• Образование
  • 21 Сентября, 2022

НЕВЫУЧЕННЫЕ УРОКИ ИСТОРИИ

Жетписбай БЕКБОЛАТУЛЫ,
профессор КазНУ им. аль-Фараби 

 Коротка человеческая память... Особенно коллективная… Она избирательна, когда речь касается чужого горя… Этими свойствами страдает память совков-рудиментов «новой исторической общности», искаженная, исковерканная и изуродованная усилиями недобросовестных историков и пропагандистов. Оглупление, оболванивание, выражаясь по-современному – дебилизация, манкуртизация национальной памяти была осуществлена после Октябрьской революции. Дело было ловко представлено так, что якобы наша казахская история начиналась с 1917 года. Очередная пропагандистская операция по лишению памяти о прошлом и настоящем проходит у нас на глазах. Так, по утверждению некоторых российских политиков, история Казахстана начинается с декабря 1991 года, своего государства у казахов не было и основатель нашей государственности – Назарбаев... Подобные маразматические высказывания российско-украинского противостояния звучат довольно часто. 

Никто не ожидал, что в стройном ряду подобных горе-историков «достойное» место займет «либерал», основавший Сколково, бывший президент России Дмитрий Медведев с погонялом «Димон». Недавно в его аккаунте в соцсети «ВКонтакте» появился пост, в котором Казахстан назван «искусственным государством» и «бывшими русскими территориями». Пока туда не придут русские, порядка не будет. Автор скандального поста обвинил власти Казахстана в «геноциде русских» и пообещал вернуть «отобранные земли». В числе таких земель указаны также Грузия и другие постсоветские республики, поскольку написавший анонсирует «поход для восстановления границ нашей Родины», которые, «как известно, нигде не заканчиваются». Развал СССР, произошедший более трех десятилетий назад, назван в публикации «ошибкой», которая нуждается в исправлении (https://rus.azattyq.org/). Вскоре этот пост был удален. Комментарии в казахстанском сегменте социальных сетей продолжаются. Партийный лидер Азат Перуашев потребовал официальных извинений от российского чиновника.

Слова Медведева – это сигнал сверху. Ясный, четкий и жесткий сигнал. Случайно такие тексты не появляются. «Обещание «ликвидировать» Грузию и «наказать» Казахстан – это то, что они уже решили между собой, и, очевидно, хотели бы вне зависимости от того, как и когда окончат войну против Украины. Потому что Украиной их амбиции не ограничиваются. Их амбиции ограничиваются только их возможностями. Зачем Медведев все это вообще пишет? Ну это же просто: кремлевский сигнал – всегда приглашение к капитуляции. И поэтому логично, что такое приглашение передает именно бывший президент страны, а не какой-то заурядный чиновник. Медведев говорит о политических планах и демонстрирует подлинное отношение Путина к оппонентам, даже не к оппонентам – к врагам» (портал https://censoru.net).

Выпускник КазНУ им. аль-Фараби, ныне сотрудник Mercator Institute for China Studies Юрий Пойта (Германия) пишет, что «угрозы для Казахстана значительно возросли, тренд на «исправление ошибок» усиливается».

А американский эксперт Пол Гобл в опубликованной на сайте Jamestown Foundation статье задается вопросом: может ли Казахстан стать следующей после Украины мишенью военной агрессии Кремля? «Побудить Россию вторгнуться в Казахстан могут три фактора. Во-первых, Казахстан, по мнению Москвы, идет по пути Украины и находится под влиянием Запада. Во-вторых, отдаление Казахстана от России может привести к тому, что Кремль начнет думать об утрате влияния в Центральной Азии, где могут усилиться Китай и Запад. В-третьих, в России есть мнения, что при бездействии Москвы Казахстан может стать мостом для исламистской экспансии на север», – пишет эксперт.

Мнения, в свою очередь, вызывают ассоциации. Поднятая Медведевым шумиха вынудила вспомнить скриншот-фото мартовской публикации некой Татьяны Малаховой. Она представлялась жительницей Костаная и просила президента России «после победы над Украиной заберите нас… Казахстан к себе». Рассылку назвали неправдивой. В департаменте полиции Костанайской области сообщили, что рассылаемая «публикация» – скриншот комментария к публикации на сайте Lenta.ru и является фейковым… Вместе с тем содержание данного текста имеет признаки состава преступления, предусмотренного статьей «Разжигание социальной, национальной, родовой, расовой, сословной или религиозной розни».

Издание turkystan.kz по данному поводу констатировало, что «в момент военного противостояния между Украиной и Россией в Казахстане поднимает голову пятая колонна. В частности, в социальной сети Фейсбук стали отписываться сепаратисты». Далее приводится полный текст послания Малаховой. «Дорогой Владимир Владимирович! После победы над Украиной заберите нас – Казахстан к себе. Я живу в Кустанае – на исконно русских землях. Если сейчас не заберете, потом поздно будет. Бурный демографический рост и высокая рождаемость казахов коренным образом меняет национальный состав по северу Казахстана. Я сама учительница, и вижу: даже в русских школах – 70-80% казахские дети учатся. А русских школ в городе – 40% от общего числа школ. В казахских школах –100 % казахские дети».

Я уроженец Костанайской области, прочитав пост, не верил своим глазам и считал публикацию также фейком. Где-где, но на моей малой родине это не должно было случиться и в помине. Тобыл-Торгайский регион дал нашей стране такого мастера высокого слога, как народный писатель Казахстана Иван Павлович Щеголихин, который склонялся к мнению о том, что правильной его фамилия была бы Шегали-хан. Зная казахский язык, он перевел на русский около 20 произведений Мухтара Ауэзова, Сакена Сейфуллина, Сабита Муканова, Габидена Мустафина, Хамзы Есенжанова, Бердибека Сокпакбаева, Малика Габдуллина, Ади Шарипова и др. Знал древнюю историю казахской государственности не в пример медведевым-федоровым.

Мне кажется, данную ситуацию лучше всех объясняет уважаемый мной Сергей Дуванов. Он утверждает, что «имперское давно уже перло изо всех щелей. И не только в Кремле. Реваншистские настроения были не менее чем у 70% россиян, у доброй половины русских в странах бывшего Советского Союза и у очень многих проживающих на Западе. Имя им легион. Все они рукоплещут Путину в его попытках восстановить былое российское величие? Не понимая, что поддержка имперских амбиций Кремля – это поддержка фашизма в России. А это, как учит история, хорошим не кончается».

Известно, что среди русскоязычных жителей в наших северных областях, в том числе отдельных казахов-манкуртов есть незначительный процент поддерживающих идею реставрации СССР.

Приведу мнение по этому поводу авторитетного специалиста политолога Павла Казарина, анализирующего данный феномен. «Просоветская ностальгия – это не мечта о прошлом. Это мечта о выдуманном прошлом. Ее носитель хочет вернуться в ту реальность, которой никогда не было, и поэтому он обречен оставаться недовольным… Они ностальгируют не столько по эпохе, сколько по возрасту. Оно успело смешаться до состояния полной неразличимости – память о собственной молодости, ощущениях перспектив и горизонтов они отождествляют с государственным строем. И любая реконструкция не вернет им здоровье и силу, поэтому они все равно будут мрачны и оскорблены» (https://censoru.net/2022/08/18/).

Можно ли извлечь уроки из событий прошлого? Я много размышлял на эту тему. Теоретически – да, но человек устроен таким образом, что урок истории зачастую ему не впрок. В определенные моменты история неожиданно делает кульбиты и привычный ход вещей нарушается. Может ли изучение истории подготовить нас к таким переменам и показать, что к ним приводит? Давайте оставим этот полемический вопрос на рассмотрение историков и философов. Главное нам, казахстанцам, сохранять трезвость и здраво отличать мифы от реальности, ложь от правды.

 

СПУСТЯ 72 ГОДА ПОСЛЕ ССЫЛКИ

 

Человеческая память – это не пустое упоминание о событиях прошлого, о которых принято периодически напоминать. Это, скорее, путеводитель, данный нам для выбора курса в жизни в соответствии завещаниями предков. Человеку, где бы он ни проживал, надо бы придерживаться этих ориентиров, ими являются дела и поступки наших предшественников. К примеру казахов, несмотря на суровые времена, спасших от голодной смерти тысячи депортированных представителей «вражеских народов – немцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, поляков и др.

Я давно пишу о поляках, выживших благодаря сердобольным степнякам в годы Второй мировой войны. Сравнительно недавно мне довелось выступить на международной конференции в Варшаве с докладом на тему «Вклад польской иммиграции в культуру, науку и образование Казахстана».

Более чем за двухвековых польско-казахских контактов ни один из поляков не оказался в Казахстане по собственному желанию. Они прибывали к нам под угрозой смерти со стороны Российской империи, затем – СССР. Замечу, в своем выступлении мне не пришлось повторяться, говорить о благородстве, человечности и милосердии моих соотечественников, благодаря которым в неимоверных тяжелых условиях поляки, депортированные в казахскую степь, выжили.

На этой конференции выступил очевидец этих скорбных событий пан Анджей Млынарек.

Сегодня на фоне бряцающих оружием северных соседей, в лице того же «разудалого» Медведева, вспоминаю старого поляка, его рассказ, полный скорби: «Я родился в марте 1938 года в Пинске. В середине апреля 1940 года, вместе с мамой и сестрой Барбарой мы были депортированы в Казахстан, где жили с 1940 по 1944 год. В Польшу мы вернулись в 1946 году. На момент вывоза мне едва исполнилось два года и я, конечно же, почти ничего не помню с тех времен. Ссылка была для мамы крайне тяжелым переживанием, потому она неохотно вспоминала те времена. Понимая, что разговорами о ссылке мы огорчаем ее, старались избегать этой темы. Тема массовых ссылок была практически запретной, и только в 1989 году о ней заговорили открыто. Появились многочисленные воспоминания и научные разработки.

В 2008 году моя сестра Барбара Седлецкая написала книгу «Я помню» о времени депортации. Я неоднократно перечитывал ее рукописи. Некоторые фрагменты трогают до глубины души, но в целом они ужасают. Трудно поверить, что в таких тяжелых условиях можно было выжить. Многие имели такую возможность благодаря постоянной борьбе за жизнь и очень часто благодаря помощи местного населения. Скромная продовольственная помощь и подсказки, как вести себя при суровом климате Казахстана, помогали выдержать тяготы и лишения, и часто спасали жизнь. Бесценной была помощь местных знахарей, которые лечили народными средствами. Не стоит забывать, что в те времена в далеких степях Казахстана не было почти никакой медицинской помощи. Кроме того, мы были сосланы сталинским режимом на верную гибель, часто сотрудники НКВД повторяли нам, что мы должны «сдохнуть поскорее» и «не доставлять им хлопот». По отношению к нам большое сострадание проявила семья Имамбаевых, это было в первые годы нашего пребывания в ссылке, в деревне Донское. Род Имамбаевых был уважаемым в этой деревне. Они оказывали помощь нам продуктами. Самая старшая женщина из этого рода, которую мы называли бабушкой, лечила нас, когда мы тяжело болели. Без ее помощи ни у меня, ни у моей сестры не было бы шансов выжить. Не буду углубляться в подробности этих событий, о них рассказала моя сестра в своей книге.

С каждым годом желание поехать в Казахстан становилось сильнее, с каждым месяцем я все острее ощущал потребность в том, чтобы отыскать могилы семьи Имамбаевых, склонить над ними голову, и хотя бы таким образом выразить свою благодарность за оказанную этими людьми помощь. Я знаю, я обязан почтить их память от имени всей моей семьи.

...И вот я в Астане! Терминал красивый и современный. Я остолбенел от увиденного! На штативах стоят рефлекторы, операторы телевизионных камер с осветлением бегут в мою сторону. Я совсем растерялся, разволновался, я был тронут. Не мог совладать с собой, в горле встал ком, слезы сами потекли из глаз. Этот момент слабости, который произошел со мной, хотел бы думать из-за усталости. На самом деле это была моя реакция на долгие годы ожидания. Меня журналисты засыпали вопросами. Что привело меня к решению поехать в Казахстан? Зачем и почему я приехал? Я сказал правду о цели своего визита.

Меня ждет 350 км езды на машине. В полночь мы доехали до Жаксы. Объезд округа мы начали с посещения мечети. Здесь, в кругу семьи Имамбаевых, имам прочитал молитву за упокой дорогих для нашей семьи казахов. Из мечети мы поехали на мусульманское кладбище. Я возложил цветы и склонил голову над могилами Имамбая и Рабиги и их сыновей – Камета и Жанеля. Помолился по-своему, Бог все-таки один. Покидая кладбище, я почувствовал облегчение. Я исполнил свой долг, я почтил память тех, кто оказался таким человечным в тех нечеловеческих условиях».

…Представляя вашему вниманию краткий пересказ глав книги пани Барбары Седлецкой «Я помню», надеюсь, что это поможет вам вникнуть в истинную сущность «русского мира», воспеваемого Медведевым и другими апологетами СССР 2.0.

 

ПАМЯТЬ, НЕПОДВЛАСТНАЯ ВРЕМЕНИ

Пинск. Мой родной город Пинск (в настоящее время находится в составе Республики Беларусь. – Авт.). Там я провела свои первые счастливые детские годы. Тон Пинску задавали расположенные здесь два крупных военных гарнизона: речная флотилия ВМФ и 84-й Полесский пехотный полк. Мой отец служил в последнем. Мы жили в бараке в красивом сухом сосновом бору. Помню смолистый запах нагретых солнцем сосен. Я хорошо помню Пинск с 1939 года.

...Война подошла к Пинску с грохотом приближающихся самолетов. Немцы бомбят казармы. Делают это систематически, несколько раз в день. Услышав звук сирены, возвещающей о рейде, мы бежим вглубь ближайшего леса, чтобы укрыться в наспех выкопанных траншеях. Пулеметные гнезда на крышах еще говорят, но и они скоро умолкнут. Однажды случилось так, что во время вечернего налета маме пришлось вытащить мокрого брата из ванны, завернуть его в пуховое одеяло и в небывалой поспешности бежать.

Советы вошли в Пинск как-то тихо, почти незаметно. Но править начали очень громко. Какие-то указы, приказы и объявления публиковались постоянно. Одним из них был приказ о принудительной сдаче всего имеющегося оружия. В целях безопасности мама взяла меня с собой, потому что они не могли задержать ее с ребенком... Где-то в середине сентября в Пинск пришло известие, что за нашими людьми гонятся. Женщины в спешке собирали еду. Приносили то, что было под рукой, иногда целые горшки с супом, хлебом, водой… Несколько сотен пленных отдыхали в центре города. Преобладали офицеры, были священники и штатские. Зрелище было ошеломляющим. Они сидели на жаре, на деревянных тротуарах, прислонившись к стенам домов. Пот бежал по их пыльным щекам, они были грязными, измученными, жаждущими и голодными. У некоторых из них были закрыты глаза, как будто они дремали, другие тупо смотрели перед собой. Часовые ходили вокруг них и некоторые подозрительные личности с красными повязками. Я видел, как один из этих типов плюнул в лицо солдату, говоря: «Ваш кончился, наш начинается». Женщины раздавали еду и воду, придавая этим, унылым от страданий, немного оживления. Были отданы резкие приказы на русском, и колонна резко поднялась и медленно двинулась на восток. Куда? Я не знаю. Может, я видел более поздних жертв Катыни?

Заканчивается холодная зима 1940 года. Мы живем в атмосфере страха и незащищенности. Придут они или не придут? Берут они это или нет? Если да, то кто? Можем ли спокойно провести еще одну ночь? Люди прячутся, не остаются на ночь дома. Именно в такой атмосфере прошла Пасха, пожалуй, почти не замеченная. Я только помню, как посещала наши могилы. Они приехали за нами 13 апреля, сразу после Рождества, как обычно, утром. Офицер зачитал ордер, нам с мамой пригрозила Советская власть. Мы были для нее опасными. Несмотря на то, что тогда все было уже подготовлено, мама дико плача бегала от стены к стене, бабушка причитала, а время было на исходе. Тогда НКВД-шники, возможно, с какими-то человеческими чувствами, вытащили большой чемодан бабушки в центр комнаты и приказали собрать теплую одежду, простыни и постельное белье. Транспорт находился всего в нескольких сотнях метров. На пандусе стояла длинная очередь фургонов, они ждали нас и нам подобных. Когда нас погрузили в машину, было уже светло. На станции вагоны медленно наполнялись. Часовые с оружием шли по поезду и следили, чтобы никто не сбежал.

...Казалось, мы идем бесконечно, только меняющийся пейзаж за окном напоминал, что это уже чужая и враждебная земля. Где-то за Уралом поезд остановился на небольшой станции. Двери вагонов открылись. Было тепло, в воздухе витала весна. Земля была зеленая, заросшая низкорослыми березками, светило солнце. Вдруг мы увидели приближающуюся толпу. Эти люди шли, точнее, тянулись молча. Когда они подошли ближе, мы увидели, какие они худые. Настоящие скелеты, молча протягивают руки и просят хлеба. Мы собственными глазами видели голод, о котором только слышали. И вот мы, осужденные, выбрасывали целые буханки польского хлеба. Внезапно пришедшие бросились на землю, чтобы драться друг с другом за съеденный кусок пищи. Это было действительно ужасающее зрелище. Мы впали в черное отчаяние. Здесь стало понятно, за кого нас принимают. Нас ждет истребление. В таком настроении мы добрались до места назначения. Конец путешествия –  Северный Казахстан.

Чулак Сандык (точнее – Шолак Сандык. – Авт.). Монотонное урчание колес длится уже три недели. Вдруг тишина. Тишина, которая нас будит. Мы не спим и ждем, собираем свои узлы, пакуем все свои вещи, потому что подсознательно чувствуем, что путешествие окончено. Издалека слышно тихое, постепенно усиливающееся жужжание мотоциклов. Шум отпирания дверей, крики сотрудников НКВД, толкание, дергание и выбрасывание багажа. Темнота, беспорядок и невероятное замешательство. Загружаемся в грузовики и едем в разные стороны. Мы катаемся в темноте, не знаем куда, не знаем, почему и для чего. Пока что пейзаж красивый. Северный Казахстан, заросший лесом, удивил свежей прохладой и чистым воздухом. После нескольких недель душного вагона в машине мы вздохнули с облегчением. Не помню, сколько мы ехали. Конечно, это было несколько дней. Со временем мы увидели пустынную степь. Бесконечная плоская равнина. Жара становилась невыносимой. Грузовики двигались по проторенной дороге, поднимая облака пыли. Пыль приставала к глазам, попадала в легкие, смешивалась с потом, прилипала к телу. Сопровождающих было всего несколько человек. В этой поистине бесчеловечной стране больше не было необходимости кого-то охранять. Ни у кого не было возможности сбежать. Дорога казалась бесконечной. Наконец-то, путешествие подошло к концу. Несколько полуразрушенных, ветшающих глинобитных хижин и бескрайняя степь вокруг. Никаких следов человека.

Крик НКВД: Выходите! Когда это не помогает, они начинают жестоко отрывать руки, цепляющиеся за борта машин. Они толкают и бросают людей на землю. Затем они с силой и яростью швыряют багаж, кидают буханки хлеба, при этом веселятся. Особенно запомнился разбивание маленькой бочки с топленым маслом. Брошенная изо всех сил, она разбилась на мелкие кусочки, а все содержимое перемешалось с песком. Не знаю, почему это так запомнилось мне. Жестокие садисты получали удовольствие от отчаяния и ужаса своих жертв. «Как нам здесь жить?» – спросили напуганные женщины. «Привели тебя сюда умереть. Так чего ты хочешь? На что жалуешься? Умри как можно скорее и не мешай нам». Я слышала такой приговор много раз. Они нам только показали направление реки Ишим и уехали в облаках пыли. Все, что осталось, – это груда багажа и сидящие на ней отчаявшиеся люди. Однако инстинкт жизни и воля к выживанию были сильнее.

Через несколько недель у нас закончилась еда. Мы съели все припасы, привезенные из Польши. Был голод, сильный, жестокий голод. Кушать было нечего. Желудок сводил судороги, кишечник скручивался и урчал. Ужасный голод. Он не покидает человека ни на минуту. Вы думаете только о еде и ни о чем другом. После того, как мы не ели три дня, наши мамы придумали, как нас накормить. На мелководье Ишима плавали крошечные рыбки. Они были такими крошечными, что их было невозможно поймать. Кто-то более изобретательный сконструировал корзину, в которую кропотливо ловил рыбу. Эта корзина, не знаю почему, называлась кружкой. Она была сделана из тростника, имела форму сигары и была настолько продумана, что имела своего рода воронку, загнутую внутрь. Рыба попадала в эту ловушку вместе с водой и не могла из нее выбраться. Улов длился весь день. Женщины гребли по колено в воде и вечером стали тушить мальков. Мы были на удивление терпеливы, мы не плакали, просто ждали и ждали, пока не заснем без еды. Уже был рассвет, когда мама разбудила нас и накормила. В полусне ели рыбные тефтели, запивая питательным бульоном. Я помню этот вкус до сегодняшнего дня.

Когда надежды почти не осталось, однажды прибыл караван телег с волами. Мы ее уже видели издалека. Животные достойно и очень медленно приближались к нам. Это было спасение. Быстро погрузились и поехали вдаль от этого проклятого места. Караван двигался медленно. Дорога была долгой и однообразной, но вела к жизни, давая новые надежды. В какой-то момент нашего пути нас разлучили и разбросали по разным колхозам. Мы поселились в Донском.

Донское. 1941 год. Вторая весна в ссылке. Цветет степь. Насколько хватит глаз, много разноцветных тюльпанов. Преобладают красный, белый, желтый и розовый оттенки. Природа без ума от запахов, форм и цветов. Воздушная рябь и синее на горизонте горный хребет. Судя по всему, этих гор не существуют. Это какой-то мираж. Сижу перед домом на окраине села и часами неподвижно смотрю на степь… Дом, в котором мы жили, был большим и мрачным. Перед нами его долго никто не занимал. Он был совершенно пуст. Раньше это была собственность кулаков – богатых крестьян, убитых после революции. Моя семья – это моя мать, трехлетний брат Анджей и пани Юлия. Это она получила еду и топливо на зиму. Она заботилась о нас. Она была морально сильнее. Она не позволяла матери быть беспомощной и сломаться. В конце концов, жизнь продолжалась без надежды на перемены. Безнадежность, отчаяние и апатия. И тут внезапно как гром среди ясного неба известие о начале советско-германской войны.

Я помню тот день, как сегодня. Было жаркое июньское утро. Люди собрались на площади перед разрушенной церковью и внимательно слушали выступление агитатора. Тогда женщины плакали, а мужчины кричали, восхваляя Сталина. А для нас это была надежда на перемены. С сегодняшней точки зрения это может показаться жестоким. Потому что как можно наслаждаться войной. Однако мы были счастливы. Мы с братом схватились за руки и танцевали, пока не упали. Так мы разделили радость наших взрослых. Однако вскоре мы поняли, что война, хотя и находящаяся за тысячи километров, берет свое вокруг нас. Деревня опустела, остались только женщины, дети и старики. Мужчины ушли на фронт. Даже сегодня я слышу душераздирающий крик женщин, которые прибежали в контору, чтобы получить уведомление о смерти любимого человека. Но мир существовал по-прежнему. Времена года менялись, природа подчинялась своим вечным законам. Весна, как она внезапно наступила, так быстро ушла. Было жаркое сибирское лето. Степь потускнела и потеряла свою красоту.

В середине лета я заболела куроком (искаженно, правильно – кыркулак. – Авт.). Это местное название тяжелой формы цинги. Я лежала слабой и уязвимой, без всякой медицинской помощи. Весь рот был большой раной. Гной стекал из уголков рта. Я не ела. Не помню, пила ли я. Я впадала в некоторую летаргию. Все мои зубы шевелились. Они застряли в рыхлых деснах, как в тесте. Я бы, наверное, умерла с голоду, если бы не старая Имамбаева. Она пришла ко мне в белой чадре, с хорошими мудрыми глазами и безмятежным выражением морщинистого лица. Она принесла голубоватый камень, какой-то минерал, похожий на большой кусок соли. Только цвет был изумительным, ярко-бирюзовым. Она начала меня лечить. Камень, разбитый на мелкие кусочки, частично растворился в воде, сделав ее синей. Я прополоскала рот этим раствором. Вкус был очень острым, терпким и горько-кислым, но очень эффективным. Я медленно поправлялась. Мой добрый ангел в образе этой старушки-мусульманки принес мне кумыс в чайнике. Меня поили этой кислой молокой кобылицы, капнув в рот несколько капель из носика чайника. Потом, как исключение, какое-то время получала из колхоза по пол-литра молока в день. Я поделилась этим молоком со своим младшим братом.

Мы понравились семье Имамбаевых. Для них мы были пришельцами из другого мира, которого они не знали. Казахи были отдельной общиной и избегали контактов с русскими, они держались вместе, они были очень крепко связаны друг с другом. Это свободная нация. Им дали свободу степь и пространство. У казахов дела шли лучше остальных. У них всегда была еда, и они были очень гостеприимны к нам. В основном они приглашали нас на обед. Он сопровождался особым ритуалом. В огромном котле, поставленном прямо в очаг, кипел только что зарезанный баран. По окончании варки в жирный бульон бросали тонко раскатанные листы теста. Это был просто пир. Собирались члены всего клана, и мы вместе садились за стол. Стол был большим, круглым и низким. Мы сидели по-турецки. Мясо, накрытое листами теста, вносили на огромной деревянной тарелке. Бульон подавали в глубоких мисках – кисежках (искаженное, правильно – кесе, кесешка, – Авт.). До этого все мыли руки с водой, налитой из чайника. Домработница, засучив рукава, отрезала куски мяса, раздавая их по одному собравшимся. Ели с аппетитом, запив жирным бульоном. Обычным десертом был зеленый чай с молочными лакомствами  – очень кислый курт и сарса (искаженное, правильно – сарысу (сарсу), – Авт.), похожая на белый шоколад. Для нас, детей, это единственные сладости, которые мы знали. Я думаю, что казахи прониклись к нам симпатией из-за того, что они тоже чувствовали угрозу тоталитарной советской системы.

Кима встретила нас осенней серостью и уродством зданий. Этот захламленный город представлял собой скопление старых и новых изгнанников. Поляки там были довольно большой группой. Это они нас приняли, предоставив нам уголок для жилья. Я была старше, понимала больше. Ждала каких-то изменений, и они пришли. Мы получили известие, что некоторые из нас будут переселены на освобожденную от немцев Украину. Это происходило очень быстро. Сначала мы отчаянно проверяли, попали ли мы в список. Отчаяние тех, кто остался. Ищем телегу, чтобы добраться до далекой станции. И вот, наконец, из утреннего тумана вышел локомотив с огромной красной звездой впереди, лопаясь клубами пара. Он величественно скользил, таща длинный ряд товарных вагонов. Мы уже знаем вагоны для скота, но настроение другое, радостное. Мы верили, что возвращаемся в Польшу. Однако реальность оказалась жестокой. Еще одна ирония судьбы, но нас перебросили в Украину. В конце концов, мы стали ближе к Польше и ничего важнее не было.

Мы застали Украину 1944 года грустной, осенней, плачущей от дождя. Плоские бескрайние поля, простирающиеся до самого горизонта, здесь пересекались пещеристыми оврагами. Непроходимые грязные дороги с глубокими колеями, по которым ноги проваливались в глину до щиколоток. Небо, тяжелое свинцовыми тучами, низко нависало над горизонтом. Маленькие, выкрашенные в синий цвет хижины. Рядом с каждым есть небольшой сад, несколько фруктовых деревьев, обязательно вишня и абрикосы, и несколько ульев. Они были отличительной чертой этого мрачного и однообразного пейзажа. Было также очевидно, что Вторая мировая война недавно обрушилась на эту местность, как ураган. Здесь произошло грандиозное танковое сражение, вошедшее в историю под названием Курская дуга. Остатками от него были остовы танков. Десятки или даже сотни танков, зарытых целыми гусеницами в сырой глине, не сумев выбраться из нее, оставались такими неподвижными, что заставляло нас беспокоиться. Еще одним памятником войны были мины. Полностью заминированы обширные посевные площади с невостребованными посевами пшеницы и кукурузы.

Нас, поляков, перевезли в Украину, и казалось, что наша судьба никого не интересует. К тому же наша мама заболела. Она начала постепенно отдаляться от нас. Она замкнулась, совсем перестала интересоваться нами. Подсознательно я чувствовала, что что-то не так, я не отходила от матери. Я сидела на пороге или прямо на полу и сквозь темноту смотрела на неподвижный силуэт матери. Когда мама перестала есть и совсем ослабла, пришла помощь руководства совхоза. Ее доставили в больницу. Помню, как мы с братом стояли на грунтовой дороге, держась за руки, как обычно, и смотрели на удаляющуюся повозку в облаках пыли. Мы были одни. И здесь моя память оборвалась. Я ничего не помню с того времени. В моей памяти образовалась черная дыра. Что случилось с нами в то время, могу только догадываться. Я определенно заботился о своем брате, и мы с нетерпением ждали возвращения нашей матери. Но это все догадки, уверенности нет. Через месяц она вернулась, спокойная и здоровая, и позаботилась о нас. Казалось, жизнь нормализуется, но она уже никогда не была такой, как раньше. След остался навсегда. Однажды, и это было в конце февраля 1946 года как гром среди ясного неба пришло сообщение: мы едем в Польшу! Я запаниковала, мама ушла, ее нет дома, все соседи собираются, и мы можем не успеть. Я побежала ей навстречу. Запыхавшись, мне стало трудно дышать, ноги отказывались подчиняться, колени согнуты. На полпути мы встретились и в радостном настроении побежали домой. Наконец-то мы возвращаемся на Родину. Кроме радости и большого счастья, мы больше ничего не чувствовали. Все тяготы того времени исчезли в одно мгновение. Мы просто едем в Польшу, и все остальное не имеет значения».

Вот так завершается книга Памяти пани Барбары Седлецкой. Ее воспоминания – яркое свидетельство того, что добро и человечность, а также, надеюсь, вероломность, злоба и низость, присущие агрессору, не проходят без следа. Почему же отдельные люди забывают уроки истории? Ведь память не подвластна времени!

3224 раз

показано

0

комментарий

Подпишитесь на наш Telegram канал

узнавайте все интересующие вас новости первыми

МЫСЛЬ №2

20 Февраля, 2024

Скачать (PDF)

Редактор блогы

Сагимбеков Асыл Уланович

Блог главного редактора журнала «Мысль»