• Исторические страницы
• 22 Октября, 2020

ДВА НАШЕСТВИЯ

Бахытжан АУЕЛЬБЕКОВ,
обозреватель

Осмысление причин, а также последствий военных походов монголов в XIII-м веке в исторической науке на сегодняшний день является неудовлетворительным. Нам представляется, что на них следует взглянуть более глубже, а к стандартной схеме их объяснения, пока что еще господствующей, отнестись с известной долей скептицизма. Она не слишком соотносится с реа­льными фактами.

Посланник римского папы Иннокентия IV Плано Карпини, посетивший Каракорум в 1246-м году, в своей книге-отчете о путешествии писал: «Все желающие сражаться с ними должны иметь следующее оружие: хорошие и крепкие луки, баллисты, которых они очень боятся, достаточное количество стрел, палицу из хорошего железа или секиру с длинной ручкой. Также мечи и копья с крючками, чтобы иметь возможность стаскивать их с седла, так как они весьма легко падают с него».

По этому поводу О. Ю. и Е. О Кубякины иронически замечают: «Подобное утверждение мог сделать человек, никогда не видевший, как на самом деле кочевники держатся в седлах. Монголы начинают сажать детей в седло с двух лет, а пятилетний ребенок ездит уже самостоятельно. Если бы Карпини пробыл среди монголов хотя бы один день, он бы никогда не посмел утверждать подобного» (Кубякин О. Ю., Кубякин Е. О. Демонтаж. М.: АСТ, 2011).

Авторы зря иронизируют. На самом деле наблюдение Карпини, который, естественно, совмещал деятельность дипломата с деятельностью разведчика, очень точное. Понятно, что кочевник держится в седле как акробат и сам из него никогда не выпадет. Но вот выбить его из седла действительно можно довольно легко. Поэтому среди кочевников был весьма распространен специфический вид оружия – копье с крюком: этим крюком противника сдергивали с седла. Один из национальных видов спорта у казахов – борьба сидя верхом на лошади. В основе тут лежит тоже специфический боевой прием кочевников – выдергивание противника из седла просто рукой (все виды спорта изначально имели военно-прикладное значение).

Все дело в посадке на коне. Она бывала европейская – рыцарская, и так называемая «казачья» – посадка кочевника. Рыцарь сидел в глубоком седле сложной конструкции, с упором сзади, из такого седла рыцаря было трудно выбить; ехал он фактически на прямых ногах, продетых в глубокие стремена, и мчался на противника, стремясь, используя всю массу свою и коня, нанести ему таранный удар тяжелым копьем с противовесом. При атаке всадник зажимал копье под мышкой, упирался ногами в стремена и нацеливал наконечник на противника. Масса всадника и снаряженного коня умножалась на ускорение движения. В итоге получался удар огромной силы. Правда, увеличение массивности рыцарских доспехов влияло на подвижность. Рыцарь мог двигать копьем в пределах сектора примерно 45 градусов. Соответственно, мас­терство его заключалось в том, чтобы точно направить копье на противника и удержать его в момент столкновения. А также усидеть в седле, получив встречный удар.

Посадка же кочевника была высокой, он управлял конем ногами, стремена его были высоко подтянуты, а седло небольшим и легким. Таким образом он освобождал руки, чтобы стрелять из лука или пользоваться другим видом оружия. В 1900-м году известный русский писатель В. Г. Короленко побывал на Урале и опубликовал серию очерков под общим названием «У казаков». В частности, он писал:

«…Пробираясь в густой толпе, едут и еще казаки, но уже в другой форме, с синими околышами. Это приехали на базар оренбуржцы из-за близкого рубежа. Один отстал и догонял товарищей. Лошадь под ним горячилась; у всадника буйные кудри щеголевато выбивались челкой из-под шапки… Я невольно загляделся на типичную фигуру, какие часто можно видеть на улицах Петербурга, при возвращении с парадов.

– Что, господин, на молодца загляделись? – спросил у меня красивый старый казак, проследив мой взгляд…

– Что ж, и вправду молодец, – ответил я.

Казак небрежно скользнул взглядом и ответил с усмешкой:

– Мужик это на лошади, а не казак… По-нашему этак… Природы нету…

В это время, труся на своих поджарых лошадках проехало несколько киргиз… Мне казалось, что сидят они небрежно, некрасиво, без выправки, с поджатыми в высоких стременах ногами. Но старый казак взглянул на них одобрительным взглядом и сказал:

– Вот это всадники природные… Нам не уступят… – И он внезапно вытянул ближайшую лошадь нагайкой. Лошадь шарахнулась, но всадник и не шелохнулся, точно прирос к седлу. Он оглянулся, понял шутку, и они обменялись несколькими киргизскими фразами…» (Короленко В. Г. Собрание сочинений в шести томах. М., 1971. Том V).

На известном живописном полотне «Бой Пересвета с Челубеем» показано, как два витязя – русский и татарский – с разгона таранят друг друга копьями, кони встают на дыбы… через секунду оба богатыря падут бездыханными. Художник тут, надо полагать, руководствовался своими представлениями о средневековых рыцарских турнирах. На самом деле момента, изображенного на полотне живописца, просто быть не могло. Возможно, что какой-то Пересвет с каким-то Челубеем действительно сражались на поединке перед началом Куликовской битвы, но тогда они сражались как-то по-другому, не так, как изображено на картине. При своей высокой посадке кочевник в случае лобового таранного столкновения просто вылетел бы из седла. Поэтому кочевники никогда не принимали лобового удара, а использовали маневр. Удар в лоб против них попадал в пустоту.

«При нападении кочевники Дешт-и-Кипчака использовали способ, который имел свое особое название – тулгама (так по Бабуру), или тулгамыш (так по Абд ал-Гаффару Кирими). Обе эти формы образованы от тюркского глагола тулгамак – окружить, обвернуть, обратить, кружить, крутить. Тулгама как способ ведения боя, соответственно, – оборот, фланкирование, нападение во фланг или в тыл противника. Бабур в своих записках характеризует способ ведения тулгама как «великое искусство в бою» кочевников Дешт-и-Кипчака и подробно описывает его… По словам Бабура, у жителей Кипчакской степи ни одного боя не бывает без тулгама» (Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Казахстан. Летопись трех тысячелетий. Алма-Ата, Рауан, 1992).

Наиболее трудным противником для монголов времен Чингисхана были именно половцы (кипчаки, куманы и т. д.), которые и сами были прирожденными наездниками и при этом обладали численным преимуществом. Но половцы не составляли единства, а кроме того, основной их тактикой ведения боя был контактный бой, основанный на использовании холодного оружия.

«Почти все категории черноклобуцкого общества и войска отражены в летописных записях. Лучники названы «молодью». Обычно это действительно были молодые воины-стрелки, обязанностью которых был первый обстрел вражеского войска и заманивание его ложным бегством в засады. Тяжеловооруженные воины назывались «лучшими мужами», во всяком случае часть из них, происходившая из наиболее знатных семей, относилась к этой категории общества. Аристократы, как и половецкие ханы, именовались князьями» (Плетнева С. А. Половцы. М.: Наука, 1990).

Луки половцев не обладали достаточной пробивной силой, а потому упор они делали все-таки на контактный бой. Чингисхан ввел специализированные подразделения ударной конницы, вооруженной сверхмощными боевыми луками, тем самым мог навязать своим противникам новую тактику боя, которой, не обладая соответствующим вооружением, они ничего не могли противопоставить. Тяжелая половецкая конница гибла в первом же сражения, а вооруженная универсальными луками легкая конница для монгольской регулярной армии большой опасности не представляла.

Точно так же все без исключения сражения с монголами княжеских дружин, сражавшихся по примитивному принципу «стенка на стенку», имели печальный исход – разгром их происходил мгновенно. Про Европу и говорить нечего. Рыцарский «частокол» против монгольских боевых луков – чистое самоубийство. А «свинья» (клин) рыцарских военно-монашеских орденов получала удар во фланг; она могла ломиться только вперед – туда, где, в случае столкновения с монголами, вообще никого не было. Все это увлекательно расписанное в исторических романах или показанное в кинофильмах грозное рыцарское воинство на самом деле – романтика, с военной же точки зрения – деградация. Если рыцари и ухитрялись одерживать победы над разного рода язычниками, то только потому, что те в военном отношении выглядели еще хуже – беспорядочная, плохо вооруженная, почти неорганизованная толпа. «Достоверно доказано, что в битве при Гастингсе (1066 г. от Р. X.) бойцы из простонародья сражались вообще каменными топорами» (Александр Бушков. Чингисхан. Неизвестная Азия. М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2012). В случаях же, когда рыцарям приходилось сталкиваться с регулярной монгольской армией, использовавшей самую передовую тактику и самое передовое оружие, можно было заранее играть похоронный марш.

Развеем еще один устоявшийся миф. Принято считать, что сход с историчес­кой сцены конных армий кочевников, когда-то периодически «протрясавших Вселенную», связан с изобретением огнестрельного оружия. Это мнение не соответствует действительности ни в малейшей степени. На самом деле существовавшая в течение тысячелетий ситуация в мире, когда кочевники постоянно будоражили весь Евразийский континент (и не только его) изменилась в результате экономического роста средневековых европейских городов, развития товарно-денежных отношений и демографического взрыва. В результате у городов появилась возможность содержать постоянные регулярные армии, прежде всего, пехоту, которая выработала тактику борьбы с конницей (европейской конницей, орудовавшей холодным оружием контактного боя; против конных лучников пехота была бы бессильна).

Это же обстоятельство свело на нет и рыцарские армии, и княжеские дружины. Средневековые (рыцарские и княжеские) армии были весьма немногочисленны и сражаться им приходилось в основном друг с другом, при этом и собирались они лишь время от времени, на определенную кампанию (ну, конечно, исключая бесконечную феодальную междоусобицу). Против боеспособной пехоты регулярной армии они оказались несостоятельны. Поэтому от них пришлось отказаться.

Что касается огнестрельного оружия, то практически до середины XIX века (до появления нарезных стволов) оно по всем показателям уступало оружию стрелковому – луку и арбалету: лук и арбалет были легче, скорострельнее, стреляли дальше и точнее, обладали большей убойной силой.

«Немецкие источники сообщают, что кремниевые ружья образца 1805 года были более усовершенствованные, чем их аналоги в 1640 году, и имели следующие характеристики: при дальности стрельбы 75 метров их поражающая способность составляла 46%. Скорость перезарядки такого ружья шомполами составляла 1,5 минуты, причем перезарядка осуществлялась в положении стоя, остатки пороха в кремниевом заряде удалялись. Разумеется, все эти данные приводятся, как отмечалось в источнике, на основании полигонных испытаний в прусской армии» (Айдар Сеит-Кожа. «Общественная позиция», №41, 8 ноября 2012 г.).

Заметим, что на полигонных испытаниях, в относительно комфортных условиях, показатели всегда намного лучше, чем на поле боя. В реальных условиях войны огнестрельное оружие выглядело еще более уныло. Так что на самом деле причины постепенного снижения роли конницы заключаются не в мнимом превосходстве огнестрельного оружия над стрелковым, которого в действительности не было, а в экономике.

«Его [Наполеона] победоносная армия была вооружена унаследованными от старого режима ружьями образца 1777 года (с внесенными в 1803 году незначительными усовершенствованиями)…» (Жан Тюлар. «Наполеон»). Тут не мешает отметить, что французские ружья эпохи Наполеона по скорострельности уступали… даже прусским! Не огнестрельное оружие положило конец господству кавалерии на поле боя, а глобальные изменения, произошедшие в мировой экономической системе. И тут мы добавим, что сами эти глобальные изменения в мировой экономике произошли именно как следствие монгольских походов XIII-го века. Но мы еще будем говорить об этом подробнее.

«Крах доменной феодальной структуры и вытеснение с полей сражения рыцарской конницы часто объясняют изобретением огнестрельного оружия, что неверно. По пробивной силе и точности стрельбы «длинный лук» и арбалет превосходили ручное огнестрельное оружие не только в эпоху Возрождения, но и много позднее – практически до перехода к нарезным стволам (середина XIX в.). Превосходство пушки над катапультой тоже проявилось не сразу. Далее, новое оружие было дорогим и достаточно ненадежным. Наконец, его было мало. (В XV в. артиллерия считалась сильной, если на тысячу воинов имелось одно орудие, которое выпускало за день от одного до трех ядер).

…На самом деле следует искать не столько причины возврата к традиционным формам ведения войны в эпоху Возрождения, сколько причины отказа от этих форм в раннее Средневековье… Рыцарская конница могла решить исход сражения потому и только потому, что при натуральном хозяйстве отсутствует экономическая база для создания сильной и устойчивой на поле боя пехоты. Когда началась реанимация торговли, такая база появилась (прежде всего – в городах).

Уже в битве при Бувине успеху французского рыцарства способствовали действия возрожденной пехоты – муниципального ополчения. В «битве золотых шпор» (1302 г., Куртрэ) фламандская муниципальная пехота разбивает в оборонительном бою рыцарское войско французов и убивает около 4000 рыцарей. (В этом бою фламандцы имели небольшое численное превосходство – 15 тыс. против 13 тыс., но все фламандское войско было пешим, в то время как у французов было около 7000 тыс. рыцарей)» (Переслегин С. «Структура и хронология военных конфликтов минувших эпох»).

Вот эти факторы и предопределили закат преобладания конных армий. «Еще в 1494 году 2/3 французских войск, в это время начавших поход в Италию, составляла рыцарская кавалерия, а уже в 1528 году – только одиннадцатая часть. Так же примерно изменилось соотношение родов войск и в испанской армии. Около 1521 года папа Лев Х определил обязанности кавалерии: прикрывать войска, обеспечивать доставку провианта, наблюдать и собирать разведывательные данные, беспокоить неприятеля. В этом перечислении пропущено было только одно – участие в сражениях» (Черняк Е. Б. «Вековые конфликты». М.: Международные отношения, 1988).

Почему в Европе не стали формировать армии из конных лучников? Потому что их очень трудно подготовить. Лучник готовится с раннего детства, с 4–5 лет, а наивысшего мастерства он достигает только годам к 20–22. Нужно уметь стрелять из неподвижного положения, на скаку, вправо, влево, атакуя, отступая, по неподвижной цели, по движущейся цели, учитывая разные уровни горизонтов стрельбы, обернувшись на полном ходу, надо развить в себе профессиональную интуицию (стрельба зимой и стрельба летом – разные виды стрельбы, ранним утром, днем и ночью – тоже; следует учитывать влажность воздуха, силу и направление ветра и многие другие факторы). Понятно, что такую длительную и сложную подготовку в массовом порядке могли обес­печить только кочевники, которые неотделимы от лука так же, как и от коня: они все были лучниками. Во время Столетней войны английские лучники своими «длинными луками» наносили тяжелый урон французским рыцарям, но ведь их было совсем мало, а рыцарей – еще меньше. В массовом порядке оседлые народы армию лучников подготовить не могли.

В то же время пехотинца обучить стрельбе из ружья можно за пару часов, все остальное время – строевая подготовка и обучение штыковому бою. Снайперской меткости от европейского пехотинца, учитывая невысокие качества огнестрельного оружия того времени и не требовалось – все решалось за счет массовости.

Арбалетчика, конечно, подготовить легче, чем лучника. И дальнобойность у него высокая. Но арбалет взводится при помощи специального рычага или лебедки, поэтому у него крайне низкая скорострельность. Поэтому арбалетчики обычно действовали вдвоем – стрелок и заряжающий – с двумя арбалетами. Стрелок стреляет, передает разряженный арбалет заряжающему и т. д. Это повышало скорострельность, но не намного, все-таки заряжание арбалета в любом случае дело небыстрое. Особенно славились итальянские арбалетчики. Из арбалетчиков армию теоретически можно составить, но чтобы она была достаточно эффективной нужен ее удвоенный состав (на каждого стрелка – заряжающий). А это значит, что такая армия потребует двойной оплаты при том, что половина армии только обслуживает другую половину. Это чрезмерные расходы, к тому же низкая мобильность и слабая маневренность, неповоротливость.

Некоторые читатели, возможно, помнят, как в старом франко-британском фильме «Ватерлоо» есть впечатляющие батальные сцены. Сверху широким планом показывается, как конница маршала Нея лавиной несется на выстроившиеся в каре английские пехотные полки и обтекает их, не в силах прорвать. С холодным оружием в руках – саблями, шашками, палашами пехотное каре, конечно, прорвать затруднительно, практически невозможно. Но, между прочим, для воинов Чингисхана такой способ пехоты противостоять атаке кавалерии был бы подарком судьбы: они просто проносились бы вдоль фронта каре и расстреливали его из луков.

Следует понимать, что непобедимая армия Чингисхана сформировалась не сразу, а складывалась в течение длительного времени. В период гражданской войны в Монголии она еще действует типичными методами, характерными для родоплеменного ополчения кочевников. С началом внешней экспансии перед этой армией встали новые задачи, с которыми она раньше не сталкивалась. Эта ситуация потребовала формирования армии нового типа, что происходило по мере накопления и анализа ранее не имевшего места опыта, на основе которого находились нужные решения.

Мы указывали на то, что первые десять лет своей экспансии в Северном Китае монгольская армия действовала невнятно и довольно бестолково: армия захватывала города, потом уходила обратно в Степь, за Великую Стену, потом опять захватывала те же самые города и т. д. Все сводится к бесконечным набегам за добычей. Какая-либо стратегия отсутствует – она только вырабатывается. Никакого ясного плана завоеваний просто нет. Только со временем Чингисхану становится понятна бесперспективность такого способа ведения военных действий. Чтобы достичь каких-то ощутимых территориальных приобретений и тем самым разгрузить переполненную степную экологическую нишу, «выпустить пар», необходимо было разработать ясную стратегию, переформатировать армию и вообще весь степной социум. Собственно, дальше стремления расширить экологическую нишу для кочевников экспансия монголов и не шла, нет ровным счетом никаких оснований приписывать Чингисхану какие-то сверхъестественные, сверхграндиозные планы. Ну а уж что получилось по ходу развития экспансии – то получилось, тут вступили в действие другие факторы, ранее не предвиденные, о неожиданном вмешательстве которых никто и помыслить не мог.

Ликвидировав в ходе гражданской войны старую степную аристократию в виде племенных вождей, Чингисхан получил возможность сформировать армию нового типа – регулярную. Не такую, как раньше, когда армия состояла из отдельных племенных контингентов, возглавляемых собственными вождями, над которыми главнокомандующий не очень-то и много власти имел и которые могли позволить себе действовать по собственному усмотрению, не взирая ни на какие приказы сверху, или вдруг уйти со своим отрядом обратно домой, а то и вовсе перейти на сторону противника (все это типичные болезни феодализма; подчинить феодалов настоящей военной дисциплине практически невозможно).

Родоплеменное деление в армии устранялось и все теперь подчинялось Ханской Ставке. Перестраивался на военный лад и весь степной социум: теперь по первому приказу Ставки любой род немедленно должен был выставить требуемое количество воинов, срок службы которых не определялся – может быть на несколько лет, а может быть и навсегда. В дочингизовские времена это вызвало бы бунт, теперь – все подчинились. Вместо обычного права вводилась Яса, которая, судя по дошедшим до нашего времени фрагментам, ставила целью подчинить социум именно правилам военного времени. (Полностью обычное право, конечно, не устранялось, оно какое-то время как бы неофициально сосуществовало параллельно с Ясой. Когда период экспансии закончился, социум немедленно вернулся к нормам обычного права, а Яса была просто забыта, уцелели только некоторые ее отрывки. Это закономерно: военный устав хорош только для военного времени, для нормального функционирования социума в мирное время он непригоден. Вот поэтому и забыли Ясу – необходимость в ней отпала. Впрочем, возможно, некоторые фрагменты Ясы впоследствии вошли и в нормы обычного права.)

Армия была революционизирована. Вместо отрядов, возглавляемых родоплеменными вождями – тумены. Вместо самих этих вождей – полководцы, назначаемые Ставкой, действующие по ее приказу и подотчетные ей. Сохраняется традиционное деление на тысячи, сотни и десятки, но самовольный переход воинов из подразделения в подразделение запрещен. Конница делится на ударную и легкую, задачи которых различны. (Хотя, конечно, деление конницы на ударную и легкую не зафиксировано в письменных источниках, но это логично вытекает из анализа известных нам сегодня сведений о тактике монгольского войска; а что до письменных источников – так их и писали-то люди, к военному делу никакого отношения не имеющие.) Вводятся инженерные части, задача которых создавать осадные орудия и приспособления, организовывать подкопы, в некоторых случаях – устраивать наводнения. Для штурма городов и крепостей создается специализированный «штурмовой спецназ».

Колоссальное преимущество армии Чингисхана дало создание некоего своего рода «Главного разведывательного управления». Конечно, существование «ГРУ» у монголов тоже не упоминается в письменных источниках, но посудите сами.

«…Действия армии не были самостоятельными, они подкреплялись разведкой – армейская (ближняя/тактическая), дальняя (стратегическая), ее активными мероприятиями (подрывная деятельность, пропаганда и т. п.) и дипломатией – внесением раздоров между государствами, гибким выбором временных союзников и т. д. …Так что если посмотреть на историю создания империи, мы видим знакомые сейчас реалии: массовые армии; действия отдельных корпусов в рейдах на больших пространствах в глубине территорий противника, координированные общей стратегией; качественная разведка всех видов; использование элементов психологической войны и пропаганды; тесная увязка военных и дипломатических мероприятий; большое внимание к проблемам связи и их решение на тогдашней технологической базе и т. д. » (Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: Аст, 2006).

Могли ли быть решены столь масштабные задачи без наличия у Чингисхана какого-то подобия советского ГРУ? Конечно, какая-то военная разведка существовала у всех государств во все времена, за исключением времен доисторических. Но до Чингисхана никогда еще в истории она не принимала такого масштаба и не приобретала такой системности. И ничего подобного не возникало в мире еще много веков после него. Исходя из сопоставления известных фактов, мы приходим к выводу, что какое-то подобие ГРУ у монголов было, и это была не просто какая-то небольшая группа людей, ведавшими делами разведки, а целая масштабная специализированная служба, работавшая с размахом.

Логичнее всего предположить, что идея такого «ГРУ» была позаимствована у китайцев, у которых искусство разведки имело тысячелетнюю историю – ничего подобного до начала экспансии в Северный Китай у монголов вообще никогда не было, – но только у Чингисхана эта служба приобрела небывалый размах, что, кстати говоря, свидетельствует о недостаточности живой силы у него; в результате он отчаянно нуждался в подобной службе, чтобы иметь возможность наносить удары в самые уязвимые места численно превосходящего противника. Потому и не пожалел сил и времени, чтобы такую службу, беспрецедентную в мировой истории, создать. Полководец, абсолютно уверенный в своем военном превосходстве, не стал бы уж слишком сильно заморачиваться с чрезмерной и чересчур дотошной разведкой, да еще и сочетать ее с подрывными методами тайной войны, у Чингисхана такой уверенности не было.

О том же, кстати, свидетельствует и перестройка функционирования всего степного социума на принципах военной организации: масштабы задач и возможности их выполнения были настолько несопоставимы, что решить их можно было только при тотальной мобилизации всего общества. Только совершенно экстремальная ситуация могла подвигнуть его к такому невероятному (и смертельно опасной для инициатора) переустройству силовым методом традиционного уклада и способа функционирования общественного организма, к которому он сам принадлежал, да еще и в столь сжатые сроки.

Примерно так же колоссальное напряжение 2-й Мессенской войны привело к тому, что Спарта из традиционно развивающегося греческого полиса превратилась в настоящую военную организацию. Разница в том, что после окончания периода экспансии кочевой социум вернулся к своему традиционному способу функционирования, в то время как Спарта постоянно жила в окружении численно преобладающих мессенцев, обращенных в илотов. Она не могла позволить себе расслабиться ни на минуту, а потому в качестве военной организации, находящейся в состоянии постоянной боевой готовности, так и просуществовала целых 600 лет… до самого своего бесславного конца.

Все это, между прочим, говорит о том, что устоявшийся миф о Чингисхане как о ненасытном завоевателе, жаждущим все новых и новых побед действительности не соответствуют. Факты говорят о том, что он скорее был человеком, поставленным судьбой в совершенно отчаянные обстоятельства, с которыми вынужден был вступить в смертельную схватку.

 (Продолжение следует)