• Время
• 08 Апреля, 2021

В Р Е М Е Н СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ

ОТ КАЛИФОРНИИ ДО НАНТУКЕТА

1989 г.

В мае этого года мне довелось побывать в Соединенных Штатах Америки. Конечно же, семнадцать дней для узнавания такой интересной, пульсирующей живым многообразием страны – слишком малый срок. Но устроители поездки из Центра советско-американских инициатив в Сан-Франциско так хорошо продумали маршруты и организовали их транспортное обеспечение, что ощущение состоявшегося контакта с Америкой не кажется излишне самонадеянным. Не знающие опозданий самолеты, великолепные шоссейные дороги, скоростные автомобили дали возможность без больших потерь во времени перемещаться из города в город, из городов в горы, из небольших фермерских хозяйств на заводы, в университеты и колледжи.

Идея такого рода поездки зародилась в ходе американо-советских поисков конкретных форм народной дип­ломатии. Двадцать советских граждан разделились на пять групп, и каждая из них по своему маршруту передвигалась с крайнего запада страны на крайний ее восток. Наша группа в составе четырех человек базировалась в штатах Калифорния, Кентукки и Массачусетс. Мы жили в домах американцев, общались с друзьями, коллегами наших хозяев, входили в круг их забот. Множество взаимных вопросов, свободное сопоставление мнений, встречи с людьми разных профессий, социальных слоев, политических ориентаций, посещение церквей, музеев, спортивных состязаний и всевозможных зрелищ открывали сегодняшнюю Америку, ее труд, пов­седневность, человеческие проблемы, радости, и надежды. Противоречия, конфликты и особую зрелость ее общественной жизни.

Сейчас, когда уже схлынул азарт дороги, память перебирает, взвешивает впечатления – и ни с одним из них не желает расстаться. Столько раз в те чудесные дни я взывал к ней: фиксируй, запомни... И вот теперь она возвращает виденное, осложняет мою задачу – сузить горизонт воспоминаний, отобрать только то, что нужно сегодня для статьи в хорошей газете «Горизонт» – «Оркен». Надеюсь справиться с этой задачей, но прежде небольшое отступление.

Мы двигались в сторону восхода солнца. И на этом пути прикоснулись к тому, что составляет универсальную ценность, принадлежит землянам и всеобщей человеческой культуре. Калифорнийская горная долина Юсемити, окруженная летящими с огромной высоты водопадами, храм природы, овеянный прекрасными легендами индейцев. Или то, что жители штата Кентукки, безо всяких натяжек называют «природный мост». Это действительно гигантский мост с четко очерченной высокой аркой, сотворенный ветрами и водами в песчанике. В горах его округи живут особые американцы – бедные, как о них говорят, но гордые. Многие из них отличные наездники. Вообще в Кентукки любовь к лошадям доведена до культа, а столица штата, город Луисвилл, является местом проведения знаменитого дерби – ежегодных общеамериканских скачек. Эти горцы любят песни и танцы в стиле кантри. На одной из конеферм на фоне усыпанного яркими светлячками ночного луга, под светящейся пылью Млечного пути звучала музыка деревенского квартета (мандолина, банджо, гитара и скрипка), и под его темпераментные ритмы отбивали стэп (чечетка) старики, молодежь и дети. Остров Нантукет в Атлантическом океане, на котором провели мы последние четыре дня перед отъездом в СССР – туристическая Мекка, рай для любителей рыбной ловли. За первым же гребнем его прибрежных дюн оказываешься в царстве песка, в среде родных казахстанских барханов. От Сан-Франциско до Нантукета природа не раз являла свои творения, вызывавшие восхищение и ассоциации с тем, что так знакомо и близко нам в отечественном ландшафте.

Маршрут перемещений был хорошо продуман, но дважды пришлось от него отклониться. В обоих случаях это было связано с инициативой тех из числа новых американских друзей, кто всерьез, профессионально участвует в борьбе за запрещение ядерных испытаний, за мир без войны.

В первый же день приезда в США я вручил руководителям Центра американо-советских инициатив видеокассету с фильмом о казахстанском антиядерном движении «Невада» и сказал, что в своих выступлениях хотел бы говорить об этом движении. Согласно маршруту, три дня провел в небольшом респектабельном городе Сонора и его окрестностях, граничащих со штатом Невада. Договорился с одним из сонорских друзей, что он свозит меня в Лас-Вегас для встречи с кем-нибудь из представителей антиядерного движения. Тем временем наш фильм обретал самостоятельную жизнь в американском контексте. Его просмотрели лидеры ряда антиядерных групп, и он произвел на них впечатление. Они послали машину в Сонору и, стремительно преодолев двухсоткилометровый путь, я вновь оказался в Сан-Франциско.

В скромной, по американским меркам, квартире состоялся разговор, затянувшийся далеко заполночь. Участниками его были полтора десятка людей самих различных профессий – плотник, политолог, адвокат, поэт, социолог и другие. За большинством из них стоят свои группы, имеющие различные платформы тактических действий. Но все они организаторы и участники акций на полигоне Невада и в местах захоронения отходов ядерного производства. Многие неоднократно были арестованы, осуждены на выплату штрафов и заключение. В их общении очевиден профессиональный опыт. Социолог уверенно вел разговор, и все подчинились его призыву к последовательности и деловитости высказываний. Он вслух зачитал нашу дек­ларацию, задал вопрос о моих личных побудительных мотивах участия в «Неваде», предложил три основных пункта беседы: обмен информацией, обмен опытом и предложения по совместным действиям. Учитывая, что мы находимся в начальной стадии борьбы, собеседники, один за другим, стали рассказывать об опыте своих групп, набрасывать идеи к содержанию и формам нашей деятельности, и в результате этого непринужденного, по видимости, разговора обрисовались контуры глубоко продуманной, взвешенной в деталях программы действий. Они были единодушны в пожелании проводить акции протеста в непосредственной близости к полигону.

Подробно говорили о методах борьбы. По их мнению, насилие должно быть отвергнуто как средство разрешения конфликтов. «Войны являются плохими резцами, чтобы ваять наше мирное завт­ра. Мы должны идти к мирным целям через мирные средства» – процитировали слова Мартина Лютера Кинга. В их рассуждениях ощутимо большое влияние практики и идей «ненасильственной революции» Ганди. Позже, когда я был уже в Нантукете, они прислали трактат под названием «Руководство к отказу от применения насильственных методов». Сейчас он переведен на русский язык, переводится на казахский. Этот глубоко гуманистический документ, его философское, историко-логическое обоснование, его настоянные на опыте длительной борьбы практические рекомендации убеждают в исключительной дееспособности ненасильственности как оружия гармонизации общественных отношений.

По ходу разговора естественно вызрело предложение по совместной акции. 6-го августа, в день памяти Хиросимы, одновременно провести демонстрации протеста против ядерных испытаний в Неваде, Семипалатинской области и в Хиросиме. Для нас, казахстанцев, эта акция имеет особое значение, поскольку в августе исполняется 40 лет первым взрывам атомных бомб на нашей территории. И я рад тому, что рожденное под ночным калифорнийским небом предложение встретило поддержку в Алма-Ате в оргкомитете движения «Невада». Из Лас-Вегаса, где находится координационный центр американского анти­ядерного движения, пришел документ, в котором заявлена международная акция протеста против ядерных испытаний с нашим участием.

Теплым, обещающим дружбу и солидарность, было расставание. Встали в круг и тихими голосами (глубокая ночь!) спели одну из песен своего движения (попутно-очередной совет: «Движению нужны свои песни»). Заменили в ней одно слово, и появилось вместо него «Казахстан». В далеком Сан-Франциско под крышей демократичного дома в устах серьезных людей пропелось «and Kazakhstan». Наступало утро, машина доставила в аэропорт города Сакраменто, где я догнал свою группу и откуда с пересадкой в Чикаго мы добрались до Луисвилла.

Жители штата Кентукки, широтой натуры, темпераментом, особым гостеприимством живо напомнившие наших чимкентцев, сочувственно отнеслись к рассказам о «Неваде», но не более. Здесь тоже было много интереснейших встреч по программе «народная дипломатия». Именно здесь после победы на выборах представителя от демократической партии, за которого «болела» вся наша группа, каждый из нас был удостоен высокой чести стать почетным гражданином Луисвилла, города с миллионным населением. В мэрии нам были вручены соответствующие грамоты, подписанные губернатором штата, и мы стали таким образом согорожанами прославленного выходца из здешних мест боксера Мухаммеда Али.

Кентукки – один из серединных штатов. Тревоги, связанные с ядерными испытаниями, впрочем, как и многими другими проблемами планетарного масштаба, здесь звучат приглушенно. Пов­седневность динамична, темп жизни высок, в словах и поступках людей преобладает прагматическая доминанта. Впрочем, действительность полна парадоксов. Именно в этом эпицентре всеобщей погруженности в заботы текущего дня встретился профессор Роджерес, знаток русской и среднеазиатских литератур – единственный из всех повстречавшихся американцев человек, из уст которого естественно зазвучали имена – Абай, Мухтар Ауэзов, Чингиз Айтматов. Он преподает в Лексингтонском университете, весьма авторитетном в США. На имя бывшего ректора КазГУ Ержанова он дважды направлял письмо с предложением организовать обмен студентами, но ответа, к собственному недоумению, не получил.

Колоритная программа кентук­кийских встреч – с посещением машиностроительного супергиганта Форда, деловыми контактами с клубом бизнесменов, игрой на тотализаторе, стрельбой из различных видов индивидуального оружия – шла своим чередом. А фильм о первом митинге «Невады», тем временем, обрел вполне самостоятельную судьбу, готовя второе отклонение от маршрута.

В Нантукете, на этом острове-музее, чрезвычайно состоятельные жители которого бережно хранят в архитектуре новоанглийский стиль и все, связанное с историей ХVIII-XIX веков, ожидала большая почта из Сан-Франциско и Невады с документами, литературой американского антиядерного движения. Вместе с ней – неожиданное приглашение прибыть 31 мая в Бостон для встречи с лауреатом Нобелевской премии Бернардом Лауном и сотрудниками возглавляемого им центра «Международное движение врачей против ядерной войны». Как оказалось, информация о ночном калифорнийском разговоре вмес­те с нашим фильмом были переданы в крупнейший центр антиядерного движения на востоке страны.

Впрочем, д-р Лаун уже располагал сведениями о «Неваде», знаком был и с фильмом, показанным в Москве на международной встрече врачей. Он высоко отозвался об участии нашего земляка и члена оргкомитета «Невады» академика С. Балмуханова в деятельности возглавляемого им движения. У него сложились хорошие взаимоотношения с М. С. Горбачевым, Э. А. Шеварднадзе и академиком Е. И. Чазовым. В США, сказал он, мы находим меньшее понимание целей нашей борьбы со стороны правительства. В современных условиях, по его мнению, прекращение ядерных испытаний возможно лишь при условии их одновременного и пов­семестного запрещения. Для этого необходима активность миллионов людей, их солидарные действия в международном масштабе. Только таким образом можно воздействовать на свои правительства, обязать их положить конец ядерному безумию. В октябре месяце в Хиросиме состоится очередной конгресс международного движения врачей. «Там мы покажем ваш фильм, хотелось бы, чтобы комментировал его д-р Балмуханов», – сказал в заключение д-р Лаун и добавил: «Передайте наилучшие пожелания жителям вашей республики и особенно студентам. Молодежь свободна от многих предрассудков старших поколений».

Хорошо вижу тривиальный каркас и клишированное изложение беседы с д-ром Лауном. Но что делать? От его выверенной, размеренной речи веяло олимпийской невозмутимостью и академизмом, так несовместимыми с прозвучавшей на первом нашем митинге истинной болью, с рвущимся из горла протестом против бесцеремонного посягательства военно-промышленных ведомств на здоровье людей и благополучие природы.

Но, к счастью, этому разговору предшествовал другой. После получасового перелета с острова я оказался в бостонском аэропорту, встретился с директором Центра «Врачи против ядерной войны» Петером Джеутлином, и еще через полчаса мы сидели в окружении его сотрудников, журналистов, представителей движения «Зеленый мир», пикирующихся друг с другом, – в многокомнатном, заполненном всевозможными компьютерами, множительной аппаратурой помещении. Здесь-то и сос­тоялась беседа, которую без преувеличения можно назвать главным трофеем поездки. Вот что они говорили:

– Ситуация, в которой мы оказались, напоминает опыт, в котором ученые помещали лягушек в сосуд с горячей водой. Лягушки сразу же выпрыгивали из него. Но когда тех же самых лягушек помещали в холодную воду и постепенно нагревали ее, то они не выпрыгивали. Вода становилась все горячей, но лягушки не двигались. Они сварились заживо. Они были не в состоянии уловить угрозу своему существованию в медленном убийственном изменении среды. Мы похожи на этих лягушек. Мы не замечаем медленного, но смертельного изменения в окружаю­щей среде. С 1945 года температура постепенно выросла с 1 ядерной бомбы до 50000. Мы находимся в критической точке, но, подобно лягушкам, не ведаем о непосредственной угрозе нашему существованию.

– Для предотвращения ядерной катастрофы требуется простое, но коренное изменение нашего взгляда на мир. Чтобы гарантировать будущее нашим детям и всем последующим поколениям, мы должны увидеть, что мир представляет собой единую хрупкую систему жизнеобеспечения. Мы должны порвать путы замшелых представлений о том, что вой­на – путь к выживанию. Мы должны увидеть, что нынешняя война – это путь к поголовному истреблению, что ныне война устарела. Лишь после того, как откажемся от войны в качестве возможности, к которой можно прибегнуть, мы можем понять, как построить мир без войны.

– Даже наш лексикон устарел. Если нечто может уничтожить всю систему жизнеобеспечения планеты, можно ли назвать это просто войной? Или же это «омницид» – убийство всего?

– Мы все являемся частью экосферы и стоим перед лицом крайней угрозы нашему общему выживанию. Так давайте же приветствовать наше разнообразие и сконцентрируем это невероятное богатство коллективной творческой силы для общего выживания.

– Коллективные перемены в обществе – всегда есть результат процесса, начавшегося с изменения на личном уровне. Без индивидуального изменения общественные перемены невозможны. Поэтому, если я не работаю активно над поиском решения, то сам становлюсь частью проблемы.

– Движение к миру без войн непрос­то. Но его нельзя считать наивным. В ядерный век это единственный практический образ мышления. Только он ведет к выживанию. Это просвещенный личный интерес, потому что в сегодняшнем мире наше собственное благосостояние зависит от благосостояния системы в целом. Наша технология вынуждает нас расширить границы отождествления – величину нашего мира и включить в него все человечество, всю Землю, все живое.

Пока мы беседовали, сотрудники центра составили график подземных ядерных  испытаний  на  планете на 31  мая,  т. е. день нашей встречи. «В Швеции есть институт, специализированный на регистрации подземных ядерных взрывов, – пояснил Петер, – и мы работаем в тесном контакте с ним». В прошлом году в аналогичном графике слово «Семипалатинск» встречается 14 раз – больше, чем любое другое название полигона. В этом году, начиная е середины февраля, в графе «СССР» стояли прочерки.

Сотрудники Центра, действующего под общим руководством д-ра Лауна, хорошо разрабатывают гуманитарные аспекты антиядерного движения. В сочетании с тактическими рекомендациями калифорнийских групп их материал представляет ценнейший опыт для «Невады».

Бостонское телевидение записало мой рассказ о казахстанском антиядерном движении, и в тот же вечер, когда совершив обратный авиапрыжок на остров, я оказался среди нантукетских друзей, мы все вместе смотрели телепередачу с вмонтированными в нее кадрами из нашего фильма. Вдохновенные, исторические слова О. О. Сулейменова, крупным планом – решимость в глазах Смагула Елубаева, лица… лица… великое множество людей разных возрастов и национальностей, преодолевших молчание, готовых к совместному действию.

Следующий день был заполнен посещением музеев, экзотических островных магазинов, прогулкой на яхте, ловлей на спининг блуфиш – огромных рыб синеватой окраски. Полная безмятежность этого дня покачнулась, когда увидели на берегу выбросившегося по неизвестной причине двухметрового китенка.

Утром 2-го июня крохотный самолетик доставил в аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке. Там прошли последние часы соприкосновения с Америкой.

КЫРГЫЗСТАН

Формула ИССЫК-КУЛЯ

Одной из пожизненных привязаннос­тей Мухтара Ауэзова была Киргизия. Можно только догадываться и строить предположения, почему это случилось. Оттого ли, что в совсем молодые годы, будучи членом «Общества радетелей киргизской старины», он дружил с прос­вещенными представителями этого древнего и одаренного народа... Возможно, его раз и навсегда покорила величественная горная страна Манаса, первое знакомство с которой состоялось во время сбора материалов для ранней повести «Лихая година».

Как бы то ни было, широкое в диапазоне – от юношески восторженного до отечески нежного – чувство любви к народу, истории, культуре, ландшафтам Киргизии в нем закрепилось прочно, и свидетельств этому множество.

В густонаселенном романе-эпопее «Путь Абая», если не считать молодежь и, естественно, Зере и Улжан, единственным абсолютно положительным персонажем, своего рода «рыцарем без страха и упрека», является киргиз Изгутты, друг и помощник Кунанбая.

В лихой године повстанцы из рода албан обретают веру в успех своего безнадежного дела, когда узнают, что к ним присоединились киргизы.

Эпос «Манас» воспринимался

М. О. Ауэ­зовым как высшее достижение тюркоязычных героических сказаний. В репрессивные пятидесятые годы он защищал это великое творение кыргызского народа с исключительным гражданским мужеством, хорошо понимая, какую берет на себя меру риска.

В связи с первыми рассказами и повестями Ч. Айтматова М. Ауэзов не только поддержал молодого кыргызского прозаика, но и горделиво возвестил общественности о появлении на литературном небосклоне новой яркой звезды.

И, наконец, свою первую и единственную дачу, небольшой домик, в котором с удовольствием отдыхал и в хорошем расположении духа работал в последние два года жизни, он построил на берегу Иссык-Куля, в Чолпон-Ате.

Строительству дачи предшествовали неоднократные поездки Мухтара Омархановича на Иссык-Куль. В некоторых из них довелось участвовать и мне с младшим братом Эрнаром.

Теперь, по прошествии многих лет, я хорошо понимаю, что увлекательные для нас с братом путешествия для отца имели вполне определенный воспитательный смысл. Подростками мы проходили своего рода натаску, в ходе которой вживую соприкасались с природой, взращивали в себе вкус к доброте, настраивали слух и зрение на восприятие ее бесконечных сюрпризов. В том числе – немыслимых в городских условиях размягченно-проникновенных монологов отца о братском народе – кыргызах.

На спуске с Курдайского перевала нашу машину традиционно встречали кыргызские писатели. Ведь эскорт направлялся во Фрунзе (ныне Бишкек). В городе 2-3 часа уходило на встречи М. Ауэзова с коллегами либо в Академии наук, либо в Союзе писателей и на ритуальный дорожный дастархан в доме одного из его друзей. Запомнился гостеприимный, светлый по атмосфере дом аксакала кыргызской литературы Тугельбая Сыдыкбекова с привольно гулявшими во дворе павлинами.

Затем дорога уводила вместе с сопровождающими хозяевами по Чуйской долине, сквозь Боомское ущелье в котловину Иссык-Куля.

В Боомском ущелье зарождается энергия Улана – ветра, имеющего собственное имя и вместе с другим титулованным ветром – Санташем, определяющим погоду и климат Иссык-Кульской котловины. Об Улане и Санташе рассказывал Мухтар Омарханович, вспоминая тут же о курдайских ветрах. Нечто диссонирующее по интонации и смысловой нагруженности беспечности общего разговора было в его рассказах. Теперь, мне кажется, я понимаю смысл глубокой прочерченности темы и одновременной недосказанности этих задумчивых монологов отца. Связано это с памятью Магжана Жумабаева. Ветер – не только излюбленный образ и лейтмотив его творчества, но и то, с чем великий поэт, старший друг, соратник Мухтара Омархановича, расстрелянный в 1938 году, отождествлял себя, свое желание перемен и волю к их осуществлению.

В 1957 году базой отдыха на Иссык-Куле был санаторий Совмина Киргизии. Но основное время заполняли разъезды по северному побережью озера, встречи с манасчи и беркутчи. Отцу нравилось, когда мы с Эрнаром, находясь рядом с ним, терпеливо слушали темпераментное, непривычно-горловое исполнение «Манаса». Полагаю, что в те дни нам посчастливилось слышать и знаменитого непревзойденного манасчи Саякбая Каралаева. Нечто древнее, язычески устойчивое, самобытное и заворажи­вающее ощущалось даже такими неискушенными слушателями эпоса, какими были мы с братом.

И совершенно неподдельным, отнюдь не только воспитательно-поощряющим было удовольствие отца, когда он вдруг обнаружил, что мы кое-что улавливаем и в смысловом содержании стремительного кыргызского речитатива. Он хотел, чтобы об этом знали хозяева дома и сопровождающие писатели. Мы пересказывали то, что поняли под их одобрительные возгласы, но, когда споткнулись на слове «чон», это вызвало особое оживление, незлобивые шутки и смех. Причиной, как выяснилось, было прекрасное, лучше нашего с Эрнаром, знание ими романа «Абай», в частности, эпизода, в котором молодые акыны затеяли спор, есть или нет в казахском языке слово «шон». Как оказалось, есть и в том же значении, что и у кыргызов – «большой».

В следующем, 1958 году, мы провели вместе с отцом и Эрнаром часть лета в уже построенном чолпон-атинском домике. После окончания школы я готовился к поступлению в вуз. К тому времени выяснилось, что для поступления на арабское отделение Института восточных языков при МГУ требуется знание английского, а у меня в школе был немецкий. И тогда окончательно было оговорено, что я подаю документы на китайское отделение. Эрнар по-прежнему много времени проводил на озере.

Мне пришлось готовиться к экзаменам да еще читать книги по Китаю и китайскую художественную литературу. Замену арабского на китайский язык отец воспринял спокойно, отмечая, во-первых, грандиозность Китая во всех отношениях и, во-вторых, существование на китайском языке древних и средневековых материалов, проясняю­щих историю казахов. В те дни начались содержательные беседы с отцом на гуманитарные темы, продлившиеся с естественными перерывами еще два года, вплоть до его последних дней. Беседы, так много мне приоткрывшие, но уже тогда рождавшие тревожные предчувствия и сомнения – справлюсь ли с трудностями избранного пути. Хорошо помню ласковое предостережение и манящий призыв его слов: чтобы слыть гуманитарием, можно обойтись минимумом сведений, но, чтобы стать им на деле, нужен океан знаний.

Атмосфера светлого, одухотворенного общения царила в дни приезда гостей. Конечно, Мухтар Омарханович находился в то время в зените литературной славы, был общепризнанным корифеем художественного слова. Но людей привлекало к нему нечто большее, чем просто славное имя. В общении с ним они раскрывались, и прежде всего для себя, как натуры духовно богатые и содержательные. Прозревали в собственной жизни и действиях более глубокие смыслы. Через сопричастность к взлетам могучего, доброго интеллекта и непринужденно, изысканно явленной мудрости обретали личностное самоуважение. Он в полной мере был наделен талантом целительного, вдохновляющего общения. Думаю, что на иссыккульском побережье реализовать это свойство ему удалось лучше, чем где-либо еще.

Через два года я вновь оказался в чолпон-атинском домике. Был август. Позади: кончина отца, его похороны, сороковины. 25 июня, за сутки с небольшим до роковой операции, он вручил мне два письма, адресованные друзьям в Семипалатинской области с поручением встретить меня и показать места, где прошли его детство и юность. Я же должен был вести дневник наблюдений и размышлений об увиденном. Именно в августе мы собирались встретиться в Чолпон-Ате, он – после несложной, как полагал, операции, я – после поездки на его малую родину. Он не вернулся из больницы, я не ездил в тот год в Семипалатинск, дневник остался незаполненным.

Конечно же, я посещал чолпон-атинский домик в последующие три с лишним десятка лет неоднократно. В нем уютно разместилась небольшая, но с добротным подбором книг районная библиотека. Кыргызские власти, принявшие дом в дар от семьи М. Ауэзова, позаботились и о музейной экспозиции. Но все это постепенно приходило в упадок, являя собой очевидный образ забвения в действии.

В сентябре 1992 года в очередной раз побывал в доме. Он стал чище, приб­ранней и как бы согретым участливым к себе отношением. У него появился покровитель – Бектур Тулегенов, начальник Чолпон-Атинского районного телекома. Мы встретились с ним, и он рассказал, что во сне к нему пришла покойная мать и велела опекать стоящий на берегу дом Мухтара. И вот уже пятый год, начиная с 92- го, он оплачивает работу трех сотрудников библиотеки-музея, осуществляет посильный ремонт. Сохранит ли Бектур свою должность, будет ли по-прежнему удачлив в предпринимательской деятельности? Безусловно. Добрый поступок возвращается добром. Иначе и не может быть в долине Иссык-Куля.

Когда это началось? Кто, с какой стороны первым совершил в отношении народа-брата действие добра, неподвластное обстоятельствам, несущее сквозь века силу завета и притягательного примера? Нужно ли искать ответы на эти вопросы... Не важнее ли другое – помнить, что оно было, есть и должно сохраниться в будущем. Мухтар Ауэзов свято чтил эту традицию и многое сделал для ее приращения.

И вот уже Чингиз Айтматов пишет рассказы, повести, романы, эссе, в большинстве которых мир казахов явлен едва ли в меньшей мере, чем кыргызский мир. Крупнейший скульп­тор Центральноазиатского региона Тургумбай Садыков готовится воздвигнуть памятник Мухтару Ауэзову в центре Бишкека.

Вьется, вьется из глубины веков золотая нить братства, связующая наши народы. Времени несложно было быть великим ткачом-объединителем, когда оно располагает таким материалом.

(Продолжение следует)