• Культура
• 13 Июня, 2018

ЕЕ ПРИЗВАНИЕ – ЖИВОПИСЬ

В Государственном музее искусств имени А. Кастеева прошла выставка произведений Айши Галимбаевой, посвященная 100-летию со дня ее рождения. Она утвердила во мнении, что этот художник – особая фигура в искусстве страны. Галимбаева в совершенстве владела языком цвета. Ей были доступны разные регистры цветового звучания. И все же более всего ее мироощущению отвечали мажорные сочетания красок. Такое чувство цвета она получила в дар от бабушки, народной мастерицы. Ведь украшенные орнаментом традиционные вещи отмечены жизнеутверждающей нарядностью красок. А чуткости к переливам цветовых сочетаний ее научили, пожалуй, ландшафты Заилийского Алатау, что окружали Айшу с детства.

Галимбаева окончила Казахское государственное театрально-художественное училище в 1943 году. В те времена была уверенность, что «из всех искусств для нас важнейшим является кино». И поскольку война переместила ВГИК из Москвы в нашу столицу, то выпускница училища поступила на его художественный факультет. В 1949 году Галимбаева защищает диплом замечательными раскадровками и эскизами костюмов к киносценарию «Песни Абая». По завершении учебы Айша Галимбаева возвращается домой и преподает в родном училище (1949–1954). Работает на студии Казахфильм, где снимаются ленты на казахскую тематику. Стало необходимым знать до тонкости особенности национального быта, предметного мира, одежды. Зарисовки костюмов в течение многих лет дали возможность осознать и почувствовать логику и красоту народной культуры. Собранный материал позже стал основой альбома «Казахский народный костюм» (1958). Как ни увлекательна работа в кино, как ни прекрасна народная одежда – этого Галимбаевой было недостаточно. Ее манит живопись. В 1951 году художница создает свою первую жанровую композицию «Трикотажницы». Тема труда ставит ее перед выбором: изобразить процесс или лица? Галимбаева стремится и лица главных персонажей, и отдельные рабочие моменты показать. На первом плане три улыбающиеся молодые женщины рассматривают новое полотно. В глубине мужчина катит тележку с рулонами ткани, женщина следит за движением нитей. Композиция наполнена перекличкой взглядов, жестами рук, цветовыми акцентами одежд, игрой света на желтом платье и белой кофточке, изгибами полотнища ткани. В 1957 году написана картина «Народные таланты». В интерьере юрты три женщины рассматривают результат своего труда, обмениваясь улыбками и взглядами. В центре расположен текемет, словно выбеленный потоком верхнего света, нисходящего сквозь невидимый шанырак. Свет вливается в юрту сквозь дверной проем и приоткрытую решетку кереге. Взгляд легко скользит из интерьера в нежную светлоту ландшафта, видимого в глубине. Возникает ощущение единения двух пространств жизни: человеческого жилища и природы. Интересны портреты конкретного человека в процессе работы. Немало художников уже решало эту задачу. Например, Василий Тропинин в своей «Кружевнице». И Галимбаева тоже позволила своей модели на мгновение отвлечься. Первым стал «Портрет знатной закройщицы обувной фабрики Турсун Разиевой». Молодая женщина у станка чему-то улыбнулась. Мягкий свет лампы ласково скользит по лицу, выявляя движение чувств модели. Позже появился «Портрет народной мастерицы Б. Басеновой» (1968). Старая женщина в юрте около круглого столика задумалась над эскизами орнамента. Три чашечки с нежными цветами красок на столе – первое изображение атрибутов искусства в творчестве художницы. В картине «Невестка» (1957) создан первый образ с идеализирующей интонацией. Лицо молодой женщины в белоснежном кимешеке вызывает в памяти описания героинь эпоса. Как и у Баян Сулу, например, у нее: «глаза как звезды, стройна как тополь, гибка как камышинка, брови черные подобны луку гибкому султана и лицо круглей и краше чем луна при полнолунье» (перевод Георгия Тверитина). Фигуру сидящей у круглого столика женщины, удачно найденную в этой композиции, художница использует еще пару раз. Так поступают режиссеры, приглашая актера в другой фильм. Так поступали далекий Поль Гоген и коллега по работе в кино Павел Зальцман. Увлек Галимбаеву натюрморт. К ее композициям с предметами лучше подходят английское stilllife и немецкое stilleben – тихая жизнь, чем французское «мертвая натура». Этот жанр дает возможность решать чисто живописные задачи. В портрете невидимые рамки задает модель, в бытовом жанре – реальность как таковая, в пейзаже – ландшафт. Натюрморт дарит художнику возможность быть сценаристом и режиссером: создать сюжет, распределить роли, разыграть мизансцену, полюбившихся актеров пригласить еще раз. В 1959 написан «Дастархан»: горка золотистого хрустящего хвороста да россыпь других сладостей на столе обещают вкусное чае­питие. Занятно, что спирали хворос­та весело вторят узору на бело-красном аяккапе. С этого столика с яствами в творчестве Галимбаевой возник сюжет казахских завтраков. В «Натюрморте с арбузом» (1960) снова изображен бело-красный аяккап. Теперь в цветовой перекличке с яркой и сочной мякотью дивной ягоды. Точка зрения чуть сверху приподняла дальний край стола, и предметы легко заскользили навстречу зрителю, приглашая к визуальному пиршеству. Любимыми персонажами стали чайники, чашки, ткани, древняя керамика, подносы из нержавейки, соблазняющие зеркальными отражениями, несходным удвоением реальности. И цветы. С ними легко экспериментировать: играть силуэтами, светом, цветом. Продолжилась работа над жанровыми композициями. Некоторые были продиктованы негласным зовом (даже заказом) времени. Галимбаева дарила живописную привлекательность любой теме. Картина «Гость с целины» (1961) из таких. Сюжетом стал приезд внучки к бабушке. Художница с удовольствием пишет теплый интерьер и холодную улицу за окном, прозрачные занавески и плотные одежды, металл самовара и фарфор чайника. И еще солнечный свет, играющий на поверхностях: красная кофта и желтое платье сияют, блестят тугие бока яблок, и светится прозрачный мед, словно на дворе солнечный август. И в этом не только красота видимого мира, но и радость встречи. Чаепитие. Какой еще сюжет может так точно передать красоту гостеприимства! Ведь это мгновенная реакция на приход гостя. Все остальное потом. А пока суть да дело, можно насладиться разговором с дорогим собеседником. Или налить себе чаю в его ожидании. Как в композиции «Вкусный чай» (1966), с поразительным образом старой женщины, бледное лицо которой и приветливо, и печально: не простая жизнь за плечами. Это – бабушка художницы, и она не редкий персонаж картин Галимбаевой. Для изображения хозяйки дома и скромного, но и великолепного, дастархана использованы пастельные карандаши. Только ими, пожалуй, можно окутать лицо и предметы мягкой, словно бархатистой, аурой нежности. Каждый предмет на столе нарисован с чувством восхищения перед красотой его формы, фактуры, цвета и даже запаха. Искрится золото чаши, поставленной под кран для капель кипятка. Серебром переливаются грани самовара. От румяных бубликов словно бы исходит чудесный аромат. Заманчиво рдеет варенье в стеклянной вазочке на ножке. Призывно сияют белые кубики сахара-рафинада. Вкусно льется струйка чая из белого чайника для заварки. Семья – тема картины «Пиала кумыса» (1967), персонажами которой стали старая и молодая женщины, в красочных платьях и белоснежных кимешеках, с тюрбанами, легкими словно облако. Они в юрте, на цветных коврах, у круглого низкого стола. Галимбаева бесстрашно взялась за разработку пламенеющего красного: немало самых разных его оттенков не только в платье молодой женщины, но и в расцветке напольного ковра, скатерти, яблок и деталей убранства юрты в глубине интерьера. И в этом царстве красного акценты синего, черного, оранжевого, белого – словно молчаливый диалог людей, полных надежд. Полотно «Мы горды временем» (1966) было программным. Эскизы, написанные годом раньше, стали импровизационными подступами к решению композиции. Несмотря на переклички, картина приобрела совершенно иной характер. Возник монументальный образ жительниц степи, верных традиции. И, судя по названию, принявших новую жизнь. На полотне – бескрайняя степь и женщины трех возрастов: молодость, зрелость, старость. На голове каждой белоснежный кимешек, украшенный тюрбаном. Как символ чистоты, мудрости, величия кочевья, нравственные устои которого хранят матери семейств. Образ отмечен силой звучания даже теперь, когда время его рождения осталось далеко позади. Смысл его оказался не подвластным актуальному моменту жизни. Галимбаева часто писала портреты женщин. И потому, что хотела воздать должное современницам. И потому, что они легче идут на многодневное позирование. На одном из полотен изображена нарядно одетая молодая женщина в удобном кресле, располагающем к длительному общению. Кажется, здесь просто дама, с приятным, спокойным характером, побудившим художницу выбрать темперу, с ее бархатистой фактурой. Красота цветовой дымки побуждает всмотреться в изображение. Взгляд обнаруживает детали, что деликатно погружены в нежно мерцающий фон. В центре на стене цветные вертикальные полосы, напоминающие алаша, казахский тканный ковер. Народное искусство вдохновило не одно поколение наших живописцев. Справа чуть заметен ангельский лик. Обе учились в российских институтах. Слева едва проступают фрагменты картин художницы, сообщая об интересе модели к ее творчеству. Галимбаева умела строить, подчиняясь интуиции. Потому так хорош «Портрет искусствоведа Сарыкуловой» (1973). Вскоре был создан образ другой талантливой женщины – ученого, изучающего вещественный состав руд и горных пород нашей страны, заведующего сектором литологии института геологии, доктора геолого-минералогических наук – Патчаим Тажибаевой (1976). Все в ней выражает нетерпение, собранность, целеустремленность. Фигуре тесно в камерном интерьере мастерской. На лице и руках контрасты света и тени. Движение головы решительно. Профиль энергичен. Так на монетах изображали императоров. У модели сильный и властный характер. Нет привычного куска руды в руке, но намек на профессию все же присутствует, но опосредованно: фон составлен из живой геометрии вертикальных разноцветных полос, стыки которых отсылают воображение к граням кристалла. Особое место в творчество Галимбаевой занимает триптих «Мир» (1975). В нем выказано личностное понимание красоты, истины, смысла жизни. Левая часть триптиха называется «Стихи». Здесь представлено идеальное содружество людей, объединенных любовью к слову, поэзии, прекрасному языку чувств. Правая часть – «Дастархан». Тут явлено гостеприимство, дружелюбие – лучшие качества человека и народа. В центральной части «Художник» изображена величавая красавица с кистью в руке рядом с раскрытым этюдником. За нею видны терракотовые города и белоснежные аулы, зеленые холмы, голубые горы и поля спелой пшеницы. О празднике жизни сообщают цветные воздушные шары, сценка с казахскими борцами, комбайны на уборке урожая. На полотне преобладают сияющие желтые и красные цвета, с множеством их оттенков. Собрать в одном пространстве такие горячие цвета мог только бесстрашный и талантливый живописец. Известно, каждый цвет имеет контрастные значения. В триптихе они только мажорные, позитивные. Красный символизирует могущество, порыв, волю к победе, движение, энергию. Желтый – это цвет радости, богатства, разума, оптимизма. У казахов это еще и бесконечная жизнь, простор, весомость. Оттенков смысловых звучаний здесь явно немало. Фигура художницы царствует в этом счастливом пространстве. Однако и отделена от него двухцветным сегментом-островком под ее ногами. Пожалуй, мир этот создан ее воображением, фантазией, мечтой о городе солнца, о жизни, устроенной по закону гармонии и совершенства. В 1976 году написан «Уголок в мастерской», в котором Галимбаева снова изобразила самое себя, но в совершенно иной интерпретации. Камерное пространство заполонили всевозможные предметы. На стене портреты казахских красавиц и пейзаж с юртами. На столешнице ваза с цветами, домбра и фрукты. Удивительно, что рядом с привычным набором вещей здесь разместилось довольно необычное нечто: гипсовый бюст для учебного рисования, обладающий не только чертами эпической красавицы, но и живым сходством с лицом владелицы мастерской. Странность эта способна смутить сознание. Пожалуй, влюбленный в натуру живописец способен даже в гипс вдохнуть жизнь, подобно тому, как в мифические времена Пигмалион оживил свою Галатею. Собственное лицо для художницы такой же объект изображения, что и все остальное. Вероятно, она, как талантливый субъект искусства, заслуживает войти в анналы истории. Впрочем, можно допустить, что все эти смыслы здесь пребывают одновременно. Невозможно упустить картину «Сладкие дыни» (1980), в которой своеобразная живописная билингва, контрапункт самостоятельных голосов образовали гармоничное целое. Идеальность женских лиц создана языком стилизации, метафорическим усилением черт. Этим пользовались египтяне и персы, японцы и художники модерна. Заманчивая красота плодов земли передана кажущейся подвижностью цветовых пятен – прием, известный экспрессионистам и фовистам. Щедрость природы на формы, цвета, фактуры вдохновляла живописцев давно. Голландцы писали свои «завтраки» и композиции с цветами, фруктами, ягодами. Фламандец Франс Снейдерс изображал великолепные фруктовые, рыбные и прочие лавки. Изобильные рынки случались у русских и советских художников. У нас этому сюжету отдали дань Леонид Леонтьев и Бахтияр Табиев. Галимбаева, как сказал бы оператор кино, взяла сюжет крупным планом: приблизила изображение вплотную к зрителю, чтобы усилить ощущения. В центре молодая женщина с дыней в руках. От ее лица глаз не отвести. И не потому только, что красавица, но и оттого, как оно написано. Левая щека, освещенная солнцем, совершенно белая, светлее даже чем платок на голове. Правая – рдеет, будто до нее долетел цвет красных яблок на прилавке. В общем – кровь с молоком. Рядом стоит другая красавица, с густым румянцем на смуглых щеках и красным цветком за ухом. Ее белая блузка иная, чем платок и щека подруги. Галимбаева умела разнообразить белое, которое даже и цветом не всегда считают, поскольку его, как и черного, нет в радуге. Будто у ног зрителя призывно покачиваются великолепные арбузы и дыни, играя оттенками зеленого, желтого и бликами света. В верхней части композиции, словно два кадра из киноленты, – сценки из жизни базара, почти бесконечного в своем богатстве. Звучание образа мажорно. Галимбаева восхищенно откликалась на счастливые моменты жизни. Язык тропа всегда был близок художнице. Картина «Пшеница золотая» (1982) – цветовая метафора целины, красоты труда, завершившегося богатым урожаем. Название пришло, пожалуй, из одноименной песни поэта Михаила Исаковского и композитора Матвея Блантера. Замечательные слова и музыка. Ее впервые исполнила Надежда Обухова в 1947 году, когда Галимбаева еще была студенткой ВГИКа. Там есть запомнившаяся строчка: «Стеной стоит пшеница золотая». Наверное, все любили эту песню. А еще нравилась картина «Хлеб» (1949) Татьяны Яблонской, с жизнерадостным образом сельского труда, окрашенного романтикой свершений. Когда-то крестьянок воспела Зинаида Серебрякова в картинах «Жатва» (1915) и «Беление холста» (1917). Было с кем соперничать. Как ни замечательна многофигурная мизансцена в картине Яблонской, Галимбаева остановила свой выбор на простой композиции: в центре изображена фигура молодой женщины, на которую ниспадает обильный бело-красно-золотистый поток цвета. Кажется, что благодатный урожай льется прямо с небес. Чудесный образ. Будучи художником кино, Галимбаева была знакома со многими актерами. Не раз писала их портреты. Для нее артисты неотделимы от своих ролей. Потому они почти всегда в театральных костюмах. Так изображен Канабек Байсеитов, режиссер, актер, певец (1970-е). И актриса Сабира Майканова – в роли матери Чингиза Валиханова (1976). Это уже третий портрет известной актрисы. В 1964 году углем и пастелью был нарисован первый. В технике масляной живописи написаны два других. Когда создавались эти портреты, Майкановой было 50 лет, 62 года и 76 лет. Однако она везде молода, особенно в последнем. Ведь Галимбаева писала не столько актрису, сколько создавала образы тех, кого она играла, одаривая своих героев талантом перевоплощения. Так же молодо лицо знаменитой актрисы Хадиши Букеевой (1990-е). И лицо Жамал Омаровой (1990) – замечательной певицы, обладавшей редким контральто. А им обеим было уже за семьдесят. Талант не знает возраста. К сожалению, в начале следующего десятилетия состояние здоровья начинает замедлять движение творческой энергии. И в семейной коллекции оказалось лишь несколько работ того времени. Две из них посвящены любимому городу, в котором прошла почти вся жизнь. В экспрессивно написанном пейзаже «Апрель» (2001) белые пятна снега на склонах темных гор увлекательно соперничают с красными и оранжевыми вечерними городскими огнями. В композиции «Уголок Алма-Аты» (2002) щедрое воображение наделило город многими легкими белоснежными высот­ками, которые были, пожалуй, только в замыслах архитекторов. Сегодня символичным кажется появление работ «Белые перья (такия)» и «Моя бабушка». Первая написана в 2000 году. Здесь изображена шапочка с султанчиком из белых перьев филина, служивших оберегом. Таких шапочек художница повидала немало. И в детстве, когда все девочки их носили. И в молодости, когда делала зарисовки деталей национального костюма. Такия в картине возникла как знак самой счастливой поры жизни, ведь с годами забываются невзгоды, даже если они были. Вторая написана в 2002 году. Образ наполнен особым звучанием. Эта старая женщина обладала сильным характером. И многое значила для внучки. Недаром не один раз была героем ее картин. Поразительно. Эта картина словно бы принадлежит руке ребенка, рисующего свою маму выше дерева, поскольку она для него ценнее всего остального. Вот и здесь фигура сидящей старухи монументальнее юрты. И лицо ее напоминает лики степных изваяний, помнящих прошедшие века человеческой истории. Так сомкнулись две грани жизни: беспечное детство и мудрая старость. И потому «Белые перья» написаны легко, воздушно и как бы легкомысленно. А картина «Моя бабушка» – с энергией человека, впервые проговаривающего слова истины, звучащих пока чуть грубо, поскольку еще не обработаны культурой и цивилизацией. Айша Гарифовна могла себе позволить такое стилистическое разноречие. Глядя на работы Галимбаевой, испытываешь чувство благодарного удивления: как просто и как верно! Ничто не скрыто от глаз зрителя: мазок краски – и это уже упругий бок красного яблока, а в нем таится нежная и сочная плоть; вот другой – и солнечный блик весело играет на поверхности. Но всякий, кто стремился в чем-либо достичь совершенства, знает, что нужно немало труда, чтобы появились легкость и точность говорения. А когда повезет, и на кончик кисти слетит гений цвета, как сказали бы романтики 19 века, тогда все станет возможным, и мир, возникающий из-под руки художника – плод его творческого воображения – приобретет значение и убедительность действительно существующего. В ней жила поразительная способность вчувствовать себя в окружающий мир и с «помощью воображения постигать духовную суть цвета, контура, звука, запаха» (Шарль Бодлер). Словно она стояла у истоков возникновения поэтического взгляда на вселенную. Обладала даром заново открывать красоту вещей и устанавливать ассоциативные связи между ними. Привычные сравнения и уподобления сбрасывали свои затвердевшие оболочки и снова казались откровениями: девушки – цвели, вечер – опускался, солнце – ласкало. Трудно не увлечься этой свежестью взгляда и не пойти навстречу такой прозрачной лирики чувств. Айша Галимбаева, несомненно, видела мир кинематографически: композиции ее картин наполнены движением даже тогда, когда она писала не жанровые сцены, а натюрморты. Предметы льнут друг к другу, воздушная среда ласково обволакивает большие и малые вещи, пространство чутко отзывается на все переливы чувств живописца, увлеченного созданием эстетического события. Человек, домашняя утварь, плоды, цветы одинаково одушевлены, поскольку все они суть проявления и отражения разума и гармонии, которыми пронизан космос. Тем большей динамикой полны полотна с изображением танцев, которые всегда сопутствуют праздникам. Им посвящены две яркие по цвету композиции: «Той чабанов» (1965) и «Радостный день» (1969). В них столько огня, живого движения! Одни из любимых персонажей – цветы. При этом случалось, что в мастерской Галимбаевой не было букетов. Они, как зарождающаяся мелодия, находились не перед нею, а внутри нее. Это давало возможность импровизировать и достигать свободы творчества без усилий. Руки действовали легко и безошибочно, без задержек на претензии рассудка. Форма и имя узнаются, и все же натюрморты живописуют не подобие, а идею цветка. Красоту натурных форм художница умела претворить в прекрасное. Ее «Пышный букет» (1999) удивляет бесконечным чуть-чуть искусства: вот краска – и это волшебный цвет мира, слегка изменились оттенки – и солнечный свет уступил место прохладной тени. Восхищает здесь богатство цвета. И удивительное сияние солнечного дня. Однако странные штуки выделывает иногда наше зрение: все норовит в пятнах и линиях найти что-то узнаваемое. Вот и здесь невозможно избавиться от ощущения, что среди стеблей таится едва считываемое лицо женщины, словно бы ошеломленной красотою природы. И тут уж невозможно удержать бег ассоциаций, устремляющихся к «Сирени» Михаила Врубеля. Трудно было бы не восхититься этой картиной, где игра вечерних красок навсегда пленила романтическую девушку. Судьба была благосклонна к Айше Гарифовне: одарила ее не только способностью точно видеть и тонко чувствовать, но и длящимся временем жизни, достаточным, чтобы приобрести свободу и глубину выказывания. Стало не обязательным поминутно оглядываться на природу, искать учебники жизни. Явилась возможность писать, не боясь ошибиться, взять фальшивую ноту. Между идеей произведения и средствами выказывания царит согласие. Каждый мазок несет в себе поэзию чувства и виртуозность техники. Цвет полнится мерцанием поэтических ассоциаций и пластических откровений. Образы полотен привлекательны для каждого, в ком теплится надежда, что вселенная устроена вполне разумно, природа бесконечно хороша, даже если нет времени ею любоваться, и человек, пожалуй, вовсе не плох. За свою жизнь Айша Гарифовна получила немало наград, но самые главные – творить красоту и радовать зрителя – она даровала себе сама. Она обладала тем, о чем мечтает любой художник: мастерством, мудростью, неутомленной душой.

Баян БАРМАНКУЛОВА, искусствовед