• Время
• 07 Июля, 2020

В Р Е М Е Н СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ

Мурат Ауэзов, культуролог

11 мая

В середине мая выпал снег. Валит крупными хлопьями целый день, и, если бы не зеленые листья и травы, подумать можно было, что наступила зима. Вчера было чистое небо, весь день сияло солнце, было, правда, холодно. И вот – снег, зима на исходе весны. Яблоня под окном, успевшая распуститься, вся засыпана белым, мокрым снегом, а цветы ее похожи на бутоны белой чайной розы. Если ударит мороз, не видать басканцам в этом году яблок.

Сарканд обещает выдать пропуск, вроде бы отправили кому-то на «согласие». Затянулся мой карантин. Но вот новая проблема – где поселиться, если даже будет пропуск. Прежние варианты отпадают один за другим, новых пока нет. Питаюсь молочной, мучной пищей и яйцами. Мясо давно уже кончилось. С мясом здесь туго почти весь год. В магазинах ничего плотно-съедобного не продают. Каково-то придется на кордоне?

Какой снег! И валит, и метет с неослабной силой. Здесь горы, потому холодно будет еще долго.

Мне и носа на улицу высовывать нет охоты. Все тускло, грязное осталось грязным, снег ничего не улучшил. Красота появилась было вчера, да вот сегодня снег все замел. Полнолуние. Интересно, когда же растает эта напасть? Есть, правда, у казахов поговорка «Қардың басын қар алады»¹. По ней, это должен быть последний снег. Но уж больно густо и давно он валит! Жители оделись в зимнее, иначе не разгуляешься. Вот он, наступает самый тоскливый из всех вечеров в Баскане.

Тусклые, серые сумерки, сильный снегопад.

А Баскан – название пораженческое. Так назвали когда-то реку, а потом и селение в память об устроенном пришельцами кровавом побоище.

История Разыбая: мираб, кое-что знал из арабской грамоты. Однажды козы взобрались на крышу (война была). Крикнул на них: «Жау алғыр...»² На него написали донос. Взяли как врага народа. По дороге убежал от двух милиционеров. 2 года прятался в камышах у своего аула (Қызыл Таң). Тех двоих отправили в штрафной б-н. Один – погиб, другой (Айтбаев) вернулся. Сообщили ему, что в камышах прячется Разыбай. Айтбаев арестовал его, связал руки, но когда шли к поселку, Разыбай с криком «Кел, жарысайық»³ прыгнул в водоворот Баскана и исчез. Айтбаева уволили с работы.

14 мая

Начальник районного отделения милиции Толгынбеков оказался старым знакомым. В 1963 г. слушал мою лекцию в Аксу. Знает о «Жас Тулпаре». Обещал подписать пропуск.

Вчера с огромным наслаждением читал Шекспира. Воспринимаю как доб­рый знак начавшегося выздоровления. Чувствую, смог бы прочитать «Гамлета» не хуже, чем сделал это с «Гильгамешем».

Творческие планы мои в эмбриональном состоянии. Хотел бы писать проще и крепче, но не уверен, что хватит моего русского. Вынужден, и не только здесь, но и в будущем, исходить из самого себя (в смысле языка), никаких словарей использовать не буду. Просто не буду пускать в текст слов, собою не прочувствованных. Надеюсь обойтись имеющимися. В таком случае, не только оправдано, но и неизбежно присутствие авторского «я» в центре повествования. А если так, то жанр – эссеистский монолог. Могу писать только изнутри, извне описывать не хватит сил. И завтра, и в последующие дни, недели, месяцы – черновая, пробная (во многих направлениях) работа. Странно, в критике, в эстетике пел, не ломая особенно голову, а здесь с первых шагов сталкиваюсь с необходимостью быть расчетливым, практичным, внимательным, вдумчивым. Ладно, это мог я когда-то.

***

В жестах, поступках, интонации, образе мышления – обнаружить опаленные крылья, обугленные остатки страстей возвышенных. Где ложь? В действительности или в нашем ее восприятии?

В действительности!

12.V.73

Палиевский ярок, сочен, но не глубок, в чем антипод Гачева.

Шестаков – метод индукции?

Почему они так тянутся к анализу отвлеченных состояний? Что это, чувство обладателей «неуязвленной» литературы? Беспечность?

Сколько наивности. «Французу важно не что? а как?» Чепуха! Бальзак – Флобер.

«Русская литература – литература идееносителей». Она была таковой до тех пор, пока не утеряла чувства «уязвленности».

Будет «крутой подъем»? Посмотрим. В литературе для ее перехода в новое качество нужен катализатор. Даст ли его действительность?

Назначение меча поймем, лишь пустив его в ход.

Национальное – это оружие, двигатель духовной жизни. Надо им вооружиться, а не отстраненно изучать, убивая клетка за клеткой.

14.V.73

16 мая

Новая казахская литература исторического жанра способствует пробуждению и росту национального самосознания личности, поколения, в отдаленной и конечной перспективе – народа. Но создатели ее в значительной мере остаются в плену старой общественной ориентации и потому не могут не ограничиться либерального толка просветительством, ура-патриотическими лозунгами самого общего свойства, не шокирующими цензуру и возбуждающими лишь эмбриональные уровни патриотизма. С течением времени между «просветителями» и «просвещенными», настроенными куда более решительно, становится неизбежным разрыв.

Формируется поколение серьезно ищущих. Если «просветители», в общем-то не испытывая особых неудобств ни материального, ни морального плана, несут в себе единство того, что проповедуют (подспудно, через символы и т. п., короче, держа фигу в кармане) с тем, что имели и имеют реально, то в среде их преемников, прежде всего, становится невозможным подобное единство. Ареной борьбы противоречий перестают быть разум и совесть одного человека. Человек становится однозначным, обретая целеустремленность. Противоречия становятся фактом общественной жизни, отношений между людьми. Складывается ситуация, выход из которой один – гражданская война.

Жертвенность, отречение от благ, готовность к решительным действиям («оружия ищет рука») – с одной стороны.

Верность режиму, осознанные действия в его защиту, усиленное всестороннее принятие его основ – с другой.

Либерализм побиваем с обеих сторон.

17 мая

По утрам думаю об Алма-Ате. Весь предутренний сон о делах тамошних. Сегодня неумолчное радио сообщило: в Алма-Ате пленум писателей («Писатель и пятилетка»). Раздваиваюсь, и не могу от этого избавиться. Эти пленумы, конференция – соблазн. Стоит вернуться и станешь хуже, чем прежде. Все, что делал, потеряет смысл. Издалека в затихшую Алма-Ату незаметно следует войти и жить в ней мускулисто, не спеша.

Погода последние три дня стоит прекрасная. Снег разбежался ручейками, лужицами, которые тут же повысыхали. Яблоневый цвет будто обожжен огнем, пожелтел, словно ржавчиной покрылся. Вода в Баскане теплая. Вчера долго играл, как в детстве, на берегу реки, прыгал с камня на камень, бросал камешки в воду, медленно перебирал водичку наощупь. Было много теплого, слепящего глаза солнца, был успокаивающий мерный рокот реки, был воздух, прохладный и чистый, с привкусом снега.

Каждый день в клубе смотрю фильмы, удивительное дело – в основном хорошие. Кто же их подбирает? Есть у него, видимо, вкус и возможности. Даже киножурналы – и те уместные, интересные.

Взял за правило ежедневно час, два работать физически с пользой для дома: рублю дрова, ношу воду, помогаю полоскать белье и т. п.

Вчера в доме появилось мясо. Айтбале понравилось, как я разделал его, хотя, признаться, подсказывала Ардақ. Вечером ел мясо и думал, что в общем-то острой тоски по нему не испытывал. Без спиртного обхожусь с радостью.

Масштабность (в масштабах современной казахской культуры в целом), зрелость суждений, стойкость, бóльшая очевидность намерений, желаний, оперативно-стратегическая целеустремленность – эти черты должны стать присущими нам. И еще – активность. Выход на связь с различными слоями народа, различными категориями людей. Гандизм – в отношении к матерям семейств. Вообще – пробудить и оснастить простыми и прочными понятиями патриотизм женщин.

Ошибка заключалась в том, что, как правило, мы выдвигали глобальную, важную, но одну идею – подразумевая поколение общностью. Но народ пестр. «Кочевье» – пища только для части народа. То же самое и исторический жанр. Нужна дифференцированная целеустремленность. Знать, как можно пробудить гордость за свой народ и мысль о необходимости быть его верным сыном у различных слоев и категорий этого народа. Напомнить старикам об их долге, отрезвить женщин, возбудить юношей, пробудить мечту у подростков, заворожить детей. Рационализм для интеллигенции, логичность для аульных старцев. Романтизм – для слушателей песен Калдаякова, авантюризм – для студенческой молодежи и т. д.

Гражданственность казалась нам делом выбора каждого. Выбора совести и мировоззрения. Пора понять: гражданственность вербует избранных. Критерий – мера человечности, гуманизма. В ком нет сострадания, чувства правды, справедливости, тот бездарен в нашем деле – при всей чистоте намерений, при всей определенности выбора.

18.V.73

ГЛАВПОЧТАМТ

8 сентября 1978 года

Поразительно бездумье, властвующее в словесном творчестве современных казахов (в том числе и пишущих на русском языке). Импульсы, попытки есть – но вразброс, в случайных направлениях. Именно в этих случаях убеждаешься в том, что есть истина, отпущенная на те или иные периоды развития. И как только мысль обходит ее, она тут же проваливается в пустоту, бьется тщетно, безрезультатно. Истина эта вполне объективна и настоятельно требует обращения к себе, и мстит жесточайшим образом, когда интеллект ее избегает. Истина в наших условиях – прорыв к суверенности мышления, обретение способности мыслить деятельно, преобразующе, в масштабах исторической судьбы народа. И средства – кочевье, прошлое, представление о будущем – ненадуманны. Это критерии продуктивного мышления. Кто этих средств избегает, тот уходит от жизнеспособного слова и впадает в маразм словоблудия.

Одно из непременных условий возрождения роли слова (возвращение силы слову) – выпадение (выход) из условностей чужого (чуждого) времени. Необходимы параметры – продуманные, аргументированные, трезво выверенные – современного национального времени.

Национальное время неизбежно антагонистично государственному. У входа в национальное время мы должны оставить иллюзии компромисса с господствующей системой и существующим государством.

Обездушенное, оболваненное, беспрерывно, бесцеремонно подавляемое самосознание казахов обретает себя в национальном времени как жизнеспособное, продуктивное, суверенное, гуманистичное и общечеловеческое, по существу, сознание.

Сложившийся характер человеческих отношений, стимулируемый фактом существования этого типа государства, плодовит различными формами агрессии против нравственного сознания личности. Из многообразия этих форм можно выделить две крайние: тривиальную и экстремальную. Первая приводит к перерождению личности хладнокровно рассчитанным поощрением норм и запросов обыденного сознания. Нищенские по существу, но ощутимые в сравнении льготы и преимущества, даруемые безропотным, лояльным и – в большей мере – активным функционерам общества, формируют массу банальных случаев перерождения бывших гордо мыслящих.

В казахской среде, пережившей катастрофические потрясения в недавнем прошлом, этот фактор в большинстве случаев действует безотказно. Инертные, в силу особенностей национальной психологии, в плане карьеристических или финансово-деловых предпринимательств, современные казахи, тем не менее, охотно, на лету хватают подачки и верно отрабатывают льготный кусок, объясняя в товарищеском кругу, что «главное сейчас» вырасти количественно, взрастить детей. В среде бывших жастулпаровцев такого рода чадолюбие пустило прочные корни. К числу тривиальных форм (м. б., в основе их) относится элементарный страх. Трусость, объясняющая себя необходимостью сохранять осторожность. Случаев более, чем достаточно. Расплата – банальное «очеловечивание» бывших некогда крылатыми.

Экстремальная форма – отчаяние, рожденное ощущением безысходности. Следствие: алкоголизм, самоубийство (в последнее время факты самоубийства участились в казахской среде настолько, что уже не могут восприниматься как случайность, требуют осмысления), отказ от святых и незыблемых человеческих ценностей (рецидивы детоненавистничества, нежелания «продолжить себя в сыне»).

...[одно из средств терапии – терапии подвержены, прежде всего, и прежде всего подлежат экстремальные формы – дать выход отчаянию, выплеснуть его вовне: обрести реально осязаемого врага].

Вот и нащупали, Сариев, в осеннем нашем движении нечто важное – снять анонимность с репрессивных сил, циничное и неутомимое давление которых мы оба с тобой так хорошо ощущаем. Мы отказались от знания, и нелегко нам будет ощущаемое уловить в ясных для других словах. Уточним: отказались не от знания, а от той его гуманитарной разновидности, с которой имели дело немало лет в стенах академических институтов. Бог свидетель – не академизм знания чуждым оказался. Историческое и логическое близки нашему разумению, и мышление на ниве знаний было бы отрадным, когда бы не унизительный спекулятивизм его в условиях жесткой идейно-политической детерминации.

Прощай, гуманитария, приветствуем тебя, свободный дух! Не обременим тебя понятиями, нашедшими убогий приют в коридорах власти. Ты принесешь свои слова – возвышенные, проницательные, проникновенные.

11 сентября 1978 года

Вчера был воскресный день, и мы – по обыкновению, хотя и не часто осуществляемому, но устойчивому – в составе приблизительно 10 человек выбрались в горы. От Медеу через Кок-жайляу спустились в санаторий «Ак-кайын». День шли: большие затяжные подъемы, крутые спуски. Участники – бывшие жастулпаровцы и трое из «Арая», да еще дети, прекрасные ходоки, но требующие к себе немалого внимания.

Красивы горы осенью. Притупилось восприятие. Красоту, скорее, понимаешь, чем чувствуешь. Изредка донесется смолистый запах хвои – и все: обоняние ничего не улавливает более.

Весь день провели вместе: вялая информация в прежнем ключе, несколько смешных историй, намеки на то, что есть о чем поговорить, несколько гладких, ритуальных фраз – вот и вся беседа. Общение вырождается.

Прежде имело духовный смысл, теперь – физически-оздоровительный. В чем дело? Возраст? Разные специализации? Факторы депатриотизации?

«Неформальная инициатива» наших юношеских лет питалась по-будительными мотивами непроясненного свойства. В годы нашего теснейшего единения мы, по существу, были наиболее чуждыми друг другу, ибо каждый действовал, побуждаемый собственными мотивами. Похожими внешне или без труда сводимыми к некоему сходству, в основе которого были энтузиазм, активность и т.п. без определенности – во имя какой цели. По мере углубления обнаруживаем разность, но уже привязаны друг к другу привычкой общения и не расстаемся, хотя и осознаем взаимную мировоззренческую отчужденность.

«Не имей дела с людишками, обратись к титанам. С людьми будь добрее, не политиканствуй, будь глубже и выше сиюминутных страстей, обид и радостей», – много подобных слов наговорил мне Калжан, суммируя и символизируя свои пожелания во фразе: «Стань доктором!»

А мне вспоминается фраза М. Фриша: «История... творится только в судьбе отдельного «я» – и нигде больше».

Это отдельное «я», взятое на собственном примере, оказывается настолько же сложным, как и любое другое «я». Переплетается в нем все историческое бытие человека. Весь вопрос в том, в какое число концентрических кругов, описывающих нас, мы сами себя, своим интеллектом и собственной волей, вписываем. Можно быть «я» круга первого, эмпирического. Но можно, оставаясь «я», одновременно ощущать и понимать себя в эпицентре гораздо большего числа кругов: к примеру, «я и семья», «я и место моего жительства», «я и поколение», «я и государство», «я и народ», «я и история», «я и планетарное будущее» и т. п., и т. д.

В стиле писаний о Сариеве эти круги должны ощущаться столь же отчетливо, как и ненавязчиво. Присутствие их должно быть органичным. Это сообщит необходимую широту дыханию и позволит выходить из тупиков, в которых неизбежно застреваешь, как только не умеешь включиться в новое измерение.

Стиль должен сочетать возможности логического анализа, вершащегося тут же, на глазах, с непонятной, некатегориальной, образно завораживающей формой изложения. Чтение Сариева призвано по ходу перестраивать, видоизменять того, кто рукопись в руки взял. Вошедший в книгу выйдет из нее другим. Должны быть устранены соблазны беллетризма. Долой эпитеты, метафоры и пр. шелуху (используемы в том случае, если действуют как внутренние силы образно-логического изложения).

Вот удобное место для письма – Главпочтамт. Перу стремительно бежать по листу бумаги – здесь естественно. И слова должны являться особые: адресованные близкому, хорошо известному человеку, слова проникновенные, ответственные, с надеждой и верой в преобразующую силу свою.

Сариеву здесь удобно, и запах канцелярского клея ему приятен. Гул голосов, перестук почтовых машинок – ему не мешают. И писать стоя – здесь принято, и никого эта привычка Сариева не шокирует.

«Читают», – убежден Б. Д. и приводит в пример студенчество. Студенчество (евреи читают специальную литературу, русские – что модно, казахи – все, что в «Жулдызе», «Жалыне» и т. д.) получает образование. Филологи и историки, разумеется, что-то читают. Но вот возвращаются они в аул и читать перестают. Потому что вкус к постоянному чтению прививают настоящие творения; а не тот суррогат, с которым интенсивно знакомятся они в студенческие годы.

Современные аульные казахи литературу не читают. Прошла пора просвещенческого энтузиазма. Образовались грамоте, но опираются на устное слово. Устное слово имеет решающую силу. В условиях разветвленной и достигающей большинства казахских населенных пунктов радио- и телесети слово найдет в казахских селениях благодатную среду. Но это – в будущем.

А сейчас – печатное слово не привлекает казахов. Обходятся без него, опираясь на древнюю традицию слова устного. Кто же читает казахских писателей? Удивительно, тиражи казахских журналов и книг высоки, и многое расходится. Не стоит ли за этим подспудное, не всегда осознаваемое желание поддержать литературу из престижных соображений, из своеобразного чувства патриотизма, когда поддерживается форма и игнорируется суть?

Многое дал бы социологический анализ: что читают в аульной среде. Но и так ясно: знают имена писателей (получивших признание, славу, премии и т. п.), иногда – названия книг, и в редчайших случаях – их содержание. Главная причина – девальвация слова. Нет нужных слов. Все опреснено, вытравлено, обездушено, слащавость, пустота, робость, тривиальность сюжетов и образов.

13 сентября 1978 года

Вчера весь день был занят традиционной осенней ревизией бумаг. Это полезно: вспоминаешь себя, опредмеченного в записях, набросках, публикациях, переписках. Обнаружил добротно обработанный материал по памятникам древнетюркской литературы. Намечены выходы, уловлены параллели с «Гильгамешем», поэмами Гомера, со средневековой и современной тюркоязычной литературной традицией. Короче, готовый материал для написания докторской диссертации.

Если учесть, что там же, в кипах папок, есть и собственные конспекты теоретической литературы по проблемам преемственности, взаимосвязей литератур, становится очевидным, что основа для докторской достаточна. Видимо, потому утренний сон был полон грез о социальном благополучии, официальном признании с цветами и рукоплесканиями.

Но тут же, в момент пробуждения, стремительно, как это может быть только в своеобразных измерениях перехода от сна к бодрствованию, пронеслась в сознании, отчетливо в каждом пункте аргументированная, вереница мыслей-воспоминаний о собственном прошлом.

Причина сегодняшнего отказа от Докторской диссертации – ушел из академического института, причина ухода – идея кочевья, причина крамольной идеи – в «Жас Тулпаре», причина «Жас Тулпара» – в условиях формирования юношеского сознания (семья репрессированного поэта). Нынешнее состояние мое жестко детерминировано предыдущими. Важно, что ни в одном из отмеченных переходов из состояния в состояние не мельчил, сохраняя в себе нечто устойчивое, требующее жертв и лишений, но проясняющее душу и укрепляющее разум. Тусклый, тяжелый блеск граненого штыка напоминает мне эта предопределенность.

Я не мог быть другим. Все другие жизненные варианты привели бы к самоистреблению. Сгорбленная, свернутая в компромиссный узел духовность привела бы к катастрофе. Инстинкт самосохранения водил моей рукой, раздававшей щедро, без остатка, все наличное, не дрогнув подписавшей множество бумаг, разлучивших с бременем материальных льгот. Буду писать и о литературе древних, средневековых и современных тюрков. Все это – мое, современного тюрка, достояние, наследство, право на которое узаконено моим жизненным путем. И обращаться с ним стану бережно, как рачительный владелец, и непосредственно, как истинный хозяин. Точнее: тюркское духовное наследие – это я в прошлом, а сегодняшний я – это тюркская духовность, прокладывающая и утверждающая свой путь в современности. Нужна ли нам Д. д., Калжан?

15 сентября 1978 года

Несколько предыдущих лет промчались так быстро, что и не верится – позади уже годы попыток выйти из оцепенения. Есть основание порицать себя за долгое молчание, но и не возблагодарить судьбу за решимость и определенность, обуявшие в итоге, тоже нельзя. Мое молчание иного свойства: предгрозовая тишина.

Вчера в единый миг национального времени промчались девять часов нормированного. Девять часов общепринятых сидели мы в застолье с Б. Д., не тронутым остались блюда и напитки, только дымились сигареты и чай – напряженнейшая беседа.

Эрудирован, большая сумма систематизированной информации. Естественно сочетает казахскую и русскоязычную стихии, культуры, знания. Дорожит тем, что возвышает гордость современного казаха, крепко держится за эти ценности, защищает их корректно, но цепко, настойчиво, привлекая логические и эстетические аргументы. Допускает простор в оценке факта. Явления видит многосторонне, по крайней мере, две стороны в каждом отдельном явлении. Видит черное и белое, но... заметно метафизичен. Описывает, раскладывает, смакует константы. Говоря о достоинствах и недостатках казахов, умеет видеть закрепленное, сформировавшееся (так получается у него) раз и навсегда. Недиалектичен. Не ощущает противоборствующего, во взаимопереходах и развитии, сцепления черного и белого, хотя, характеризует их в отдельности и живо, и точно, и проникновенно.

Искренен. Искренен и в своем патриотизме, и вере в коммунистические идеалы. Парадоксально: владеет только оружием коммунистического мировоззрения, но это оружие у него – метафизично, бездейственно. Берет его в руки, оно гремит, звенит, бряцает, но и только. Это непростой случай.

Любое государство по природе своей (и, разумеется, тоталитарное как апофеоз идеи государства) склонно внедрять в сознание своих граждан метафизическое видение мира. Другой вопрос – в какой мере оно осознает свои интересы, и третий – в какой мере оно вуалирует их, умеет ли делать хорошую мину при плохой игре.

Наше умеет отстаивать свои интересы весьма эффективно, внедряясь с помощью большого набора привлекательных и действительно сильных аргументов в самые глубины сознания граждан.

Массовая обеспеченность питанием, работой, здравоохранением, образованием и рядом других социальных благ внушает ощущение небывалого достижения, и человек смиряет в себе личность, готов приветствовать долговременность достигнутого состояния. Уже не переделывает, а объясняет, интерпретирует мир. Здесь корни и почва метафизичности взглядов и разумений. Идеологический и пропагандистский аппараты следят за тем, чтобы мысль оставалась дробной, разъясняющей, иллюстрирующей и ни в коем случае – целостной, диалектичной, концептуальной, преобразующей.

Многосторонне одаренная личность Б. Д. Но в искреннем и достаточно глубоком, знающем мышлении своем остается в позиции сидящего на двух стульях. И потому больше полагается на естественное течение событий, оно-де все положительно разрешит, и отыскивает, кропотливо, проявляя большую заинтересованность и незаурядную наблюдательность, тщательно отыскивает все, что в своем наличии, в сумме, в ходе естественного развития приведет к 20-миллионному казахскому народу в начале XXI века, народу со своим суверенным политическим статусом («казахская социалистическая республика»), со своим не последним голосом в решении международных проблем. Б. Д. знает и исходное, знает факты современности (удобно для своей концепции подобранные), знает некоторую абстрактно-положительную цель в будущем. Но – как привести все это в систему движения, достижения, преодоления барьеров и разрешения проблем – этого он не знает и не проявляет желания об этом задуматься. Или говорит: «Дайте мне реальное министерство иностранных дел и собственный монетный двор, и я отвечу на ваши вопросы». Вопрос в том, как заполучить то, что для него исходный момент в решении задачи. Говорили долго и многообразно, во многом сходились без труда, но зазор, щель давали о себе знать.

Молчание – одолеть молчание. Из-под наваленных камней молчания факты извлекаются раздавленными, расплющенными. Слово знобит и лихорадит, когда оно касается их. Как можно не кричать о голоде 30-х, и возможно ли спокойно говорить о пышущих здоровьем дебилах с усохшими мозгами, задающих тон всему в этой жизни, полагающих свой психофизический статус – нормой?!

Вот возможная позиция – ощутить себя доверенным лицом хаоса в его противостоянии космосу.

Боль, позор, унижение хаоса.

25 сентября 1978 года

Случилось печальное и удивительное.

С. А. долгое время намеревался отблагодарить учителя своего – А. М.: вывести его за город, устроить хорошее угощение и проникновенную беседу. И получил согласие А. М. В ночь, предшествующую поездке, автомобиль С. А. разбился вдребезги, упав в глубокую яму. Стяжение фактов настолько поразительное, что трудно избавиться от мысли о вмешательстве судьбы, о символичности этого события. Я истолковал так: «Отпусти на все четыре стороны виновного водителя, кончай со своей автоэпопеей, займись докторской или чем-нибудь еще, продуктивным для духа». И соглашается Сабит, и протестует. Аргумент протеста – «Ведь я не один! Дочь завтра спросит: «Папа, а где наша машина?»

29 сентября 1978 года

Вчера был день, в который 81 год тому назад родился М. О. А. Ничем особенным вчерашний день примечательным не был. Ко мне ушедший является не в дни своего рождения, а ежегодно 27 июня – в день своей кончины.

Ничем особенным вчерашний день не отличался, кроме, разве, чуть более обостренными размышлениями о дальнейших делах и поступках. Возник соблазн податься в Институт литературы, куда приглашает А. Ш. («в любой день») на должность снс. В последнее время оказался в безденежье, отсюда и шевеление фантазий, где бы подработать. Отчетливо и влекуще созрел было план обращения к А. Ш. Но столь же ясно и предупреждающе резко прозвучал иной голос: за тем ли был пройден предыдущий путь?

Главное – записи, аналогичные этим, исполняемые не то, чтобы регулярно, но массивами, большими кусками. Это основное дело жизни.

Сегодня набросал примерный план, точнее, сделал прикидку – на чем сюжетно свести воедино записи.

Наметил три пункта, в которых диалоги М. и Сариева будут происходить:

рабочий кабинет в здании Союза писателей (конкретное время, живые и реальные служебно-официальные отношения, срез сегодняшнего дня казахской творческой интеллигенции);

здание почтамта (движение в пространстве; Алма-Ата – и широкий мир от аула до Дели, Анкары, Пекина, Гаваны и Лос-Анджелеса);

моя однокомнатная квартира с видом на искореженную гору и проспект Фараби, по которому мимо КазГуграда ездит к себе на дачу член Политбюро. Здесь многосторонний и многомерный выход. От индивида с его неповторимым душевным миром до исторических эпох, включая эру пророков и бред о новом Туране.

Предугадываю возможности связей, переходов, но не хотел бы устанавливать их по заранее сконструированной схеме. Возлагаю надежду на суверенную жизнь стиля, которому (хочется верить) не чуждыми будут ассоциативность, органично-прихотливые капризы, мудрая нелогичность и целеустремленная непоследовательность.

Будничное («с отсутствующим видом») повествование должно сочетаться с взрывами экспрессии, полемической яростью, пророческим бредом. Иступленная жажда «истины» – с трезвым пониманием ограниченности возможностей – собственных, своей ситуации и своего времени.

В контексте обрести право естественного перехода от «я» личностного к «я» больших концентрических кругов. И каждому из «я» предоставить возможность говорить своим голосом.

Что там говорил Гильманов о «нулевой» точке в системе отчета?

В котором из 3-х пунктов разместится, в конечном счете, «нулевая» точка?

В атаке или в обороне «нулевое» «я»?

М. полагает, что смысл этих писаний в обретении собственного равновесия с миром.

С. дерзит, иронизирует и убеждает: слезливо-жалостливое самокопание никому не нужно и заведомо обречено, только бой, атака на выявленного, рельефно очерченного врага имеет смысл и только это продуктивно в творческом плане.

Неуютно в одежде, в доме, в обществе – неуютно. А дождей в этом городе все нет и нет, снова, как и в прошлые годы, будет пыльно-холодная осень, с – враз – переходом к холодной зиме.

Где я? Чем занимаюсь?

Глупейшим делом встреч и провожаний гостей... Швейцар СП. Семейное дело сыновей Фатимы? Кошмар – !

Сегодня впервые (по TV) услышал, как говорит Т. Мынбаев. Хорош: крепок и вдохновенен, выразительно говорит и полностью господствует в своем оркестре. Чуть-чуть ироничен и подчеркнуто артистичен. Потому, видимо, что в Алма-Ате, в этой среде, популяризировал «Вестсайдскую историю» Бернстайна. В этом клубке не сложно разобраться. Одно безусловно – могучий жанр музыки своих людей окрыляет. Слову хуже. Аскар крепок тем, что не только словом, но и музыкой живет.

Сегодня слушал по киргизскому TV Чингиза (торжества по поводу вручения Героя). – Слову хуже. Слаба его речь, усечен полет мысли. Благодарил он ЦК (сказал, правда, ЦК Киргизии – но это крохотная дулька в кармане, не более) и лично Усубалиева.

Плохо слову. Подверженней оно коррозии в руках крепкой власти.

2 октября 1978 года

Вчера был на новоселье у С. Абд., собралось много сокурсников-геологов в возрасте от 40 до 50 лет.

Говорили о дружбе. И пел, артистично, красиво Володя Егоров. Хороший голос. Песни все с «клубничкой». То – поколенческое. Среда от него хотела этих песен, и он поет их много лет. Разрушен ритуал застолья. Без мысли, без добрых чувств. Шустрят словами бойко и не без юмора. Мне это чуждо.

Это люди «до – Окуджавы – Высоцкого – Галича и Кима», лишившиеся, к тому же, Сарыма. Мещанство и чистота духовная уживаются мирно в них. Люди августовских, яблоком пропахших алматинских ночей конца 50-х годов. И они возлагают груз главный на детей своих. Есть неплохие черты характера и поступки, нет – мировоззрения.

Слушал их и вспоминал Маркузе. Его мысли о тоталитарном государстве и судьбе индивида в нем – точны, актуальны для нас.

Слова из «Ай-Кап»:

мне мало тоста, мне нужна власть;

в ответ на реплику «ты – критик» (с оттенком «критикан»): да, критик – не по профессии, по природе своей.

«Критик» в нашей ситуации равнозначно «Человек думающий».

4 октября 1978 года

Перебирая старые записи, не перестаю удивляться одному об-стоятельству: нынешний настрой ума и души устойчив вот уже много лет. Нет эволюции, развития? Не думаю. Некогда, давно уже, нашел и, в принципе, исчерпывающе сформировал свою жизненную позицию: уход из-под диктата и сублимации государства, в котором проходит моя биологическая и сознательная жизнь. Никогда не смогу смириться с тем, что оно вынуждает со(вре)племенников молчать по поводу самых сложных событий этнической истории.

Логическое понимание преступности молчания дал Маркузе, художественное – Т. Манн. Эти две фигуры оказали на мое формирование влияние гораздо более глубокое, чем я о том подозревал, особенно – Маркузе. Время от времени перечитываю конспекты его работ, вижу, как глубоко он внедрился в мое сознание. Тезисы его для меня не устаревают. Его суждения о тоталитарном государстве, об одномерном обществе и одномерном человеке, его (с опорой на Фрейда) гениальные терапевтические рекомендации («уйти в прошлое, в будущее» и т. п.) – все это давно уже составило стержень моих критико-литературоведо-культурных исканий.

Мир кочевья с его конкретным историко-культурным опытом нужен был, прежде всего, для того, чтобы возродить вспоминающую, а затем и «фантазирующую» способности памяти. Переступить, уйти из-под власти «реального» времени, обрести критерии «национального» времени с надеждой в будущем обрести и само суверенное национально-современное время – вот основные движущие мотивы во всем, что писал, о чем думал в последние годы.

5 октября 1978 года

Кабинет в С. П. В «Литературке» вышла статья Ануара в связи с 20-летием афро-азиатского движения писателей. Общие фразы. ААД – не принесло желаемых