• Культура
• 09 Июля, 2022

АЛПЫСБАЙ КАЗГУЛОВ. ВПЕЧАТЛЕНИЕ

Лариса МАРТЫНОВА, 
искусствовед

Хорошо быть импрессионистом. Ему дозволено писать лишь часть объектов, находящихся в поле зрения. Можно вообще освободиться от темы и всякого повествования. Стог сена, порыв ветра – уже картина, никакой толпы. Можно обойтись без мифологии, батальных и бытовых сцен. Можно воспользоваться фрагментарной композицией. Пристально всматриваясь в глубины самого себя, можно прогнать всех натурщиков и живописать только свои впечатления от заката и всего того, что происходит вокруг. Единственная трудность, – чтобы соответствовать званию импрессиониста, надо овладеть стихиями цвета и света на уровне магии и волшебства. Надо видеть цветные тени от облака и цвет самого времени, которое, как говорил Альберт Эйнштейн, есть неотъемлемая часть пространства, как каждое из трех измерений объемного мира. 

Алпысбай Казгулов называет себя импрессионистом, но поверьте, совсем не для того, чтобы упростить себе жизнь в искусстве. Этот художник, в настоящее время – один из самых востребованных в Казахстане и за пределами республики. Его выставки состоялись в Бельгии, Китае, Турции, Великобритании, России, Японии, Нидерландах. Ныне его глазами Мир видит нашу страну. Это почетная миссия. Недаром творчество художника отмечено множеством наград. Самые значимые среди них – орден «Парасат» и премия им. Масарика от Европейской унии искусств.

Удивительно, что в любой сфере деятельности, будь то экономика, производство или живопись, иностранцы всегда раньше соотечественников ценят и чувствуют любое ноу-хау. Что-то такое они нашли и в творчестве Казгулова, что-то, чему еще нет названия и определения, какой-то прорыв куда-то за грани современной арены искусства. В поисках своего живописного языка наш художник прочувствовал и «примерил» в своих работах «одежды» множества стилей и художественных направлений. Сейчас он называет себя последователем импрессионизма, однако, тут же оговаривается, что его работы, к сожалению, ни на Родине, ни тем более за рубежом в должной мере не исследованы.

Да, так сказал Алпысбай Казгулов недавно на пресс-конференции в Восточно-Казахстанском музее искусств. Встреча с художником состоялась перед открытием его персональной выставки, которую специалисты музея назвали «Уақыт сәулесі». В том смысле, который приоткрывает суть творчества и содержание экспозиции Казгулова, данное, казалось бы, простое словосочетание на русский язык перевести предельно точно, к сожалению, невозможно. Да, у этого художника, свои особые отношения с категорией времени. Многие его сюжеты основаны на впечатлениях детства. Он умеет вытаскивать из небытия картины далекого прошлого. Некоторые его полотна, такие как «Аталарымыз циклынан» (Из цикла «Предки»), напоминают порталы, соединяющие видения будущего, прошлого и настоящего. На плоском формате холста он создает иллюзию, ощущение закручивающейся спирали пространства-времени. Эту механику объяснить современным языком искусства и науки также невозможно. Я могу привести лишь аналогичные примеры. Медитативное состояние и ощущение затягивающей твое сознание воронки возникают, если пристально всматриваться в орнаменты на ковре. Самый сильный эффект завораживания, погружения в некую бездну дает казахский узор «бітпес». Такими же свойствами обладают некоторые купольные культовые сооружения. Стоит поднять взор вверх, под своды и произнести первые слова молитвы, сразу же возникает своеобразная «лестница в небо» – физически, до головокружения ощутимое состояние полета, опять-таки, не по прямой, а вдоль спирали.

Алпысбай Казгулов достигает таких эффектов чисто живописными средствами. В этих приемах, мне кажется, – главное своеобразие творческого метода художника. При этом он, как реалист, ничего не выдумывает, но пишет реальный мир не в трех, а в четырех измерениях, как бы под иным углом зрения, как бы с высоты другого утеса.

В течение столетий европейские художники разрабатывали систему воспроизведения реального трехмерного мира на плоскости, не покушаясь на время, отданное литературе и музыке. Эпоха Возрождения приучила людей (а художники это ведь – глаза человечества) видеть мир сквозь окна линейной и воздушной перспективы. Казгулов, как современный художник, невольный последователь Эйнштейна, пишет время-пространство как единую субстанцию. Никаких ему синхрофазотронов не надо. Хорошо быть импрессионистом! Заглянул в себя – и вся физика и философия развернуты на цветовом круге. Все законы линейной перспективы, все точки схода, даже линия горизонта и горы, утопающие в голубой перспективной дымке, в таком мире не нужны. Посмотрите, он делит пространство линией горизонта лишь изредка, когда возвращается с этого «другого утеса». А вот всякой цветной облачной и туманной массы в его полотнах, действительно, много. Каждый объект у Казгулова растворяется в тумане времени. Лошадь, дерево, люди, – все они «выходят из тумана», все взаимодействуют с ним, растворяются или проявляются в этом пространственно-временном континууме. В «тумане» у Казгулова все и происходит. В этой волшебной дымке все его сюжеты и пейзажи. Этот странный и прекрасный мира то ли видений, то ли ощущений имеет другую организацию пространства, иные правила композиции, и они исполняются художником с жесткостью физических законов. Это понимаешь, если пройтись по экспозиции с целью их выявления. Мы привыкли «входить» в картину от нижней горизонтальной планки багета, пробираясь сквозь детали первого плана на средний план, устремляя взгляд к туманным далям в точке схода на горизонте. У Казгулова и гравитация какая-то условная. Ему надо куда-нибудь поставить фигуры, деревья, лошадь, он и организует островок земной тверди в тумане , и, следуязаконамсвоегомира, вместоточкисходаведетвзглядзрителякисточникуэнергии. Это «местосилы» онизображаетвцветномтуманепо-разному, новсегдадостаточноясно, чтобыпосетительнесомневался «откудаветердует» испиральраскручивается. Вотпримеры.

Его караван идет не от дальнего плана к первому, как в обычном пейзаже, но неожиданно проявляется из цветной массы, подобной кучевому облаку. Эта красочная субстанция очень динамична, она меняет оттенки, плотность, структуру, она, как узор «бітпес», завораживает смотрящего до такой степени, что караван, как положено по замыслу художника, уже не становится доминантой всей композиции. А вот здесь у Казгулова есть еще один, как сказали бы спортсмены, «приемчик», а искусствоведы – «изобразительное средство». Я назову это «эффектом фонарика». Конечно, в своей основе «фонарик» – не изобретение Казгулова, но он пользуется достижениями мастеров прошлого, воистину, с блеском. Великий Рембрандт мастерски писал эффекты направленного луча света на фигурах в темном помещении. Каждый грамотный художник знает, что ощущение «горения» достигается не самим цветом, а соотношениями тонов. Казгулов в своем «Караване» «зажигает» второго верблюда каким-то инопланетным лучом, происхождение которого не может быть объяснимым в реальности. Направленный на зрителя луч кадмия лимонного желтого усиливается в своей интенсивности на фоне изумрудно-зеленой поклажи и темнокоричневого фона. Это, действительно, бьет в глаза, как луч фонарика в темноте и караван, особенно его предводители, как и положено, становятся смысловой и цветовой доминантой всего красочного действа.

В картине «Волшебная флейта» на звуки музыки из грозового облака, написанного на более светлом фоне, является некий всадник. В одной из картин серии «Предки» в движущемся цветном тумане проявлена некая статичная, лазурная и горизонтальная поверхность, которую так и хочется назвать «озером вечности». Огибая лазурь с двух сторон, мчатся на зрителя всадники, которые на среднем плане сливаются в едином строе. В другой картине этого цикла источник энергии написан художником в виде светлого вихря-торнадо. В картине «Черный жемчуг» доминанта, «место силы» обозначены в виде светлого облачного кольца, в котором, как жемчуг, светятся планеты, подобные луне или НЛО. В большом формате картины «Великий шелковый путь» энергетическая доминанта – облачное уплотнение, ярчайший клубок интенсивно красных тонов. В картине «Перекочевка», наоборот: в общем красноватом фоне, напоминающем песчаную бурю в пустыне, светится белое солнце. В композиции «Влюбленные» по замыслу автора два энергетических сгустка. Над девушкой – нечто облачное, светлое, над парнем – горящее красное. Безусловно, такие явные «отметины» имеют свои не только композиционные, но и другие смысловые значения, поэтому Казгулова можно с полным основанием назвать и художником-символистом.

Цифровые копии его картин передают не более половины впечатлений, исходящих от подлинников. Находясь в зале, не только зрением, но кожей чувствуешь свет, излучение непонятной природы, сродни рентгеновскому. Пространство рядом с картиной «горит», в душе возникает ощущение пожара. Разве это импрессионизм? Знаменитый писатель, искусствовед и публицист Илья Эренбург в книге «Французские тетради» немного в шутку, немного всерьез называет впечатления Эдуара Мане и Огюста Ренуара «беглыми и капризными». Прекрасные дамы, солнечные аллеи, прудики с лодочками, цветы, даже первоначально скандальный завтрак на траве – картины в целом умиротворяющие, убаюкивающие сознание. Казгулов, в отличие от сентиментальных импрессионистов, не жалеет того, кто приходит к нему. Он жжет душу тревогой, он приводит в смятение, даже счастливые воспоминания детства он окрашивает болью невозвратимой утраты. Он выжигает расслабленные натуры и зажигает сильные.

Искусствоведам уже пора договориться хотя бы об условной единице измерения силы эмоций в изобразительном творчестве. Разумеется, эта единица должна иметь знак «плюс» и «минус», в отличие от нейтральных метра или килограмма, ведь в искусстве наравне ценятся эйфория абсолютного счастья-восторга и катарсис трагедии. Так вот, не по своей сути, но исключительно по количеству этих единиц эмоций (Е. Э.) я бы сравнила горячие полотна Алпысбая Казгулова с шедеврами норвежца Эдварда Мунка. Но у последнего «Крик» – животный ужас, страх, выраженные цветом и линией. У нашего художника горячая эмоция, как «мирный атом», – энергия скорее созидательная, сравнимая с огнем в восприятии Прометея или большевистским пламенем революции. Такая сила свойственна только экспрессионизму. То же самое можно сказать и о цветовых предпочтениях нашего мастера. Он прекрасно знает фиолетовые холодные ночные диапазоны, но ему уютнее в теплой и жаркой красной части видимого спектра, где работал американский экспрессионист Марк Ротко.

На выставке «Уақыт сәулесі» в Усть-Каменогорске тоже были абстрактные, т. е. лищенные какой-либо образности, произведения Алпысбая Казгулова. Он умудряется жечь наши сердца даже там, где совершенно непонятна механика такого воздействия. В его руках только цвет и свет и умение вытаскивать из глубин своего «Я» какую-то первозданную мощную энергию.

Признаюсь, что я не могу написать внятное заключение к этому тексту. Никак не укладывается Казгулов в существующие стилистические рамки. Единственное, что утешает, – такое же чувство восхищенного недоумения возникает не только у меня одной. Я прочитала интересную статью о художнике, которую написала искусствовед, профессор Казахской национальной академии искусств им. Т. К. Жургенова Светлана Шкляева. Она нашла множество параллелей в мировом изобразительном искусстве и творчестве нашего художника, но также не могла однозначно определить то, что он делает на холстах. Казгулов – трудный объект для исследования. Может быть, поэтому так мало желающих это сделать?

В своей статье Светлана задает самый главный вопрос, который может волновать человека, глубоко исследующего творчество такой неординарной личности: «Что происходило с художником в момент написания работы?». Мне также хочется получить ответ на этот вопрос. Но я имела возможность видеть автора нашей выставки и говорить с ним один только раз, во время конференции в музее.

В течение месяца, пока работает выставка, я смотрю работы Казгулова и все более удивляюсь несоответствию того, что «горит» в зале повседневному образу художника, его мягкой интеллигентной манере общения. Если не видеть автора, можно представить его эпатажным, подобным Сальвадору Дали. Меня поразила также искренность этого человека, его желание разобраться в скрытой механике творческого процесса в беседе с людьми, которых он видел в Усть-Каменогорске впервые. Как правило, художники за семью печатями хранят от посторонних рецепты своей творческой кухни. Во всем этом есть какой-то элемент мистики. Моя бабушка говорила: «Никогда не рассказывай подружкам все секреты приготовления теста, иначе оно у тебя не получится, как надо». А Казгулов рассказывал нам, как он работает, как одновременно, сериями пишет свои картины, развешивая большое количество холстов в мастерской, ведрами разводит краску и широкой кистью пишет сначала свои цветные облака. И вот тогда происходит нечто, о чем не расскажешь словами, потому, что этот туман сам рождает образы, они действительно, выходят к художнику из небытия. И только тогда он дорабатывает то, что увидел. Поэты говорят, что так же рождаются стихи. При этом, кажется, что ты не один в тумане, что кто-то стоит рядом.