• Культура
• 20 Ноября, 2022

П А М Я Т Ь

Улугбек ЕСДАУЛЕТ,

поэт

Хотя издревле казахи говорят: «Не надейся на коня своего, не верь жене своей», по-моему, если они испытаны смолоду, то можно верить обоим. Однако совсем недавно понял, что нельзя надеяться на свою память. События и факты, только вчера казавшиеся незабываемо яркими, взбудоражившие твое воображение, сегодня потускнели, смотрятся обыденно. Совсем недавно воспринятые как вырубленные из камня слова, пронизанные глубоким смыслом, ныне стерты из памяти. Глаза, уши, мозги, выходит, не могут все-таки заменить ничего не стоящую примитивную бумагу и карандаш? Достоевский в своих дневниках огорчается из-за своей слабой памяти. И об этом он написал именно в моем возрасте… Но ведь это – Достоевский! Чего он только не натерпелся в жизни. Гениальный писатель, классик. По сравнению с его бедами мои проблемы, очевидно, просто цветочки.

Но все равно есть повод для огорчения. Особенно, когда не могу припомнить неповторимые слова, образы, услышанные от нашего многолетнего соседа по дому знаменитого писателя-модерниста Аскара Сулейменова, с которым очень тесно общались и дружили.

ТРИ «ФАШИСТКИ»

– На этом свете есть три «фашистки», – сказал как-то Аскар Сулейменов, вдыхая дым сигареты в благородной манере, присущей только ему. – Одна из них – моя мать Айтотым, другая – Фариза Онгарсынова, а ты знаешь, кто третья?

Он, намеренно удерживая паузу, начал выпускать дымовые кольца. Это всегда признак его настроя на что-то. По выражению его лица не поймешь, то ли он шутит, то ли серьезен.

– Не знаю, – ответил я. – На самом деле, кто третья?

– Третья «фашистка» – твоя дочь Назым, – сказал Аскар Сулейменов.

Я пристально посмотрел на него. В глубине его зрачков тускловатый свет. И без того его орлиный нос еще больше изогнулся вперед, накрывая собою верхнюю губу. Его черные густые волосы, слегка тронутые ранней сединой, аккуратно зачесаны. Он заулыбался, он лукавил.

– Почему? – спросил я, – почему Айтотым обзываете «фашисткой»?

– Потому что она никого не признает, – ответил Асеке.

– А при чем тут Фариза апай?

– Настоящая «фашистка». И она никого не признает. Если бы не была «фашисткой», то давно вышла бы замуж.

– Мама вам запрещает опохмеляться. Поэтому она – «враг». Фариза принародно плеснула на вас водкой. Она тоже «враг». А почему в их числе моя дочь, учаящаяся во втором классе? Ладно, допустим две дамы – «фашистки». Но чем провинилась моя дочурка, она ведь еще маленькая? – спросил я недоуменно.

– Ее «вина» в том, что она повергла никогда не знавшую поражения Айтотым. «Фашиста» может победить только «фашист». Чтобы знать об этом, не надо много читать.

– Как победила?

– Шикарно. Вчера, наконец-то, Айтотым повела внучку Енлик и твою дочь Назым в школу. Сказав: «Неудобно перед снохой в доме Улугбека. Она постоянно водит детей в школу. Один раз я схожу с детьми». Айтотым ушла. По пути в школу Назым затопала так, что Айтотым, оказывается, не поспевала за ней. Потеряв надежду догнать Назым, Айтотым в сердцах сказала:

– Эй, черепашка, машина задавит, иди рядом с нами.

Назым ей в ответ:

– Не хочу идти рядом с вредной, выжившей из ума старушкой.

Не ожидавшая такого ответа от девочки, Айтотым потеряла дар речи. Словом, получила мат.

 – Проиграв маленькой черепашке, вернулась, набрав в рот воды, призналась дома. Если не изменяет память, то это первый случай в жизни моей матери, когда она не смогла достойно ответить. А если Назым низвергла такую «фашистку», то она, кто, если не «фашистка»? – Асекен, задавшись таким вопросом, стал гасить сигарету.

Теперь я вспомнил – за день до этого утром Айтотым заглянула к нам. За чашкой чая она задала странный вопрос:

– Улугбек, ты сам и сноха наша всегда приветливые, улыбчивые люди. А девочка ваша совсем не похожа на вас. В кого она?

– Как на кого похожа? Она ведь моя точная копия! – ответил я.

– Я не говорю о внешнем сходстве. С лица воду не пить. Я имею в виду ее характер.

– Е, а что с характером?

– Девочка совсем другая, по характеру она не похожа на вас. С виду маленькая черепашка, а уже с гордыней. В вашей родословной нет торе или кожа?

– Таких у нас нет. Однако до Великой Октябрьской революции семь поколений наших предков были при власти. Возможно, она в кого-нибудь из них. В нашем роду также были образованные муллы, – сказал я.

Отец часто говорил, что наши предки Мажыра би, Копа би были очень известными людьми в своем краю. Рассказывая об этом Айтотым, я чуть-чуть прибавил, доведя знатных людей из нашего рода до семи колен.

– Не знаю, все же ребенок ваш не простой, – сказала тогда Айтотым… Теперь мне стал ясен подтекст вчерашнего разговора.

Прошли годы. В один из дней перед домом гулял с полуторамесячным внуком Бекзатом на руках Аскар Сулейменов. Он был весел. Поздоровался с ним.

– Это – Император, – представил он мне крохотное дитя. Я знал, что у его дочери Карагоз и зятя Досхана родился сын.

– Какой некрасивый, тфа-тфа, – сказал я.

– Это талант, – произнес Асеке. – А талантливому человеку не нужна красивая наружность.

Нарочито долго вглядываяюсь в личико малыша, я сказал:

– Это же настоящий «фашист»!

Асеке захихикал. Чуть позже, выйдя на балкон, увидел его, идущего с Императором на руках к речке.

 ВСЕ ЛИ В ПОРЯДКЕ С ГОЛОВОЙ?

– У твоей дочери-черепашки все в порядке с головой? Ничего у нее не болит? – спрашивает меня Айтотым, пристально глядя на меня. И это прозвучало за дастарханом, при всех. Я чуть не уронил вилку. Все гости повернулись ко мне.

– Почему так говорите? – спросил я раздраженно. Чувствую, внутри все клокочет.

– У этой девочки, кажется, что-то болит. Надо ее показать врачам.

– Ничего у нее не болит.

– Если здорова, то почему среди ночи она ревет, как белуга? Не дает нам спать.

– Перестаньте, апа, ребенок на то и ребенок, что плачет.

– Нет, ее рев особенный, не похож на привычный детский плач. Когда она ревет, наша пятиэтажка ходит ходуном. На самом деле, видимо, ее что-то беспокоит. С головою у нее все в порядке?

Такие слова о моей дочурке глубоко задели меня. Как говорится: «Хорошая защита – это нападение». Я решил дать отпор.

– Что касается моей дочери, то у нее все в порядке. Еще маленькая, поэтому, наверное, капризничает, иногда плачет. Скажите, а как с головой у вашего дитя? – спросил я.

– О котором из них ты говоришь? О Кайсаре или Енлик? Никогда не видела, чтобы они, как все дети, хныкали.

– Не они. Я говорю о сидящем рядом с вами сыне – Аскаре Сулейменове… Головой он не страдает?

– Не задирайся! О чем ты?! – Айтотым смотрела на меня в упор, неприязненно. У нее был пронзительный взгляд. – У сына моего нормально и с памятью, и с рассудком!

– Не знаю, не знаю. Нормальный человек разве в четыре часа ночи играет на домбре? Надо, наверное, его показать врачам… – заключил я.

Айтотым, повернувшаяся к сыну, стала поглядывать на него. Асекен прыснул со смеху, но промолчал. Видимо, не отрицал, что под утро любит музицировать.

Он иногда глубокой ночью, отложив домбру, брал в руки дутар и, тихо напевая себе под нос, играл протяжные уйгурские мукамы. Нередко исполнял и классические произведения. В теплые летние ночи, слушая с открытого балкона прекрасные мелодии, я, проживавший этажом выше Асеке, получал истинное наслаждение.

ТАБАК

Я сидел за письменным столом. В полночь зазвенел телефон. Поднял трубку. Звонил Аскар ага Сулейменов.

– Улык, закончились сигареты, – сказал он приглушенным голосом.

– У меня есть.

– Какие?

– «Казахстанские». Принести вам? – сказал я радушно.

– Нет, не приноси.

– Или сами придете?

– Нет.

– Встретимся в коридоре?

– Нет. Не выходи из дома.

– Что тогда делать?..

– В доме есть нитка?

– Какая нитка?

– Обычная, швейная нитка…

– Наверное, есть.

– Вместе с сигаретой выйди на балкон.

– А иголка не нужна?

Асеке бросил трубку. «Для чего ему нитка? Почему надо выходить на балкон?». Ничего не понимая, вывернув все, что лежало в задвижках шкафа, нашел моток нитки. С пачкой сигарет вышел на балкон.

Квартира Аскара Сулейменова находилась под нами, на четвертом этаже. Помнится, в каком-то году Союз писателей раздавал нам дачные участки, мы скопом, как говорится, посеяли семена различных культур. На моем участке картофель дал дружные всходы. Я тогда пошутил, сказав: «Асага, собранный урожай не помещается на балконе, думаю выкопать погреб, поможете? Сосед сразу понял шутку. «Если в доме выкопаешь погреб, нам будет хорошо. Мы будем ждать с неба картофельные дожди», – сказал тогда с улыбкой Асеке.

Он стоял на своем балконе в приятную летнюю алматинскую ночь. Я, держа в одной руке нитку, в другой – сигарету, со своего балкона растерянно смотрел вниз.

– Несколько сигарет завяжи ниточкой и спусти вниз, – скомандовал Асеке. – Если откроем двери, домашние проснутся.

Выполнил все сказанное. Спуская сигареты вниз, сказал:

– Хороший способ Вы придумали, – похвалил, искренне довольный его находчивостью. Он зажег сигарету, с удовольствием пару раз затянулся, подняв руку, сказал:

– Хоп мэйли! – и направился к себе в комнату. А над его балконом, медленно кружась, дымовые кольца растворялись в ночном воздухе.

… С тех пор мы стали угощать друг друга сигаретами через балкон.

КРЕЩЕНЫЕ КАЗАХИ

Асеке, войдя в наш дом, тут же шел к книжной полке. Выбрав нужную ему книгу, говорил: «Я должен прочитать» и забирал ее собой. Однако иногда он забывал вернуть взятую им книгу. Обучаясь два года в Москве, я приобрел недоступные многим редкие фолианты в «Книжном магазине писателей», что на Кузнецком мосту. Так, некоторые из них навсегда остались на полках Асеке. Когда просил вернуть, часть из них возвращал, но особо понравившиеся под предлогом, что он еще не прочитал до конца, оставлял у себя. Так, у меня от многотомника М.Ауэзова остались, как говорится, рожки да ножки. В жизни, пожалуй, только одну книгу он вернул быстро. Это «Казахские названия животных», при этом слово мал (животное) было вычеркнуто им. На обложке черными чернилами он написал слово «әбітай» вместо «мал». Изменив название книги на «Қазақтың әбітай атау­лары», он приглушенным голосом сказал: «Прекрасная книга. Теперь покажи ее Иранбеку Абитаевичу». У него отношения с общим нашим соседом, поэтом Иранбеком Оразбаевым (Иран– Гайып) были шутливыми, полными приколов, как сказали бы сейчас. К нему Асеке обращался как к жиену (племяннику), поскольку его мать была из династии кожа.

При их шутливой пикировке я в большинстве случаев оказывался на стороне Иранбека. А Аскар ага надо мной особо не шутил. Видимо, жалел меня, боясь, что отдельные его словесные остроты могут обидеть. Однажды во время преферанса Асекен сильно поддел Иранбека, тот хотя и отчаянно отбивался, но был вынужден просить поддержки. Я перед этим только вернулся из Монголии. Проездом был на Горном Алтае в местечке Усть-Кан. Там повстречался с крещеными казахами. До этого в Косагаше слышал о том, что в Сибири в поселке Усть-Кан живут наши соплеменники, исповедующие христианство. О них, а также о других, не очень приятных фактах я и завел речь.

– Асеке, я побывал в местечке Усть-Кан, что на Горном Алтае. Встретился с тамошними крещеными казахами. Их предков, оказывается, крестили насильно. Окунув их головой в воду, топили, душили и так далее. Под угрозой смерти они перешли в другую веру. Во время Великой Отечественной войны из них вышло несколько Героев Советского Союза. Поскольку у них фамилии были русские, их не считали казахами. Зашел к ним домой, в одном углу висит икона. Пытаясь сохранить традиции двух народов, они гостям преподносят головы животных. Так, перед нами выложили свиную голову, при этом напомнили казахскую пословицу: «Никто не выше пищи». Мы, не прикоснувшись к таким угощениям, быстро ушли. Оказывается, попали не в простой дом, а в дом влиятельного попа. Когда мы спросили, кто вы, они ответили – «мы – кожа». Где бы ни были, а представители клана кожа возглавляют духовенство, – сказал я, перемешав правду с ложью.

– Говоришь, крещеные кожа? Эй, неужели крестились кожа? От них можно ожидать всего. Да, интересно, однако… – злорадствовал довольный Иранбек.

Аскар ага сидел несколько минут, сосредоточенно нахмурившись.

– Это правда? – спросил затем, строго глядя мне в глаза. Буравя меня острым взглядом.

– Правда, – ответил я, глазом не моргнув.

– Не кожа они, кереи или найманы? Вера у них несторианская?

– Сами сказали, что они кожа, – сослался я на крещеных с легким сомнением в голосе.

Асеке, не зная, верить ли сказанному мной, привстал с места.

– Сейчас вернусь, – сказал он и вышел. Мы с Иранбеком «праздновали» победу, довольные тем, что поиздевались над Аскаром.

– Это правда? – спросил Иранбек.

– Вранье, – ответил я.

– А тогда откуда все это взял?

– Давно не могу забыть словосочетание «крещеные казахи». К тому же в прошлом году с Музага ездил в Зайсан, Маркаколь. Тогда профессор Турсынбек ага Какишев несколько раз повторял: «Говорили, что на Алтае есть крещеные казахи. Их ищу». Это вызвало у меня раздражение.

– Нашел их?

– Откуда?! Он спросил у местного аксакала: «В этом округе, оказывается, живут крещеные казахи. Вы знаете таких?». На что тот отрезал: «Кроме тебя не вижу других крещеных казахов».

Аскар быстро вернулся, держа в руках вырезанную фотографию.

– Лица твоих крещеных казахов похожи на этого? – спросил он и бросил мне фотографию. Гляжу: поп держит в руке свечу. По его внешности не разберешь, то ли кореец, то ли японец, то ли якут, то ли алтайский ойрат. На груди его висит внушительных размеров крест. Самое странное, кто бы он ни был, как две капли воды похож на меня. Будто мой клон, или я – его клон. Правда, его челка подрезана чуточку косовато, да на нем черная ряса.

– И это кожа? – спросил Асеке.

– За долгие годы жизни в Сибири, наверное, и они внешне изменились, – ляпнул я. Асекен усмехнулся. Мы с Иранбеком опять проиграли.

 ВОДКА АЙТОТЫМ

– Есть сто грамм? – однажды спросил сходу Аскар Сулейменов.

Я налил водки из непочатой бутылки, что стояла в темном углу. Он залпом опрокинул полный стакан. От второго раза отказался, сказав, что выпьет по возвращении, собрался уходить.

– Возьмите водку с собой, – сказал я.

– Нельзя. Айтотым не даст выпить… Тогда давай сделаем так. Ты бутылку положи в холодильник, а именно вот сюда. – Он показал место. – Эта бутылка будет моей. Больше никому не наливай отсюда. Когда надо, буду приходить и отпивать, – расставив все точки, он ушел к себе домой. Я все объяснил жене. С тех пор «напиток» Асеке хранился в определенном им же месте в холодильнике.

Когда заканчивалась бутылка, мы меняли ее на полную. Независимо от того, дома я или нет, он приходил, выпивал свою порцию и уходил. Нередко я помогал ему опорожнить очередную емкость. К его бутылке мы не дотрагивались, даже если к нам приходили гости.

– Ты не видел, я сюда припрятала три бутылки водки? – спросила как-то жена.

– Мы выпили их с Аскаром, – ответил я.

– Когда?

– Даже не припомню. Пили понемногу, по сто грамм, так и выпили все.

– Это же была водка Айтотым. Сказав: «Если оставляю дома, то сын выпьет все», она прятала их у нас.

– Как бы она не прятала, досталась водка Асекен, – засмеялся я.

– Перестань смеяться, теперь мы должны Айтотым, к ним сегодня придут гости. Не знаю, где найдешь, но достань три бутылки водки. Иначе будет стыдно, поторопись! – сказала жена.

Смешного действительно было мало, я пошел искать спиртное. Дело то было в эпоху Горбачева, водка была в дефиците.