах, купались, гуляли, а вечером, когда вернулись в поселок, узнали, что началась война. Несколько дней не могли выехать в Алма-Ату, потому что сбилось расписание поездов, все эшелоны шли на запад. 
 Когда мы жили в Алма-Ате, и когда появилась первая возможность отдыхать, это был Ботанический сад, у директора которого был небольшой домик, две комнаты он нам уступал, и там мы жили каждое лето до 1951 года. Позже у нас был небольшой щитовой домик по дороге на Медео, в Бутаковке, но там папе не нравилось: не было такого простора, как в Ботаническом саду. Он любил горы, но больше, мне кажется, он любил степь, простор. Я помню, он прекрасно пел, у него был красивый баритон, причем пел не только казахские, но и русские, украинские песни. Кроме того, отец хорошо играл на домбре, гитаре. Мало кто знает, что известный музыковед-фольклорист Затаевич записал в исполнении отца 25 казахских песен, которые он услышал впервые. 
Однажды, в 1946 году, отец с мамой поехали в экспедицию на Алтай, там, в Зыряновске, родилась моя мама, и меня они взяли с собой, я тогда была в восьмом или девятом классе. Из Зайсана мы долго ехали на машине, и почти всю дорогу папа пел казахские песни. И вот тогда я поняла, что эти песни действительно для степи. Когда их исполняют в концертном зале, эффект совсем не тот, их надо слушать на природе. Вообще казахи – златоустцы, их язык необыкновенно богат, не случайно в нем столько пословиц и поговорок. К сожалению, я не знаю казахского языка, меня вырастила бабушка, мамина мама, она была русская. Позже мне предложили учить язык, но я отказалась, потому что считаю, что в совершенстве выучить его я уже не смогу, а примитивно, на бытовом уровне говорить на языке, который прекрасно знал отец, мне было не позволительно. Такой богатый язык надо впитать с молоком матери.
А бабушка моя была удивительным человеком. У нее было очень редкое русское имя – Фелисата Васильевна. Помню, в 30-е годы, когда был голод, папа привез из Баян-аула человек десять ребятишек, и они год у нас жили. Один из них, между прочим, был Кемаль Акишев, знаменитый археолог, который нашел Золотого человека. Кимка, как мы его звали, был моим двоюродным братом, сын папиной родной сестры, которая умерла в голодомор. Отец Кемаля тоже умер, и он вырос в нашей семье. Когда его привезли, ему было 7 лет, а мне годик. Наша детская команда – он, я и Люська. 
Так вот, когда папа привез этих ребятишек, они были грязные, вшивые. Увидев их, мама заплакала и ушла в другую комнату, а бабушка сказала отцу, чтобы он привез ситца. Он привез, она остригла ребят, вымыла, всю одежду сожгла, Кимка мне даже место показал за сараем, и всю ночь шила им рубашечки и трусишки. 
Отец мне запомнился большим, красивым, жизнерадостным человеком. И душа у него была большая, он был очень доброжелательным, на нас, детей, никогда не повышал голоса. Моя мама была его второй женой. От этого брака у него было трое детей: первый мальчик, он умер в годовалом возрасте, потом была я, а потом моя сестренка Марьяша, она тоже умерла. С нами жила его дочь от первого брака Ханиса, которую он забрал из аула и привез к нам в Карсакпай, когда еще меня не было, наверное, для того, чтобы она получила хорошее образование. Ведь тогда там строился крупный завод, было много интеллигенции из России. Кроме того, в Карсакпае жили на поселении политические ссыльные, поэтому были прекрасные учителя, врачи. 
Вот некоторые считают, что Карсакпай – это забытым богом местом, а я его называла «прекрасной страной моего детства». Меня радует, что и многие старожилы любят этот край и, несмотря на все сложности, не собираются его ­покидать.
 Превратности судьбы

Жизнь Каныша Имантаевича была отнюдь не безоблачной, удары судьбы порой были слишком жестокими, ведь одно время его отстранили от руководства Академией. По словам Меиз Канышевны, причиной была банальная зависть – многие не могли простить Сатпаеву столь высокое признание его заслуг.
– Гонения на отца начались в 1949 году, когда в Алма-Ате в оперном театре было широко отпраздновано его 50-летие. Мне кажется, это переполнило чью-то чашу терпения. На него начали писать доносы. Тогда в стране разворачивалась очередная борьба «с политическими ошибками интеллигенции», «буржуазными националистами». Академия наук Казахстана становилась мишенью для постоянных нападок со стороны высших партийных органов республики. 
Каныш Имантаевич был вынужден публично объясняться в газетах. Однако его судьба как президента Академии была предрешена: «за сокрытие в академии буржуазных националистов», «засорение кадров академии чуждыми элементами» в ноябре 1951 года на закрытом заседании бюро ЦК КП Казахстана он был освобожден от должности, хотя всего два месяца до этого на общем собрании Академии наук его единогласно избрали на эту должность.
Кстати, на этом заседании было много энкавэдэшников, как его там не арестовали, просто не знаю. Хотя репрессии все же не обошли нашу семью: в 1937 году посадили старшего брата отца, и если бы папа был в то время в Алма-Ате, он бы, конечно, тоже попал под этот маховик. Но судьба его берегла.
Так вот, в тот же день с мамой они выехали в Москву. К чести москвичей, они его действительно ценили. Несмеянов, который тогда был президентом Академии наук СССР, сразу же предложил ему возглавить Уральский филиал академии, но папа отказался уехать из Казахстана. Вскоре он возглавил наш институт геологии. И, как говорится, нет худа без добра, занялся металлогеническими картами, до которых у него раньше руки не доходили. Это прогнозные карты, своего рода компас, который должен был указывать геологам-поисковикам путь к богатствам земных недр. За эту работу в 1958 году он получил Ленинскую премию. 
В 1955 году Казахстан возглавил Пантелеймон Пономаренко. Он вспоминал, что когда к нему на прием пришел Сатпаев, он думал, что тот как обиженный человек будет жаловаться, а Сатпаев стал говорить о задачах геологической науки в Казахстане. Именно Пономаренко вернул его в академию, и отец был ее президентом до конца своих дней.
Отец всегда жил, как говорится, по гамбургскому счету, предъявляя высочайшие требования и к себе, и к своим соратникам. Например, когда здесь открывали Академию, он специально обращался в ВАК, чтобы там не делали никаких поблажек для казахских ученых, хотя стране и очень нужны были национальные кадры. Он считал, что все должно быть по самым высшим меркам. Он верил в талантливость своего народа, – говорила Меиз Канышевна.

Юноше, обдумывающему житье

А что знают о Сатпаеве нынешние молодые? Ведь молодежь всегда занимала особое место в жизни великого ученого. Каныш Имантаевич постоянно встречался с молодыми людьми, возлагал большие надежды на тех, кто придет в науку после него. Стал ли он для нынешнего поколения, взращенного интернетом, лишь одним из разделов исторической науки, давно прошедшим временем, или его идеи, его заветы являются и для них путеводной звездой? 
Чтобы ответить на этот вопрос, несколько лет назад Казахский национальный исследовательский технический университет, носящий имя Сатпаева, совместно с Министерством образования и науки РК провели республиканский конкурс среди студентов и школьников «Сатпаев – наш современник». 
И что поразительно – на конкурс поступило свыше полутысячи работ со всех регионов Казахстана, написанных на трех языках – казахском, русском и английском. Особенно отличились ребята из Карагандинской и Костанайской областей, откуда было получено больше всего сочинений. В основном их писали учащиеся старших классов, но были и ребята помладше. Каждый четвертый участник конкурса стал победителем, получив специальный диплом. 
Вот, например, что написала в своем сочинении ученица физико-математической школы из Тараза Маржан Сапарбекова: «Каныша Имантаевича Сатпаева принято считать героем прошедшего уже времени, но я как человек, который рос на его примере, с уверенностью заявляю – он герой моего времени, моего независимого Казахстана. Сатпаев – пример для подражания, он будет жить, пока живы мы, наши дети и внуки, пока есть казахский народ. Через два года я заканчиваю школу, планирую поступать на факультет геологии. Не могу даже толком объяснить почему. Может, все дело в актуальности профессии, а может, в моих личных интересах? А может, в улице Сатпаева, на которой я родилась?».
Ученик 6 класса гимназии № 27 Алматы с редким именем Ратмир Халиков, получивший Гран-при конкурса, не только снял фильм о памятных местах Алматы, связанных с именем Сатпаева, но и провел опрос среди своих одноклассников. Интересно, что на вопрос «Кем был Каныш Сатпаев?» с возможными вариантами ответов: 1) писателем, автором первого казахского букваря; 2) космонавтом, героем Советского Союза; 3) геологом, основателем Академии наук КазССР; 4) дирижером, заслуженным артистом СССР, – шестеро из 36 учеников назвали его писателем, автором первого казахского букваря, а один принял Сатпаева за космонавта! 
А на вопрос: «Какие учреждения в Алматы носят имя Сатпаева?» – семеро назвали Казахский национальный университет, консерваторию и Центр космических исследований. Так что, делает вывод юный автор, не все хорошо знакомы с историей, тем более, что почти половина из опрошенных не узнали Сатпаева на фотографии. 
Ратмир привел и такой факт. «Как-то в Алматы приехала японская делегация и привезла с собой черенки сакуры. «Мы хотим, чтобы в память о Сатпаеве, этом великом человеке, в Алматы росла сакура», – сказали они. Ведь сейчас, наверное, мало кто знает, что после войны уникальное здание Академии наук строили пленные японцы. Ботаники предложили привить черенки к молодому деревцу дикой сливы. Что и было сделано. Так возле Академии наук появилась единственная в нашем городе японская сакура, которая много лет своим цветением не только украшала Алматы, но и напоминала о дружбе народов Казахстана и Японии, хранила память о первом президенте национальной Академии наук Каныше Имантаевиче Сатпаеве. Но в один далеко не прекрасный день дерево показалось кому-то не нужным, и его спилили. Так, в результате невежества был уничтожен этот необычный памятник великому человеку. Этот факт поразил меня. Он доказывает, как важно помнить свою историю и знать свой город».
Каныш Сатпаев поистине был личностью космического масштаба, наверное, поэтому так «планетарно» воспринял его облик Руслан Сатекбаев из школы №12 города Сатпаева Карагандинской области: «Вокруг солнца, подчиняясь строгим небесным законам, кружится 10-я малая планета, открытая 31 июля 1979 года под № 2404 – планета Сатпаева. К Земле она приближается через каждый год и 5 месяцев. Живет своей жизнью планета Сатпаева, а самого великого ученого вот уж много лет нет среди живущих, и, как звезда, он то удаляется, то приближается к нам. Пройдут века, многое изменится на нашей Земле. Но по-прежнему будет бороздить необъятные просторы Вселенной эта малая планета – вечный и нерукотворный памятник великому Человеку и Гражданину». 
Отрадно, что именно так представители поколения next воспринимают Каныша Сатпаева, задаются вопросами, сверяют по нему свою жизнь. А это значит, что имя и дело этого человека не покрылись «пылью времен», не ушли с историей в прошлое, они живут в настоящем, уверенно прорастая в будущее. 
 

1924 раз

показано

0

комментарий

Подпишитесь на наш Telegram канал

узнавайте все интересующие вас новости первыми