• Время
  • 25 Января, 2023

ЗНАЕМ. ПОМНИМ. ЧТИМ

Кабдрахман НАУРЫЗБАЕВ, 
журналист

Одной из самых печальных страниц нашей истории являются: голодомор казахского народа начала тридцатых годов прош­лого столетия и сталинские репрессии, длившиеся с начала двадцатых годов вплоть до кончины 5 марта 1953 года «вождя всех народов» Иосифа Сталина. В декабре 2018 года в селе Жаналык Алматинской области, где были найдены сотни останков расстрелянных в годы жестокого преследования «врагов советской власти», открылся мемориал памяти жертв политических репрессий. 

Он состоит из трех залов. В первом рассказывается об истории репрессий в период с 1916 по 1986 год. Во втором установлена плита с именами 4125 человек, подвергшихся политическим преследованиям. В этом же зале представлена информация о биографических данных жертв репрессий. В третьем, заключительном зале выставлены фотоснимки из архивов департамента полиции Алматинской области и копии архивных документов. В музее установлена доска с именами жертв политических репрессий.   

…На обширной территории Казахстана в ХХ веке находились самые крупные лагеря структуры ГУЛАГ (Главное управление лагерей) – АЛЖИР (Акмолинский лагерь жен изменников Родины), Степлаг (Степной лагерь), Карлаг (Карагандинский лагерь). Республика практически превратилась в одну большую тюрьму. Вот что напишет по этому поводу в своей пронзительной книге «Архипелаг Гулаг» более десяти лет проведший в сталинских лагерях нобелевский лауреат Александр Солженицын: «К предвоенным годам относится завоевание Архипелагом безлюдных пустынь Казахстана. Разрастается осьминогом гнездо карагандинских лагерей, выбрасываются плодотворные метастазы в Джезказган с его отравленной медной водой, в Моинты, в Балхаш. Рассыпаются лагеря и по северу Казахстана». 

В республике находился и безжалостный, уникальный  по своему назначению АЛЖИР – Акмолинский лагерь жен изменников родины, контингент которого составляли жены осужденных за политические преступления. Нигде в мире не было подобных мест заключения. Лагерь состоял из нескольких саманных бараков, где находилось 18 тысяч женщин-матерей, четырех вышек и колючей проволоки. Здесь отбывали наказание представительницы 61 национальности, среди них – 87 казашек, одна уйгурка. Наиболее многочисленными были еврейки (8550), русские (4390), украинки (740), немки (169), грузинки (146), армянки (79), татарки (70). Была одна японка, цыганка, шведка, черногорка, болгарка, три румынки, три представительницы Чехословакии.

Женщин привозили в АЛЖИР со всех концов страны. Мест для заключенных не хватало. И вновь прибывшие сами строили себе бараки в пургу и метель, жару и дождь, устанавливали в них нары. Вместо матрацев бросали на деревянный настил солому. Для отопления бараков женщины косили камыш, который в течение двух зим являлся основным видом топлива. Но он давал так мало тепла, что температура в бараках не превышала 6-8 градусов.

Меня потряс недавно узнанный факт: оказывается, казахские женщины перебрасывали через колючую проволоку узницам АЛЖИРа кусочки курта. Низвергнутые – вслед за своими репрессированными мужьями – с пьедестала уважения, почета и достатка женщины примут летящие в них твердые шарики за унижение. «Только этого не хватало: нас ненавидят, потому что мы жены изменников родины», – содрогались души несчастных женщин. Пока им не объяснили, что это долго хранящийся молочный продукт, которым с незапамятных пор питались кочевники.

За годы репрессий в казахстанских лагерях содержалось шесть миллионов человек из всех концов Советского Союза. По другим данным, общее число заключенных значительно превышает эту цифру. В период с 1920 по 1954 годы в самой республике было осуждено 100 тысяч человек, к 25-ти тысяч из них была применена высшая мера наказания – расстрел.

В конце 1928 года по ложному обвинению были арестованы почти все из числа так называемых «буржуазных националистов» – бывшие деятели Алаш Орды. Для развязывания уголовного преследования бывших представителей партии «Алаш» использовались любые средства, вплоть до прямых провокаций, арестов членов семей. Репрессированы были видные деятели науки и культуры: А. Байтурсынов, А. Бокейханов, ­­­­­М. Дулатов, М. Тынышпаев, М. Жумабаев, С. Сейфуллин, И. Жансугуров, Б. Майлин, С. Асфендияров и многие другие. В «национал-фашизме», кризисе сельского хозяйства были обвинены С. Ходжанов, У. Исаев, Т. Рыскулов, С. Садвакасов, О. Жандосов и другие. В этот период были расстреляны Ж. Аймаутов, А. Байдильдин, Д. Адилев, остальные осуждены на различные сроки тюремного заключения. Некоторые из них (М. Дулатов и другие) скончались в лагерях, остальные (А. Байтурсынов, М. Жумабаев и другие), отбыв наказание, в 1937 году были повторно привлечены к уголовной ответственности за участие в деятельности Алаш Орды и расстреляны в 1937–1938  гг.

Другая группа представителей национальной интеллигенции – около 40 человек – была арестована в сентябре-октябре 1930 года. Вскоре 15 из них (М. Тынышпаев. Ж. Акпаев, Х. Досмухамедов, Ж. Досмухамедов, К. Кеменгеров и др.) были сосланы в Центрально-Черноземную область России.

Как свидетельствуют дела так называемых «национал-фашистов», репрессированных в 1937–1938 гг., в число сфабрикованных дел попали и те, кто в свое время отстаивал интересы Казахстана,  открыто выражал протест по поводу массовой гибели из-за голода казахского населения в 1931–1933  гг. Показательные судебные процессы 1937 года проводились в Урджарском  (Семипалатинская область), Пресновском (Северо-Казахстанская область) и других районах республики. Большой резонанс получил судебный процесс над А. Асылбековым. Н. Нурсеитовым, М. Гатаулиным и другими руководителями Карагандинской области, состоявшийся в ноябре 1937 года. Однако судьбы основной массы «врагов народа» решались на тайных заседаниях военной коллегии Верховного Суда СССР, на Особых совещаниях НКВД и в так называемых «тройках» и «двойках». 

Голод 30-х годов прошлого столетия вписал еще одну страшную страницу в нашу историю. По разным данным, в те годы погибло от голода от двух до четырех миллионов казахов. Некоторые исследователи утверждают, что голодомор унес жизни около семи (!) миллионов степняков. Они же утверждают, что от голода погибли только казахи – представителей других национальностей в республике эта катастрофа обошла стороной. В это поневоле поверишь, когда узнаешь, что в те страшные годы рабочим-казахам не выдавали карточки на продукты питания. Многие были вынуждены покинуть родину. За счет мигрантов-казахов, бежавших от голода, в межпереписной период 1926–1939  гг., численность казахов возросла: в РСФСР в 2,3 раза, Узбекистане – 1,7 раза, Туркмении – в 6 раз,  Таджикистане – 7 раз и в Киргизии – в 10 раз. До сих пор потомки многих из них не вернулись на историческую родину. В свое время известный демограф Макаш Татимов предположил: если бы не репрессии, не голодомор, то численность казахов к концу ХХ века составила 30 миллионов человек. Он же говорил, что казахи – по своей численности в СССР – до голодомора занимали третье место после русских и украинцев и первое место среди тюркоязычных народов СССР.

А выдающийся русский химик, педагог, общественный деятель Дмитрий Менделеев (1834–1907), открывший в 1869 году периодический закон химических элементов – один из основных законов естествознания – сделал такой прогноз: «К концу ХХ века численность русских превысит 300 миллионов». И казахи, и русские «недобрали» – из-за катастрофических войн, голода, репрессий – ровно половину. Как не онемеет язык, как не содрогнется душа! 

Фатима Габитова. Женщина удивительного обаяния, настоящая татарская Мадонна, муза трех великих казахов – просветителя, драматурга, сатирика Биляла Сулеева; выдающегося поэта, кулагера казахской поэзии Ильяса Жансугурова; классика казахской литературы, лауреата Ленинской премии, академика Мухтара Ауэзова, участница Первого съезда Союза писателей, лично встречавшаяся с Максимом Горьким, всю жизнь вела дневники. Предоставим слово великой женщине:

 

ИЗ ДНЕВНИКОВ ФАТИМЫ ГАБИТОВОЙ

Живые вынуждены бороться за жизнь… Я содрогнулась, подумав, что человек в борьбе за жизнь иногда готов совершить жуткие, отвратительные и страшные поступки, о которых даже говорить нельзя без ужаса и проклятий…

Вспоминая те зыбкие и туманные дни, я вижу, как медленно отверзается занавес и ярко встают перед глазами незабываемые картины голода начала 30-х годов, и становится страшно и жутко. Какое падение, какое обесчеловечение! Голодная мать, своей грудью вскормившая детей, берегущая их пуще глаз своих, говорит мне, жадно обгрызая выброшенную на помойку столовую кость: «Как стает снег и потеплеет, меня прокормят мои дочери, не бросят же они меня. У них нет одежды теплой, поэтому не могу сейчас привезти их в город». У нее взлохмаченная голова, лицо в грязных подтеках. Я растерялась и, не понимая ее планов, спросила: «Вы хотите устроить детей в городе на работу?» «Нет, дорогая, они девушки. Кто их возьмет на работу? Если привезу в город, может, богатые джигиты положат на них глаз. Если кто-то сойдется с одной из них, то избавимся от голода. На это и надеюсь», – прошептала она. Дальше я не могла с ней говорить и кинулась прочь. О, жуткий голод, сколько народа ты погубил, втоптал в грязь… Эта встреча была в феврале 1932 г. в Алма-Ате».

Конечно, саму Фатиму Габитову голод не коснулся своим вороновым крылом.  Поэтому она ужаснулась от планов голодной матери, надеющейся на богатых джигитов. Но ведь еще был каннибализм, когда люди пожирали себе подобных, взрослые боялись отпускать детей гулять на улицу – их тотчас могли украсть обезумевшие от голода люди. А вот что поведал нашему читателю известный в Жетысу врач Гариф Мулюков из того, что в свое время рассказал ему отец.

 

ИЗ БЕСЕДЫ С ГАРИФОМ АМИНОВИЧЕМ МУЛЮКОВЫМ

– Отец рассказывал, что были очень тяжелые времена. Чтобы всем хватало, они брали пшено и рассыпали на шкуре барана, откуда дети доставали горстями… Люди пухли от голода, умирали. У них не было сил хоронить. Людей с трудом доносили до могилок. Не было сил копать. Делали небольшие ямки и заваливали. Когда мы посещали могилки, отец говорил: «Вон видите, камень. Под ним человек лежит. Поднимете камень и увидите скелет человека». Мне было лет 10-12. И от этого рассказа становилось страшно.

Люди от голода пухли. Как сейчас понимаю, они страдали от цинги. От недостатка витаминов выпадали зубы. Люди по весне уходили в горы, приносили в мешках горный дикий лук. Он был очень горький. Невозможно было есть, поэтому его кипятили в казане. Поверх ставили обрешетку. Ставили на него лук, который обдавался паром. Так люди спасались от цинги…

  Переживут они вместе со своим поколением голодомор начала тридцатых годов ХХ века. Сам Амин Мулюков в то время работал в колхозе заведующим складом и чем мог старался помочь своим землякам, что является настоящим подвигом, высшим проявлением человеческого мужества и благородства. Он как мог помогал своим землякам, страдавшим от жуткого голода. Это надо помнить и знать!   

Степняки помнят это страшное время. И сквозь года, сквозь десятилетия хочется прокричать во весь голос в прошлое и сказать спасибо тем, кто спас от голодной смерти только что народившегося Кахармана Ибрагимова. Потому те, кто спас Кахармана и других сирот, ничего им не скажут про свою вселенскую беду. Они не говорили им о том,  как не выпускали детей одних играть на улицу – их запросто могли увести и съесть голодные люди. Голод, ужасный голод, когда помутневшее сознание ничего не воспринимало, ни о чем, кроме хоть какой-либо еды (кусок хлеба – это роскошь невиданная), мог превратить любого человека в зверя, у которого оставался лишь один инстинкт – лишь бы что-то съесть, лишь что-то отправить в рот. И жевать, жевать…

Ныне в наших аулах не осталось живых свидетелей того жуткого времени, поэтому, как документальное свидетельство, хочу привести  стихотворение Татьяны Невадовской – тогда молодой девушки-лаборантки – о весне 1933 года. Оно ужаснуло, наполнило новым смыслом то, что старались утаить от нас взрослые, но все равно, в какие-то минуты проговаривались, с горечью вспоминая умерших от голода близких и родных. Читая и перечитывая эти горестные строки, я вспомнил свою бабушку, как она бережно разламывала куски таба-нана или разрезала пушистый каравай. Словно тень иногда – в такие минуты – пробегала по ее лицу: это, теперь я понимаю, воспоминания о страшных годах, которые никогда не могли отпустить.

И потому решил поместить стихи-реквием Невадовской по невинно убиенным в годы страшного голодомора. Кому в глаза не попадались эти строки, пусть прочтет их, пропустит через свое сердце и душу. Ужаснется. Возблагодарит Татьяну Невадовскую, написавшую о том, что творилось на этой великой земле, никогда не знавшей подобных страданий. Она ехала из Новосибирска в Алматы и видела на станциях, как люди, с трудом выговаривая только одно слово: «Нан! Нан! Дайте хлеба!...», протягивали свои руки к пассажирам. Она была потрясена, увидев казахский Холокост наяву, и сразу же взялась за перо:

 

В ПРИРОДЕ МАРТ – ПРИШЛА ВЕСНА ХМЕЛЬНАЯ…

А все забыть – не помнить не могу…

Уж травка первая, а я припоминаю

Замерзшие фигуры на снегу.

Убожество и грязь, я их не замечаю,

Не замечаю ни заплат, ни вшей,

И беспредельно, искренне страдаю

За этих обездоленных людей.

Их косит голод… Я не голодаю,

Обута я… а тот казах босой.

Безумную старуху вспоминаю

И женщину с протянутой рукой.

Из грязных тряпок груди вынимает,

Чтоб объяснить: «Ни капли молока».

И крохотное тельце прижимает

Худая материнская рука.

Не содрогаюсь я от отвращенья,

Но и смотреть спокойно не могу,

Как люди, падая от истощенья,

Перебирают колоски в стогу.

Под проливным дождем,

под ветром, под снегами

Стога соломы здесь в степи стоят.

Колосья прелые, изъедены мышами,

Покрыты плесенью… содержат яд.

Беспомощные детские ручонки

Находят полусгнивший колосок,

И слышится надтреснутый и тонкий,

Болезненный ребячий голосок.

Так в чем же их вина?

За что такие муки?

Здесь, на своей земле, в краю родном?

Ах, эти худенькие пальчики и руки

И девочка больная под стогом.

Под кожей ребра и торчат лопатки…

Раздутые ребячьи животы…

Нет оправдания и нет разгадки

Причины этой жуткой нищеты.

Вот озимь поднялась.

Синеют в дымке дали,

И жаворонки в небесах уже…

Нельзя, нельзя, чтобы дети голодали.

…И этот труп казаха на меже.

Кто приказал? Узнать – понять хочу я,

Кто смерть и нищету послал сюда?

Где испокон веку жил народ, кочуя

С верблюдом, осликом, и пас стада.

Зачем снимать последнюю рубаху

И целый край заставить голодать?

Кому понадобилось – Богу иль Аллаху

Все отобрать и ничего не дать?

Какой же деспот создал эту пытку?

Иль полоумному пришла такая блажь?

Последнюю овцу, кошму, кибитку,

Мол, заберешь и ничего не дашь.

Но все молчат, хоть знают – не умеет

Казах-пастух ни сеять, ни пахать.

Без юрты он зимой окоченеет,

Без стада и овец он будет голодать.

И не пеняй на климат, на природу,

На то, Казахстан степной и дикий край.

Такой был урожай!

– Хватило бы народу

На хлеб и на табак, на мясо и на чай!

Так нет же!

– Увезли отборную пшеницу,

Огромные стога остались на полях.

У тех стогов

такой кошмар творится –

Не мог бы выдумать

ни Бог и ни Аллах…

Без шерсти и кошмы

– казах совсем раздетый,

Без дичи и без шкур он будет не обут.

Откуда ему знать,

что в Подмосковье где-то

В колхозах на полях сажают,

сеют, жнут.

Я не умею с этим примириться,

Мне тяжело на это все смотреть.

На небе радостно поют,

трепещут птицы,

А на земле страданья, голод, смерть.

Мерещатся мне детские ручонки

У прошлогодней и гнилой скирды,

И небо ясное и жаворонок звонкий,

Смесь зла, добра, нужды и красоты.

Еле переписал эти строки. Меня душат слезы. На какой-то миг мне показалось, что та молоденькая лаборантка такими – несколько наивными, но очень человечными и пронзительными – словами уже возвела монумент казахскому горю, казахскому Голодомору, казахскому Холокосту. Вселенскому нашему горю и беде. Такой же монумент появился в граните и мраморе в  Астане! Только прочитав их, глубже поймешь всю глубину горя и страданий казахского народа, из души которого в те страшные годы исторглась поразительная поговорка: «Коран – священная книга, но можно наступить на Коран, если нужно дотянуться до хлеба».

В Израиле каждый год евреи отмечают День памяти жертв Катастрофы (Холокост). Не только на иудейской земле, но во всех синагогах мира проводятся молебны, чтобы такое, как во время Второй мировой войны, когда гитлеровцами было уничтожено от 4 до 6 миллионов евреев, не повторилось никогда. О Холокосте говорят практически на всех языках мира. Не только малыш-еврей из детского сада, например, Хеврона или какого-нибудь кибуца знает об этом злодеянии. Знают об этом, по-моему, даже дикари в джунглях Амазонки.

Нам, казахам, тоже надо брать пример с древнего народа. Стараться показать не только наше героическое прошлое, но и те страшные жертвы, которые ни за понюшку табака понес во время голода наш народ.      

По выкладкам известного казахского ученого-демографа Макаша Татимова, голод 1930–1932  годов унес жизни 2 миллионов 200 тысяч казахов (всего же во время коллективизации по всему Советскому Союзу умерло от голода 11 миллионов человек). Последние исследования показали, что число сгинувших от голода казахов было значительно больше. Только вдумайтесь в эти цифры! Три десятилетия потребовалось, чтобы восстановилась прежняя (до голода и коллективизации) численность казахов. Какой ум не онемеет, какая душа не порвется в клочья!

Великий пролетарский писатель Максим Горький, бывший человеком весьма сентиментальным, как-то патетически воскликнул: «Да здравствует женщина, своей грудью вскормившая все человечество!». Я бы добавил – от имени своих братьев и сестер, своих внуков, племянников и всей родни, всех казахов: «Да здравствует женщина-казашка, вырвавшая своей грудью казахов из небытия, поднявшая народ с колен, открывшая ему великий, радостный и яростный мир».

– Мою маму съели голодные люди, – как-то буднично о тех страшных годах рассказывала мне в 2021 году помощник машиниста паровоза Алтынай Есеболат, дошедшая до Берлина. – Пошла в поле собирать колоски, чтобы из них испечь что-то наподобие хлеба для меня. Пошла и пропала. Как потом мне расскажут соседи, голодные люди налетели на мою маму в поле, словно стая свирепых волков. Буквально разорвали ее на куски и там же в поле продолжили свой страшный пир. 

На лице Алтынай Жайнаковны не дрогнул ни один мускул. Видимо, давно она уже переболела этой болью, видимо, давно простила тех голодных полулюдей-полузверей, которые напали в поле на ее мать. Так она осталась без матери. Ведь в то страшное время родители не отпускали детей своих на улицу – их могли увести и съесть потерявшие от голода разум полулюди-полузвери.

До сих пор помнят старожилы аула Капал Аксуского района Алматинской области рассказы о том, как в лютые, в особенности, для казахов 1932–1933 годы, когда разразился небывалый голод, заведующий колхозным складом Амин Мулюков всеми мыслимыми и немыслимыми способами выносил пшеницу, пшено и раздавал их горстями голодным казахам. И слышал в ответ: «О, Всевышний! Воздай этому щедрому и смелому человеку все добро, которое можешь!». Действительно, надо иметь настоящую смелость и по-настоящему благородное сердце, чтобы, несмотря на реальную опасность быть отправленным в тюрьму, совершать подобный поступок – не раз и не два, а много-много раз. Скольких бедолаг спас так Амин Ситдыкович от голодной смерти – не счесть! В те годы за колосок сорванной пшеницы, за одну картофелину, взятую с поля, можно было получить срок. Жестокое было время. Но и в нем можно было оставаться человеком!

На 1930–1940-е годы пришлись и массовые депортации целых народов в Казахстан. Осенью 1937 года сотни тысяч корейцев, турок, иранцев, курдов и азербайджанцев были переселены в республику. Также в годы Великой Отечественной войны в страну депортировали немцев, греков, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, крымских татар. Их численность оценивается в 1 миллион 200 тысяч человек. Только начавшие приходить в себя после страшного голодомора казахи делились последним с вынужденными переселенцами. 

В 1989 году автор этих строк оказался во время служебной командировки в Грозном. Меня сопровождали несколько местных джигитов. Где бы я не появлялся – в самом городе, районах – чеченцы в годах подходили ко мне и задавали только один вопрос: «Ты казах?». Убедившись, что это так, они крепко обнимали, убежденно говорили о том, что никогда не забудут доброту казахского народа. Такое мне не раз приходилось слышать от корейцев, турок, ингушей, греков, карачаевцев, немцев…

После окончания командировки в Чечено-Ингушскую АССР, я завершил свою статью словами: «В Грозный я приехал как казах, а возвратился оттуда Казахом».

Ныне на месте бывших островов ГУЛАГа стоят стелы и обелиски, посвященные жертвам и мученикам массового террора. Практически ничего не осталось от бывших лагерей, за которыми навеки погребены изломанные судьбы, несбывшиеся мечты, унесенные жестоким и безжалостным ветром сталинского режима.

Позднее стали выявляться места массового погребения расстрелянных людей. Одно из них было случайно обнаружено под Алматы в местности Жаналык, где в 1937–1938  гг. были тайно погребены тысячи невиновных жертв тоталитаризма, в числе которых  известные писатели и поэты М. Жумабаев, С. Сейфуллин, И. Жансугуров, Б. Майлин, выдающиеся ученые А. Байтурсынов, С. Асфендияров, крупные государственные и общественные деятели. Состав репрессированных был многонациональным: казахи, русские, поляки, немцы, корейцы, уйгуры, узбеки и др.

В середине 1950-х годов, после смерти Сталина и ареста Берии, постепенно начался процесс пересмотра и отмены приговоров в отношении невинно осужденных лиц, находившихся в лагерях. Многих стали выпускать на свободу. А уже расстрелянных и погибших – посмертно реабилитировать. Поголовная реабилитация жертв политических репрессий – это свидетельство полной несостоятельности, проводившейся в 1920–1950-е годы репрессивной политики Советского государства, необоснованности и незаконности его карательной практики. Судьба многих людей, арестованных в 1920–1940-е годы, до сих пор остается неизвестной.

В наших сердцах навсегда осталась память о жертвах массовых полити­ческих репрессий.

Жетысуская область

 

1963 раз

показано

0

комментарий

Подпишитесь на наш Telegram канал

узнавайте все интересующие вас новости первыми

МЫСЛЬ №2

20 Февраля, 2024

Скачать (PDF)

Редактор блогы

Сагимбеков Асыл Уланович

Блог главного редактора журнала «Мысль»