• Время
• 06 Июля, 2020

ЧАСОВЩИК

Александр Кан, писатель

ДЛЯ ЧЕГО СОЧИНЯЮТСЯ РАССКАЗЫ?

А теперь разрешим один наиважнейший, базовый, казалось бы, элементарный вопрос. Среди многочисленных, и, безусловно, прекрасных смыслов Творчества, попытаемся понять, что привносит Оно, светоносное, окрыляющее, возвышающее, катарсическое, принципиально нового в жизнь автора? Что он обретает в своем творчестве, чего не было у него прежде, в повседневной жизни, никогда? Или, попросту говоря, для чего сочиняются повести и рассказы? Для того чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к моим же произведениям, как к самым прямым доказательствам поисков моей идентичности, которые по определению я знаю лучше всего. Итак, первый мой рассказ «Правила Игры», который я очень люблю и который нисколько не утратил, говорится без ложной скромности, художественной ценности за время своего 30-летнего существования. В этом рассказе мальчик так тоскует по отцу, оставшемуся в Северной Корее, здесь автобиографический момент, и настолько страстно представляет его себе, что однажды призрак отца вдруг действительно воплощается в алма-атинских реалиях. Причем появляется он, по закону совести, в самый неподходящий для этого момент, когда сын, «герой», грязный, потный, в крови и соплях, ползает по приказу старших в канаве, расцарапав себе лицо, изображая из себя то ли индейца, то ли белорусского партизана. Вместо того чтобы отказаться раз и навсегда от всех чужих приказов и играть только в свои достойные игры! Далее следует короткий мужской разговор. Отец, впервые пришедший на землю, увидев униженного сына, его положению изумляется, сынок же пытается как-то оправдаться, но разочарованный призрак, не дослушав, исчезает. Этот незаконченный разговор, это тяжелое чувство вины пред отцом за то, что он не оправдал его доверия, наполняет героя на всю последующую жизнь решительным желанием измениться, то есть, стать сильным, добрым и независимым. Далее повесть «Кандидат». Молодой научный сотрудник, способный, амбициозный, в желании покорить весь научный мир, пишет диссертацию, задуманную еще в студенчестве, но которую у него в конце концов отнимают. Мол, надо помочь директору нашего института, у него сын такой балбес, что без твоей прекрасной работы, в болоте своей посредственности, он просто захлебнется. Ничего, герой выдерживает эту утрату, эту несправедливость, и разрабатывает другую тему, которую предлагает ему научный руководитель. При этом пишет он по ночам, запираясь в туалетной комнатке, другого места у него нет, они с женой и тещей живут в тесной квартире, вдобавок супруга на сносях. А теще, вздорной глупой базарной тетке, совершенно наплевать на научные изыскания зятя, и потому она не ленится и по ночам исправно, как робот, встает, дабы проверить везде свет, чтобы зазря не тратилось ее электричество. Каждый раз, когда женщина выключает в туалете свет, герой впадает в такое отчаяние, что просто не хочет больше выходить из этой комнатки. Никуда и никогда. Но тем не менее упорство его побеждает, научная работа готова, он представляет ее руководителю, который, прочитав, вдруг отдает ее, ничтоже сумняшеся, своей подчиненной, любовнице. Женщина как раз на днях устроила ему истерику: она сидит на одной и той же должности много лет, зарплата маленькая, он ничем ей, в сущности, не помогает: если все будет так продолжаться, она устроит скандал и сообщит всему миру и главное его жене об их тайной связи. И конечно, напуганный любовник вынужден что-то сделать. Получив такой роскошный подарок, любовница счастлива, она благополучно защищается, впереди заметное повышение зарплаты и прочие служебные перспективы. А что наш герой? Вот этой измены он уже не выдерживает, он запирается в туалетной комнатке и скоропостижно и безоглядно, словно с радостью, сходит с ума, так выражая протест этому пошлому подлому жестокому миру. Наконец третий рассказ «Костюмер». Костюмер влюбляется в актрису, только поступившую к ним на службу в театр. Он настолько застенчив, что и виду не подает, что это божественное существо его как-то интересует. И в то же время, его так распирает это чувство, никогда с ним такого не было, что по ночам костюмер поднимается в ее гримерную, где она живет, пока ей не дадут свою комнату или квартиру, и подглядывает за ней в щелочку. Однажды не выдерживает и даже заходит, садится на крае­шек ее постели, наглядеться на нее не может, и тихо поет ей о своей любви. Тем временем актриса переживает успех, у нее множатся поклонники, после каждого спектакля ее буквально на руках уносят восторженные зрители – вон из театра, в гости, в ресторан, в рай или ад, куда ей захочется. А в ее гримерную, одновременно жилую комнату, буквально стоит длиннющая очередь из поклонников, то ли за автографами, то ли чтобы одарить ее всевозможно. В конце концов актриса неожиданно просит помочь костюмера спрятать ее, где получится, ведь оказывается, она знает об его чувстве. Спасите меня, иначе я больше не вынесу этого безумия! Тогда герой ведет ее к себе домой, темными дворами и ходами, чтобы их не обнаружили, приводит, кормит, моет, кладет спать, а сам верным псом сторожит ее сон. Так всю ночь он глаз не сомкнул. А под утро, чувствуя, что она скоро проснется и может, опять от него убежит, взбалмошная, стыдясь, например, за вчерашнюю слабость, он, одевая ее собой, – ведь он ее костюмер! – очень крепко ее обнимает. Он никому ее не отдаст! И действительно не отдает, намертво заключая в свои объятия, как бы она ни пыталась вырваться, уже веpя и пpедставляя, здесь цитирую, «как вот-вот вздpогнув, вдpуг замpет она, вся в сказочном мгновении пеpевоплощения, но уже не пеpед полным залом, а только пеpед ним одним». Таким образом, мы можем констатировать, что в первом рассказе «Правила Игры» мальчик, выказывая свою тоску по отцу, более того, представляя его себе воочию, показывает нам, читателям, свое внутреннее существо, своего внутреннего человека со всеми его сокровенными посылами и желаниями. Далее в повести «Кандидат» внешне тихий научный сотрудник после наглого воровства двух его научных работ бунтует, символично не желая выходить из туалетной комнаты, где он все свои диссертации и написал, опять же обнажая свое мятежное естество. И наконец, в рассказе «Костюмер» герой, преодолевая робость и смирение, спасает возлюбленную, высвобождая свое любовное чувство, так как он это спасение понимает. Во всех трех случаях каждый герой превращается из внешнего социального типажа – школьник, научный сотрудник, портной-обслуга – во внутреннего человека, со своими, уже не внушенными, а исконными чувствами, мыслями, желаниями и мечтами. Вот где момент нашей истины! То есть, герой – это всегда внутренний человек или обретающий в себе внутреннего человека. И этот наш внутренний человек всегда говорит о главном, по существу, и поступает, оставаясь верным своему слову, чего мы практически никогда не делаем, живя по законам общества, в реальной жизни. И значит, для этого и сочиняются рассказы, которые своими коллизиями, перипетиями приводят героя к истине. И даже если он, как воинствующий болван, на своем пути вечно сражается с кем-то, – рубит, дерется, стреляет, взрывает, как в комиксах, фэнтези и прочей коммерческой чепухе, то это все равно разнообразные физические иллюстрации сокрытых внутренних желаний.

ГОЛЕМ УБЫВАЮЩЕЙ ЛУНЫ

В 2004 году я написал роман под названием «Голем Убывающей Луны», в котором, опять же, если коротко, мой герой, работая проводником, встречает молодую женщину в тамбуре, которая поругалась с мужем и покинула купе. Они знакомятся, – меня нечего бояться, ведь я проводник! – и, проникшись доверием, рассказывают друг другу какие-то самые важные вещи в своей жизни. И за душевной и, быть может, духовной близостью наступает физическая – страсть, порыв, желание, ведь они больше никогда не увидятся! – прямо там, назло всем приличиям. И на рассвете они расстаются. Но проходит время, и герой начинает тосковать по этой женщине. Спустя время он переезжает к ней в город, она устраивает его в обслугу, в харчевню, на Фабрику Патриотов, которой владеет ее богатый супруг, другого места нет, так в простонародье это заведение называют. И вот при приеме на работу, герой называет своя имя: Хо Лим, и тут же следуют развязные шутки со стороны насмешливого сотрудника одела кадров. Так вы, значит, судя по имени, настоящий Го Лем! Значит, попали прямо по адресу, ибо у нас здесь не фабрика патриотов, а фабрика големов! – злобно смеется тот, пока его не осекает старший. Так я пытался передать, через это заведение, душную атмосферу России нулевых. Итак, живя и работая среди големов, как метко назвал их кадровик, то есть обыкновенных покорных людей, ставших, как водится, жертвами обстоятельства, Хо решает бороться против этого рабства, цинично называемого государственностью, и в первую очередь сбегает вместе с возлюбленной из города, которую за это время еще сильней полюбил. Раз все вокруг големы, заявляет Хо, и по-другому не дано, то мы с тобой будем Големами убывающей Луны. Почему луны? Почему убывающей? – удивляется женщина. Как почему? Разве ты все забыла? Потому что мы познакомились с тобой в ночном тамбуре, под исчезающей луной, и если кому и должны служить с благодарностью, так только Ей, волшебнице, которая нас с тобой и познакомила. И все последующее время романа Хо борется за свою возлюбленную, как бы тяжело это ему ни давалось, и в конце концов ее отвоевывает. В этой притче я уже четко, без прикрас, разделяю людей на големов, то есть кукол, чучел, деловых мертвецов, которым когда-то был и я, и людей с глубоким подлинным содержанием, – ищущих Бога, идущих к Богу.

ГОЛЕМ ПРИБЫВАЮЩЕЙ ЖЕНЫ

И здесь возникает закономерный вопрос. А что было бы, – что бы сталось со мной, если бы я не начал писать? И как бы я проживал все те ситуации, которые описаны в моих рассказах, будучи просто обывателем? Ведь они и были придуманы мной, ибо составляли в моей жизни реальную или потенциальную сложность для проживания. Опять же вернемся к рассмотренным рассказам. «Правила игры». Мальчик тоскует по отцу. И настолько страстно и зримо он себе его представляет, что однажды призрак отца появляется в его пространстве, чтобы преподать ему урок на всю оставшуюся жизнь. А что было на самом деле? Я, конечно, – человек, повторяю, не автор! – тосковал по отцу, представлял себе мальчишкой, как однажды войдет он в наш двор, увидит меня издали, обрадуется, махнет мне рукой, и я побегу к нему навстречу, счастливый, растирая слезы по лицу, брошусь ему, высокому и статному, на руки и он поднимет меня высоко-высоко над этим двором, в котором я сносил так много унижений, поднимет над всем нашим городом и землей, где люди, о, бедные несчастные люди, доставляют друг другу столько горя и хлопот. Но время съедает все. И с каждым годом, взрослея, я понимал, что не сбудется моя детская мечта никогда, что не будет никто меня обнимать, никакой отец, волшебник, и даже прикасаться, а если и будут, то только соседские парни или девушки, такие же богооставленные как и я. Знаете, что самое страшное в этой жизни? Когда ты видишь, как твоя мечта, представьте себе прекрасную картину, помещенную в твоей комнате на самом видном месте, как генеральный план твоей жизни, день за днем, месяц за месяцем покрывается пылью, бледнеет, вдруг трескается, слетает с гвоздя, относится за ненадобностью в чулан, а там мыши и тараканы набрасываются на нее, как на какой-то протухший пирог. И вот, значит, если бы ты не писал свои рассказы, ты бы смиренно сносил эту жизнь, и что-то гасло бы внутри тебя, умирало, радость, интерес, восторг открытия нового, ибо ты бы все отчетливей понимал, что это жизнь не твоя, не интересная, постылая и ужасная, как тот самый двор, в который тебе каждый день приходилось выходить, с опухшими дядей Сакеном и тетей Люцией, которые просили у тебя, еще пацана, поскольку взрослые им уже не дают, какую-нибудь мелочь, чтобы опохмелиться. То же самое с ситуациями и в других рассказах. «Кандидат». Никакого бунта в реальной жизни младший научный сотрудник не совершал, ведь есть прототип моего героя, не сходил с ума, а проглотил обиду, как невкусный обед в институтской столовой, и ходил себе в лабораторию, неизвестно для чего, ведь все что он изобретал, у него отнимали, значит, просто в окно смотреть, да мух считать. А когда его вызывали, он покорно шел к начальнику, выслушивал указания, пожелания, и, кланяясь, аккуратно их исполнял. И так год за годом, уже не человек, а голем, робот, социальный механизм, вот что ужасно. Рэндлу Макмерфи из «Кукушки», уже перенесшему лоботомию, то, что и требовалось обществу, в конце жизни даже орден дали бы как самому образцовому голему района, города, страны. Но глаза бы его порой выдавали, вспыхивали огнем ярости, дрожащие губы же вдруг шептали: ненавижу вас! Вы изгадили мою жизнь! И мы бы, кто повнимательней, более чуткий, понимали, что там, в его глубине, сидит тот самый нежный живой человечек, оскорбленный этим гадким пошлым обществом, для того и существующим, чтобы тебя унижать, усреднять, планомерно, шаг за шагом размазывать. Наконец «Костюмер». Но здесь все совсем очевидно. Ведь герой мой тих и застенчив, и потому никогда бы, ни в чем, он своей возлюбленной, актрисе, не признался бы, духу бы не хватило. И ходила бы она, красавица – нет, теперь красотка! – мимо него, не ведая об его томлении, да и знать-то ей зачем, у нее целый полк таких обожателей, только свисни. Растеряла бы свою красу и нежность среди гламурных скользких красавцев, если что и приносивших ей, так это пустоту – тонны пустоты! – опомнилась бы к 30 годам, стала бы искать душевного тепла, и быть может, обратила бы, наконец-то, внимание на тихо вздыхавшего по ней костюмера, который все эти годы ее смиренно ждал, а может, угасший, уже и нет. Однажды я встречался в Москве со своими однокурсниками по Литинституту, то ли была круглая цифра после окончания, то ли что-то еще, и пошли мы все в гости к одному нашему товарищу, поскольку он активно зазывал. Принимал он нас широко обильно, пили, ели, шутили и рассказывали, друг другу нарадоваться не могли, это точно, и вдруг звонок. Хозяин ответил, потом вернулся, явно расстроенный. В чем дело, старик? Да вот теща звонила. Жена с ребенком возвращается из Питера на поезде, через два часа, надо встречат, – грустно сказал он. – Должна была завтра, но вот получилось пораньше. Так, что, расходиться надо? Извините, но да, – опустил он голову и стал извиняться. Ничего страшного, мы все быстро собрались и пошли на выход. Сережа, так звали хозяина, решил меня подвезти, поскольку мы с ним не договорили, тем более мне было по дороге. И вот поймали такси и поехали. – Значит, ты написал роман? – спрашивал он. – Да, Голем Убывающей Луны, с гордостью ответил я. – А как же ты умудрился в наше-то время писать? Когда все мы, как савраски, высунув язык, должны тянуть семью, добывая деньги… Я знал, что работал он на какой-то фирме, не имеющей никакого отношения к литературе, как практически все наши выпускники. – Так я же развелся! – радостно признался я, а прозвучало, словно только освободился. – Как здорово! – вдруг воскликнул Сергей и даже захлопал в ладоши, как ребенок, от удовольствия. А потом печально добавил: – А я – нет! После, глядя на пролетающие за окном огни, сказал. – Вот ты молодец, написал роман. Теперь ты Голем – как там у тебя? – Убывающей Луны. А я знаешь кто? Кто?... А я сейчас и уже до конца своей жизни – тяжело вздохнул он. – Голем Прибывающей Жены. Я захохотал было удачной шутке, а он совсем нет, и мне стало неудобно. И тут я вспомнил, что он среди нас был самым способным прозаиком, или одним из них, и мне тоже стало грустно. – А давай выпьем на прощание, – неожиданно предложил он. И достал из кармана бутылочку коньяка, которую, значит, предусмотрительно взял с собой. И мы прямо в машине, с позволения таксиста, ее распили. И он говорил тосты, все больше за меня, словно я, обретший свободу писать, есть надежда его и всех наших однокурсников. Я вяло этому сопротивлялся, но с другой стороны, если хочет, пусть говорит, должен же быть у людей пример, на кого равняться, может, он все бросит и начнет писать, и, значит, наша встреча не просто так, да, мы все големы, кто луны, а кто жены, но у нас всегда есть выбор, творить или служить, так что нечего на судьбу обижаться.

ВСЕ ДЕЛО В ПУСТОТЕ

Недавно – продолжаю тему моих однокашников – ко мне заезжал мой приятель Катышев, с которым мы учились в первом техническом вузе. Он занимается IT-технологиями, у него крупная компания, что-то вроде лаборатории Касперского, с которым он даже конкурирует, с филиалами по всей России и за рубежом. Он возвращался из Китая с выставки. Мы не виделись с момента окончания института целых 35 лет, мы встретились, обрадовались, обняли друг друга, и в ресторане он много рассказывал про себя, про свою жизнь, про то, как организовал компанию, как развивался, в общем, про все свои более, чем очевидные успехи. Затем, когда перешли к десерту, он начал спрашивать обо мне. Его удивляло, как это я, хороший физик и математик, начал писать рассказы, романы, эссе, то есть двинулся совсем в другую сторону. – Я тебе отвечу, как математик математику, – сказал тогда я ему, – все дело в Пустоте. – В каком смысле? – уточнял он. – Там, где много людей, там всегда много пустоты или вообще одна пустота… Я ушел от людей как от носителей или источников этой ядовитой «субстанции». И, оставшись один, казалось бы, в физической пустоте, стал создавать свой мир, полный оригинального и вдобавок густого содержания. – Да, это так… – задумчиво ответил он, – я тоже часто об этом думаю. – А точнее? – Например, чем больше успеха, денег, внешнего лоска, тем больше этой самой пустоты! – сказал он и опять почему-то замолчал. – Ну, так продолжай дальше! – А чего дальше, ты и сам все знаешь, раз так живешь. Деньги разъедают твою душу, взамен обнимая пустотой, или именно этой гламурной пустотой и разъедая. Вокруг меня всегда множество людей – сотрудники, помощники, секретари, даже телохранители, но при этом я нахожусь в абсолютной пустоте. Я раньше программы писал, как в молодости, думал, этим спасаться, но не помогает. – А семья? – А что семья? Я их развратил! Они просто потребляют плоды моих успехов. Ведь если бы я бросил все, ради спасения души, стал бы, например, как ты, романы писать, или просто компьютерные программы, так они взвыли бы в первую секунду. Что делать-то? – вдруг обратился он ко мне, и глаза его, к моему изумлению, излучали полное отчаяние. – Тогда брось весь этот бизнес! – вырвалось у меня, я почувствовал в нем скрытую личную драму. – Но ты же не сможешь… Значит терпи свое богатство, за которое заплачено пустотой и тем же непониманием в семье. Я ведь тоже многое терплю. – Ты? Интересно, что? – удивленно спросил он. – Ну как? Я живой человек, и во мне всегда живет вторая половина, этакий Хайд, а я, значит, Джекил. И этот Хайд постоянно меня куда-нибудь зовет, увлекает, а раньше по молодости вообще разрывал, тащил к якобы умным приятелям, сногсшибательным женщинам, на всяческие престижные, псевдосодержательные тусовки. – А сейчас? Как вы со своим Хайдом решаете этот вопрос? – с тихой иронией спросил одноклассник, уже спрятавший свою грусть. – Мы спорим с ним до устали, до изнеможения, но над нами всегда незыблемый голос. – Голос? Какой еще голос? – Голос Часовщика. – Кого, кого? – Часовщика! – повторил я, и стукнул себя в грудь, – Моего часовщика. Понимаешь? И наступила пауза, мы задумались, каждый о своем, и он, наверное, думал о том, что я тихо и окончательно, за эти годы, сошел с ума, в общем, перед ним сидит настоящий городской сумасшедший. А я действительно вспоминал Часовщика, который 30 лет тому назад, установил во мне часы, уже мои часы, которые начали тикать, неотступно отсчитывая новое время, уже мое время, в котором я начинал строить свой новый оригинальный мир. И не веря больше в прежнее мироустройство, я строил его как выход, как исход, как счастье, как судьбу, как свое самое главное откровение, и потому упорно, со страстью и вдохновением, несмотря ни на что, и вопреки всему.