• Исторические страницы
• 29 Декабря, 2020

ДВА НАШЕСТВИЯ

Бахытжан АУЕЛЬБЕКОВ,
обозреватель

Осмысление причин походов Чингисхана и его эпигонов в XIII веке, а также их последствий на сегодняшний день является неудовлетворительным. Мы полагаем, что настало время взглянуть на события той эпохи более внимательно и непредвзято.

Как мы показали, завоевания монголов в XIII веке были обеспечены не только блестящими качествами созданной Чингисханом армии нового типа, но и внутренней слабостью их противников; это важное обстоятельство не следует сбрасывать со счетов, одной только силе монгольского войска его победы приписать никак нельзя.

Империя Цзинь была социально крайне непрочным государственным образованием. То же самое относится и к Хорезму,  обширные владения которого вообще были созданы на крови, и главной проблемой для него было удержание население от мятежей. Княжества северо-восточной Руси единого целого из себя никогда не представляли и вообще находились в состоянии перманентной войны между собой. То же самое можно сказать и о половцах (кипчаках, куманах), и о феодальных европейских государствах, в которых король боялся своих вассалов больше, чем внешнего врага. Плюс к этому монголы были вооружены самым мощным оружием того времени (боевыми луками), разработали соответствующую такому оружию самую передовую военную тактику, а впоследствии выработали и стратегию (изначально никакой стратегии вообще не было), были объединены в единое целое и обладали недоступной для армий оседлых народов мобильностью и маневренностью. Без передовой тактики, обеспечивающей  концентрацию монгольского удара по атакующим ударным соединениям противника, не помогло бы даже самое лучшее оружие.

И хотя историки и любят упоминать огромную  дальнобойность монгольских луков, но надо понимать, что вообще-то говоря, сверхметкая стрельба на сверхдальнее расстояние нужна только для того, чтобы поразить воображение зрителей на празднествах, вызвать всеобщее восхищение и получить богатый приз. Ни для охоты, ни для вой­ны такая спортивная стрельба не годится. Бить дичь на сверхдальнем расстоянии не станет ни один охотник, а на войне важна не сверхдальнобойность и даже не сверхметкость, а массированность стрельбы, плотность огня. Именно такую массированность стрельбы из мощных луков и обеспечивала разработанная в ходе экспансии тактика Чингисхана. Вполне естественно, что в таких обстоятельствах монгольская  армия мгновенно сминала армии  своих противников как паровой каток, ничего не поддающегося объяснению тут нет.

Несокрушимая военная машина монголов была создана не сразу, она формировалась уже в ходе самой войны, в течение как минимум двух десятилетий, постепенно, шаг за шагом,  по мере того как монголы набирались нового военного опыта и им приходилось находить решение проблем, с которыми они раньше не сталкивались. Напомним, крайнее напряжение войны, длившиеся десятилетия, потребовало переструктурировать весь кочевой социум и реорганизовать на принципах постоянно действующей военной организации. На период экспансии в Степи было обеспечено в буквальном смысле  «единство фронта и тыла». (Если бы Чингисхан имел в своем распоряжении такую  организацию в самом начале войны, то он бы разгромил Цзинь в считанные годы, если не месяцы.)

Возникает вполне резонный вопрос: если монгольская армия была столь непобедима, то как могло случиться так, что в конце концов в Сирии ее трижды разбили кипчакские мамлюки – сначала Кутуз, а потом еще дважды Бейбарс – и тем самым экспансия их была остановлена? Этот вопрос требует внимательного рассмотрения.

Обратим внимание на следующее обстоятельство. После окончания монгольской  экспансии войны, понятно, все равно продолжались  не одно столетие. Но теперь мы уже не видим таких мгновенных разгромов противника, как при Чингисхане и Батые, штурмов городов нет вообще – города если и берутся, то только осадой, кочевники уже не идут от победы к победе, а то выигрывают, то проигрывают сражения даже оседлым народам…  Что же случилось с несокрушимой монгольской военной машиной? Она самоликвидировалась. Почему? За ненадобностью.

Эта машина была  сформирована  в ходе войны с империей Цзинь и под вполне конкретную задачу – сокрушение этой самой империи. После того как задача была решена, она еще некоторое время работала уже по инерции, но пос­ле того как очертания новой империи в основном оформились, необходимость в столь жесткой организации отпала. Организация эта, напомним, требовала не только структурированной по-новому армии, но и реорганизации всего кочевого социума переформатированного так, чтобы бесперебойно функционировать в условиях военного времени. Такой тотальной перестройки структуры социума потребовало сверхнапряжение борьбы с Цзинь и Хорезмом.

Когда Цзинь и Хорезм были завоеваны, основные задачи были уже решены, и необходимость в подобном сверхнапряжении отпала. Кочевой социум стал возвращаться к нормальному для себя способу функционирования, постепенно ослабляя внутреннее напряжение, созданное экстремальными обстоятельствами масштабной и затяжной войны. Конечно, все это происходило постепенно, но в любом случае по завершении периода экспансии угасание работы созданной Чингисханом военной машины и ее демонтаж были неизбежны – для нее уже просто не было объекта применения: не было мощного противника, на которого ее следовало бы направить. Нельзя же вечно держать весь социум в состоянии крайнего напряжения без вес­кой на то причины.

Это спартанцы, которые жили в окружении многократно превосходящих их по численности илотов, не могли позволить себе расслабиться; кочевники же, таких проблем не имевшие,  стали постепенно возвращаться к тому способу функционирования социума, какой существовал до начала чингизовских походов. Но можно не сомневаться в том, что если бы Чингисхан проиграл войну с Цзинь и Хорезмом, то они сделали  бы все, чтобы вообще стереть кочевников с лица земли. В этом смысле война, которую вел Чингисхан, была в том числе и войной за возможность самого существования кочевого социума. Надо иметь в виду, что превентивное уничтожение  кочевников цзиньцами, носящее характер откровенного геноцида, имело место и в предшествующие времена. Напомним донесение южно-сунского посла:

«…Главарь государства Гэ Юн… сказал: «Татары непременно явятся бедствием для нашего государства!» И тогда отдал приказ срочно отправить войска в их жалкое захолустье и истребить их. В дальнейшем через каждые три года посылались войска на север для истребления и уничтожения татар...» («Мэн-да-бэй-лу» («Полное описание монголо-татар»). М., Наука, 1975).

Может показаться парадоксальным, но несмотря на то что  инициатива в развязывании конфликта и принадлежала Чингисхану, в определенном смысле война, которую он вел, кроме всего прочего, была  и  своего рода «отечественной войной», хотя при поверхностном взгляде на хронологию событий это обстоятельство ускользает от глаза. Он не мог позволить себе проиграть войну – это грозило бы гибелью не только лично ему, но и всему социуму. А систематическое истребление кочевников начало практиковаться цзиньцами задолго до его рождения и нет никаких оснований полагать, что эта практика когда-нибудь закончилась бы, не начни Чингисхан свою экспансию. Тут вступает в действие логика развития исторического процесса, а не планы отдельных, пусть даже и самых крупных личностей.

Что касается демонтажа военной машины Чингисхана, то следует понимать, что само по себе исторически мгновенное создание новой империи, обширные завоевания монголов и вытекающие из них новые экономические взаимоотношения между регионами Евразийского континента повлекли за собой глубокие изменения и в способах ведения войн, которые продолжали вести кочевники.

Войны не прекращались, но они стали локальными, масштабных завоеваний уже нет – о них уже никто и не помышляет. Отдельные части империи сражаются в основном друг с другом. Активно развивается денежное обращение, и армии становятся наемными, а не мобилизованными по призыву. Поскольку захват обширных территорий с многочисленными городами не предвидится, инженерные войска больше не нужны, так же как и «штурмовой спецназ». Если отдельные регионы распадающейся империи схватываются между собой, то речь идет о простой смене власти, а для этого нужно только разгромить войско неприятеля, штурм городов в этом случае может иметь место, но не обязателен: наемное войско, потерпев поражение, с охотой перейдет на сторону победителя, а правителю, оставшемуся без армии, остается только капитулировать.

В общем, кочевой социум возвращается к нормальной для эпохи феодализма ситуации, когда войны ведутся, но не требуют тотальной  мобилизации всего общества; это уже характерные для эпохи как бы «рядовые», «рутинные»  войны, являющиеся непременным атрибутом эпохи феодализма, тут нет ничего из ряда вон выходящего. Яса, жестко указывающая всем и каждому их положение в социуме, постепенно отмирает – проблемы, которые предстояло решать с ее помощью отошли в прошлое, восстанавливается обычное право, хотя многие созданные при Чингисхане институты сохраняются, в частности,  концентрация власти в руках «золотого рода» – чингизидов.

Качество войска резко падает. Чингисхан умер в 1227-м году, Батый – в 1255-м. Первое поражение от кипчакских мамлюков монголы потерпели в 1261 году, еще два – в 1262-м. С момента, когда Чингисхан в 1206 году начал экспансию в Северный Китай, прошло больше полувека. После похода Батыя в Европу прошло больше 20-ти  лет. За эти десятилетия многое изменилось. Ветераны чингизовских походов давно покоились в  могилах. Ратники Батыя состарились  и ушли на покой или тоже перешли в иной мир. Система  перманентной подготовки качественного армейского резерва ушла в прошлое за ненадобностью. Это не могло не сказаться на использующейся военной тактике. Такое изменение в тактике армии при падении ее качества вполне закономерно, оно встречается во все эпохи,

«Надо отметить, что начиная с 1807 г. Наполеон все больше и чаще применяет новую тактику и новые боевые порядки, действуя уж слишком массивными, а потому и слишком уязвимыми построениями чего он не делал в первую половину своей военной карьеры; пока у него не поредели ряды старых солдат революционных армий и ветеранов Египта, Маренго, Аустерлица, он не прибегал к этому преувеличенному уплотнению боевых масс» (Тарле Е. В. Наполеон. М., 1957.)

Наполеон не растерял своих военных талантов, но падение качества его армии – следствие почти непрерывных 20-летних войн – уже не позволяет ему проявлять эти таланты так, как он проявлял их, скажем, во время Итальянской кампании.

«Четыре пятых всей армии составляли наспех обученные рекруты 1806 – 1807 годов…  Он [Наполеон] все реже маневрирует, ища преимуществ в огневой мощи артиллерии или сокрушительном натиске кавалерии… В таких случаях сражение превращается в бойню» (Жан Тюлар. Наполеон. Пер. с франц. М. Молодая гвардия, 1996.)

Примерно то же произошло и с монгольской армией. Поскольку к началу войны с мамлюками период экспансии уже давно закончился (война в Сирии происходила уже на излете этой экспансии), то подготовка качественного резерва уже не была заботой государства – упор стал делаться на наемников и привлечение контингентов включенных в состав империи или находившихся в вассальной зависимости от нее народов (которые, кстати, тоже требовали оплаты, выделявшейся из захваченной добычи: на первое место выходит уже не только государственный интерес). Метод комплектования армии становится иным, соответственно, наблюдается переход к упрощенным формам ее организации. С чисто военной точки зрения это деградация, но и тут нет ничего необычного, такая ситуация тоже наблюдается во все эпохи.

«С III в. н. э. [Римская] империя вступает в полосу непрерывного тяжелого кризиса, ее экономика, а затем и военное искусство приходят в упадок. Ухудшается качественный состав римской армии, вследствие чего происходит отказ от тяжелого вооружения, сокращается время физической подготовки солдат. Легион начинают выстраивать фалангой. Должность солдата становится наследственной»  (С. Перес­легин. Решающие войны прошлого).

Римский легион к началу новой эры был высшим достижением военной организации Античной эпохи, но когда период римской экспансии завершился, задачей армии стало преимущественно удерживание границ. Эта задача уже не требовала использования столь сложной армейской структуры, каким являлся классический легион, соответственно произошел откат обратно, к упрощенной структуре – фаланге. Это упрощение было продиктовано тем, что классический легион требовал слишком сложной и длительной подготовки как отдельного легионера, так и каждого из подразделений легиона. В период экспансии римское государство не жалело на такую подготовку ни времени, ни сил, ни средств. Когда же экспансия завершилась, изменились и задачи, стоявшие перед армией, значит, можно не напрягаться и перейти к более простой организационной структуре, а от дорогого тяжелого вооружения просто отказаться. Качество армии, конечно, резко снизилось, но для выполнения новой задачи – пассивной обороны границ –  и такая  армия  годилась… до поры, до времени.

В отличие от Римской империи III века, молодая, формирующаяся Монгольская империя не только не находилась в упадке, но наоборот, стояла на пороге своего экономического подъема. Но поскольку экспансия подошла к концу, ее армия уже претерпела значительные качественные изменения. Монгольская армия, которая завоевала (в результате одного-единственного сражения!) Багдадский халифат, была уже не армией времен Чингисхана и Батыя, она не могла с ней сравниться. Упор в сражениях стал делаться не на превосходство в качестве и тактике над противником, а на численное превосходство – в результате предшествующих походов у эпигонов Чингисхана и Батыя появились средства для найма вооруженной силы из числа представителей подчинившихся им народов, а также привлекать вспомогательные контингенты из армий вассальных государств.

И если армия Хулагу легко захватила халифат, то надо понимать и то, что к тому времени и сам халифат, собственно говоря,  уже давно находился при смерти. Напомним, «…к тому времени, когда халифату Аббасидов было нанесен решающий удар, его суверенитет уже три или четыре века был эфемерным.  Аббассиды господствовали над большей частью своих огромных территорий скорее номинально, чем реально» (Тойнби А. Постижение истории»).

В результате при одном только появлении монгольского войска вассалы Багдадского халифа сочли за благо немедленно перейти на сторону Хулагу и присягнуть ему на верность. «1 января 1256 года армия Хулагу переправилась через Амударью и встала огромным лагерем на ее левом берегу. Там монгольский царевич принял присягу от пришедших к нему на поклон правителей Персии и кавказских стран и, не теряя времени, двинулся на запад» (Тимофеев И. В. Ибн Баттута. М. Мол. гвардия, 1983).

После того как вассалы  халифа переметнулись на сторону монголов, кампанию уже можно было считать оконченной. Оставалось немногое: нанести поражение войску халифа под стенами Багдада и взять штурмом сам город. Все.

Но то, что легко удалось с халифатом, не удалось с Египтом. Кипчакские мамлюки форсированным маршем ворвались в Сирию, встретили там  монгольскую армию и нанесли ей  подряд три сокрушительных поражения, после которых она уже не оправилась. Описания этих сражений отсутствуют, но легко понять, что в них не участвовали подразделения вооруженной боевыми луками ударной конницы. Это означает, что уже произошло упрощение структуры, соответственно, и тактики монгольской армии. Подготовка  контингентов лучников ударной конницы требует слишком сложной индивидуальной подготовки и специального набора подходящих солдат. Требуется также  длительная и сложная  тренировка для отработки слаженного и безукоризненного взаимодействия  различных подразделений – легкой и ударной конницы. Легкая конница своими маневрами должна уметь нарушить боевое построение противника, увлечь его за собой и подвести под контратаку ударной конницы. Такая тактика, вообще-то говоря, требует немалого искусства и бесконечных тренировочных учений.

Армия Хулагу уже имела упрощенную структуру и воевала более просто. Ударная конница вообще отсутствует, луки используются универсальные, а упор в сражении делается на контактный бой, не на стрелковое, а на холодное оружие ближнего боя. Иначе говоря, в этой армии  произошел откат к прежним, дочингизовским формам ведения военных действий. Ну а в контактном бою монголы, естественно, не могли сравниться с мамлюками, которые в мирное время ничем кроме военных упражнений, собственно, и не занимались. Поэтому тут уже монгольская армия была разгромлена  трижды подряд. Вот поэтому монголы не смогли справиться с мамлюками.

На этом мы закончим обзор причин успешности монгольских походов и перейдем к гораздо более важной теме: какие последствия имели эти походы для судеб Евразийского континента и – шире, всего человечества?

Существует шаблонное представление о кочевниках, как о неких грабителях, любимое занятие которых – бесконечное разрушение городов и ограбление всех подряд. Это весьма упрощенная версия, она характеризует только ориентацию внимания летописцев и хронистов, которых интересуют лишь экстремальные ситуации, каковыми являются прежде всего войны. Историки же следуют вслед за ними и в результате вся история человечества начинает выглядеть как некая бесконечная военная кампания. Кочевникам в этом смысле особенно не повезло – не имея ясного представления о процессах, происходивших в Степи, летописцы фиксировали только их вторжения. Отсюда глубоко укоренившееся представление о кочевниках, как об отъявленных разбойниках, ничем кроме грабежей не занимавшихся; влияние которое кочевники оказывали на развитие мировой цивилизации – а оно было грандиозным – при таком подходе ускользает от внимания (сейчас, правда, следует признать, что такой примитивный взгляд на кочевой социум и его роль в человеческой истории меняется во всем мире).

На самом деле походы за военной добычей кочевники совершали не чаще, чем все другие народы в феодальную эпоху, но поскольку именно такие походы привлекали внимание летописцев, то осталась неоцененной (и даже не замеченной!) организующая и созидательная роль кочевых этносов в эпоху их доминирования.

«Начиная с IV века христианской эры… и вплоть до XVIII века… тюркоязычные народы… были краеугольным камнем азиатской дуги, державшей на себе пояс цивилизаций «до-Васко-да-Гамовского» периода. Все эти двенадцать столетий сухопутные связи между отдельными цивилизациями были под контролем тюркской степной мощи, и из своей центральной позиции в этом «до-Васко-да-Гамовском мире» тюрки совершали свои завоевательные нашествия на восток и на запад, на север и на юг, в Маньчжурию и Алжир, на Украину и в Декан» (Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории: Сборник. Пер. с англ. 2-е изд. М. Айрис-пресс, 2003. Унификация мира и изменение исторической перспективы).

Конечно, в периоды вооруженных конфликтов кочевники захватывали города и грабили их. Но какие города? Те, которые находились под чужой юрисдикцией. Те же города и то оседлое население, которое находилось в сфере их влияния, они защищали с оружием в руках и всячески содействовали их процветанию и благополучию. Они относились к городам и оседлому населению, находившемуся под их властью, примерно, как к отаре овец, которую надо беречь, о которой надо заботиться и которую надо защищать, чтобы впоследствии иметь все выгоды от такой неусыпной заботы. Вспомним, какую структуру создали Караханиды в Мавераннахре после его завоевания.

«На Испиджаб, Тараз, Сауран, Усбаникет и Фараб пали превратности рока… с рук хорезмшаха Мухаммеда ибн Текеша… Он завладел Мавераннахром и уничтожил царство Караханидов. А их было несколько, и каждый охранял свой край» (Якут аль-Хамави).

Каждый из  Караханидов с оружием в руках оберегал и охранял свой край, как бдительный и ответственный пастух неусыпно охраняет отару, но вторгшийся хорезмшах Мухаммед разгромил их поодиночке, разграбил и залил кровью весь Мавераннахр и наложил на население невыносимое иго… Когда спустя шесть лет в Мавераннахр ворвались стремительные тумены Чингисхана, местное население в основном или встретило их как освободителей, или по крайней мере не возражало против их прихода, справедливо полагая, что хуже, чем при хорезмшахе, все равно не будет.

За тысячелетия существования кочевых цивилизаций кочевники выработали своего  рода алгоритм выстраивания отношений с оседлыми народами, обеспечивающий устраивающей обе стороны способ общежития. Так, в  XVI веке Бабур вторгся в Индостан, завоевал Северную Индию и основал империю Великих Моголов. Его наследники еще больше расширили территорию империи. Но какую систему управления создали Великие Моголы на завоеванной территории, как она функционировала?

«Возможно, западное оружие не смогло бы завоевать Индию, не подвергнись она до этого завоеванию со стороны мусульман. Последняя  мусульманская волна завоевателей – моголов – пришла сушей в Индию вскоре после первой высадки в Индии, в 1498 году, португальских мореплавателей. Моголы предвосхитили британцев в объединении почти всей Индии под властью единого правления… поэтому когда в XVIII веке Могольский мир распался на части, его британским наследникам не составило особого труда собрать воедино остатки империи Моголов. В наследство британцам оставалась имперская организация земельного налога… и это тоже было наследством, полученным британцами от моголов… В империи Великих Моголов земельный налог платили землевладельцы, взыскивая затраты с зависимых крестьян;  англичане не только сохранили эту систему, но распространили ее на всю Индию и ввели свободную продажу земли»  (Тойнби А. Постижение истории).

Британцы  снискали себе славу великих колонизаторов, но их заслуга тут заключается только в том, что у них хватило здравого смысла сохранить ту систему управления Индией, которую создали Моголы. К тому же англичане могли бы и не суметь объединить всю Индию («жемчужину в короне Британской империи»), если бы до них это не сделали Бабур и его эпигоны. Собственно, англичане ничего не создали, а восстановили систему, которую Моголы создали задолго до них. Но распорядились могольским наследством британцы по-своему. Если Великие Моголы были озабочены процветанием Индии, соответственно, и ее населения,  то британцы просто разрушили страну, что привело к неимоверным страданиям людей.

«…Уже первые годы английского владычества были ознаменованы грабежами и разного рода финансовыми нарушениями, которые повлекли за собой ужасные последствия… Прежде всего было сделано все  возможное, чтобы загубить местную текстильную промышленность, которая была на подъеме в XVIII в., когда повсеместно в Европе вошли в моду индийские хлопчатобумажные, набивные и раскрашенные  ткани… Индийское крестьянство стало во все большем количестве производить продукцию, которая отныне не предназначалась для того, чтобы прокормить свою семью и свою деревню… В результате голод… стал повседневной реальностью в последние 30 лет XIX в.» (Фернан Бродель. Грамматика цивилизаций. Пер. с франц.  М. Издательство «Весь Мир», 2008.)

«Перед приходом британцев в Бенгалию это было одно из богатейших мест на земле. Первые британцы… описывали ее как земной рай. Теперь это Бангладеш и Калькутта – символы отчаяния и безнадежности… Первым делом они [британцы] уничтожили сельскохозяйственную экономику, потом превратили «нехватку еды в голод»…  Кроме того, британцы пытались уничтожить на контролируемых ими индийских территориях существовавшую там систему фабричного производства…  Британцы добились успеха. В Индии произошла деиндустриализация, она стала сплошной деревней. В Англии побеждала промышленная революция, а Индия превращалась в нищую аграрную страну… Если не закрывать глаза на историческую правду, то приходится называть это попросту варварским вторжением» (Ноам Хомский. Как устроен мир. Пер. с англ. М.: АСТ, 2014).

«В 1983 г. я познакомился с очень уважаемым в Индии историком, и он подарил мне книгу, в которой анализирует то, что писал Маркс об «азиатском способе производства», основываясь на данных английской Ост-Индской компании. На деле Индия в момент прихода колонизаторов была страной с рыночной экономикой (в прямом смысле слова) в масштабе субконтинента. Производство каждой области достигало высокой степени специализации, и сари или какой-нибудь соус, производимый где-то на севере, продавались во всех уголках огромной страны. Существовала густая сеть дорог, по которой непрестанно шли караваны повозок с грузами. Точно также функционировали и крупные ирригационные системы. Англичане… ликвидировали рыночную инфраструктуру. Честно признаюсь, что эта книга была болезненным ударом по моему сознанию, зараженному вульгарным марксизмом» (Кара-Мурза С. Г. Потерянный разум. М. Эксмо, Алгоритм, 2007).

Есть разница между завоеваниями кочевников, стремившихся по окончании экспансии упорядочить и ввести в спокойное русло жизнь населения на подвластных им территориях, и западной колониальной экспансией, имевшей разрушительные для человечества последствия. Куда бы кочевники не приходили, какой бы регион ни завоевывали, они везде стремились упорядочить общественную жизнь и ликвидировать хаос. Эта созидательная и организующая роль, которую кочевники играли в мировой истории, почти не удостаивается внимания историков, которые или обходят ее стороной, или не замечают, или просто не понимают. Хотя, конечно, и среди историков тоже есть исключения.

Так, тот же Арнольд Тойнби пишет:

«Османы [сельджуки] пришли из степи, и вызов, который был брошен им, заключался в необходимости перемены степного кочевого образа жизни на жизнь среди завоеванных обществ… Ведь степное общество – это не прос­то пастухи и стада. Среди домашних животных есть и такие, функции которых существенно отличаются от функции стада парнокопытных, – кормить и одевать кочевников. Эти животные – собаки, верблюды, лошади – помогают кочевнику выжить и нужны ему не менее, чем стада. Доместикация этих животных по праву может считаться шедевром номадической  цивилизации и ключом к последующему успеху. Без их помощи номадический рывок был бы невозможен. Человек здесь проявил чудеса изобретательности. Овцу или корову, чтобы они служили человеку, нужно просто приручить, хотя это тоже порой довольно  трудно. Собака, верблюд и лошадь, функции которых куда более сложны, требуют не только приручения, но и обучения. Нужно сделать из них помощников. Это замечательное достижение номадизма помогло кочевникам не только  выжить в степи, но и приспособиться некоторым из них к роли «пастырей» человека...

Замечательная идея производства солдат и администраторов из рабов – идея, столь естественная для номадического гения и столь далекая от нас, – не была чисто оттоманским изобретением. Мы обнаруживаем ее в других номадических империях, созданных в земледельческих районах. Именно эти империи смогли просуществовать дольше других… Удержать власть над другой цивилизацией – задача более серьезная, чем эту власть завоевать. Оттоманская система рабства – высочайший образец систем такого рода, и именно поэтому она интересна для нас. Общий характер оттоманской системы передан следующим отрывком из блестящего исследования американского ученого:

«…Возможно, Земля не знала более смелого эксперимента, чем оттоманская система управления. Ее ближайший теоретический аналог – Респуб­лика Платона; ее ближайшая историческая параллель – система мамлюков Египта; но эта система широко раздвинула рамки аристократических эллинских построений. В Соединенных Штатах Америки человек, воспитанный в среде лесников, может дойти до президентского кресла благодаря своим способностям  и труду, но не благодаря тщательно отработанной системе, которая толкает его вперед. Римская католическая церковь и сейчас может из крестьянина сделает священника, но она никогда не выбирала кандидатов для этого из враждебной религии. Оттоманская система отбирала рабов и тщательно готовила из них управителей государства. Она брала мальчиков с пастбищ и от плуга и делала их суп­ругами принцесс; она брала молодых людей, чьи предки веками носили хрис­тианское имя, и ставила их правителями великих магометанских государств, воспитывала из них солдат и генералов непобедимых армий, и они с восторгом сшибали крест и поднимали полумесяц. Она никогда не спрашивала у своих новичков: «Кто твой отец?», или «Что ты знаешь?», или даже «Можешь ли ты говорить на нашем языке?». Но она изучала их лица и телосложение и говорила: «Ты будешь солдатом, а если покажешь себя достойным, то генералом!» или «Ты будешь ученым и знатным человеком, а если проявишь способности, то губернатором или премьер-министром».

…Оттоманский общественный раб высшего уровня – это самая трудная, опасная, почетная и славная профессия, о которой только мог мечтать подданный падишаха… Обычно к военной или административной службе приступали в 25 лет. Главными принципами оттоманской общественной образовательной системы были постоянный и неослабный надзор, специализация на всех ступенях прохождения обучения, а также чередование поощрения и наказания. Дисциплина была очень строгой, а наказания, хотя и регулировались определенными правилами, были жестокими. С другой стороны, применялись и положительные стимулы, срабатывала постоянная апелляция к честолюбию. Каждый мальчик, поступивший в гвардию  оттоманского падишаха, сознавал себя потенциальным Великим Визирем. Перспективы его целиком зависели от личной доблести и успехов в соперничестве со своими товарищами по учебе. На каждой ступени обучения у него была возможность повысить служебную категорию; успех означал немедленное увеличения жалованья (слуги-рабы оплачивались с самого начала), кроме того, возрастал шанс достичь самых блестящих вершин карьеры» (Тойн­би А. «Постижение истории»).

Но сельджуки довольно быстро перешли к оседлому образу жизни, следствием же походов Чингисхана и Батыя было создание на весьма значительной территории континента, пожалуй, еще более интересной конструкции в смысле государственного устройства, а в экономическом плане совершенно грандиозных сдвигов в экономике всего Евразийского континента и частично Африки.

 (Продолжение следует)