• Время
• 30 Ноября, 2020

В Р Е М Е Н СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ

Мурат Ауэзов,
культуролог

Типичные комплексы вдоль дороги – чайхана, мечеть и магазин. Щиты с изречениями из Корана. Они выстроены в определенной последовательности и готовят путника к встрече с Меккой. Перевал, и вот она – священная Мекка. На въезде в город строится огромная гостиница, выше, чем здешний 136 метровый минарет.

Основной эпитет Мекки – «муккарамма», значит «благородная».

Медина – «мнаувара», т. е. «блистательная». На зданиях города рекламные знаки известных фирм: Sony, Seiko, Samsung и др. Это не запрещается, поскольку, по словам Бахтияра, Мекка всегда была городом купцов. И сам Пророк был купцом. Это живой, живущий город. Пока нет утрированной сакральности.

Вот это место называется «Раем на земле». Завтра, иншалла, будем здесь молиться. Одна молитва, вознесенная в «Рае», равна 100 тыс. молитвам, произнесенным в других местах. Обязательное условие хаджа – пройти от Большой мечети до горы Арафат. Некоторые по дороге ночуют. Сегодня дорога на Арафат открыта, что бывает не всегда. Добрый знак: я ощутил капли влаги, упавшие с неба на мое лицо. Это видел и Бахтияр.

Буддийские храмы, как правило, строятся в полукружии гор. Мекка окружена горами. Сакские курганы под Алматы и возле Дегереса стоят в полукружии гор. Видимо, в кольце или полукольце гор аккумулируется особая энергетика.

Гора Арафат – гора покаяния. Есть предание, что Адам и Ева покаялись за свои прегрешения и Всевышний дал им возможность вновь соединиться на Арафате.

Небольшая, удивительная гора.

2 млн мусульман во время хаджа концентрируются вокруг нее, а 1,5 млрд обращены к ней внутренним взором. Это достаточно гармоничное, сложенное временем скопление больших, круглых камней. Они не производят впечатления хаотично наваленных. Очень симпатичная она – гора Арафат. Не разлохмаченная. Соразмерна душе человека, не росту, а душе. Поэтому, именно здесь Всевышний позволил Адаму и Еве воссоединиться. Вот такая замечательная гора Арафат.

В палатках есть кухни. Паломникам, находящимся здесь, приносят еду в таком виде, как подают в самолете.

Возвращаемся. Все очень правильно: от Адама и Евы – в Мекку. Каменистая почва, почти нет плодородного слоя. Действительно, лунный пейзаж. Когда идут дожди, непременны селевые потоки, т. к. земля не впитывает воду.

По обеим сторонам дороги много людей, убирающих следы недавнего хаджа. В Саудии есть отдельное министерство по делам хаджа.

Свидание с этой землей должно быть, как и всякое свидание, неспешным, в одиночестве. Небо не зря так неустанно всматривается в эти пески и камни.

Возвращаемся окружной дорогой. Это хорошо. Не то, чтобы прямо – туда и обратно. Овал – это очень хорошо в сакральном смысле слова. Все, что было справа, когда ехали к горе Арафат, остается с правой же стороны, когда возвращаемся. В Мекке, 1 м² земли стоит 15 тыс. долларов. Здесь около 600 пятизвездочных отелей. Все, что построено, отвоевано у скалистых гор. Без взрывных работ, чтобы не повредить монолит в целом.

Отель, в котором остановились, входит в пятерку лучших отелей Мекки.

Туннель. Таких много в Иране. В Японии есть аналогичный. Наш туннель проходит под мечетью. Вот сейчас мы уже под Каабой, рядом источник «Зем-зем». К мечети не будем подъезжать на машине. Все, что положено, пройдем. По наблюдению Бахтияра, голуби никогда не залетают в главную мечеть, а ласточки залетают. Интересное разграничение территории.

Уже ночью пойдем в мечеть «Аль-Маджид-Аль-Харам». Совершили предварительную «вылазку», походили вокруг нее, там торговые ряды, магазины. Мечеть грандиозна. Все больше строится вокруг нее суперотелей, здесь же королевский гостевой дом. На передней площади людское множество. И при этом – несуетное, одухотворенно-возвышенное величие мечети.

А что вы скажете на это? Сегодня в Мекке, где год-полтора не выпадает осадков, я уже во второй раз ощутил на своем лице внятные капли дождя. Бахтияр говорит, небо ласково принимает нас. Капли упали мне на лицо, на лицо Бахтияра, затем на мраморные плиты и на просветлевшие лица людей, пришедших на молитву. Мраморные плиты на какие-то мгновения покрылись микролужицами. Улыбнулось небо, чистой влагой умыло площадь. Это что – сов­падение? Конечно же, оно из числа неслучайностей.

Готовность номер один. Как сумел, одел на себя михрам. С минуты на минуту двинемся к Большой мечети. Местное время час ночи, т. е. по существу 26 января. Идем, чтобы до утра быть в мечети, принять утренний намаз с восходящими лучами солнца. Сегодня не полнолуние, растущая луна – лежит на спинке. Ремень вокруг пояса – это такой сплошной карман. Положил в него лекарство от кашля, деньги, носки, сигареты, зажигалку, застегнул булавками и стал таким буддийского склада толстячком. Когда купался сегодня, готовясь к встрече с мечетью, делал все с особой тщательностью, думая, что через меня, уж и неизвестно, сколько моих предков по родительским линиям, не имевших возможности сюда прийти, участвуют в этом действии. В общем, и дети мои, и Мурат Гильманов, и другие близкие. Не знаю, кто из них доберется до этих мест, но знаю, что Мурат Гильманов, он здесь. Он, через меня, тоже идет в эту ночь на встречу с мечетью.

Сегодня, 26 января, в 11.30 выезжаем из Мекки в Медину. Особая близость саудовцев и йеменцев. Йеменцы, большей частью, земледельцы, саудовцы – кочевники. Взаимодополнение. Мой путь – Мекка, Медина – считается полным хаджем. Родина кофе – Йемен. Растет на высоте

2,5 тыс. метров над уровнем моря. Из Йемена попало в Эфиопию, а затем уже в Бразилию. Лучший сорт называется «Мокко», по названию небольшого порта, откуда его вывозили морем. Напиток готовится из кожуры зерен кофе с легкой добавкой кардамона. Много пить нельзя. Три чашечки уже опасны для здоровья.

Йеменцы давно живут не в палатках, а в своих домах. Современные, великолепные сооружения. Палатка бедуина черного цвета, прямоугольной формы, изготовлена из шерсти. По внутренним функциям похожа на юрту. Делится на мужскую и женскую половину. Очаг в середине. Стелется кілем, потом корпешки. Бау, баскур. Различие – у нас купол, у них прямоугольные формы.

До Медины чуть больше 400 км. Великолепная дорога. Три полосы в одну сторону, три – в другую разделительные линии. Здесь редко бывают облака. Доминанта солнце. Вот уже появились бедуины со своими стадами. Овец подкармливают, им, бедным, здесь нечего есть. Козы с удовольствием поедают кустарники.

Вдоль дороги – подобие чеков. Это сорго, вид зерновых. Саудовцы обеспечивают себя пшеницей и молоком. Пшеничные поля у них круглой формы, удобны для полива. Когда в России были сложности с хлебом, отсюда, из Саудовской Аравии, поступало зерно. До 1 млн тонн пшеницы производят в год. Сложнее с молоком, поскольку для 5-6 коров необходим отдельный кондиционер. Сено привозят из Эфиопии – это дорогое удовольствие.

С крейсерской скоростью 125 км/ч. движемся к Медине. Позвонили из Медины, спрашивают, что хотели бы на обед. Заказали из морских продуктов. Вдоль дороги много обезьянок. Откуда-то из расщелин появляются, подходят к машине, протягивают лапки, угостил их пшеницей.

Осталось меньше часа езды до Медины. По этой дороге в 626 году 21 сентября из Мекки в Медину направился Пророк, вместе со своими ближайшими сподвижниками.

Фактура почвы – вулканическая порода, черного цвета, пористая, ни на что особенно не годится, ну, разве что для каких-то строительных целей. Проезжаем развилку. Прямо можно ехать только мусульманам, остальным надлежит свернуть вправо. Примерно за 20 км до Медины начинается зона паломничества. По существу, дорога из Мекки в Медину – большая парабола, затяжной подъем и покатый спуск. Сейчас скатываемся в оазис Медины. В стародавние времена на этом месте, наверняка, стоял караван-сарай. Проезжаем большие поселения, с суперсовременными домами. Традиционная архитектура в обозримом пространстве не сохранилась.

Уверенно едем по дороге для мусульман. Множество финиковых пальм. Пальмы-матери, плодоносящие. Стоят кучно.

Среди сподвижников Пророка был человек, чернокожий, по имени Дориал, и сейчас мы едем по улице, на которой он жил. Здесь, как и в Мекке, множество пятизвездочных отелей.

Прекрасная гостиница «Аль-Саха». Принадлежит королю, и все доходы от нее идут на благотворительные цели жителям Медины.

Утренний призыв к намазу. Азан звучит в пять утра.

Мечеть Пророка в Медине роскошна. Подобна молодой женщине, ликующе несущей себя.

Все, что вокруг могилы Пророка и старой мечети, было выстроено 20, 30 лет назад – это шедевр архитектуры, торжество строительного гения. Накануне здесь, в Мечети Пророка, провели вечер. Я медитировал. Думаю, это было одно из лучших состояний, пережитых в последние годы. Увидел лица всех близких по материнской, по отцовской линии, самих родителей. Предков по обеим линиям, которые жили столетия и столетия назад. Всех сестер и братьев, детей своих, и детей моих близких. Огромное количество людей вместилось в это время, пока шла медитация. Среди них – мои же друзья, и ушедшие из жизни, и те, кто сейчас есть. Всем им желал блага.

Территория диаметром в 30 – 40 мет­ров вокруг могилы Пророка называется Жаннат (Рай). Там я и медитировал, расположившись на коврике. Бахтияр дважды выводил меня из транса.

О, как охотно и непринужденно явили свои лица дорогие мне люди! И какое это счастье – увидеть их всех вместе и выразить им свою любовь и благодарность!

Сегодня придем еще раз в Мечеть Пророка. Здесь много-много людей, оставшихся после хаджа. Из Мекки перебрались сюда. Будет очень хорошо, если удастся в их рядах коснуться рукой захоронения Пророка.

Кстати, гостиница, где мы остановились – это частное владение нашего опекуна Абдрахмана-Музафара. Она примыкает к Мечети Пророка.

Совершил две умры, и они равноценны Большому хаджу.

Знаю, все это останется в душе, в памяти до последнего, как говорится, дыхания.

Страна, в целом, приветствует инвес­тиции, но есть строжайший запрет на владение землей в Мекке и Медине иностранцами. Земля очень дорогая. Мечети, они организуют возле себя пространство и определяют высочайший уровень архитектуры. Люди, имеющие деньги, вкладывают их в строительство гостиниц, но им приходится нести громадные расходы, потому что, естественно, владельцы этих участков знают стоимость этой земли.

Сейчас земля в Медине стоит 100 тыс. долларов за 1 кв. м. Это самая дорогая земля в мире.

Едем, справа от нас знаменитые горы Ухуд, где состоялась битва Пророка и его соратников за торжество ислама. Слева, на расстоянии 5-7 км на вершине горы дворец короля Фатха. Впечатляюще смотрится. Было бы здорово попасть в Йемен, на землю царицы Савской.

Мечеть «Две Кублы». Толерантна. Еще до того как стала действовать Кааба в Мекке, местные жители кланялись в сторону Иерусалима, затем, когда сюда пришел Пророк, Кааба стала священным местом, стали кланяться в сторону Мекки. Мекка на юге от Медины, Иерусалим на северо-западе. Два разных направления, но удивительно толерантна эта мечеть, сохранила северное направление в сочетании с южным. Здесь, в Медине, жили, в основном, иудеи. Когда Мухаммед с товарищами пришел, участок им был выбран не случайно. Там, где верблюд остановился. Здесь и построена первая Мечеть Пророка. Затем возникли споры с иудеями. Пос­ле кончины Пророка, они предъявляли документ, который, подтверждал обещание Пророка вернуть эти земли, взятые им у иудеев в аренду.

Были приглашены люди из Йемена, Египта, Бахрейна. Они говорили: «Да, если есть подпись Пророка, эту землю надо вернуть». А потом пришел человек из Ирана. Он доказал, что среди четырех свидетелей, на которых ссылались иудеи, двое скончались еще до Пророка, т. е. бумага была сфальсифицированной. В итоге в иске было отказано. Ну, а если бы подпись была действительной, а свидетели не были бы лжесвидетелями, то земля эта была бы, возвращена? Как устойчив феномен апелляции к справедливости!

Эту историю рассказал водитель Махмуд, который везет нас по дорогам Саудовской Аравии, по святым местам Мекки и Медины. Как говорит Бахтияр, он замечательно излагает, а главное в его рассказах – светлая фундаментальная доброта. Наверное, это одна из прив­лекательнейших сторон ислама – он укрепляет в людях чувства доброты, справедливости, гуманизма. Об этой мечети говорят, что молитва, в ней прозвучавшая, имеет силу 100 тыс. молитв в других местах. Я в ней и медитировал. Вспомнил всех близких – от Харуко в Японии до американских друзей. Желал, чтобы теплом этим людских отношений был согрет мир.

Ввинчиваемся в холмы Медины. Здесь, уже на высоте, справа, замечательный водный каскад, чего в Мекке не увидишь. Великолепные финиковые пальмы, прямые потомки пальм времен хижры. С одной из них я поздоровался, положив руку на шершавую кору ствола. Город многоуровневый, такой как Тбилиси или Киев, расположенные на холмах.

Направляемся к горам Ухуд. За перевалом то самое поле решающей битвы.

За 1-1,5 г. жизни в Медине Пророк праведными делами, мудрыми речами привлек к себе сторонников, которые пошли за ним на битву с посланными из Мекки войсками. Соратники Мухаммеда были уже пассионарны. Они имели свою веру, своего лидера, и они одержали победу. Здесь, в Медине – последняя точка сжатия пружины, которая очень скоро с огромной силой распрямилась. Ислам стал утверждать себя в мире триумфально.

«Медина» переводится как «город». «Стамбул» – тоже «город». Уверен, Медина останется в моей памяти как самый любимый из городов.

Звучит призыв к дневному намазу. Саудовская Аравия во многом особенная страна. Мне кажется, здесь формируется особая раса людей. Не пьют спиртное. В шутку, сок и газированную воду, которую здесь подают, называют «саудовским шампанским». Исключена проституция. Высоко чтятся ценности семьи. Развод трудно осуществим, потому что, также как в Индии, прочность молодой семьи куется родственниками с обеих сторон. И не случайно в том, как готовится свадьба, много сходного с тем, что я видел в Индии. Большие проблемы возникают у саудовца, если он хочет развестись. Сначала должен получить согласие жены. Та может обратиться к судье – кази, предъявить большущий счет легкомысленному супругу. У женщин здесь большие права и полномочия, а законы и обычаи направлены на то, чтобы разводов было меньше. В итоге, саудовские семьи дают хороший демографический прирост.

Стоит, мне кажется вглядеться в феномен саудо-аравийского ваххабизма. Ваххабизм здесь принят концептуально, как государственная идеология этой страны. По сути, ваххабизм означает возвращение к традиционному исламу, к его строгости, аскетизму, неприятию измены, его чувствованию меры. Мечети, как правило, сдержанны в дизайне. Дорогие материалы с позолотой используются в оформлении михраба, а так – абсолютно чистые стены. Не отвлекающие вступающего в духовный контакт с Всевышним. За всем этим не только регионально-религиозные особенности, но и особая концепция человеческой личности, особое отношение к добру и злу, греху и добродетели.

Остаются считанные часы пребывания на священной земле Саудовской Аравии. Через 3-4 часа сбор в дорогу, через 7 часов из великолепной Медины, по прекрасной дороге поездка в Джидду и оттуда перелет в Стамбул. Маршрут идеальный. Все, что произошло в эти дни, похоже на сказку. Чудо, не без учас­тия чудодейственных сил.

Пятикратный намаз, аяты и суры Корана. И это не просто напевность, это великий вокал. Прощаюсь с Мечетью Пророка. Восхищаюсь, любуюсь, прощаюсь ...

«Ассалямагалейкум!», «Уаагалейкумассалям!» или – «Иди с миром!».

Едем в Джидду.

Машина не едет, а плывет на огромной скорости. Позвонил посол Кайрат Лама Шариф и сообщил массу приятных новостей. Во-первых, текст моей лекции уже размещен в нескольких изданиях и будет опубликован полностью. Кроме того, информация о встречах в Эр-Рияде есть в Интернете. Люди дипломатического корпуса, которые слушали лекцию, хорошо ее оценили и поздравили посла во время приема в посольстве Индии.

Чтение лекции в Фонде Исламских исследований короля Фейсала – событие незаурядное. Выступал за несколько дней до меня премьер-министр Ирландии. Ему всего-то один вопрос задали, а потом все спокойно собрались и ушли. Меня слушали с интересом. (Похвалы люблю, не прочь и сам похвастаться – фамильная черта, уходящая корнями в аравийские пустыни).

Предки по отцовской линии – отсюда, из знойных песков Аравии, двинулись на восток, в наши казахские степи.

Мне выпала удача переместиться в обратном направлении – на пять дней.

ЯПОНИЯ

 Народному Комиссариату

Внутренних дел КССР

от заключенного

Жумабаева Магжана

6.01.38.

Заявление

«…Чистосердечно заявляю, что…шпионажем в

пользу Японии я, Джумабаев, начал

заниматься с 1919 г. и продолжал эту работу

до 1929 г., т.е. по день моего ареста

и отправки в лагеря»

Часть первая. Токио

 В первой половине октября 2005 года я совершил едва ли не самое счастливое путешествие в жизни – двухнедельную поездку по Японии, насыщенную множеством впечатлений. Случилось это благодаря роскошному подарку Японского фонда, сотрудники которого с величайшим тактом и доброжелательностью сумели предоставить возможность серьезного соприкосновения с реальностями, историей, духовностью и культурой своего народа, с большим числом замечательных собеседников.

Побывать в Японии – мечта для многих. Естественно, я тщательно готовился к поездке, читая книги японских писателей, историков, философов. Япония стала занимать в моем сознании все большее место. Однажды поймал себя на том, что в своих рассуждениях о различных аспектах казахстанской жизни все чаще обращаюсь к историческому опыту этой страны.

Здесь, в Алматы, до вылета уже знал, какими будут три главных вопроса, с которыми обращусь к небу, горам, храмам, городам и людям Островов. Первый из них – как трактуют современные японцы начало своей истории. Второй – суть реформ Мэйдзи, позволивших Японии стать единственной азиатской страной, которая смогла противостоять во второй половине XIX века экспансии Запада. Третий – какие духовные и интеллектуальные ресурсы позволили нации и государству подняться из руин после капитуляции 1945 года.

Понимал, что в ответах на эти вопросы могут содержаться смыслы, имеющие важное значение для такого еще только образующегося государства, как современный Казахстан. И задавал свои вопросы, комментировал ответы и размышлял, записывая все в блокноты и на диктофонную пленку. В расшифрованном виде диктофонная запись уместилась на 92 страницах печатного текста. Полагаю, это хорошая основа для дальнейшего погружения в мир Японии и рассказа о нем соотечественникам. Уже сейчас увиденное, услышанное, продуманное в поездке входит в тексты моих выступлений. Одна из журнальных публикаций о власти и обществе в современном Казахстане так и называется: «Под впечатлением Японии».

Первая статья на казахском языке о Японии появилась в 1918 году. Ее автором был молодой человек, впоследствии выдающийся писатель Мухтар Ауэзов, мой отец. В 1957 году он, в числе делегатов III Международной конференции противников ядерного оружия, побывал во многих японских городах, в том числе в Хиросиме. Вел дневниковые записи, по которым нетрудно установить, что 13 августа того далекого года он принял участие в скорбной церемонии у памятника жертвам атомной бомбардировки.

Сорок восемь лет и два месяца спустя, 13 октября 2005 года, я стоял на том же месте. Вдруг остро ощутил присутствие рядом своего отца. Ему, как и в 57-м году, было шестьдесят лет, мне – шестьдесят три. Пользуясь преимуществом возраста, спросил его с укором: «Почему же, побывав в ряде стран и оставив о них большие очерки, в случае с Японией ты ограничился лаконичными записями в дневнике?». Он ответил, что на земле Японии множество раз выступал против атомной бомбы, но в репрессивном Советском Союзе с его программой создания мощнейшего оружия массового поражения протест против разработки такого оружия был бы расценен как политическое преступление. О публикациях на эту тему не могло быть и речи. Особенно в Казахстане, где интенсивно проводились в то время испытания атомного и водородного оружия и где еще в 1937-38-х годах была уничтожена элита казахской интеллигенции, обвиненная в числе других прегрешений в связях с «японской разведкой».

Этот разговор с отцом прояснил парадоксальную ситуацию: благожелательная расположенность казахского сознания к феномену Японии и практически полное отсутствие своего, казахского, «открытия» этой страны в гуманитарном и художественном творчестве. Отрадным исключением из этой затянувшейся оцепенелости явились путевые очерки Р. Сейсенбаева, посетившего Острова в 2004 году по приглашению Японского фонда.

Между тем, Япония нам необычайно близка и я об этом заявляю со всей ответственностью потомственного странника. Теплые, ласковые осенние дни с нечастыми, нежесткими дождями – такой была погода двухнедельной поездки. Природа приняла путника и демонстрировала свое отношение с откровенностью, не допускающей иных толкований. В «Саду камней» в Киото, в момент медитации, сквозь плотные тучи, разведенные невидимой рукой, проглянуло солнце, и было оно безмерно дружелюбным. На перелете из Хиросимы в Токио во всей обезоруживающей красе явила себя Фудзияма. Светотени облачного дня подчеркивали ее величественную дистанцированность от других вершин, почтительно отступивших в стороны в полупоклоне.

Душевный комфорт ощущал в святых местах семи открывшихся мне городов. В буддийских храмах сопоставлял японский и китайский буддизм, находил в них и сходство, и глубокое различие. В храмах дзэнбуддизма преисполнялся чувством духовного братства, обнаруживая в этом учении убедительное сходство с центральноазиатским суфизмом. В синтоистских святилищах вообще чувствовал себя как дома. Поклонение природе, предкам и чистоте-во-всем тождественно мировидческим основам жителей степей и гор Казахстана.

Совершенство янтаря, сотворенного усердием океана, свойственно традиционным видам японского искусства, в том числе театральному. Театры, музеи, библиотеки, выставочные центры востребованы обществом, хорошо финансируются государством и меценатами. Отмечены благом высокой посещаемости.

Отсутствие ханжества, готовность к пониманию и в то же время некое целомудрие улавливаются в восприятии японской публикой всего того, что предлагают ее вниманию новаторы – как отечественные, так и мирового интеллектуального художественного пространства.

Япония, действительно, близка нам необычайно. И не только в силу таких очевидных причин, как трагическое тождество земель, подвергшихся ядерным бомбардировкам (в Казахстане испытания ядерного оружия проводились с большой интенсивностью в течение сорока лет). Япония – это горы, окруженные морем. Казахстан – океан степей в полукружье гор.

И это, согласно принципу дополнительности, хорошая основа для взаимного интереса. Есть, конечно, более серьезные мотивации для углубленного узнавания друг друга, связанные с геополитическими, торгово-экономичес­кими, научно-техническими, бизнес-коммерческими возможностями двух стран. К числу менее «серьезных», но чрезвычайно привлекательных я бы отнес такие темы гуманитарного сотрудничества, как историко-логическое обос­нование начала этнической истории и определение базовых факторов устойчивого развития государства.

Названные гуманитарные проблемы, разумеется, носят всеобщий характер и, в принципе, могут быть обсуждены в любой точке мира. Но в Японии, именно в Японии, в ее истории и современности содержится многое из того, что отвечает на поставленные вопросы и в артикулированном виде может обрести универсальное значение.

Высказывая это предположение, не в последнюю очередь опираюсь на личные впечатления от встреч с людьми Японии – одухотворенными учеными, писателями, менеджерами культурного процесса и просто гражданами этой воистину великой страны. Квинтэссенцией этих впечатлений являются для меня дни и ночи, проведенные в Хиросиме – городе, восставшем из пепелища и наполненном неодолимой энергией жизни.

Согласно степным представлениям, покровителями путника являются на море – пророк Ильяс, на суше – святой Хызр. Во всех своих странствиях я искал опеки Хызра. Теперь прошу благосклонности к себе и со стороны Ильяса. Чтобы в мыслях хотя бы мог беспрепятственно навещать любимую мной Японию.

***

Сегодня 1 октября 2005 года. Нахожусь в Токио, в гостинице с очень теплым названием «Анá». Возможно, ударение «Áна», но так трактую – «Анá», поскольку прилетел в Японию для того, чтобы продолжить то, чем в свое время занимался Мухтар Омарханович Ауэзов. Он еще молодым человеком, в двадцатилетнем возрасте, написал статью, которая так и называлась – «Япония». Интерес к Японии у Мухтара Омархановича был пожизненным, однако сложные обстоятельства, в которых находилась казахская интеллигенция двадцатого века, не давали ему возможности написать о Японии так свободно, как он мог это сделать, например, рассказывая об Индии. Но сама статья того далекого 1918 года очень патриотична по своему замыслу и написана вдохновенно. Речь в ней идет о том, как и какими путями на примере Японии наш народ мог бы сделать все для того, чтобы поднять свою жизнь до уровня передовых народов.

Затем последовали годы и десятилетия резко негативного отношения к Японии со стороны Советской власти. Многие деятели Алаш-орды, поэты, писатели были репрессированы, имея одним из важных пунктов обвинения в свой адрес то, что они якобы являлись шпионами японской разведки. Тем не менее, судьба снова привела Мухтара Омархановича, уже в 1957 году, в Японию, и, судя по его дневниковым записям, он придавал той поездке огромное значение. По своему содержанию, это была не туристическая поездка по стране, а активное участие в Третьей международной конференции, направленной против ядерного оружия. Организатором конференции выступило Японское общество борьбы против атомной бомбы. Еще и еще раз внимательно всматриваюсь – до штришка, до каждого уже замутненного временем словечка – в те дневниковые записи. Ясно  представляю, как в 1957 году Мухтар Омарханович со всем пафосом гражданским выступал на встречах, напряженно работал в рамках этой конференции. Она длилась долго, вся эта поездка в Японию, по-моему, около месяца. Стоял август 1957 года.

В сентябре того же года он получил орден Ленина. Помню ту праздничную атмосферу в Оперном театре теперь уже далекого пятьдесят седьмого, когда он получал орден.

А здесь, в Японии, он выступал очень собранно против ядерных испытаний, против атомной бомбы. При этом, конечно же, имел в виду ядерные испытания на Семипалатинском полигоне. Таким образом, с одной стороны, мой приезд сюда – как бы продолжение шествия по той стезе, которая в начале двадцатого века казахской интеллигенцией была для себя определена, а с другой стороны, я буквально с первых шагов попадаю в гостиницу с чудным именем «Ана», по обеим родительским линиям все сходится, фокусируется на этой стране. А в 1957-м, когда здесь побывал Мухтар Омарханович, ему было неполных 60, а я приехал сюда уже в возрасте 63 лет...

Первые минуты и первые часы на этой земле были прекрасны. Ясная, теплая погода, замечательные люди: Харуко, представительница Японского фонда культуры, и вместе с ней замечательная переводчица, которая работала со многими русскоязычными гостями Японии, в том числе со Всеволодом Овчинниковым, – Юрико-сан. То есть Харуко-сан и Юрико-сан. Они ласково встретили меня, привезли в гостиницу, помогли устроиться. После необыкновенно долгого перелета из Алматы во Франкфурт, потом шести часов пребывания во Франкфурте, а затем двенадцати часов перелета в Токио ноги гудели, когда я ступил на японскую землю. Но вот сейчас немного отдохнул, привожу себя в порядок, осваиваю фотоаппарат и диктофон.

В первый день приезда в Японию вечером вместе с Харуко побывал в новом театре. Была постановка «Жизели», причем экспериментальная постановка. То есть сам балет поставлен в свое время режиссером Мариинского театра, а эксперимент заключается в том, что европейское балетное действие предваряет вступительная часть – минут 40, а может и целый час – некий японский комментарий к сюжету «Жизели», выполненный в манере театра «Но», т. е. это маски, совершенно замечательная драма, некий камертон к будущему балету.

На «Жизели» присутствовал наследный принц, и многие из тех, кто пришел в театр, видели его впервые. Принц-наследник был вместе со своей супругой, которая отсутствовала на первой экспериментальной части, но появилась на второй. И когда принц-наследник, а впоследствии его супруга появились в ложе, зал очень тепло и почтительно приветствовал их аплодисментами. Температура этих аплодисментов говорит о том, что японское общество, собравшееся в этом театре, представляет собой некую целостность. Есть общий качественный показатель людей, которые собрались. И за всем этим стоит великий островной народ, который ведет свою историю с древнейших времен. Кстати, принц-наследник относится к сто двадцать пятому поколению императоров. Эта нить императорской крови, императорской наследственности тянется, уходит в глубокие мифологические времена. И я прочувствовал, как-то остро прочувствовал безродность нашей власти. Здесь вот – сто двадцать пятое поколение, уходящее в глубины веков, в мифологические времена, та самая японская национальная идея – император, японцы, японские острова... При том, что по конституции послевоенной император как бы выполняет только номинальные функции в жизни этой страны. Но само общество концентрируется вокруг личности или идеи императора, это очень хорошо чувствуется.

Токио был почти полностью разрушен. Даже в императорском дворце, в котором мы тоже побывали, по существу, осталась не разрушенной только небольшая часть – высокие ворота и одноэтажный дом, где пребывала охрана императора в количестве ста человек. Вот эти остатки, крохи, что сохранилось в Токио. Кстати, были мы сегодня и во второй, обезображенной, сохранившейся части Токио – там, где буддийский и синтоистский храмы. Сейчас Токио строится. Но здесь фундаментально подошли ко всему, что касается памятников истории, архитектуры, культурного наследия, которому японцы уделяют серьезное внимание и умело со всем этим работают. Все, что вроде бы заново отстраивается, по существу, реконструируется с соблюдением до мелочей особенностей архитектуры и содержательных смыслов, которые в тех или иных памятниках, разрушенных войной, содержались.

 (Продолжение следует)