• Время
• 22 Октября, 2020

В Р Е М Е Н СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ

Мурат Ауэзов,
культуролог

10 января 1979 года

Ощущаю потребность обратиться к надличностному: с мольбой, скромной просьбой, за лаской и поддержкой, с гневом и яростью, укором, упреком – со словами, теребящими Его призывно и неотступно.

Мне нужен Он. Не рассчитываю на его деятельное участие в моей судьбе, хотя в глубине души допускаю эту возможность (почему бы нет? Разве не чист я намерениями и не я ли – единственный, целиком посвятивший себя утверждению Его пути?).

Не сущность Его мне нужна. На многие вопросы я и сам в меру сил и представлений могут дать ответ. Мне нужно имя Его. Имя Бога моего.

О, Для-меня-безымянный-великий-сос­традающий-понимающий-поддер­живающий Бог!

Оставайся в завесах туч и моего непонимания, оставайся в небесах, в вещах, частицах, в прошлом и в будущем, в зерне и в прахе, в далях, высотах, глубинах – где угодно и сколько угодно долго, не яви лика своего, но шепни однажды Имя свое.

Не нужно дыр

Ушных и ни всеведных глаз.

На твой безумный мир

Ответ один: отказ.

Так, или примерно так писала Марина Цветаева.

12 января 1979 года

Ситуация непростая. Ануар был у первого.

В депутаты СССР не прошел. Многие толкуют, что скоро Ануар не станет главой Писательской организации. Взбудоражен А. А. «Как крысы с тонущего корабля разбегаются», – говорит о тех, кто рядом. В этой ситуации мне, конечно же, неудобно покидать тонущий корабль. Но – не очередная ли это уловка игры случайностей, так долго оттягивающей мою встречу с Большим листом?

Ануар мобилизовался. Думаю, и этот раунд он выиграет. Так, кажется, ему и сказали, теми же сакраментально-нестареющими словами: «продолжай спокойно работать». Держат А. в страхе, в панике и жмут: давай современность, хватит истории, истреби все, отдающее национализмом.

Кубинец, приезд его катализатором своеобразным стал. Не припомню случая, чтобы так дружно, с энтузиазмом наши действующие секретари встречали иностранного гостя.

Гостик-то хиленький. Но и подарки ему, и пакетик, в популяризации – все по высшему счету. Знобит и лихорадит джигитов Ануара.

Но – боевой огонь в глазах у Саина, подъем у Бекежана, Олжас – активен... выиграют раунд. К тому же там, у тех: «решили, что с Ануаром покончено и сцепились теперь друг с другом» (слова кургузого куратора).

Хорош во всей этой ситуации Калау. Деловит, спокоен, где надо – решителен, где надо корректен, деликатен. У него свой курс – на пользу делу, понимаемого им хорошо – по-комсомольски. Мое участие или неучастие во всем этом – практически ничего не решает и, по всей видимости, имеет лишь моральное значение. Отошел – не отошел – вот критерий момента. И это меня забавляет более всего. Случай, когда из чувства товарищества поступаешься фундаментальными планами. Так бывало и преж­де... так и должно быть... но сколько можно!

Вновь вплетаться в струи взвихренной суеты, снова с сухим блеском в глазах действовать во власти очередной иллюзии причастности к важному делу. Нет, на сей раз нужно назвать вещи своими именами. Ануар сейчас борется не за гражданскую идею, а за пост. Его джигиты – за то же самое, за место под солнцем. У них есть, за что зубами накрепко вцепившись, биться насмерть. Их книги в планах издательств, их хорошо оплачиваемые, престижные, с персональными машинами служебные посты и масса других явных и неявных льгот – вот что в первую очередь будит в них энтузиазм борьбы. Я был бы с ними, если бы при этом они сражались еще и за настоящее, подлинное, гражданское в литературе. Но не так все будет на этот раз: теперь начнется демонстрация своей гораздо большей, чем у оппозиции, лояльности, объектом ответных ударов станут конкретные люди из числа «оппозиции», а не согнувшие и тех и других в духовное рабство условия. Очередная возня подловатых, грязненьких подростков с потрясающе трезвым пониманием всего, что касается их нательных и шкурных интересов.

Утвердился в решении уволиться из Союза сразу же после возвращения с юга. Сказал об этом О. С. Он отнесся с таким проникновенным пониманием, что я тут же стал говорить о том, как представляю себе книгу. Созвучное его умонаставлениям было в моих словах, и он понимал. И одобрил. «Нужно высвободить несколько писателей для свободного творчества». Сформулировал то, что инстинктивно называют женщины-матери. «Хотя бы для эксперимента», – не без иронии, хотя и грустноватой, добавил. А дальше пошло характерное: «Колониальное нужно понимать широко. Я считаю, что казахи колонизованы своей природой, укладом жизни. Русские тоже колонизованы своим историческим наследием, своей действительностью...».

Немало слов в том же духе сказал он. Как предостережение против ограниченности, экзальтированности годится, но мы не минуем стадии политической остроты слов, мыслей и действий своих на пути к подлинному гуманизму. Обязательно вернемся к исходному широкому гуманизму, но проставив в этом движении акценты, перестрадав связанные с этим периоды болезненного, экзальтированного роста.

Отстегнуться по всему шву, колониализм увидеть в конкретном проявлении, не размывая границ расширительным толкованием, обозначить формы его протестующим, бьющимся в ярости, бунте, противостоянии словом – всего этого не минуем. Драму и светлую судьбу рода человеческого понимать начнем, избавившись от примитивизма, лености ума, неизбежных для тех, кто отстранен от суверенного решения собственных проблем. Пропахшие дымом походных костров и порохом яростных битв – только такими сможем всерьез говорить о гуманизме, о проблемах общечеловеческого содержания.

Ограниченность летящей в цель стрелы сопутствует нам и, право, не так уж это плохо.

Провидцем оказался я. Ануар раунд выиграл. О. С. засвидетельствовал: «Еще вчера А. мог сомневаться, но сегодня уже – нет. Все в порядке». Ну что же, мне – облегчение. Уйду из СП без каких-либо угрызений совести. Что впереди?

Поездка на юг. Обратно – через Мерке. Мешочек с грецкими орехами.

Заявление об уходе из СП, с немедленным фактическим уходом. Деньги на квартплату, телефон, электричество на весь 1979-й.

Расторжение связей с хаосом, погружение в космос работы. Полный сон, непременная зарядка, режим питания, режим работы. Дипломный труд на зрелость национального самосознания в словодействии индивида. Осознание собственной делегированности: необратимым прошлым, ищущим, терзающимся настоящим, ответственностью перед будущим, луной, меркенским Карасу, макатским Шымұрыном, горами советско-китайской границы, гидами Тадж-Махала, пылью, зноем, древностью дорог и сладким виноградом Восточного Туркестана, многодетными матерями, всепонимающими и ничего не предпринимающими старцами, молочным запахом младенцев казахских аулов, алкоголизмом, надломленностью, болезнями души и мозга сверстников.

Что влечет меня неудержимо? Мой бог – я видел его не раз в горах, на высоких перевалах, когда, раскинув руки, лежал на теплой земле, всматривался в близкое, вмиг густеющее и тут же светлеющее небо. Я видел его круто над собой, являет он себя, когда я недвижим, лежаче-созерцателен. Но я человек. Мне свойственно шагать по земле, не запрокидывая головы. Меня влечет мечта увидеть Бога своего спустившимся с зенита на склоны неба, впереди, там, где сойдутся наши пути. Вижу, чуть выше линии горизонта есть мой простор. Там мыслям хорошо. Там предел им в их собственных возможностях, а не в возможностях цензоров, кураторов, немоглупых собеседников. Туда-то путь свой держим – я и надежды тех, кто из среды своей меня вычленил, выделил, в путь-дорогу собрал.

САУДОВСКАЯ АРАВИЯ

 Наши предки –

из знойных аравийских пустынь

Мухтар Ауэзов

Выступление в Фонде

исследований короля Фейсала

Эр-Рияд

23 января 2007 г.

Нашу беседу я хотел бы начать с автобиографического отступления и затем продолжить рассказом о двух ярких эпизодах арабо-тюркских отношений, связанных с именами великого философа Абу Насра Мухаммада Бен Мухаммад Бен Тархана, известного больше под именем аль-Фараби, и выдающегося филолога XI века Махмуда аль-Кашгари.

Родители дали мне имя Мұрат. Отца звали Мұхтар, маму – Фатима. Оба родители хорошо владели арабской алфавитной графикой. Использовали ее до конца своей жизни. Как правило – в личной переписке и дневниковых записях.

Отец говорил, что предки наши родом «из знойных аравийских пустынь». Наверное, поэтому рекомендовал мне выбрать специальность арабиста. Судьбе было угодно другое. Я стал синологом по профессии и тюркологом по велению души.

Мой отец был писателем и ученым. Инструментами его творчества были қалам и қағаз, результатом – многочисленные кітап, которыми гордится казахский народ.

Отец и его предки были қожá, тюркизированные миссионеры, в течение столетий лелеявшие свет духовности и культуры в этнической среде Центральной Азии.

На склоне лет я острее, чем прежде, ощущаю в себе зов «аравийских пустынь», сбереженный в крови множеством предшествующих поколений. И в то же время, без каких-либо сомнений признаю собственную неотторжимость от судеб людей, принявших в свою среду моих очарованных Истиной предков.

Гармония арабо-тюркских отношений… Желанна ли она для меня? Ра­зумеется, да! Могу ли способствовать ее возрождению? Намерен это делать по мере сил.

В современном Казахстане высок интерес к национальной истории. И это понятно – создание независимого государства предоставило возможность разрушить стереотипы прежних, навязанных Российской, а затем и Советской империями представлений об историческом прошлом народа.

В настоящее время действует программа «Культурное наследие», уникальная по масштабам финансирования и вовлеченности в нее гуманитарных и творческих сил. Объектом изучения стала история за последние две с половиной тысячи лет. Основанием для выбора этого хронологического диапазона явился, во-первых, выход на просторы Евразии в середине первого тысячелетия до новой эры динамичной, хорошо организованной силы – конных кочевников. Во-вторых, то обстоятельство, что крушение созданной ими конно-кочевой цивилизации приходится на 30-е годы двадцатого века, когда в Казахстане в результате одного из самых губительных социалистических экспериментов – коллективизации – случился голод, унесший жизни более трети казахского народа.

Между «началом» и трагическим «уходом в небытие» конно-кочевой цивилизации – века и века истории, насыщенной событиями, определившими облик Казахстана, его духовность и культуру. К числу важнейших факторов, формировавших народ на протяжении долгой истории, относятся его взаи­модействия с народами Китая, Индии, Ирана, арабоязычного мира, Кавказа и России. Самое глубокое и самое одухотворенное влияние тюркская среда испытала со стороны арабо-мусульманского мира, его знаний и Веры.

Арабская культура сыграла огромную роль в приобщении Центральной Азии к духовным ценностям мировой цивилизации. Благодаря арабскому языку тюркоязычное население региона получило доступ к философии, истории, литературе множества древних и современных ему народов. Конечно же, высота научных и духовных исканий аль-Джаухари, Исхака аль-Фараби, аль-Кимаки, Йассауи, Бакыргани, Махмуда аль-Кашгари была обусловлена тем, что они превосходно освоили арабский язык и богатейшее знание арабоязычного мира. Звездой первой величины в этом неполном списке великих имен является Абу Наср аль-Фараби, ставший родоначальником исламской философии. Творчество аль-Фараби охватывает широчайший круг интеллектуальных проблем: феномен разума, эстетика, психология, естествознание, математика, астрономия, акустика, теория музыки, основы геодезии и архитектуры. Им были созданы положения о государственном строе, происхождении человеческого общества, «добродетельном городе». Он внес значительный вклад в развитие языкознания, что выразилось в глубоких рассуждениях о связях между языком и мышлением, семантической природе слов и словосочетаний, их связи с понятиями и логическим содержанием, правилах стихосложения и законах письма.

О привилегированном месте аль-Фараби в области философии говорит тот факт, что за ним укрепилась слава «Второго учителя» (после Аристотеля). По словам господина Сейид Мухаммада Хатами, «другие мыслители, несмотря на свое величие и открытие новых путей в удивительный мир идей и размышления, не удостоились такого титула, ибо они находили себя за столом, уже богато накрытым аль-Фараби».

Ренессансное по духу и содержанию учение аль-Фараби привлекло внимание казахской гуманитарной общественности в 70-е годы ХХ века, когда исторические обстоятельства позволили познакомиться с его наследием. Приобщение к творчеству аль-Фараби укрепило нас в стремлении к деколонизации собственного сознания, в устремленности к свободе и независимости. Это была прекрасная пора фундаментальных духовных исканий, сопряженных, вместе с тем, и с немалым числом сложных проблем.

Соприкосновение с такого рода интеллектуальной галактикой явилось шокирующим испытанием для казахского общественного сознания, только начавшего исход из идеологического плена советской тоталитарной системы. Становилось ясным, что достойная встреча с наследием аль-Фараби может состояться лишь при наличии навыков восхождения на альпийские высоты духовности. И этот путь необходимо было пройти. Мы хотели перемен, и понимали, что единственным оружием, которым мы в то время могли располагать, является оружие подлинного знания.

Средневековая тюркская среда основательно восприняла обе великие составляющие арабской культуры – научное знание и религию Ислама. Особая роль Ислама заключалась в том, что он сумел привнести в кочевую среду комплекс взглядов и идей, на базе которого стало возможным развивать культуру надплеменного типа, осуществлять общую внешнюю и внутреннюю политику, придерживаться единой системы образования и просвещения.

Происходящий в наше время ренессанс Ислама в Казахстане – открытие Исламского университета в г.Туркестане, появление сети мусульманских учебных заведений, в числе которых Исламский институт в Алматы и ряд новых медресе, широкое строительство мечетей во всех регионах – все это говорит о непреходящем влиянии Ислама на духовное развитие казахского народа.

В связи с индивидуальным мис­сионерством суфиев, явившихся проводниками мусульманского вероучения в средневековую тюркоязычную среду, есть основания говорить о своеобразном «степном» исламе.

В нем ощутимо присутствует традиционная мировидческая система конных кочевников – тенгрианство. И это обстоятельство, с которым нельзя не считаться в процессе возможного и желательного углубления арабо-тюркских духовных связей на современном этапе.

Одной из важнейших книг, запечатлевших сведения о языке и культуре тюрок, стал Диван Лугат ат-Турк, «Свод тюркских наречий», созданный тюркским ученым Махмудом аль-Кашгари во второй половине XI века. Автор явился свидетелем небывалого военного триумфа тюрок на огромном пространстве мусульманской цивилизации XI века. В это время тюрки-огузы, до тех пор известные миру, в основном, в качестве наемных воинов в армиях мусульманских правителей, подчинили себе обширные территории, находящиеся под контролем арабских и иранских династий от Хорасана до Средиземноморья на Ближнем Востоке, а также Малую Азию, одержав победу над византийским императором.

«Диван» создавался на арабском языке как энциклопедический словарь, знакомивший читателя с языком и культурой тюркских завоевателей, пришедших к власти на большей части мусульманского мира. С первых же строк «Дивана» становится очевидно, что в мировоззрении его автора особое место занимали ценности Ислама и арабской культуры. В Предисловии Махмуд аль-Кашгари указывает, что труд его посвящен Аббасидскому халифу аль-Муктади (1075- 1094), воплощавшему в глазах большинства мусульман высочайший духовный авторитет.

Содержание «Дивана» ясно свидетельствует о том, что для аль-Кашгари не существовало конфликта между Исламом и доисламской верой тюрок. Многочисленные тюркские цитаты с упоминанием имени Тенгри он переводит на арабский, заменяя Тенгри на Аллах. Миссионеры Ислама не принуждали тюрок к отречению от глубоко укоренившейся системы прежних духовных ценностей. И в этом, как уже говорилось, одна из главных причин массового принятия Ислама тюрками.

На ранних этапах принятия новой веры на первый план выходили внешние атрибуты мусульманства – такие, как чтение Корана, совершение молитвы, соблюдение правил, предписанных для мусульман, и, пожалуй, самое важное – инициирование системы традиций, отныне объединяющих тюрок с арабами и персами.

В качестве основы для создания культурного эталона, свидетельствующего о духовной состоятельности тюрок, Махмуд аль-Кашгари определяет язык. Главная цель «Дивана» – предоставление арабоязычному читателю языка тюрок, востребованность которого в новой империи не вызывала у автора сомнений.

Лингвистическим ориентиром вы­сшего порядка для Махмуда аль-Каш­гари служит язык Корана, арабский язык, на протяжении столетий распространявшийся по мусульманскому миру и явившийся основой его богатейшей культуры.

Язык тюрок, согласно аль-Кашгари, в накопленных смыслах и формах равновелик арабскому: эти два языка уподобляются им «двум скакунам на скачках».

События X-XI веков привели к тому, что обозримое пространство цивилизованного единства тюрок ассоциировалось с «землями Ислама», важнейшим культурным компонентом которого являлся арабский язык. Именно через арабский язык и арабский алгоритм языкознания сведения о языке и культуре тюрок могли наиболее благоприятным образом распространиться по обширному мусульманскому социуму. Исходя из этого, Махмуд аль-Кашгари наполнил категории арабо-мусульманской науки содержанием тюркских наречий, продемонстрировав тем самым возможность создания фундаментального произведения тюрко-арабской культуры.

История арабо-тюркских отношений содержит бесчисленные примеры плодотворного взаимодействия, гармоничного синтеза, сотворения научных ценностей, шедевров духовности и культуры, совместного решения крупных проблем этнического и государственного развития.

Может ли быть, чтобы манящий своим совершенством опыт взаимоукрепляющих связей остался в прошлом, не перерос в устойчивую традицию, поддерживающую нас в современности?

Я задаю этот вопрос себе. И адресую его Вам, уважаемые участники встречи.

Благодарю за внимание.

СТАМБУЛ-ЭР-РИЯД-МЕККА-МЕДИНА

 январь, 2007 г.

23.01. Нахожусь в Стамбуле, в замечательной гостинице, называется Гейлам-Интерконтиненталь. Большой номер-люкс. Вид на Босфор, восемнадцатый этаж. Сегодня вечером улетаю в Эр-Рияд, Саудовскую Аравию. А сейчас предстоит поездка по городу – свидание со Стамбулом. Неосуществимая в тоталитарные времена была у мамы моей Фатимы мечта: бросить все, уехать в Турцию, в Стамбул с его Айя-Софией.

Солнечный день. Синева неба и синие воды Босфора. На берегу огромное количество рыбаков. Водитель объясняет, дела в экономике не-ахти. Многие не имеют работы. Ловлей рыбы перебиваются.

В массе своей приятные люди. Давно уже готовы быть европейцами по одежде, по манере держать себя. Есть желание войти в Европу. Все, безработные тоже, любят Стамбул. Город этот, как «последний троллейбус» Окуджавы, подбирает своих в пути.

Ночью прилетел в Эр-Рияд, разместили в респектабельной гостинице в центре города.

Первая встреча – в Центре Исламских исследований Фонда короля Фейсала. В структуре Фонда есть библиотека. Самая богатая в Саудовской Аравии – хранит 25 тысяч рукописей по истории ислама. Среди них – уникальные, те, что оказались в Европе, приобретались арабскими меценатами и передавались в эту библиотеку. Генеральный секретарь Фонда – г-н Яхья Джуннид. От него я получил приглашение прочитать лекцию. Обаятельный человек. Поручил своим сотрудникам показать, кроме академической еще и публичную. Везде условия хранения и доставки книг на высочайшем уровне. Температурно-влажностный режим, освещенность – идеальны.

Публичная входит в комплекс: резиденция короля Абдель-Азиза, мечеть и сама библиотека. Такая вот триада: я – мой бог – мое знание. Библиотека – в этом едином контексте. Тут и уважительное отношение к книге, и изумительные возможности сбережения и лечения книг. Реставрация выполняется с помощью специальной бумаги, которая доставляется из Японии. В статичных и передвижных лабораториях. Отделочные и строительные материалы библиотек великолепны – мрамор и ценные породы деревьев. Свежайший воздух, хорошее освещение. Книги на разных языках мира и разных времен. Доступ к ним свободный. Нет жестко охранных мер как, скажем, в Японии или в Китае, где книги хранятся в контейнерах «бамбук в бамбуке», с едва ли не мистическим пиететом. Здесь все проще. Книга – в естественной среде. Никогда не прерывалась ее бытие, и нет утрированной системы защиты. Кстати, в этой публичной библиотеке есть замечательные залы для детей, с 4-х до 10 лет.

Большой набор услуг, которые библиотека предлагает читателям, осуществляется бесплатно или за символическую цену. Скажем, если копируешь книгу, оплачивается только стоимость бумаги, идущей на копии. Здесь в действии принцип – знание, духовность должны транслироваться в общество без финансовых нагрузок на потребителей.

Кругом тишина, светлая магия книг. Вся литература пронумерована и представлена в трех видах: оригинал, микрофиш и электронный вариант на диске. Многое выставлено в Интернете. Сегодня, 23 января, мы с г-м Яхья Джуннидом подписали соглашение о сотрудничестве между Фондом исламских исследований и Национальной библиотекой РК.

Как арабского скакуна к скачке, заботливо и умело готовили меня к лекции сотрудники нашего посольства. Прошла она в комфортабельном зале Фонда исследований короля Фейсала. Великолепные микрофоны. Отличный переводчик, араб Мухаммед, который обучался русскому языку в Воронеже в России. Послушать пришли послы нескольких государств, включая Таджикистан, Узбекистан, Герцеговину и Боснию, были японские дипломаты, а также несколько арабских ученых.

Было много вопросов. Выступал на русском, по рекомендации посольства. Мухаммед хорошо переводил. Я отвечал на вопросы. Всматривались, вслушивались друг в друга.

Они – довольно молодое арабское государство, создано в 1922 году. Столетиями находились под турками. Славная арабская история завершается с приходом мамлюков. Величие арабского духа, которое предопределило написание Корана, великое знание времен мусульманского ренессанса начали исчезать, истаивать. У современных арабов, похоже, притупилось знание этих великих страниц собственной истории. Особенно это ощущается в Саудовской Аравии.

Конечно, появились нефть, газ, много денег. Посылают молодых людей на учебу в Европу, в Соединенные Штаты. Здесь построено много научных учреждений, лабораторий, в которых работают и саудовские, и приезжие специалисты. Благотворительные фонды, которые принадлежат, в основном, членам королевской семьи, щедро спонсируют науку. Есть знаменитая премия, в финансовом отношении в четыре раза больше Нобелевской, с приложением к ней некоего, очень дорогого золотого знака. Отбор претендентов на эту премию проходит на высоком уровне. Восемь человек, ее получивших, стали впоследствии обладателями Нобелевской премии.

Во время лекции я сидел на сцене, за круглым столиком. Хорошо видел зал. Арабы Саудии… Они неспешны, несуетны, в них есть некая размягченность, неадекватная жесткому веку с его ускоренными темпами, но это люди высокой человеческой состоятельности. С особым светом в глазах, способностью слушать и слышать. Хорошо реагируют на подтексты, парадоксальные мысли. Говорил я и чувствовал – в родных нахожусь местах.

Завтра перелет в Джидду. Оттуда 400 км на автомобиле в Мекку. Затем – Медина и обратно. По маршруту пророка, повторяя его – мекканский период, мединский и вновь мекканский.

Сегодня атмосфера у нас триумфальная после лекции. Чувствуем себя победителями. В прекрасном настроении посол Лама Шариф и его команда.

Конечно, он абсолютно прав, говоря, что в Казахстане необходимо унифицировать культуру возведения мечетей. Концепция мечети должна быть уточнена. Сейчас частенько – профанация. Ислам искажается в большей степени, чем во времена средневековых суфиев. Те знали, во имя чего они отступают от некоторых канонов. Сейчас – из невежества. Нужен семинар, может быть в рамках ГП «Культурное наследие».

А еще он посоветовал мне пройти все ритуалы в Мекке. Неизвестно, когда еще представится такая возможность. Подумать – об исламе, помедитировать.

Да, я хочу все это увидеть. Там собираются миллионы людей. Попробую это прочувствовать. Мне удавалось на горных перевалах вглядываться в Небо и рассмотреть там трон Тенгри. Это особое состояние, и оно мне знакомо.

Выезжаем в аэропорт вместе с Бахтияром, советником посольства. Летим в Джидду. Беседуем. Все не так просто в обществе Саудовской Аравии. Здесь нет театров, концертных залов. Музы искусства, прямо по Платону, выведены из текущей жизни, ибо отвлекают от размышлений о Коране, Пророке, Вере. Не по себе немножко. Такие наполненные духовностью люди, доброжелательные, свет в глазах... Есть что-то хрупенькое, редко демонстрируемое, из жанра «кантри», народного искусства. Но, в целом, искусство здесь не в чести.

В Джидде через полчаса после вселения в гостиницу поехали на встречу с почетным Консулом Казахстана в Саудовской Аравии г-ном Абдрахманом-бин-Махмудом. Он – один из крупных финансовых магнатов этой страны. Должность почетного консула Казахстана ему досталась по наследству. Его предшественник был тоже крупной фигурой и, уходя с этой должности, предложил на нее своего друга. Оказался человеком в возрасте 40 лет. Свежее лицо, ясные глаза. Из числа инфантов, продолжателей королевского древа. Их много, очень разные. Одного не отнимешь – породистые люди, хорошо смотрятся. Что-то иконописное в чертах лица.

С почетным консулом состоялся увлекательный разговор о культурном наследии. Уместным оказался подарок – камча. Он с неподдельным восторгом, любуясь камчой, взмахивал ей и рассекал воздух. Бахтияр пошутил, повесь мол камчу на стене, жены бояться будут. Предложение щедрое поступило от консула – побывать не только в Мекке, но и в Медине. То есть совершить не умру – малый хадж, а самый настоящий.

Незабываемо комфортным и результативным получился разговор с консулом. На мои слова о том, что в возрасте 64 лет я ощущаю особую расположенность к этой земле, он тут же предложил еще одну замечательную идею – в Джидде посмотреть не только новую часть города, но и старую, ту, где зарождался ислам. Потом говорили о песках. О знойных аравийских пустынях. Еще утром, когда ехали из аэропорта, вид их взволновал меня.

Посол Лама Шариф составил замечательную книгу «Қажылық», полную информации о хадже.

С удовольствием ее прочитал и собираюсь следовать напутствиям. Для начала отдал в стирку рубашки.

Прошлись по Джидде, ее старой части. Это порт на побережье Красного моря. Корабли прибывали сюда из разных дальних краев с древнейших времен, ну, а Мекка отсюда в 74 км. Мухаммед, конечно же, бывал здесь, и это важный фактор для понимания атмосферы, в которой зарождалась энергия ислама.

Есть в Джидде фонтан, который называют самым высоким в мире. Мощные насосы качают воду из моря, вздымается столб воды, из него образуются струи, они поднимаются все выше, пересекаясь друг с другом. Зрелище впечатляющее.

По дороге к старому городу проехали мимо мечети. Расположена на площади, где стоит плаха, на которой время от времени происходят публичные казни. В декабре, недавно совсем, Бахтияр видел, как при стечении множества людей палач отрубил голову женщине-пакистанке, которая перевозила наркотик.

Вечерняя прогулка по Джидде была неспешной, вперемешку с чаепитием, беседой о многом. Хотелось побольше узнать об этой земле, ее людях. Ведь это край тех самых «знойных аравийских пустынь», которые отец мой считал родиной наших предков. Здесь святыни мусульманского мира – Мекка и Медина.

25 января на новеньком джипе Шевроле выехали из Джидды в Мекку. Пески, породы старые, осыпающиеся. Живность какая-то есть, летают коршуны. С водой здесь, конечно, проблема. Дорога великолепного качества, много разного транспорта едет в сторону Мекки, в том числе и большие грузовые фуры. На большой скорости, не менее 120 км/ч. Только что проехали знак – две пересекающиеся плоскости и на них развернутый Коран. Означает, что на эту территорию въезд не мусульманам запрещен.

 (Продолжение следует)