• Исторические страницы
• 31 Декабря, 2020

О НАСИЛЬСТВЕННОЙ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ

Керимсал ЖУБАТКАНОВ,
кандидат исторических наук,
доцент Казахско-Русского международного университета

Одним из сложных периодов и трагических страниц нашей общей истории являются годы коллективизации, которая проходила в 1929–1933 гг. Насильственная кампания стала кровавой драмой для Казахстана и, в первую очередь, для нашего народа. В истории человечества такой трагедии, такой «рукотворной» катастрофы, унесшей более 2,5 млн жизней, из которых 2,3 млн пришлось на казахское население, вряд ли найдется.

Реализация кампании по коллективизации повсюду приводила к тяжелым последствиям, но особенно ее разрушительный характер сказался на кочевых и полукочевых степных хозяйствах. Перед коллективизацией в 1928 г. в Актюбинской области 68 % населения составляли казахи (в документах того времени, которые ныне хранятся в Актюбинском областном архиве, данная национальность именовалась как казаки) и 32% другие национальности. Основным занятием местного населения являлось сельское хозяйство с преобладанием животноводства у казахов и земледелия у русских.

В 1917 году в регионе было 2702000 голов скота (всех видов), в 1925 г. – 941000, в 1926 г. – 1200000 и в 1927 г. – 1758000. (Государственный архив Актюбинской области. Ф. 63. Оп. 1. Д. 69. Л. 1.).

В 1928 году казахское население области имело 28 % оседлых и 72 % полукочевых хозяйств. У 80 баев в том же году было конфисковано 14426 голов скота, которые были розданы индивидуальным хозяйствам (74,2 %), колхозам (10,5 %), совхозам и др. (15,3 %). (Там же, Д.38. Лл. 3,36). Нужно подчеркнуть, что к 1929 году советское правительство четко определилось с такими понятиями как «бай» и «кулак». Таковыми становились любые казахские шаруа и русские крестьяне, а также другие лица, уровень хозяйства которых оказался выше среднего. Поскольку понятие «среднего» доверено было определять местным властям, то к категории бая или кулака при отсутствии четких критериев можно было отнести любого как казахского шаруа, так и русского крестьянина, если юрта (дом) у него получше, чем у соседа, корова дает больше молока, лошадь посильнее. Если же в хозяйстве было более одной коровы или есть еще другая живность, то тут ситуация менялась в корне. Тем более что по тогдашним законам, четверть всего конфискованного имущества у баев и кулаков передавалась тем, кто их раскулачивал.

В Актюбинском областном архиве хранится документ, который точно иллюстрирует всю пагубность и жестокость коллективизации и сопровождавших ее конфискационных мер. Это заявление гражданина 11-го аула Карабутакской волости Шалкарского уезда Актюбинской губернии Расмахаметова Узака. В нем он пишет прокурору КАССР следующее: «10 сентября 1928 г. на основании постановления ЦИК и СНК Казахстана о конфискации имущества и выселении крупнейших полуфеодальных казахских баев в 11-ом ауле Карабутакской волости Шалкарского уезда Актюбинской губернии комиссией по проведению в жизнь этого постановления включено в список конфискованного имущества у лиц, подпадающих под это законоположение, и мое имущество, а именно: рабочих лошадей 60 голов, верблюдов 4 головы, лошадей молодых 30 голов, баранов 60 голов, ягнят 30 голов, быков 2 головы, коров 3 головы, телят 3 головы, кибитка 1, тарантас 1 и фургон 1, каковое имущество уже описано и отобрано у меня, при чем с 23 сентября сего года комиссия приступает к передаче этого скота, вернее к раздаче. Произведенную конфискацию моего скота и имущества я считаю неправильным по следующим основаниям:

1. Отобрание (конфискация) противоречит постановлению ЦИК и СНК Казахстана о конфискации имущества и выселении казахских баев. Мое хозяйство относится к полукочевому району, в котором, согласно этого распоряжения власти, конфискуется скот при количестве свыше 300 голов в переводе на крупный скот. Из перечисленного выше видно, что я имею всего лишь 192 головы крупного и мелкого скота, при исчислении этого количества на крупный скот, составит гораздо меньшую цифру. Это сопоставление цифр законно. Наличия у меня такого количества скота ясно указывает на то, что действие комиссии по конфискации моего имущества – неправильное. Не могу я также подходить под категорию лиц, занимавших при царизме ту или иную должность (например, волостного управителя), ибо никогда я не служил, причем я также не являюсь потомком султанов или ханов. Я имею семью из шести душ, из которых трудоспособный я один, а дети – малолетки. Обрабатываю свое хозяйство с 1915 года сам лично, никогда не использовал чужого наемного труда, кроме летнего времени, когда имею 2-х сезонных пастухов (5 месяцев). Помимо скотоводства засеваю сам же лично 3 десятины пшеницы и проса, и сам лично убираю сено с 6 ½ десятин. Никогда в антисоветской деятельности замечен не был, и всецело признаю власть трудящихся, к категории которых я отношу и себя, ибо только своим личным трудом я приобрел это имущество, которое у меня есть последнее, и которое теперь у меня незаконно отбирают, не оставляя мне ничего». (Там же, Ф. 63. Оп. 1. Д. 433. Л. 279.)

«Характерен случай, когда один секретарь ячейки ВКП/б Буранбаев, находящийся в родственной связи с выселяемым баем Нугмановым, живо отмежевался от него, отказавшись пустить их временно в свой дом, когда зимовки Нугманова были конфискованы. Когда жена Буранбаева привела к себе в дом свою мать, которая является также матерью выселяемого бая Нугманова, Буранбаев попросил тещу выйти, а жене сказал: «Если хочешь, ты тоже уйди, но твою мать я принять не могу», этот факт характеризует, что в настроении членов партии и ВЛКСМ в период практического проведения кампании никаких колебаний не было». (Там же, Д. 10. Л. 126.)

На таких конкретных примерах обнажается суть классового подхода в проведении коллективизации. Становится ясным, каким образом она влияла на судьбы людей, на взаимоотношения родственников. Выше уже говорилось, что конфискация давала дивиденды тем, кто производил революционную экспроприацию. Так, один из батраков аула №25 Актюбинской области, «выступая в прениях, говорил, что количество конфискуемых баев недостаточно, если возможно, то необходимо ходатайствовать об увеличении количества конфискуемых баев». (Там же, Л. 127.)

 Тогдашнее руководство республики, возглавляемое Ф. Голощекиным – ярым проводником сталинской политики коллективизации в Казахстане, поставило перед его животноводческими районами задачу: «выйти на линию более высоких темпов коллективизации» и завершить ее в 1932 г., где «основной формой колхозного движения в ауле становится сельскохозяйственная артель, в которой произойдет «полное обобществление … всего продуктивного скота». В постановлении ЦИК и СНК КАССР от 1 февраля 1930 года предоставлено право в районах сплошной коллективизации на основе решений собраний колхозников и батрацко-бедняцких групп выселять и расселять кулаков, баев, полупомещиков, полуфеодалов в отдельные округа Казахстана. В пределах же Актюбинской области расселять их в отдельные районы на новых, отводимых им за пределами колхозных хозяйств, землях, с конфискацией всего имущества, за исключением оставляемых им в размере минимально необходимых для ведения хозяйства на новом месте. (Там же. Д. 335. Л. 101.) Те территории, куда направлялись так называемые кулаки, баи в хозяйственно-экономическом плане были самыми худшими.

На начало 1930 года сплошной коллективизации в Актюбинской области, по отдельным данным, подверглись в Магаджановском районе 5480 казахских хозяйств и 1850 хозяйств других (как указывается в архивном документе – европейских) национальностей общей площадью 1451319 га земли, в Мартукском районе – 3058 казахских и 4776 остальных национальностей общей площадью 783409 га земли и в Ак-Булакском – 2334 казахских хозяйств и 4620 остальных национальностей общей площадью 640958 га земли. (Там же,  Л. 167.)

Необходимо подчеркнуть, что обобществление крестьянских хозяйств как животноводческого, так и земледельческого направления проводилось без какой-либо социальной, психологической, материальной подготовки. Так, в Иргизском районе на начало 1930 года имелись 2 артели «одна, получившая скот от конфискации (70 голов), и другая не получившая. И та, и другая не знают устава, ведут хозяйство отдельно, обобществление не проведено». (Там же. Д. 23. Л. 128).

В конце 20-х – начале 30-х гг. прекратился традиционный товарообмен между кочевым животноводческим и оседлым земледельческим хозяйствами, тем самым был нанесен серьезный ущерб продовольственной устойчивости казахского аула. Архивные документы свидетельствуют, что в конце 1929 года в Иргизском районе «гораздо беспокоит население опасность людского джута (голода). Население поднимает панику вокруг этого вопроса». (Там же.)

В докладной записке Челкарского райисполкома (сокращенно – РИК) в Актюбинский окружной (в то время наша область именовалась так) исполнительный комитет  говорилось, что «вопрос о хлебоснабжении имел некоторую политическую подкладку, тем более при наличии классовых искривлений в ряде проведенных политико-экономических кампаний в аулах, он должен был играть значительную роль в смысле отрыва бедняцко-батрацкую часть населения из-под экономического влияния байства…». Распределение хлеба производилось в строгом соблюдении принципа в первую очередь хлеб отпускался беднякам и батракам. (Там же. Л. 134.)

В резолюции батрацко-бедняцкой конференции Ак-Булакского района Актюбинского округа, посвященной ходу работ по хлебозаготовкам, говорилось следующее: «Конференция выявила, что некоторые бедняки и середняки способствовали кулаку укрывать свой хлеб во дворах бедноты и середняков». В своем постановлении батраки – бедняки этого района в пункте «в» записали: «Принять более суровые меры наказания к укрывателям хлеба, не останавливаясь перед выселением, лишением земельных наделов, и в особых случаях просить советские органы применять высшую меру наказания». (Там же. Д. 281. Л. 3.)

В это время создалась катастрофическая ситуация, начался падеж «конфискованного Иргизского, Челкарского, Табынского скота», уход за которым был поручен Живсоюзу. (Там же. Д. 129. Л. 275.)

Как абсолютно объективно пишет краевед В. Тихонов в статье «У истоков»: «Нет ни одной крупной социальной идеи, которой бы удалось сохранить «первозданную чистоту» в ходе ее практической реализации. Все они неоднократно деформировались под воздействием тех или иных политических, хозяйственных, а иногда и эгоистических, конъюнктурных замыслов и устремлений». Объединение крестьянских хозяйств в колхозы проводилось в столь короткие сроки лишь методом грубого крупномасштабного насилия. Так, в Хобдинском районе – отдельные работники милиции «производили самовольные обыски, используя служебное положение для личной цели. Присваивание изъятого имущества, незаконная конфискация неподлежащих продуктов и имущества (масло, сало и мясо), наряду с этим незаконные аресты, сопровождавшиеся «выстрелами и отбором скота, а также снятием с работы работников в колхозах». (Там же. Ф. 13. Оп. 1. Д. 311. Л. 21.)

Таким образом, антикрестьянская политика, проводимая тоталитарным режимом, не знала национальных границ, она была направлена и против казахских шаруа, и против русского крестьянина, и против любого другого, кто занимался сельскохозяйственным трудом. Понятно, что такая коллективизация в аулах и деревнях Казахстана в 1929-1933 гг. и те методы, которые ее сопровождали – хлебо-и мясозаготовки, конфискационные меры нанесли огромный урон  сельскому хозяйству нашей республики и, в первую очередь, по ее животноводческой отрасли.

В течение каких-то 3-4 лет от многомиллионного поголовья скота, имевшегося в Казахстане, не осталось почти ничего – потери составили девять десятых от того стада, которое было в 1928 году. А это значило только одно – обречение основной массы казахского населения на голодную смерть. Так произошло «огромное сокращение поголовья скота в районах: Иргизском, Тургайском, Батбакаринском, Челкарском и Аральском …Большое сокращение общего поголовья скота по области к 1932 г. против 1930 г.: лошадей вместо 445,5 тыс. голов осталось 136,4 тыс. голов,  крупного рогатого скота вместо 870,1 тыс. голов осталось 340,8 тыс. голов, овец и коз вместо 2505,7 тыс. голов осталось 230,8 тыс. голов, верблюдов  вместо 96,7 тыс. голов 42 тыс. голов и из всего поголовья в 4 205,6 тыс. голов осталось 765,3 тыс. голов, или 18,3 %. Особо резкое сокращение стада имелось в животноводческих кочевых районах, от былого стада в Табынском районе осталось – 1,6 %, Батбакаринском – 4,1 %, Аральском – 4,8 %, Иргизском – 5,4 %, Тургайском – 7,2 % и Челкарском ни одного скота, вследствие чего повысился удельный вес поголовья скота в земледельческих районах».            Если по Казахстану на начало коллективизации заготовка мяса составляла 255,5 тыс. тонн, то в конце «великого перелома» она снизилась до 56 тыс. тонн». (Там же. Ф. 13. Оп. 1. Д. 83. Лл. 24, 43, 45.)

К концу 1931 г. в Тургайском районе нашей области отмечались в массовом масштабе настроения следующего характера: «Аул № 70: Скота уже нет, хлеба тоже нет, как будем существовать. Если со стороны государства не будет помощи, тогда все погибнем с голоду. Аул № 3: Мы все казахи теперь обречены на голодную смерть.  Аул № 15: Нас советская власть обрекает на голодную смерть. Скот забрали весь, а также и хлеб». (Там же. Д. 341. Л. 72.)

Продовольственное положение Уилского района к этому времени тоже сложилось крайне тяжелым. Так, «отпущенная продовольственная помощь обеспечила 50 % нуждающихся. Население данного района, чтобы не умереть с голоду, вынуждено было питаться корнями различных трав и растений, вследствие чего население стало откочевывать из этого района». (Там же. Л. 44.) Как указывается в документе, хранящемся в Актюбинском областном архиве, «Уилский район поражался откочевкой в 1931 году, особенно в 1932 году, например, откочевало из района 3 780 хозяйств, или 15698 душ. Главной причиной массовой откочевки населения являлись грубые нарушения в вопросах скотозаготовок, хлебозаготовок, заготовок шерсти, молока, и разные налоги и т. д.» (Там же. Д. 331. Л. 1.)

В спецсводке по откочевкам казахского населения на 10 ноября 1932 года Актюбинским отделом ОГПУ (Ф. 13. Оп. 1. Д. 339. Л. 84.) зафиксировано: «По-прежнему из районов области имеют место откочевки казахского населения в другие края и республики, а главным образом в Каракалпакию». В течение октября 1932 года «из районов Ак-Булакского, Табынского, Хобдинского, Темирского, Челкарского, Аральского и Иргизского Актюбинской области откочевало до 1000 хозяйств. Основными причинами откочевок остается наличие продовольственных затруднений в отдельных районах области». (Там же. Д. 339. Л. 84.)

«Продовольственные затруднения» – это попросту разразившийся голод – приняли в нашей области в начале 30-х годов «большие размеры, захватывая все больше и больше количество населения, особенно в казахских аулах. За последнее время», т. е. на 10 июля 1932 г., когда была составлена спецсводка СПО Актюбинского облотдела ОГПУ «О продзатруднениях в Актюбинской области», «участились массовые случаи опуханий на почве недоедания и смерти, ниже приведенные цифры характеризуют это положение: Тургайский район: ежедневная смертность на почве голода достигает до 25 человек. Убаганский район: в Исаевском ауле за 2 месяца умерло 300 человек, в Кузбаевском сельсовете за это же время – около 200 человек. Батбакаринский район: По 14 аулам района умерло 585 человек». Такие безотрадные факты можно приводить и приводить, но хотелось бы внимание читателя заострить на тех районах, которые и ныне находятся в составе нашей области: «Актюбинский район: В ауле № 35 ежедневно умирает от 3 до 5 человек. Уилский район: В аулах № 5, 8 и 18 от голода умерло 181 человек. Хобдинский район: В аулах № 5, 8 и 14 зафиксированы случаи опухания на почве голода, есть и смертные случаи.

В связи с наличием продовольственных затруднений (читай – в связи с голодом) население стало употреблять в пищу разные суррогаты из трав, сусликов, не редки факты раскопки скотомогильников, вместе с тем усилился массовый забой скота как имеющегося в единоличном пользовании, так и обобществленного». (Там же. Д. 341. Лл. 38-39.)

Казахское население Актюбинской области откочевывало не только в Каракалпакию, но и в Россию. Так, из документа Актюбинского облархива № 147, Ф. 13. Оп. 1. Д. 329 мы узнаем следующее, что значительное количество степных хозяйств откочевало из-за голода в Башкирию и Уральскую область, где «по приблизительным данным из Актюбинской области насчитывается около 4000 казахских хозяйств, из коих большинство до сих пор нигде нетрудоустроено.» (Л. 1.) «По приблизительным данным», имевшимся в БЦИКе в районах БАССР насчитывалось «2 700 казахских хозяйств. Соцпрослойка и хозяйственное состояние их не выяснилось. Из указанного количества устроено в промышленности, в совхозах и колхозах 236 хозяйств, на сезонной работе – 82 хозяйства. Остальные нетрудоустроены. Вследствие всего этого переселенцы – казахи находятся в хозяйственном затруднении, местами они занимаются исключительно нищенством». (Там же. Д. 329. Л. 4.)

Приведенные многочисленные факты подтверждают, что коллективизация сельского хозяйства в Актюбинской области привела к голоду уже в 1931–1932 гг. По самым уточненным данным, в целом по Казахстану в то время от голода умерло более 2,5 млн. человек, причем 2,3 млн. лица казахской национальности. Голодали люди и в 1934 году о чем свидетельствует следующий документ из Актюбинского облархива, датированный январем 1934 года: «По последним данным, некоторая часть аулов Уилского района переживает острые продовольственные затруднения, так, например: В ауле № 19 голодающих 58 хозяйств, в них 216 человек, в ауле № 23 голодающих 124 хозяйства – 415 человек, в ауле № 25 голодают 146 хозяйств – 491 душ, из этого числа 95 человек опухшие от голода, в аулах № 26, 30, 31, 32, 33, 34 голодающих 733 хозяйства – 2 438 человека, в ауле № 32 опухших от голода 50 хозяйств – зарегистрировано 28 случаев смертности, последняя продовольственная помощь выдавалась в октябре 1933 г. «В Иргизском районе аул № 22 переживал «острые продзатруднения», т.е. голодал. Здесь зарегистрировано 38 случаев смертности, последняя продовольственная помощь выдавалась в октябре 1933 г. «В Иргизском районе население аула № 22 на 1 января 1934 г. насчитывало 664 голодающих. Это 64 % всего населения. В ауле имелись опухшие от голода и ряд случаев голодной смерти». (Там же. Ф. 13. Д. 383. Лл. 11-12, 67.)

В районах Актюбинской области, где ведущей отраслью сельского хозяйства являлось земледелие, ситуация была такой же – насильственное изъятие хлеба обрекло на голод многих. Так, крестьяне Убаганского района – жители поселка Чалыш Севастопольского сельсовета Иван Чернышенко и Леонид Мирошниченко говорили: «Дурацкая советская власть (выражались нецензурными словами) наделала этих колхозов и совхозов, и теперь нас, крестьян, душат … голодом и холодом, когда придет напасть на эту Соввласть, то ли дело было раньше, всего достаточно было и хлеба, и мяса, никто не голодовал». А работник  колхоза «Путь к социализму» поселка Преградного того же района Иван Гаркуша сказал: «Вот до чего дожилась советская власть: едешь за семенами, сороки на ходу клюют лошадей. Да и люди с голоду дохнут и мрут, когда уже придет пропасть на эту советскую власть и на их руководителей. Ленина уже черти ухватили, еще бы нашлись такие, которые бы стерли с лица земли Калинина и Сталина». (Там же. Ф. 13. Оп. 1. Д. 341. Л. 36.).

И таких фактов трагической гибели людей, недовольства властью  можно привести великое множество.             Советская административно-командная система путем массовой и насильственной коллективизации привела к беспрецедентному в истории человечества голоду, причем в Казахстане искусственно организованному, что наглядно видно на примере коллективизации в конце 20-х – начале 30-х годов ХХ века в нашей Актюбинской области.