• Геополитика
• 28 Декабря, 2018

ИНОГДА ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ

– Где кончается Беня Крик, и где начинается полиция?! – Полиция кончается там, где начинается Беня. Перефразируя эти слова из цикла рассказов Исаака Бебеля о дореволюционной Одессе, впору воскликнуть: где кончается американская экономика, и где начинается американская политика? Впрочем, нелишне будет вспомнить слова Ленина: «Политика – это концентрированное выражение экономики». А также задуматься над формулировкой Карла Клаузевица, признанной классической: «Война – это продолжение политики другими средствами».

Американский президент Дональд Трамп своими действиями продолжает будоражить всю планету. Сначала он объявляет экономическую войну своим европейским союзникам (присовокупив к ним еще и Канаду), потом вроде бы дает задний ход, потом вновь начинает приводить свои угрозы в действие. Резко вышел из ядерной сделки с Ираном, ни с кем из союзников Штатов не проконсультировавшись, чем вызвал их крайнее неудовольствие и даже растерянность. Вводит новые санкции против России, но тут же публично делает примирительные заявления, вроде бы давая какие-то авансы на будущее. Грозит едва ли не войной Северной Корее, потом вдруг неожиданно заявляет о готовности вступить в прямые переговоры с северокорейским лидером, затем объявляет, что встреча не состоится, потом снова меняет свое решение… Есть ли во всех этих сумбурных действиях хоть какая-то логика? Представляется, что хотя действия Трампа внешне и выглядят хаотическими, но определенная логика в них все-таки постепенно начинает просматриваться. Политика никогда не бывает полностью отделена от экономики, собственно, они составляют единое целое. Вся мировая история доказывает это. Чего стоит один лишь случай со строительством Панамского канала! Когда в 1903 году сенат Колумбии, которой принадлежал тогда Панамский перешеек, отказался ратифицировать грабительский договор о его аренде (тем более что Франция предложила куда более выгодные условия), было инициировано восстание за образование «независимого Панамского государства». А американские военные крейсера, «случайно» оказавшиеся в нужное время в нужном мес­те, воспрепятствовали частям колумбийской армии в подавлении сепаратистов. И правительство Панамы, признанное США через час после создания, подписало договор. А впоследствии всплыли скандальные факты, что зять действовавшего тогда президента Теодора Рузвельта и брат военного министра Говар­­да Тафта – преемника Рузвельта в Белом доме, были замешаны в мошеннических сделках с фирмами, заинтересованными в строительстве канала. Чтобы как-то осмыслить действия нынешней американской администрации, необходимо, как нам представляется, кратко взглянуть на то, как менялась американская политика с течением времени, соответственно, как менялась ее экономика (ее удельный вес в мире). Своеобразность американской внешней политики заключается в том, что она всегда испытывает сильнейшее влияние общественного мнения. Конгресс подчас обладает даже большим влиянием при выработке внешнеполитического курса, нежели госдеп. Этому существует простое объяснение – президента выбирают граждане страны, которых довольно мало интересует внешняя политика, а вот мнение конгресса их очень даже интересует. В итоге администрация не может себе позволить больше свободы, чем ей отпущено законодательной властью и общественным мнением. Отцы-основатели Америки, кстати, вообще мечтали создать страну земледельцев-фермеров, которая обходилась бы вообще без городов, или с очень малым количеством городов. Со времен Джорджа Вашингтона и войны за независимость США не особенно стремились лезть в мировую политику. Североамериканское государство предпочитало самоизоляцию. Для этого было много причин, в том числе огромные неосвоенные территории на Диком Западе, которые необходимо было колонизировать и очистить от индейцев. Однако это далеко не означало, что США вообще не обращали внимания на международные дела и не имели сношений с другими государствами. Тем не менее, эти отношения, как правило, ограничивались экономическими интересами. Но по мере роста экономики и военной мощи государства, США все более пристальное внимание обращали на своих соседей: к примеру, у Мексики был отторгнут штат Техас. Весь XIX век прошел для американской внешней политики под знаменем «доктрины Монро» (5-й президент США), суть которой сводилась к простой формуле: «Америка для американцев». При этом в сферу «доктрины Монро» входила не только Северная Америка, но и Южная. Вашингтон намеренно ограничивал себя именно этим регионом, а от центра тогдашней мировой власти – Европы – стремился держаться подальше. Именно такой внешнеполитический курс и получил название «изоляционизма». Только в самом конце XIX века, когда экономика США окрепла настолько, что могла считаться первой в мире, американские политики обратили свой взор за пределы региона, ограниченного «доктриной Монро». Начались нешуточные споры между сторонниками изоляции и «интернационалистами», стремившимися вывести США на мировую арену, как активную политическую силу. Тем не менее, данные попытки оказались безуспешными, общественное мнение по-прежнему придерживалось «изоляционистской» доктрины. Американская стратегия оставалась «узконациональной по своему характеру», причем международным или глобальным проблемам уделялось мало внимания. В конгрессе доминирующая позиция по вопросам внешней политики выражалась высказыванием: «Какие у нас могут быть дела за границей?» Впрочем, в начале ХХ века США были еще далеки от мирового лидерства, да и в финансовом плане чаще выступали должниками, чем кредиторами (к 1914 году их внешний долг достигал $ 10 млрд.). Лишь Первая мировая война смогла пробудить Америку. Правивший в то время президент В. Вильсон, сам ярый «интернационалист», всеми силами желал вывести свою страну в мировые лидеры. Томас Вудро Вильсон, бывший профессор Принстонского университета, отказался от вековой традиции американской дипломатии, выраженной в прощальном письме Джорджа Вашингтона, – «держаться подальше от европейских конфликтов», и санкционировал вступление Штатов в Первую мировую войну (разумеется, на завершающем этапе, когда все противоборствующие стороны были уже до предела истощены). Впервые в истории Соединенные Штаты участвовали в масштабных боевых действиях за океаном. Более миллиона американских солдат, отправленных на германский фронт, склонили чашу весов войны в пользу держав Антанты. Первая мировая война завершилась подписанием перемирия в одиннадцать часов одиннадцатого дня одиннадцатого месяца 1918 года. 29 июня 1919 года состоялось последнее заседание Парижской мирной конференции, которая подвела итоги войны. Оно проходило в Зеркальном зале Версальского дворца, где в 1817 году прусский король-победитель Вильгельм I был провозглашен императором. Текст Версальского договора, гигантского юридического построения, состоящего из 440 статей, английский премьер Ллойд Джордж назвал «великой хартией народов». Австро-Венгрия, Германия и Россия, пережившие крах монархии и революцию, лежали в ру­инах и были отброшены на периферию мировой политики. Казалось, восходит звезда Соединенных Штатов. Но не все было так просто. Уступки, сделанные Вильсоном на Парижской мирной конференции, «разочаровали Америку». Страна и конгресс были недовольны результатами войны и уж точно не хотели продолжения интернационалистского вильсоновского курса. Не желали они вступать и в Лигу Наций, инициатором создания которой, собственно, Вильсон-то и был. Изоляционистская оппозиция во главе с сенаторами Лоджем, Борой, Бивереджем и другими резко критиковала президента. Бора открыто заявлял на заседаниях конгресса: «Я против этой Лиги и против любых других лиг, потому что я знаю: вместо американизации Европы Европа европеизирует Америку». Лучше держаться подальше от организации, в которой Англия с доминионами имеет шесть голосов против одного американского, считали изоляционисты. Соображения «баланса сил» властвовали над сенаторами. Ход рассуждений выглядел следу­ющим образом: сегодня США помогают Японии разделить Россию, завтра, будучи членом Лиги Наций, примут учас­тие в совместных военных действиях против другой страны, не отвечающих исключительно американским интересам, и вот наступит момент, когда перед США окажутся мощная Япония и возрожденная Германия. На кого опереться? Гибель Российской империи разрушила мировой «баланс сил». Остаются Франция и Британия – но они плохо предсказуемы. Вступление в Лигу равносильно прогулке по зыбучим пескам – так политика не делается. Интернационализм Вильсона явно не отвечал интересам сенаторов. Изоляционистское большинство провалило договор, он не был ратифицирован. США стремительно шли к новому витку изоляции. Создалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, США сами инициировали такую организацию, как Лига Наций, с другой – сами остались вне ее, что, понятно, делало Лигу недееспособным органом. В течение всех 20-х гг. президентское кресло занимали республиканцы, сначала У. Гардинг, затем К. Кулидж и, наконец, Г. Гувер, все они являлись изоляционистами. Однако американский изоляционизм 20-х гг. не следует путать с полным прекращением внешнеполитической активности, с полной концентрацией исключительно на внутренних проблемах и пренебрежением остальным миром. Политики-республиканцы стремились объединить в своем внешнеполитическом курсе изоляционизм XIX века и методы Т. Рузвельта и В. Вильсона. Когда это было необходимо, США могли и пригрозить «дубинкой» и сесть за стол переговоров. Тем не менее, это была политика своеобразной свободы – свободы от обязательств и коалиций. США официально не вошли в Лигу Наций, но в Женеве работали их постоянные представители. С большинством стран были установлены дипломатические отношения. Самоизолировавшиеся США не особенно стремились в Европу и европейские дела, однако там, где затрагивались их экономические интересы, вели себя крайне активно. Так было в Китае, где американцы пытались противостоять японской экспансии. Так было и в Латинской Америке, которую Вашингтон вообще считал своей вотчиной. Еще одной интересной чертой американского изоляционизма этого периода была фобия перед войной за рубежом. В особенности – войной коалиционных сил, скажем, по инициативе Лиги Наций. Политическая элита США прилагала все усилия, чтобы ни один американский солдат не поплыл за море. Однако путать изоляционизм с пацифизмом не следует. Америка была готова защищать свои рубежи, точнее, рубежи, очерченные «доктриной Монро», а это – ни много ни мало – все Западное полушарие. Конгресс щедро раздавал средства на фортификации, строительство новых кораблей, самолетов, разработку систем вооружений. Выделялись деньги на поддержку угодных США режимов, например, Нанкинского правительства Чан Кайши. Такова была внешнеполитическая парадигма американского общества на протяжении 20 – 30-х гг. Даже с приходом в Белый дом интернационалиста Ф. Д. Рузвельта она не изменилась, и президент был вынужден следовать уже проторенным курсом. Тут следует понимать, что до Второй мировой войны США при всех их успехах были второстепенным игроком на мировой арене. Их первая роль началась после окончания Второй мировой, когда они не только безмерно обогатились, но и начали создавать механизмы своего господства. Только после Второй мировой войны с американским изоляционизмом было покончено, и, видимо, навсегда: сверхдержава просто не может позволить себе проводить изоляционистскую политику – для этого она является слишком большой экономической и политической величиной. Перенесемся через несколько десятилетий и взглянем на некоторые изменения в администрации сегодняшнего Белого дома. Тут знаковым событием представляется назначение бывшего директора ЦРУ Майка Помпео госсекретарем, а Джона Болтона – советником президента по национальной безопасности. Прежний госсекретарь – Рекс Тиллерсон, по прозвищу Тираннозавр Рекс, – имел немало расхождений с президентом по вопросам внешней политики. Госсекретарь выступал за продолжение участия США в Парижском соглашении по климату, а Трамп решил выйти из него. Тиллерсон поддержал ядерную сделку с Ираном, а президент назвал ее «позорной». Тиллерсон был за дипломатический диалог с Северной Кореей, в то время как Трамп угрожал ей ракетами и говорил, что его «ядерная кнопка больше», чем у Ким Чен Ына. Потом президент неожиданно развернулся на 180 градусов и заявил, что готов встретиться с Ким Чен Ыном, что стало, в свою очередь, полным сюрпризом для Тиллерсона. Тиллерсон был фактически отстранен от консультаций по ближневосточному урегулированию, ими занимался зять президента и его советник Джаред Кушнер. Еще летом прошлого года Тиллерсон на встрече с сотрудниками Пентагона и своего аппарата назвал 45-го президента «moron» (слабоумный, придурок, дебил – сами выбирайте вариант перевода). После того как в октябре минувшего года телеканал NBC обнародовал эту информацию, госсекретарь выступил с заявлением, в котором отметил, что полностью поддерживает курс президента «сделать Америку снова великой» и назвал Трампа «smart» (умный, сообразительный, находчивый). Интересно, что Тиллерсон так публично и не опроверг сообщение телекомпании NBC. В общем, в отставке Тиллерсона нет ничего удивительного. Но мы пока сосредоточимся на фигуре Джона Болтона. Бывший Посол США в ООН Болтон работал в администрации Рейгана и обоих Бушей, где заслужил репутацию самого эффективного оппонента ООН и всех форм международного регулирования и законодательства, которые не находятся под контролем США. Чего стоят только его знаменитые фразы: «если здание ООН станет меньше на десять этажей, от этого никто не пострадает» и «такой организации, как ООН, для меня не существует». Болтон пригодился Бушу-младшему как эффективный чиновник, который может расторгнуть любой договор – по противопехотным минам, биологическому, ядерному и стрелковому оружию, по системе ПРО. Он был членом «Новой Атлантической инициативы», спонсированной American Enterprise Institute и двумя правыми организациями – Olin Foundation and Lynde & Harry Bradley Foundation. Ее цель – расширение НАТО на восток. Болтон – ведущая фигура в так называемой Blue Team, группе политиков и чиновников, настроенных резко враждебно против Китая. Но главное вовсе не в этом. Джон Болтон – известный представитель так называемых «неоконов» – неоконсерваторов, и, разумеется, будет продвигать их взгляды. Американский неоконсерватизм возник, как реакция на либерализм и левые идеи, которые бросали вызов буржуазным ценностям. Духовным отцом американских неоконов был Лео Штраус – еврейский философ, в 1938 году бежавший из нацистской Германии в Америку. Вся вторая половина ХХ века в Штатах прошла под знаком идейной борьбы европейских школ мысли правого и левого толка. Влияние идей профессора Чикагского университета Лео Штрауса на неоконов огромно. Интеллектуальными наследниками Штрауса стали главный редактор The Weekly Standard Уильям Кристол, бывший министр образования (в администрации Рейгана) Уильям Беннетт, ученый Фрэнсис Фукуяма (автор концепции «конца истории»), философ Алан Блюм и другие. Сын польского иммигранта, Пол Вулфовитц, ради того чтобы пройти несколько учебных курсов Штрауса, даже отказался от приличной стипендии в аспирантуре Гарварда. Заметим, что Вулфовитц, ставший впоследствии заместителем министра обороны, был автором так называемой «доктрины Вулфовитца», в которой сформулирована одна из главных внешнеполитических задач США: «Не допустить появления в мире государства или группы государств, способных создать военную, политическую и экономическую конкуренцию Соединенным Штатам Америки». Все вышеперечисленные лица были членами так называемого Теллюрайдского общества – замкнутой элитной группы, «практикующей принципы демократии». Ученик Штрауса Алан Блюм, автор знаменитой работы «The closing of American mind» (манифест консерватора образца 1987 года, протестующего против либеральных изменений в американском образовании), создал своего рода ступени постижения философии: его ученики попадали в различные группы – в зависимости от способностей и близости к учителю. Самых выдающихся он награждал шикарным ужином в своем богатом доме. Блюм предпочитал, чтобы ученики приходили к нему до этого не читавшими ничего, чтобы он мог сформировать их цельное мировоззрение с нуля. В 80-х, уже во времена Рейгана, Вулфовитц пригласит на работу в госдеп несколько видных персон из «Теллюрайдского общества». Ученики Штрауса сделали из идей своего учителя далеко идущие политические выводы. Он считал, что либерализм – это логичный и печальный итог эпохи модерна, торжества ее принципов, доведенных до крайности и абсурда. Модерн тяготеет к релятивизму, а тот, в свою очередь, ведет к нигилизму. Штраус писал о необходимости переосмыслить классику – заново перечитать работы Платона, Аристотеля, аль-Фараби, о необходимости освободиться от пут просвещенческого мифа с его нигилизмом, атеизмом, цинизмом и противопоставлением человека природе. Стержневая идея Штрауса – необходимо развенчать дух моральной терпимости, который доминирует в интеллектуальной жизни Европы и Америки. Либерализм и релятивизм постепенно деградируют в расхожее мнение, что все точки зрения равны, а всякий, кто отстаивает главенство своего морального кредо, – антидемократичен, элитарист, а значит, аморален. Штраус полагал, что нужна элитарная группа советников (как в «Рес­публике» Платона), которая должна убеждать политического лидера и массы в необходимости моральных оценок, в названии добра добром, а зла злом, в необходимости бороться с тиранией. Примечательно, что одним из главных политических героев неоконов стал Уинстон Черчилль, непримиримый противник коммунизма. Коммунизм, как и нацизм, для неоконов – абсолютное, библейское зло, а значит, борьба с ним не могла допускать компромиссов, «разрядок» и взаимных уступок. Крах всего либерального проекта, учил Штраус, явлен в судьбе Веймарской рес­публики, которая пала под натиском нацистов и коммунистов. Добро должно уметь себя защищать. Америка может избежать этой судьбы, потому что она сохранила в себе досовременные и долиберальные культурные элементы. Только через бесконечную войну жизнь может снова быть политизирована, а человечность человека восстановлена. Сочетая религию (для простых людей) и национализм (как государственный проект), можно сварить своего рода эликсир, который превратит расслаб­ленных гедонистов в набожных националистов. Нацию можно собрать воедино, лишь противопоставив ее другой нации, а в отсутствие таковой врага надо непременно найти. Ради этих целей элита может практиковать «ложь из благих намерений». Точкой отсчета «проекта века» неоконов стала речь Рональда Рейгана перед национальным обществом евангелистов в Орландо 8 марта 1983 года. В ней он назвал Советский Союз «империей зла». Именно в эту эпоху абстрактные философские идеи Штрауса воплотились в жизнь – его последователи и ученики оказались на стратегических государственных постах. Часть неоконов считала, что идеи философа применимы к американской внешней политике, другие – что они настолько универсальны, что годятся для реформирования ЦРУ. Ученики Штрауса полагали, что аналитический стиль американского разведывательного сообщества, разработанный профессором истории Йельского университета Шерманом Кентом, слишком тесно связан с академической традицией либерализма. Кент полагал, что политические лидеры ведут себя одинаково – пытаются остаться у власти, продвигают национальные интересы, добиваются доступа к экономическим ресурсам. Так что поведение противника легко предугадать, изучая такие объективные данные, как, скажем, уровень промышленного производства. Работа шпионов не так уж важна. Не то что неоконы. Получив доступ к работе в ЦРУ, они во главу угла поставили «режим тирании», считая, что они ведут себя иначе, нежели демократы. Тоталитарные государства могут устроить дьявольский обман в отношении своих намерений, а либеральные демократии способны легко на него купиться. Шпионы очень важны. Угроза, исходящая от СССР, недооценена. В борьбе с «империей зла» хороши любые методы. История знаменитого скандала Иран – «контрас» тому порукой. Некоторые видные неоконы принимали активное участие в тайных поставках оружия Ирану и последующем финансировании боевиков «контрас» в Никарагуа (заместитель госсекретаря неокон Элиот Абрамс едва избежал тюрьмы за лжесвидетельство перед конгрессом). Неоконы привлекали любые разведданные, которые могли вбить гвоздь в гроб «разрядки» с СССР, и зачастую выстраивали совсем иную аргументацию на фактах, которые были поданы в традиционных докладах ЦРУ. Апогеем этой тактики стало создание в 2002 году в Пентагоне офиса специальных операций под руководством идейного последователя Штрауса и члена «Теллюрайдского общества» Абрама Шальски – его подразделение радикально изменило направление американской разведки в отношении Ирака. Как становится очевидным сегодня, дезинформация по поводу наличия у Саддама Хусейна оружия массового уничтожения была представлена в разведданных сознательно. Неоконы были «рады обмануться». Они считают «ложь во благо» моральным актом. Благо – это когда речь идет о борьбе с экзистенциальным злом, таким как СССР в ХХ веке и Ирак в XXI-м. Авторитетный американский журналист Джон Ньюхаус в интервью рассказывал: «Рейган… умел находить баланс между умеренными и экстремистами. Умеренные занимали у него ключевые должности… У Буша (младшего) остался только один умеренный – Колин Пауэлл. И он утратил влияние. У Буша был очень плохой первый год. Он не то чтобы был национальным посмешищем, но был очень близок к этому. Он выглядел очень неуверенным в себе, не мог внятно излагать свои мысли. Его не воспринимали всерьез. Демократы, набиравшие силы, рассчитывали в 2002 году взять под себя конгресс. Они были уверены, что следующий президент будет их. И тут случилось 11 сентября».

(Продолжение следует)

Бахытжан АУЕЛЬБЕКОВ, обозреватель