• Время
• 29 Декабря, 2020

В Р Е М Е Н СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ

Мурат Ауэзов,
культуролог

Посещение выставок, музеев, театра убеждает, что Японию, безусловно, спасает культура. Меня занимает вопрос: что происходит в сегодняшней Японии, в каком направлении она движется. Расцветает ли по-прежнему или начинается период стагнации, замедления, отката с прежних позиций? Здесь тоже есть штрихи, детали, которые говорят и об этом. Но есть мощные скрепы народа всех островов. И вот один из этих скрепов, мне кажется, связан с феноменом императорства на островах Японии.

Мы побывали в императорском дворце. Две трети его открыты для посещения публики. Сам дворец был построен в 1603 году сегуном Токугавой. Это был замечательный период – сегунат – с 1603 года до реформ, приблизительно 1860 год. Кстати, последний сегун – тоже Токугава – потомок создавшего сегунат – добровольно уступил господствующие позиции императору. Можно говорить, что до 1945 года – до краха Японии во Второй мировой войне – император был отнюдь не номинальной, а мощной скрепляющей частью японского народа. То есть это переход из феодальных времен в темпоразвитие нового времени и вход в ХХ век. Все это шло под знаком мощного подъема японцев как нации, народа. И, кстати, в театре, когда появился принц-наследник, это почтительное, неподдельное, не нарочито исполняемое поклонение императору проявилось особенно явственно. Это как бы стальные нити, которые удерживают Японию и народ ее как целостность. Сегодня пришла такая параллель: в окорочках фазанов – охотники это хорошо знают – когда их ешь, там почти невидимые, почти прозрачные даже не кости, а нечто тонкое и прочное, и оно сообщает силу ногам фазана, которому приходится много бегать. Таких образований нет в окорочках курицы. Я, разумеется, не всерьез делю народы на народы-курицы и народы-фазаны. Там, где есть укорененные, облагороженные столетиями, тысячелетиями породистые власти, когда есть императорская ветвь, которая, как в Японии, тянется тысячелетиями, как и в Великобритании, вот это – народы-фазаны, то есть в их плоти находятся невидимые глазу скрепы, что сообщает особую устойчивость этим народам. И есть масса народов, которые постоянно обезглавливают своих лидеров, сбрасывают их с «корабля современности». В итоге получаются те же куриные окорочка.

Удивительная благостность в этом императорском дворце – там огромные зеленые поляны, трава, по которой можно ходить, на которой можно лежать и отдыхать, чем мы и воспользовались. Абсолютно синее, чудесное небо, тишина, чистота, пятнышками люди, немало иностранцев на этой травке расположилось. Поздоровался я с сакурой, она сейчас уже не в цвету, вялые листочки срывая, сказал: «Здравствуй, сакура!». Там много других деревьев, особенно прекрасны сосны. Они не просто так вот сами по себе выросли, но, видимо, уже маленькие росточки сосен, необыкновенно живописные, стройные, с удивительной грацией и графикой стволов и ветвей, опекает и лелеет великий мастер, взращивающий деревья, а может быть – само божество во искупление страданий, которые японцы пережили в XX веке. Все, что взращивается ими, отмечено высочайшим искусством, придает жизненным образованиям высокие совершенные формы.

 ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТОЧКА ОТСЧЕТА

 Буддийский и синтоистский храмы находятся в Асса Куса. По на-правлению к этому району от императорского дворца началось в свое время расширение города. Там были вначале улицы ткачей, отдельно – улицы книжников, отдельно – улицы ремесленников. Здесь царит аура беззаботности и веселья, здесь легко знакомятся друг с другом и начинают друг над другом подшучивать. Даже иностранцы чувствуют особую атмосферу этого района и постепенно раскрепощаются, улыбаясь, втягиваются в эту общую шаловливость. Здесь в ходу розыгрыши – опять же с участием совершенно незнакомых людей, например, и моих спутниц. И все это безобидно, светло, даже празднично. Район своеобразный. Там в свое время до бомбежек и сопутствующих им пожаров был великолепный буддийский храм, рядом – храм синтоистский, здесь же – торговые ряды, по соседству с ними – публичные дома. Как объяснили мои гидши, люди приходили, покупали все, что надо (или продавали), потом шли – блудили, а затем приходили в храм – очищались. Вот такая нормальная человеческая круговерть деяний и событий. Учтем при этом, что сам буддизм – чрезвычайно человечная философия, все это органично уживалось рядом и находило понимание. И вот все это рухнуло. Бомбы. Крушение империи. А в воздухе при всем при том и поныне висит удивительная атмосфера греха и святости, блуда и веры в божью благодать. Здесь пагоды, башни буддийские похожи на китайские, но в то же время к китайским не сводятся. Они корнями оттуда, но в них уже произошли какие-то сущностные трансформации. Разобраться бы, какие?..

Синтоистов в Японии немного осталось, не более пяти процентов, хотя японцы считают себя синтоистами. А что такое синтоизм здесь? Вот его три главных постулата: культ природы, культ предков и абсолютная чистота во всем. Это очень красивая религия, и там сразу возникает много параллелей с горными алтайцами. Вообще, все это в какой-то мере связано, может быть, с вопросами происхождения самих японцев. Очевидно, когда-то с Алтая произошел исход протояпонцев и протокорейцев на Восток (тюрки уходили на Запад), а потом с Корейского полуострова появились первые засельники Японских островов.

Еще один музей – Эдо Токио. Интересный, остроумный, хорошо придуманный. Там воссоздан дом японцев. Механические куклы, великолепно наряженные, исполняют танец. Все это видно сверху через прозрачное стекло, очень прочное, посетители становятся на это стекло и смотрят под ноги вниз. Там внизу Дворец приемов, в котором император принимал иностранных гостей, все в европейских одеждах. Играет музыка тех времен. Вальсируют японские женщины. Все это очень впечатляет. Кроме того, много, хорошо и достоверно представлены материалы о переходе сегуната к эпохе Мэйдзи, благодаря которой страна за 40-50 лет совершила рывок, стремительно войдя в XX век в качестве мощного государства.

Кстати, в этом музее представлена почти в натуральную величину половина моста, который находился в императорском дворце, и по нему можно пройти. Это своеобразная нулевая точка страны, центр Японии.

Сегодня столько было посещений музеев, самых разных. Меня не покидала мысль: чем же эта страна была привлекательной для Мухтара Ауэзова?

***

4 октября побывали в двух востоковедных центрах. В одном из них, в структуре Токийского университета, встретились с молодым человеком, который обучался в Казахстане. Мы с ним знакомы по Алмате. Это обаятельный парень, уверенно владеющий казахским и прекрасно играющий на домбре.

Вот ему-то и будет, наверное, суждено перевести на японский язык статью Мухтара Ауэзова «Япония». Моя информация об этой статье вызвала живой интерес. Надо ее обязательно сюда прислать.

Здесь я узнал об издании уникальной энциклопедии Центральной Азии, первой в мире. С волнением держал ее в руках.

Основу богатейшей библиотеки Центра составляет знаменитая коллекция книг по истории Китая Моррисона, которую выкупил у него и подарил Университету основатель фирмы «Мицубиси». В ней цинские рукописи и фотоальбомы, в которых есть снимки Пекина, начиная с 1865 года. Есть и материалы, имеющие прямое отношение к нашей истории, в частности, графические работы (их 20-30 штук, формат примерно 90x50 см) итальянского художника Кастильони. Это впечатляющие сцены сражений между циннами и джунгарами, в которых выразительно явлены и вооружение, и тактика боя, и типы лиц. Бесценный материал о джунгарах.

 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЯПОНИЯ СЕГОДНЯ

 Состоялась встреча с директором Восточной библиотеки Токийского университета исследовательского центра по Востоку. Книги он хранит с высочайшим искусством. Очень удобные залы – небольшие, но с идеальным освещением для спокойного чтения книг. Забота о читателях соразмерна с заботой о самих книгах.

Здесь великолепно реставрируют книги. Не уверен, что со стороны Японии будет такой же напористый интерес к нам, как со стороны Китая. Это случай, когда мы сами должны «стучаться в двери» и, не стесняясь, настойчиво. Потому что, кроме того, что Япония сама по себе интересна, в ее гуманитарных кладовых собраны ценнейшие исторические материалы.

Сегодня впервые проехал вместе с Харуко и Юрико в токийском метро. Оно гораздо комфортабельнее московского. Здесь все по-человечески трогательно: сиденья, в основном, красного цвета. Есть посадочные места нежного синего – специально для людей пожилых, кому трудно стоять.

Абсолютное большинство токийцев в местах, где я побывал – метро, университет и этот замечательный востоковедный центр – мужчины в черных костюмах, явно служащие. Служба, служба и еще раз служба, культ работы, как в муравейнике. Здесь каждый знает, что делать, каждый напряженно работает. Наверняка, они умеют и развлекаться. Счастливо ли это общество? О себе могу сказать, мне было бы тяжеловато жить в таком четко организованном, настроенном, как ход часов, обществе.

В разговорах прощупываю интерес японцев к вопросам, которые, по существу, меня сюда привели. Мобилизация духовных сил нации в критические, переломные периоды. Вторая мировая война и послевоенное время – период, когда Япония сумела консолидироваться и возродиться к достойной жизни. Определенная двойственность в современной жизни страны: с одной стороны – сильное государство, с другой – вынуждено плес­тись в фарватере Соединенных Штатов. Вроде бы имеющее достаточно средств на вооружение, но в то же время – не имеющее армии как таковой. Противоречия в Конституции, во взаимоотношениях императора и премьер-министров. Много балансов, которые постепенно обретают двусмысленность, непонятную для самих японцев. Отсутствие ответа на вопрос о начале истории Японии. Когда и откуда они здесь взялись?..

...Вчера смотрел японское телевидение. Есть замечательные передачи. Стрельба из лука: юноши и девушки целятся, натягивают тетиву. Камера наезжает на лицо стреляющего. Удивительно: это глаза самураев! Точно так же и у нас могли бы – наша кочевническая красота сохраняется в момент мобилизации, когда стрела отпускается в цель. И вот такие казахские лица могли бы потом появиться на экранах, в наших фильмах. Мы часто смотрим в зеркало и точно так же, как в сознании, не находим себя, мы не видим своего подлинного облика. Для того, чтобы его разглядеть, нужны деяния, которыми сопровождалась жизнь наших предков в течение столетий и – тысячелетий.

Тотчас вспомнились великолепные скульптурные работы в Государственном музее культуры и искусства Японии. По ним видно, что человек прекрасен не только когда стреляет, но и когда думает.

Интереснейшую информацию сообщили в Пен-клубе: газета «Асахи», начиная со следующей недели, будет печатать статьи о Шелковом пути. Акция называется «От Рима до Нары».

Ну и, конечно, суперсобытие сегодняшнего дня – посещение театра Кабуки. Стоимость билетов дорогая – 130 долларов. Играют только мужчины. Спектакли эти, как галька – намытые столетиями, тысячелетиями традиции.

Это великолепный, органично живущий компонент культуры Японии. Зал, вмещающий 2000 зрителей, постоянно полон. Как и многое в Токио, театр был разрушен во время войны, но восстановлен – полная реконструкция, полноценное продолжение жизни здания.

Великолепная прогулка после театра по Аллее сакуры. Та самая знаменитая Аллея сакуры, на цветение которой собирается общество Токио: и простой народ, и элита. И деревья сами по себе великолепны.

Побывать в Киото – великое везение. Это дорогой город, и редко кому из туристов удается туда попасть. Мне же предстоит провести в нем почти четыре дня, и это благо, подарок судьбы. К тому же в Киото меня ожидает встреча с Макодо Одо и его романом «Хиросима». Не знаю, расположен ли он к беседам, но те самые, становящиеся проклятыми вопросы о происхождении Японии, о ее дне сегодняшнем и будущем, возможно, с ним удастся обсудить.

У Японии множество внутренних проблем. Идет старение нации, катастрофически растет число пенсионеров, уменьшается число работающих, а значит, и поступление в казну налогов, на которые пенсионеры должны содержаться. Будущее неясно.

В полете запомнилась большая группа школьников. Учатся дети, начиная с шестилетнего возраста. Достигших 12-13 лет начинают возить по стране, за счет государства. И не в каникулярное время, а в рамках учебного процесса. В Токио нет ученика, который не побывал бы в Киото. Особо отличившихся отправляют за рубеж, приобщая их не только к познанию родины, но и к большим пространствам современного мира.

Киото. Около девятисот лет город был столицей Японии. Кстати, надо будет распроситъ об иероглифах, составляющих слово Киото: то-кио, кио-то. А еще неподалеку есть Нара – древняя столица страны. Сейчас это туристический курорт с огромным количеством буддийских и синтоистских памятников.

Вновь и вновь встает вопрос: почему же так скупо и полузашифрованно, бегло записывал в дневники Мухтар Ауэзов свои впечатления о Японии в 1957 году, и нет цельности, как в очерках об Индии или Америке. Правда, он тщательно фиксирует: выступал в таком-то городе, на таком-то митинге. Здесь, когда собирались, чтобы осудить атомную бомбу, ему было что сказать.

 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ХИРОСИМА.

В ЭПИЦЕНТРЕ ВЗРЫВА

 На поезде-экспрессе (он развивал местами скорость до 285 километров в час) часа за полтора доехали от Осаки до Хиросимы.

Сегодня за ужином предстоит встреча с людьми, которые не понаслышке знают, что такое Семипалатинский полигон, что такое антиядерная борьба. Аналогичные встречи, неоднократные, состоятся завтра.

Иероглифически Хиросима обозначается как «широкий остров с отмелью». Морское побережье недалеко – 30 минут на электричке. Сейчас от вокзала гостиницы едем по проспекту Мира, ширина его до ста метров. Города Японии сильно отличаются друг от друга. Чуть позже меня поразила ночная Хиросима. Ночью здесь другая жизнь, возбужденная, как будто бы в компенсацию за все, что здесь было когда-то в августе того самого, трагического года. Другие ритмы, другая молодежь. Много яркого света, много движения, слов, жестов. А днем... Днем замечательная погода, очень красивое, просто удивительное небо, ясное, чистое. Только на горизонте легкие облака.

Стою на мосту реки Мотояцы. С этого моста виден дом, разрушенный, но чудом сохранившийся во время атомной бомбардировки. Он оставлен как память, как дом Павлова в Волгограде-Сталинграде. Вновь и вновь убеждаюсь, что Хиросима, как и многие города Японии – это город-притворщик. Днем, с утра, все очень деловитые, собранные, едут, идут на работу, потом – с работы, занимаются каким-то серьезным делом с очень сосредоточенным видом. А вот поздним вечером, ночью тут как бы в ознобе, в лихорадке идет вот это наверстывание упущенной жизни – не только своей, но и тех, кто погиб во время бомбардировки. Утрированная наполненность радостями земными.

Наверное все было не так в 1957 году, когда здесь побывал Мухтар Ауэзов. Но это то самое место, где он был, где ступали его ноги и где произнес, написал свою фразу, полную трагизма: «Здесь разверзлось небо, и все зло мира обрушилось на землю»...

Как я узнал в Музее мира, история Хиросимы насчитывает приблизительно 450-500 лет. В период нарастания западной экспансии город укреплялся как форт. Здесь находился военный гарнизон. А во времена китайско-японской войны с августа 1894 года Хиросима стала штаб-квартирой военно-морских сил Японии. Город принял участие и в Русско-японской войне, которая началась в 1904 году, и в войне с Китаем, вспыхнувшей в 1937-м. А потом Перл-Харбор и война с США.

Уже в 1943 году чувствовалось, что Япония терпит поражение. Все население, в том числе и школьники, было мобилизовано на сельхозработы.

В 1944 году многие города Японии, в том числе и Токио, подвергались сильным бомбардировкам. В мае капитулировала немецкая армия в Европе. Бомбардировки японских островов нарастали по интенсивности и мощи. Окинава была захвачена США. Между Советским Союзом и Японией было заключено соглашение о взаимном ненападении. Однако между США и СССР существовала тайная договоренность о совместном нападении на Японию. Японская сторона об этом была информирована и вела переговоры с Советским Союзом, чтобы на более менее хороших для себя условиях завершить войну.

В 1942-м в США был запущен проект «Манхэттен» по изготовлению атомной бомбы... В середине августа 1945 года Советский Союз принял решение о нападении на Японию. Это вызвало в США опасения о возможном росте влияния Советского Союза на Дальнем Востоке. Было принято решение об использовании атомной бомбы для нанесения эффективного, с точки зрения американского престижа, удара по Японии. К тому же, возникла необходимость оправдать финансовые затраты на изготовление ядерного оружия. Выбирался город по определенным параметрам. Еще не была названа Хиросима. Ее пока что бомбили по той же схеме, что и другие Японии. Тем временем, выбирался город по оптимальной для изучения последствий атомной бомбардировки территории. Он должен был быть в диаметре около 4,8 километра. 11 мая остановились на Киото, Хиросиме, Наягата... Были преду­смотрены интересы научного эксперимента. Города, на которые должны были сбросить бомбу, другим видам атак уже не подвергались. 31 июля 1945 года было принято решение нанести ядерный удар по Хиросиме. В частности потому, что в Хиросиме не было лагерей американских военнопленных.

С острова, находящегося на расстоянии 6,5 часов лета, поднялся самолет и направился на Хиросиму. Бомба была сброшена с высоты 9600 метров. На высоте 600 метров над землей она взорвалась. Я видел макет Хиросимы. Вот город до бомбардировки – красивый, благоустроенный. На макете хорошо видны две реки и место, где они сливаются. Оно-то и было целью летчика – это место, этот мост у слияния рек. Дом, руины которого сейчас сохранились в Хиросиме, находится в метрах, может быть, в 100-150 от моста.

Это так и осталось загадкой для жителей Хиросимы: город был разрушен, испепелен, а вот центр бомбового удара – центр с тем самым диаметром 4,8 километра, остался как бы нетронутым. Целым был этот мост, стены того большого здания, каркасы еще двух трехэтажных домов.

 (Продолжение следует)

АУЭЗОВ

Там были, конечно, бомбоубежища, но кого они могли спасти? В целом это все отвечало тактике американцев, которым нужен был центр города как испытательный полигон.

И вот теперь здесь рядом... Еще один макет: те же две текущие реки, тот же уцелевший мост, все остальное превратилось в руины.

Взрыв произошел на высоте 600 метров над точкой, которая при-близительно, может быть, метрах в пятистах от моста. Температура в момент взрыва 3000 – 4000°С. Ударная волна – 35 тонн на квадратный метр. Скорость атомного ветра – 440 метров в секунду. Уровень радиации был настолько высок, что все, кто оказался в этой зоне, скончались в течение двух суток.

В то время здесь жили 350 000 человек. До конца декабря 1945 года скончались 140 000 человек. Тогда, конечно, не было никакой надежды на возрождение города. Но уже через год стали подниматься растения и расцветать некоторые цветы. Именно эти цветы дали надежду жителям Хиросимы на продолжение жизни. И в этом городе началась традиция высадки деревьев, традиция, которая продолжается сейчас.

Вот ужасающие снимки – улица, разрушенный дом, люди, как призраки... Все это через три часа после бомбардировки, после взрыва. В музее, о котором я говорю, используются документальные кадры, снятые американской авиацией...

Бомбежка Хиросимы и Нагасаки резко стимулировала ядерные разработки в Советском Союзе. Жители Хиросимы, направили огромное количество писем мэрам сотен городов, руководителям многих государств с требованием прекращения производства ядерного оружия, его использования...

На фотографиях – медленный-медленный путь восстановления города, возрождения его жизни. Дети, потерявшие родственников, потерявшие родителей, работают чистильщиками обуви. Здесь вот европейская женщина сострадательно смотрит на них – они чистят ей обувь. А вот знаменательный, потрясающий для Японии снимок: разрушен город, разрушена школа, но дети уже сидят и занимаются, учитель ведет свои занятия вне здания, на улице. На фотографиях – временные дома, которые были построены сразу после бомбардировки. Город постепенно оживает. Вот фотография Хиросимы через 10 лет – 1955 год. Именно через 10 лет в 1955 году было построено это здание музея, а точнее – Музея бомбардировки Хиросимы. Был принят специальный закон о восстановлении города.

Через Хиросиму течет семь рек. Обнимая ее, они текут в сторону моря. Эти семь рек текут и впадают в Тихий океан. Реки так бережно омывают земли, на которых и сейчас расположена и прежде была Хиросима. Бросить бомбу сюда и обратить всю эту красоту в лунный пейзаж! Кощунство, грех против природы.

А вот большой макет Земли, как бы глобус, и точки на нем. Это места, где разрабатывается ядерное оружие. По всему миру сейчас более 20 000 ядерных установок. Ядерные страны – это Индия, Пакистан, Китай, Россия, Великобритания, США... На глобусе уже нет ядерного полигона под Семипалатинском. Он закрыт и возрожден не будет. Но... есть проекты по созданию атомных реакторов для производства энергии, а это не может не вселять тревоги.

Иду по залам музея, самого трагического из всех виденных мною. Вот снимки скорбного ритуала, он проходит ежегодно 6 августа. По реке плывут фонарики для успокоения душ умерших. И здесь же высвечен тот самый дом, каркас его, уцелевший после взрыва. А рядом – панорама Хиросимы на четвертый день после бомбардировки, ее снял корреспондент «Асахи». На ней можно разглядеть железнодорожный вокзал – его здание частично уцелело.

Директор музея негромко рассказывает о том, что отец его скончался именно здесь, перед этим самым зданием... А теперь фотография за одиннадцать дней до бомбардировки и через пять дней пос­ле нее. Снимки атомного облака, зловещий гриб, снятый жителями окрестнос­ти Хиросимы. Снимок обреченных на гибель. Зона действия в диаметре пяти километров оказалась абсолютно разрушенной. Теперь знакомьтесь: бомба, ее натуральные размеры – она длиной три метра и весом четыре тонны...

Поразительно, Хиросиму обнимают, через нее текут, протекают семь рек. А мы живем в Жетысу, в Семиречье. А еще есть Семипалатинск... Здесь вот расплавленная пряжка, расплавленные часы, принадлежавшие отцу директора музея, здесь они выставлены. Расплавленный трехколесный велосипед. У входа в банк стоял человек. Мощная радиация и температура испепелили его, и осталось только темное пятно-проекция. А вот жуткие снимки обожженных, обугленных людей. Конечно же, мы по инерции говорим, и я это тоже делаю, сравнивая испытания в Казахстане с тем, что произошло здесь. Это не этично, некоррект­но ставить знаки равенства между ядерными испытаниями в Казахстане и той великой трагедией, которая произошла здесь, на земле Японии – в Хиросиме и Нагасаки. Здесь живая боль огромного количества людей. Узоры рубашек – они отпечатались на коже людей. Вот кисть руки человека, подверженного мощнейшему воздействию радиации. Она обуглена, черная, мертвая рука мертвого человека, но ноготь продолжает расти, и черные, длинные ногти закручиваются в зловещие спирали. Конечно, жестокая экспозиция, но эта трагедия по-другому и не может быть рассказана.

Часть пятая (окончание).

Хиросима.

Бумажные журавлики Садако

Нам еще долго предстоит осмысливать уроки Хиросимы.

...На третий день здесь прошли очень сильные ливни. Многое стало пеплом, а что-то превратилось в спекшуюся массу... А вот еще: Будда, половины лица нет. Обугленный Будда – образ ядерной войны... Атомный гриб, потом облака, возникшие из него. Из этих облаков шел черный дождь, после которого погибла вся рыба в прудах, озерах, реках. Волосы у восемнадцатилетней девочки стали выпадать, при этом они изменили свой цвет: были черные – стали рыже-шатеновые. Люди продолжают жить, но это уже искалеченные судьбы, подорванное здоровье – лейкемия, рак и многое другое. Множество аномалий у детей, рожденных сразу после взрыва.

А вот девочку Садако беда как бы не тронула, девочка была в общем-то здоровой. Во время ядерного удара ей было два годика. Но когда ей исполнилось 10 лет, у нее началось белокровие. И Садако стала делать бумажные журавлики. Ах, как много она успела их сделать за те два года, которые ей были отпущены недугом. Все эти журавлики, изготовленные Садако, здесь, в Музее мира. Теперь журавликов Садако делают из бумаги дети всей Японии, это стало великой традицией.

Журавлики Садако... Облученные книги... Сейчас еще есть люди, живущие со времен бомбардировки – живой укор прошлому. В списке погибших в мемориальном комплексе указано почти 240 000 имен...

Фотография 1920 года – естественно, до бомбардировки – центр города, он был стерт с лица земли. Рядом еще три фотографии: до бомбардировки, сразу же после нее (снимок 9 августа) и сегодня. Возрожденный, вновь живущий город.

Приходишь в смятение от циничного, хладнокровного, со всеми техническими целесообразностями подготовленного плана уничтожения целого города и, конечно же, психологического слома духа народа. Все это здесь, в Хиросиме. Вроде бы возродился город. Возродились деревья. Здесь замечательная вода, и в гостинице пишут о том, что эту воду можно спокойно употреблять из-под крана, в том числе и для приготовления чая. Так оно, видимо, все и есть. Но я думаю, не может быть, чтобы зло, так вот лихо здесь оттанцевав однажды, навсегда покинуло эту землю. Наверное, каких-то новых модификаций сатанинское начало присутствует. То ли это лихорадочный, как бы ознобом проходящий по улицам ночной Хиросимы утрированный свет, неестественно яркая слепящая реклама, сверхактивная жизнь, алчущая земных удовольствий.

Но скажите, что же делать общественной памяти? Это ведь сомнительное удовольствие – все время возвращаться к тем трагическим годам, что связаны с поражением Японии, с ее угнетенностью. И каково оно – всегда носить это обличье вечной, однажды сильно попранной жертвы. Наверное, такое противоестественно человеческой натуре. Может быть, и права молодежь улиц Хиросимы, которая, как бы отметая все это, проповедует культ жизни во всем ее многообразии. Все непросто, все непрос­то. Человечеству такая память нужна, но нужна ли она этому народу, жителям этого города? Мрачная, жестокая правда, монументально, умно и толково выстроенная в такой впечатляющей экспозиции города, пережившего надругательство.

А с другой стороны: что делать директору Музея мира? Его отец погиб, директор знает, в каком месте – недалеко от железнодорожного вокзала. Испепелились, расплавились часы отца, его пряжка, и директор все это видит и несет эту боль в себе. Для него это уже факт не общественного звучания, а трагичес­кое переживание собственной судьбы. Наверное, здесь есть некие нюансы: что делать памяти и что делать с памятью, которая не может легко освободиться от того, что было и что нужно нашей памяти, в качество составляющей продуктивного, креативного мышления.

Ко мне подошел еще один носитель этой горькой памяти. Его отец погиб здесь, в километре от эпицентра. Тело его было обуглено. Конечно, он не может жить, исторгнув из своей памяти то трагическое событие.

Поскольку в 1944 году начались интенсивные бомбардировки японских городов, правительство приняло решение об эвакуации детей-школьников за пределы городов. И мой сегодняшний собеседник был туда переселен из Хиросимы загодя, до ядерной бомбардировки. Он жил в 15 километрах от города. Вмес­те с ним жила его мама. Но на следующий день после взрыва она пришла в этот город, чтобы найти своего мужа. Все трупы погибших были обуглены, и среди огромного количества погибших ей не удалось найти его. Она получила большую дозу радиации. Было маме тогда 32 года, а ему – 11 лет. Потом мама продолжала жить, но уже не выходила замуж. Она заболела белокровием через девять лет после того трагического дня. Макото Одо подробно и точно описал в своей книге что происходило, тот ад кромешный, который творился в день взрыва и после него. Но мама моего собеседника – это редкий в медицине случай: у нее полностью обновилась кровь, она излечилась, и скончалась она в возрасте 78 лет. Его зовут Юкио Ешия­ма, ему сейчас 71 год. Книга, которую он держит в руках, называется «Тот день Хиросимы и Нагасаки». Это фотографии, страшные, жуткие фотографии. Маленькие дети Нагасаки, абсолютно черные, обугленные, опаленные. Сгорел, испепелился синтоистский храм, остались только его каменные ворота. Не просто обугленные, а обнаженные, оголенные черепа людей.

Все те, кто располагает ядерным оружием, премьер-министры государств и президенты, должны посетить этот музей и увидеть все, что здесь показано. Даже примитивная, первая атомная бомба, которая упала на Хиросиму, вызвала такие немыслимые разрушения, такую трагедию. А вот бомба, которая была сброшена на Нагасаки, она уже была усовершенствована, она мощнее и злее в своих результатах. Но сейчас, по словам моего собеседника, уже есть бомбы, мощностью в 400 раз превосходящие ту, что сбросили на Нагасаки.

Да, мой собеседник – человек основательный, он даже купил фотоальбом; хотя у него и без того огромное количество документов, он все достает и достает из сумки своей цифровые данные обо всех видах ядерного оружия и об их катастрофической мощности. Впрочем, что цифры? Вот он – один-единственный факт: Хиросима на три четверти была разрушена в мгновение ока.

Когда я сказал ему, что Казахстан – единственное в мире государство, которое отказалось от своего ядерного оружия, он воскликнул: «Браво» и захлопал в ладоши, очень худенькие...

В тот же вечер в Институте мира я увидел еще одну серию фотографий, из которых ясно, что американским испытателям ядерного оружия была неинтересна судьба этих конкретных людей, они были для них подопытными мышами в буквальном смысле слова. Сытые, холодные, отчужденные лица испытателей. Даже медицинский осмотр (по фотографиям это видно) проводился не с целью помочь пострадавшим людям, а просто констатировать, какие перемены с ними произошли в результате ядерного взрыва...

Сегодня последний вечер рабочей части поездки, замечательный вечер в Хиросиме, в городе, который возродился из пепла, из небытия, как Феникс, город прекрасный, полный жизни, полный доброго отношения к человечеству.

А завтра с утра мне предстоит еще одна важная встреча. С Мухтаром Ауэзовым – молодым Мухтаром Ауэзовым: ему 60 лет, а мне – 62. Я задам ему несколько вопросов и надеюсь получить ответы. Ровно 48 лет и два месяца тому назад ты был здесь, скажу я ему. А сейчас я стою именно на том месте, где когда-то стоял ты, у мемориала жертвам Хиросимы, и вопрошаю тебя лишь об одном: почему ты так мало, так скупо записал свои впечатления о месячном пребывании в Японии, в Хиросиме и Нагасаки? Конечно, в твоих речах есть очень мощные и емкие слова, я сотворить такие не сумею, не смогу… Меня томит тобою недосказанное.

Сегодня надо мной огромное синее чистое небо. А вот 6 августа 1945 года здесь на высоте 600 метров взорвалась та бомба. Я сейчас здесь нахожусь, и ты здесь недалеко стоял, недалеко от мос­та, который был целью, ориентиром для американского летчика.

Я шел сюда на эту встречу в солнечный, ясный, теплый и ласковый день, и было много добрых примет. Светофоры, которые обычно задерживают довольно долго на переходах, сегодня были на редкость предупредительны, открывали мне дорогу и зазывали ласковыми голосами птиц. Я шел через мост, тот самый мост, а внизу – река, очень чистая река, и в ней масса рыбы: вначале одна проплыла, затем другие, они тоже давали добрый знак, одобряя это шествие к тебе. Чувствование твоего присутствия – оно сопровождает меня всю жизнь. И вся моя жизнь, кажется, выстроена по той модели, которую ты вложил в меня в детстве. Наверное, я не обрел всех тех качеств, которые ты во мне хотел видеть. Но я хочу тебе сегодня сказать, что намерен достаточно собранно, если иметь в виду общественную пользу, и деловито прожить свои дни на этой земле. Айналайын, обнимаю тебя, как ты меня когда-то обнимал...

Несколькими днями позже за ужином с заместителем директора Японского фонда я рассказал ему о том, как за день до отъезда встречался с Мухтаром Ауэзовым, который был младше меня на 2,5 года, и задавал столь мучивший меня вопрос: почему же ты так мало писал о Японии? И вдруг мой сотрапезник сформулировал то, о чем я и сам догадывался, но отчего-то не решался сказать вслух, – ответ Мухтара Ауэзова: «Ну а ты на что? Ты теперь и делай, поскольку тоже побывал в Японии. Не все же мне одному отдуваться за фамилию.» ... Это, может быть, одна из тех немногих сфер, где он оставил для меня некий простор. И я попробую сделать так, чтобы в этом отношении тема Японии тоже фамилией нашей была закрыта. Понимаю, не те будут мощь и сила, но здесь случай, когда надо браться за дело несмотря ни на что. Ведь Япония – особая страна, которая мощно влекла к себе восемнадцатилетнего Мухтара Ауэзова. Была его первая статья. Потом – эволюция этой темы: репрессии и люди, которые ушли из жизни с обвинением в том, что они – работают на японскую разведку. А потом 1945 год – ядерная бомба – японские военнопленные... Вот так вот и попробую ввести в сознание наших сограждан Японию как нечто фундаментально важное для нашего национального самосознания.

Когда мы были в храме дзен-буддизма, в Саду камней, над нами нависало небо, совершенно затянутое облаками. И только когда я начал медитировать, вдруг демонстративно, очень четко и ясно раскрылись эти темные, гус­тые, непроглядные небеса, и буквально на пять, на десять минут появилось ясное, ласковое солнце. Потом снова все закрылось и ушло.

Ну и, конечно, второй случай. Летели мы из Хиросимы в Токио. Погода была ненастной, в Киото, в Токио все время шли дожди. И вдруг облака разошлись, и перед нами явилась Фудзи во всей своей красоте. Она была настолько совершенна, являя собою некий абсолют, что все окружье как бы отступило, склонив головы, как придворные отходят от королевы, ослепленные ее величием и красотой. Вот точно так же горы отошли в сторонку, и вот она – одна Фудзияма. Мы облетели ее со всех сторон – и с суши, и с моря. Потом, заходя на посадку, еще раз, уже с иного ракурса, вновь увидели ее. И было ясно, что это, конечно, не случайность...

Центральная Азия и Япония

(выдержки из выступления в Хосейском университете. Япония, март 2006)

Шелковый путь эффективно связывал народы Центральной Азии между собой и соседями на протяжении тысячелетий, начиная с сакской эпохи и включая такие мощные объединения племен и народов, как кушаны, гунны, древние тюрки, караханиды, монголы, Золотая Орда, эмират Тимура, империя Великих моголов. Эти эпохи отмечены интенсивным, многомерным взаимодействием, в разное время – с Китаем, северной Индией, Ираном, арабоязычным миром времени Халифата, Средиземноморьем, Кавказом и Россией.

Историческое наследие Шелкового пути настолько органично вошло в быт и сознание народов Центральной Азии, что испепелить и выветрить память о нем не удалось ассимиляторским усилиям России времен царской империи и тоталитарного Советского Союза.

Народы Центральной Азии представляют собой, таким образом, части многократно трансформированной общности, и это, конечно же, серьезная предпосылка для их возможной региональной интеграции.

Противоречия

Хотя мы и говорим сегодня в основном, о 80-х годах прошлого века, полагаю, было бы уместным рассмотреть судьбу базовых и, как показало время, перспективных идей того периода в контексте событий конца XX и начала XXI столетий.

В связи с образованием суверенных государств Центральной Азии их представителями, на официальном и личностном уровне, высказано немало предложений, направленных на создание новой консолидированной среды, на углубление ее внутренних информационных, торгово-экономических, научных и культурных связей.

Наряду с «объединительной» тенденцией, обретающей все большую привлекательность и системность, действуют факторы, препятствующие ее реализации. Дезинтеграционные по своему существу. Их можно объединить в две группы:

Первая связана со значительной утратой народами региона в период колониальной зависимости собственной государственной, политической и историко-культурной идентичности, в том числе – чувствования центральноазиатской региональной общности. В настоящее время в каждом из новых суверенных государств с энтузиазмом пишутся труды по истории, но не региона в целом, а отдельных его частей, нередко с эгоистичным, недальновидным присвоением во славу этих частей того, что является общим достоянием Центральной Азии. Создаются национальные версии прошлого, острота противоречий между которыми может поставить нас перед фактом начавшейся «войны историй», от которой, как известно, один шаг до жесткой конфронтации народов и государств.

В условиях очередной «большой игры» вокруг Центральной Азии с учас­тием действующих сил геостратегического уровня такое развитие событий было бы убийственным для выстраданной независимости государств региона. В неменьшей мере, чем неумение самим решать проблемы границ, таможен и трансграничных рек.

Ко второй группе дезинтеграционных факторов относятся активные, недвусмысленные по своей направленности действия России, Китая и США, откровенно незаинтересованных в существовании консолидированной Центральной Азии.

Россия могла бы стать желанным и надежным партнером для Центральноазиатского региона, если бы сумела освободиться от неоимперских амбиций в своей внешней политике. К сожалению, есть немало оснований сомневаться в том, что она этого искренне желает. В ее центральноазиатской политике доминирует старомосковское правило «властвовать, разделяя».

Китай, с первых шагов суверенных государств региона навязавший каждому из них в отдельности принцип «двусторонних отношений», легко переиграл Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан по вопросам «спорных» участков границы и трансграничных рек. По той же причине несогласованности контрдействий центрально азиатских государств Китай уверенно и динамично наращивает присутствие на их территориях своих товаров, техники и людей.

Далеко небесспорная военная доктрина США в отношении Афганистана, Ирака и Ирана способна не только втянуть государства Центральной Азии в нежелательную конфронтацию с южными соседями, но и противопоставить эти государства друг другу. Искушение американцами Кыргызстана предложением разместить свои военные базы на территории этой страны после скандального их вывода из Узбекистана вряд ли похоже на заботу США о мире в этом регионе.

Внешнее дополнение

 Согласно принципу внешнего дополнения, противоречия, не разрешимые в рамках данной системы, могут найти свое решение, будучи рассмотрены в системе, описывающей данную.

Если довериться логике этого постулата, Центральной Азии, с ее внутренними и внешними противоречиями, преодоление которых тождественно ответу на вопрос «быть или не быть», следует внимательней всмотреться в концентрические круги «внешнего дополнения» и выбрать из них оптимальный для решения своих проблем.

Страны Центральной Азии не желают оставаться объектом политических страстей чуждых сил, и потому их стремление к региональной интеграции естественно и понятно.

Также естественно, как и поиск партнера в этом движении – для диалога и сотрудничества.

Может ли Япония стать для Центральной Азии такого рода партнером, другими словами – востребованным позитивным фактором «внешнего дополнения»?

Нет – если судить по некоторым материалам, подготовленным экспертами японской стороны. В них с хорошим знанием дела обрисована современная ситуация в Центральной Азии, обозначены проблемы и возможности региональной интеграции. Однако позиция самой Японии обескураживает неуместной для конструктивного диалога закамуфлированностью, упрятанностью ее подлинных интересов. На поверхности остается филантропизм декларативного свойства с ощутимым налетом патернализма. И то, и другое не годится для диалога с Центральной Азией, потому что раны наши кровоточат, а покровительственный тон вызывает аллергию.

Да – если речь идет о любимой нами Японии. Великой и драматичной, как в прошлом, так и в современности. Имеющий грандиозный опыт жизнестойкости и достойного пребывания в мировом сообществе.

В японском буддизме мы улавливаем его генетическую связь с буддизмом кушанской эпохи, в дзэнбуддизме – обнаруживаем бесспорное сходство с центральноазиатским суфизмом. В синтоистских святилищах вообще чувствуем себя как дома. Поклонение природе, предкам и чистоте во всем – родственно мировидческим основам жителей степей и гор, городов и селений Центральной Азии. О древних, гораздо более древних, чем в 1300 лет, указанных экспертами, связях жителей Японских островов с их евразийской прародиной свидетельствуют памятники курганной культуры Кофун.

Нас сближает и обязывает к заинтересованному с обеих сторон разговору трагическое тождество территорий, подвергшихся ядерным бомбардировкам и сотрясаемых экологическими бедствиями. В Казахстане испытания ядерного оружия проводились с большой интенсивностью в течение сорока лет. Море Центральной Азии – Арал исчезает с лица Земли со всеми тяжелейшими социальными и экономическими последствиями.

В ходе сталинских репрессий 1937–38 годов была уничтожена элита центральноазиатской интеллигенции, обвиненная в числе других прегрешений в связях с «японской разведкой». С тех пор неоднократно менялись политические контексты, но инерция опасливого отношения к Японии оказалось живучей. У меня нет соответствующей информации по другим государствам региона, но в Казахстане мы сталкиваемся с практически полным отсутствием своего, казахского, гуманитарного «открытия» вашей страны. Исключение составляет фундаментальная статья о реформах Мэйдзи, написанная в 1918 году тогда еще молодым человеком, впоследствии выдающимся писателем Мухтаром Ауэзовым.

Мы вступаем в диалог с Японией, и было бы правильным делать это на основе взаимного интереса и на паритетных началах. Есть, конечно, серьезные мотивации для углубленного узнавания друг друга, связанные с геополитическими, торгово-экономическими, научно-техническими, бизнес-коммерческими возможностями Японии и Центральной Азии. К числу менее «серьезных», но чрезвычайно привлекательных можно отнести такие темы гуманитарного сотрудничества, как историко-логичес­кое обоснование начала национальной истории и определение базовых факторов устойчивого развития государства.

Таким образом, мы нуждаемся не в опеке, а во взаимовыгодном сотрудничестве.

Полагаю, именно такой характер отношений с Японией мог бы стать чрезвычайно эффективным фактором центральноазиатской интеграции, что, по сути, явилось бы реализацией мечты центральноазиатских пассионариев 80-х годов XX века.

 (Продолжение следует)