• Время
• 29 Ноября, 2019

ТЕМА ЛЮБВИ В РОМАНЕ «ПУТЬ АБАЯ»

Образ Тогжан всегда преследовал Абая – во сне и наяву. М. О. Ауэзов писал: «Его недавний вещий сон перешел в эту бурю – затем лишь, чтобы явиться чудесной картиной присутствующей рядом живой Тогжан!»

Встреча с Тогжан, по мнению автора, стала для Абая воплощением его мечтаний: «Как будто время и пространство той далекой любви смогли силой лунного волшебства переместиться, перенестись – и предстать заново в ином месте, в другом времени. И чудесно сошлись здесь три Тогжан – та цветущая, юная, которая впервые встретилась Абаю, и нежная, страстная Тогжан из недавнего сна, и эта молоденькая красавица из затерянного горного аула» (М. Ауэзов, «Путь Абая», т. 2, с. 52). Искусство пения, проникновенный голос Тогжан потрясли Абая, как пишет М. О. Ауэзов, заворожили своей красотой: «Она пела чудесно, ее диковатый голос завораживал. Казалось, что не человек поет, не девушка, а какая-то неземная духовная сила, выражающая себя через мелодию песни. Перед Абаем предстала и раскрылась песенная красота неслыханной глубины и тайны. Да, это была знакомая джигиту «Топай көк», но никогда доселе человеческий голос не мог раскрыть такой ее душевной проникновенности. Абай слушал и чувствовал, что отныне и навсегда становится пленником этой песни и этого дивного женского голоса! Он восторженно посмотрел в лицо девушке – никакого смущения и робости юного существа, никакой стесненности! Вся во власти песни, музыки – сильная, статная, прекрасная молодая красавица степей смотрела ему в глаза царственным взглядом» (т. 2, с. 57). Встреча с ней потрясла его, он вновь почувствовал себя человеком и не хотел больше упускать свое счастье. Абай, как отмечал М. О. Ауэзов, был готов ко всему, чтобы не потерять свою новую любовь, сулившую ему новое счастье: «Но теперь – пусть даже весь мир перевернется, он не откажется от своей новой путеводной звезды! Пусть отвернутся от него, как от враждебного чужака, все родичи его, даже отец и мать, все самые близкие люди его племени, пусть весь род людской отринет его, – он не откажется от пленительной звезды своего счастья. Иначе – и жить на свете не стоит! Он пришел к своему бесповоротному решению – и ничто не может ему помешать. На этот раз он будет яростно защищать свое счастье» (т. 2, с. 58). В лице Айгерим, как пишет автор, Абай обрел новое счастье, любовь, которые он утратил вместе с Тогжан: «Это возвращение было радостным – он вернулся из сна в жизнь, обретя Айгерим и ощутив в себе великую мощь подлинного акына». И далее М. О. Ауэзов описал чувство Абая, всколыхнувшие его, будто он снова обрел свою возлюбленную Тогжан, которую был не в силах забыть: «Тогжан, которая пробудила в нем первую мужскую страсть, Тогжан, ставшая для него неосуществимой мечтой, тоской и неизбывной печалью, сейчас вернулась к нему, развеяв, словно миражи, все долгие годы безвременья. Вернулась и объявила ему: «Ты ошибся, этого не было! Не терял ты меня, и не прошло в злой утрате много безвозвратного времени! Вот я снова перед тобой – видишь, все такая же юная, незапятнанная, с пристально чистой девичьей совестью! И по-прежнему люблю и могу, наконец-то, бесконечно осчастливить и тебя!» (т. 2, с. 62). У Абая на пути его желания жениться на Айгерим и быть счастливым было препятствие: «Оказалось, что она была засватана женихом из того же рода Мамой, но этот жених внезапно умер молодым, и, по обычаю, она стала невестой его старшего брата. А тот человек уже пожилой, имел жену, большую семью и держал про запас молоденькую невесту-вдову, за которую уже был выплачен изрядный калым. Он заявлял, что обязательно женится, когда невеста подрастет, и не хотел давать ей вольную». Но далее автор писал, что права жениха оказались сомнительными из-за деликатного обстоятельства: «Однако, несмотря на гордое заявление, аменгер уже показал свою несостоятельность при весьма щекотливых обстоятельствах. Он не смог выплатить калым и справить урын, свадьбу поездку жениха к родителям невесты – с богатым дарами для всей родни. Поэтому его права на невесту-вдову оказались весьма сомнительными» (т. 2, с. 69). Решив жениться на Айгерим, Абай выбрал в посредники Жиренше, которому говорил, что если девушка не согласится сама стать его женой, то не надо ее к этому принуждать. Потому что ее родственники могли из-за страха нажить врага в лице сына всесильного Кунанбая, стали бы ее насильно выдавать замуж. Абай, настрадавшийся в браке без любви, не хотел повторения: «Хочу, чтобы ты поговорил с нею и узнал, как отнесутся к этому ее родители, родичи, аксакалы аула. И главное, о чем я тебя особенно прошу, не нажимай на них, мне не надо, чтобы они согласились бы поэтому, что посчитали: да, если не отдадим девушку роду всесильного Кунанбая, то несдобровать нам, накличем беду на себя! Аллах свидетель, если я придусь не по нраву их дому, самой девушке или близким родичам, то и разговора нет. Жиренше! Как перед аруахами говорю: если девушку возьму не по законам божеским и человеческим, а неправедно, пользуясь силой, то не радость найду, а беду и срам на свою голову!» (т. 2, с. 68). Все это свидетельствует, по мнению автора, о порядочности и деликатности Абая, его мудрости и воспитанности. Настрадавшись в браке с нелюбимой женой, он не хотел повторения трагедии для себя и Айгерим. Песни о любви настроили молодежь на лирический лад и невольно создали атмосферу признаний в чувствах: «Песни все – о любви и жизни, о великой любви к жизни, о любви. Как они созвучны этому благодатному весеннему вечеру – песенному вечеру! Эти песни – из трепета живой души, от чувств сердца счастливого человека» (т. 2, с. 110). И даже писатель отмечал влияние песен о любви на молодых людей, возвращавшихся из аула Абая после общения с Биржан-салом: «Медоточивые слова, жар пламенной молодости, молитва и благословения. Все это – в песнях степи. Живет, летит, воспаряет над весенними просторами джайляу Тобыкты, больного Айдоса» (т. 2, с. 110). Именно в этот вечер, когда Оралбай поехал провожать Керимбалу, начались их отношения: «И остались на дороге Керимбала и Оралбай вдвоем. Ах, тот песенный вечер виноват, что при свете взошедшей на небо луны они не только голоса объединили в песне! И молча обнял, уже не имея сил удержаться, Оралбай Керимбалу, обнял крепко, нагнувшись к ней с седла своего. Кони их осторожно остановились сами, стояли рядом». Даже автор писал, что и Керимбала не осталась равнодушной в тот памятный вечер: «И сама Керимбала, никогда никому не позволявшая подобного, свободно положила свои белые ручки на плечи джигита и, закрыв глаза, приникла раскрытыми алыми губами к его губам в страстном поцелуе» (т. 2, с. 111). Одними из самых впечатляющих в романе-эпопее М. О. Ауэзова «Путь Абая» являются страницы, посвященные любви стройного красавца Оралбая и просватанной вдовы-невесты Керимбалы: «Истосковавшиеся друг по другу молодые люди наконец-то встретились, и на их лицах трепетал бледный, холодный лунный свет. Они пели настолько слаженно и хорошо, что казалось – сам дух их учителя Биржана присутствует рядом с ними, благословя их: «Будьте счастливы, любите друг друга! Не бойтесь ничего, боритесь за любовь и побеждайте» (т. 2, с. 132). И далее писатель подчеркнул, что их любовь выразилась в их совместном пении, они не могли оторваться друг от друга: «Одну песню за другой – они спели довольно много песен. Всю тоску разлуки, недавнюю тревогу, безумную радость встречи выражали они теперь своим пением. Они пели то по очереди, слушая друг друга, то сливали свои голоса в дуэте, словно не желая расставаться даже во время пения. И песни постепенно привели их обоих к безумной решимости...» (т. 2, с. 133). Объяснения в любви Керимбалы толк­нули Оралбая на безрассудный поступок, он ее украл, услышав ее слова: «Но я не могу расстаться с тобой, любовь моя! О чем бы я ни подумала, все мысли мои сходятся на тебе! Я не хочу с тобой расставаться и готова на любые муки, чтобы только быть с тобой ...Я знаю, я поняла, с чем ты пришел. Твои слова, сказанные в тот песенный вечер, показались мне страшными. Но теперь я на все согласна. Теперь – твоя воля. Делай как знаешь, возлюбленный мой. Душу свою вручаю тебе. И пусть помогут нам священные аруахи» (т. 2, с. 133). Никого не волновали чувства Оралбая и Керимбалы, их любовь не нашла приюта в тех жизненных условиях, которые их разлучили. При заключении браков любовь или нелюбовь будущих супругов не принималась во внимание. Как в России и Европе, любовь и брак были разными понятиями, потому что брак и семья предполагали прежде всего только материальную выгоду, преследовали цели, далекие от любви. Простившись навсегда с Керимбалой, Оралбай исчез: «Джигит вскочил с места и, обхватив руками ее за узкую талию, наклонился и откусил половину этого кусочка, и губы их на мгновенье соприкоснулись в последнем поцелуе. Затем, рыдая и разрывая на груди бешмет, джигит бросился вон из юрты и исчез в ночной темноте. Оралбай уехал – и с тех пор никому не было известно, где он и что с ним» (т. 2, с. 155). Абай, как писал М. О. Ауэзов, был убежден, что никто не может победить настоящую любовь: «Несмотря на то, что косность и жестокость степи взяли верх над Оралбаем, самым прекрасным джигитом среди тобыктинцев, ничто не может победить жизнь и светлую любовь... Ничто и никто – так заключил Абай» (т. 2, с. 156). Абай был одним из немногих, кто понимал Оралбая и Керимбалу, сочувствовал им, потому что сам прошел через это – брак без любви в угоду старым обычаям, ставшим на пути к его счастью. Абай так и не смог забыть свою первую любовь – Тогжан. Думая о страсти, возникшей у Базаралы и Нурганым, Абай невольно сравнивал их судьбу с Дубровским, искусство с реальной жизнью, казахов с русскими: «На весах его души были на одной чаше Кунанбай, Нурганым, Базаралы, на другой чаше – Троекуров, Владимир Дубровский, Маша Троекурова. Весы эти покачивались, не сваливаясь окончательно ни на одну сторону. Так, впервые для Абая, правда искусства предстала равной жестокой и беспощадной правде жизни» (т. 2, с. 191). Кунанбай материально помог обедневшему Базаралы, но тот не мог порвать с его младшей женой Нурганым, так как испытывал к ней пылкие чувства: «Но любуясь ее румяным, излучающим любовь радостным лицом, Базаралы делал вид, что ничего не замечает. Он восхищался ее стойкостью, ее бесстрашием и веселым характером, способностью закатиться громким заразительным хохотом в самую, казалось бы, неподходящую рискованную минуту. Он хорошо понимал, что может ожидать его любимую Нурганым и его самого, но пока что не в силах был ничего предотвратить. И не мог просто так уйти, оставив Нурганым одну отвечать за все, поэтому, следуя своему жизненному правилу, решил спокойно выжидать: что же будет дальше?» (т. 2, с. 201). Ситуация сложилась непростая: Нурганым против ее воли, без любви была выдана замуж за старика Кунанбая, поэтому понятна ее страсть к молодому красавцу Базаралы. Любовь связала их накрепко, не считаясь с мнением окружающих. Нурганым не боялась досужих разговоров и смело охраняла свою любовь к Базаралы. Она смогла противостоять козням Оспана, своего пасынка, и демонстрировала всем окружающим свое бесстрашие и преданность возлюбленному: «И она со свойственной ей величавостью, грациозной поступью, поводя высокой грудью, гордо прошлась по аулу. Тяжелые шолпы в ее волосах вызывающе позванивали, словно посмеиваясь над Оспаном. Женщины обоих близлежащих аулов подивились дерзости и бесстрашию Нурганым, которая вскоре станет живой легендой среди людей этого края. Еще одной легендой о гордом, сильном характере степной женщины-казашки, которая безза­­­­­­­­­­ветно предана своей истинной любви и не побоится за нее отдать жизнь, если дело дойдет до этого» (т. 2, с. 202). Разумеется, что автор видел трагизм этой ситуации, когда молодой женщине, которую насильно выдали замуж за старика, приходится бороться за свою любовь в таких сложных жизненных условиях. И поэтому писатель неслучайно упоминает о возможной смерти за свою любовь, которую окружающие воспринимали как дерзость, аморальное поведение, вызов сложившемуся в течение веков миропорядку. Автор далек от осуждений Нурганым, он понимает ее двойственное положение и скорее сочувствует Нурганым, которая одновременно счастлива и несчастна, потому что ничего не может изменить. И Базаралы, как подчеркнул автор, только ждал разрешения ситуации, которая так или иначе должна произойти. Судьба Оралбая, разлученного с его любимой Керимбалой, сложилась трагически: он встал на преступный путь от отчаяния и горя, но грабил только богатых, обходя бедные аулы: «О судьбе Оралбая, который исчез из Тобыкты, долго никто ничего не знал. И только недавно стало известно, что отчаявшийся и возненавидевший весь мир Оралбай собрал отпетых джигитов в чужих краях, раздобыл огнестрельное оружие и создал разбойничий отряд. И весь год угонял коней у найманов, у соседних с ними племен Керей и Сыбан, у самих тобыктинцев. Барымтачи скрывались в малолюдных местах у кереев». Далее М. О. Ауэзов показал масштаб дерзости Оралбая, доведенного до такого образа жизни сильными мира сего и желанием мести им: «Многочисленные жалобы сходились в одном: Оралбай угонял табуны только у богатых владетелей и должностных лиц, грабил богатые лишь аулы. Этими жалобами были завалены канцелярии Семипалатинска и Жетысу, ибо на границе сопредельных уездов и действовала шайка. Наконец жалобы дошли до канцелярии самого «жандарала», генерал-губернатора. Дерзкие разбойники не побоялись и царских войск, в конце февраля заманили в глухую степь отряд казаков, отправленных из Семипалатинска в погоню за ними, и на одном из биваков ночью угнали всех коней. Отряд в сорок человек несколько дней скитался по степи, выживая без пищи и воды» (т. 2, с. 215). Так несчастная любовь Оралбая привела его к социальному протесту, к борьбе с богатеями, разлучившими его с любимой Керимбалой. Утратив веру в людей, Оралбай сам стал чинить расправу с баями, основываясь на своем кодексе чести, своем понятии о справедливости. И чем дальше длилась эта ситуация, тем большие масштабы она приобретала, причиняя властям беспокойства. Оралбай был обречен, действуя дерзко против правящих властей, но терять ему было нечего, поэтому он был бесстрашен. Базаралы был готов вместо Абая пострадать и взять всю вину за беспорядки на себя, потому что его мучила совесть перед другом, верившим ему и уважавшим его. Базаралы высоко ценил дружбу с поэтом, который всегда был на его стороне, но ничего не мог поделать со своей безнадежной любовью к Нурганым, которая позорила семью Абая: «Базаралы был готов умереть, если понадобится, чтобы спасти Абая. Но мучили великого жигитека совесть и стыд перед ним. Он не мог отречься от своей любви к Нурганым, не мог и отвергнуть ее страстные, безоглядные, смелые чувства к себе. И вместе с нею он готов был встать против всего света, защищая их любовь, но только его убивали стыд и совесть перед другом Абаем. Базаралы представлялось, что если все дойдет до Абая, ему будет нанесена глубокая рана. И лучше было провалиться сквозь землю, чем это. Базаралы не знал, что Абаю уже все известно, что он закрыл свою душевную рану ради дружбы и общего дела» (т. 2, с. 235). Одиночное заключение Абая притянуло к нему друзей, но также в его судьбе приняла участие Салтанат, девушка-сэре: «Салтанат была уже просватана в богатый род, но еще оставалось жить в родительском доме, удерживаемая аулом как всеобщая баловница, сладкоголосая девушка-сэре». Далее автор отмечал: «Прошлой зимой, в один из своих приездов, Салтанат с печалью поведала Макши, что тяготится своим будущим замужеством, ибо ей не по душе ее жених» (т. 2, с. 237). Салтанат интересовалась Абаем, ей нравились его стихи. Узнав, что залог для его освобождения был уплачен благодаря Салтанат, поэт испытал противоречивые чувства: «Удивленный Абай не мог произнести ни слова, смежное и непонятное ему самому чувство шевельнулось у него в душе: досада, что скрыли от него о возникших трудностях и вынуждены были искать деньги у чужих людей, и теперь он, оказывается, должник у этой молоденькой, горделивой с виду богатой девушки, чей-то невесты, наверное; но и не только досада и смущение – что-то неожиданное, чудесное встретило его на пороге тюрьмы и озарило сердце внезапной радостью. Не разобравшись как следует с этими противоречивыми чувствами, Абай лишь молча пожал руки девушки обеими руками и потом склонил голову в поклоне, прижав руку к сердцу» (т. 2, с. 248). И поэтому Абай хотел выяснить причину, побудившую Салтанат помогать ему: «Ему бы не хотелось, чтобы за этим необычным поступком крылось что-нибудь большее, чем обычное человеческое благородство и сочувствие» (т. 2, с. 250). Абай рассказал Михайлову трагическую историю Оралбая и Керимбалы, которую его русский друг принял близко к сердцу: «С грустью поведал историю любви двух молодых прекрасных людей, Оралбая и Керимбалы, о вмешательстве и насилии над ними со стороны родовых кланов обеих сторон, о тяжких невзгодах и отчаянной борьбе молодых за свою любовь, об унижениях и насильственной разлуке, на которые в конце концов их обрекли. О смерти Керимбалы, насильно отвезенной в племя жениха, где она быстро зачахла от горя, безнадежности и тоски. Рассказали о том, как Оралбай, не имевший достояния, поэтому и не сумевший привлечь на свою сторону вождей своего рода, оказался предан ими, не пожелавшими дать выкуп за невесту, предпочтя выдать джигита преследователям и вернуть невесту. И он, потеряв ее, возненавидев свой род и племя, бросил все и ушел куда глаза глядят. А ведь молодые влюбленные оба были необыкновенно одаренными певцами степи! По своим природным голосам, по искусству игры на домбре они были на голову выше других» (т. 2,с. 263). Салтанат искренне поведала Абаю, что иные девушки ведут себя неподобающе, зная, что их отдадут за нелюбимого человека: «Абай, вы должны понимать молодое сердце. Есть девушки, которые оказались на моем месте, рассуждают так: «Что меня ждет – еще посмотрим, а пока что буду жить в свое удовольствие. Зачем же обделять себя радостью!» И назло судьбе идут на легкомысленные поступки. Вы же знаете, у нас часто такое происходит... Но я на такое не способна. Мой страх и отчаяние перед моим будущим так велики, что душой уже сегодня я никакие радости не способна принимать. Порой мне вдруг померещится счастье, сердце вспыхнет, но тут же погаснет, остынет, увянет, и я отворачиваюсь от призрака счастья. Зачем? Ведь все равно меня поглотит бездонный как пропасть темный зиндан, куда меня бросит беспощадная судьба. И я кажусь сама себе маленькой птахой, которая присела на край зиндана и со страхом заглядывает в черную бездну» (т. 2, с. 268). Абай в свою очередь поделился с Салтанат своими печалями, рассказал о своих сердечных ранах, перенесенными им в юности: «Судьба и меня соединила с нелюбимым человеком, я стал отцом милых детей, которые дали мне утешение. Но тоска в душе моей не угасает, тайная печаль не становится меньше. Как-то однажды я увидел во сне Тогжан, она пела. Проснулся и в полудреме продолжал слышать ее пение. Мне почудилось, что это живая Тогжан разбудила меня своим пением. Но это оказалось девушка, необыкновенно похожая на Тогжан, и со дня нашей встречи этот человек стал для меня и ожившей мечтой, и красотой, и музыкой, и опорой души души моей в этой жизни и всем моим земным достоянием. Сейчас, когда я задерживаюсь в городе, по непонятным для многих людей причинам, никто из них не догадывается, как сильно я тоскую по своей жене Айгерим, которая пришла ко мне, заменив утраченную Тогжан» (т. 2, с. 269). Абай и Салтанат обменялись их душевными тайнами, между ними возникла доверительная дружба, которую ему не хотелось нарушать: «У девушки не много будет счастья, когда выйдет замуж за нелюбимого чужого человека, но именно поэтому Абай не хотел легкомысленно воспользоваться ее чувствами, как это сделал бы какой-нибудь беспечный аульный джигит. Не хотелось ему и хоть в чем-то быть небезупречным перед Айгерим. Открыть перед ним двери тюрьмы, совершив решительные действия, не свойственные в степи женщинам, Салтанат возвысилась в глазах Абая, и он решительно отмел все те лукавые поползновения, всякую двусмысленность в душе своей, что явилось бы не безупречными и в отношении Салтанат» (т. 2, с. 270). Их чистые чувства автор назвал жемчугом: «Драгоценный жемчуг их дружбы будет сиять в их жизни, хранимый в потаенном уголке души каждого» (т. 2, с. 271). Абай и Салтанат продемонстрировали высокую степень благородства и чести. Приглашенный на свадьбу Умитей и Дутбая Абай не захотел там оставаться, потому что удивление и возмущение гостей поведением невесты сыпались именно на него, хотя он тут ни при чем: «Перед его глазами стояли лица Умитей и Амира, охваченные нежностью и безу­мием. Абай досадовал на влюбленных, и в то же время жалел их. Ибо воочию увидел перед собой пламя той волшебной страсти, которая сильнее всех законов и запретов, о чем он не раз читал в книгах». Продолжая свою мысль, автор писал: «Глаза невероятно красивой девушки-сэре и глаза юноши-сэре. Эти глаза ничего не видят вокруг, смотрят только друг на друга, и души их опьянены любовью ... « (т. 2, с. 305). Присутствующие недоумевали: чья это свадьба? Амира или Дутбая? Почему невеста милуется не с женихом: «Казалось, еще одно мгновение, и, воспламенившись страстью, юноша и девушка готовы будут слиться в бесконечном поцелуе, замереть навеки в первом своем и последнем неудержимом объятии» (т. 2, с. 304). Дутбай был влюблен в Умитей, но оказался бессильным перед злыми языками, порочившими его невесту: «Жених из Кокше, джигит Дутбай, был одним из самых уважаемых, серьезных и привлекательных молодых джигитов рода Кокше. Многими заметными добрыми делами он обрел известность не только в своем роду. И этот достойнейший юноша тяжело переживал в эти дни зло наветов и отвратительных сплетен, оказавшись перед ними совершенно беспомощным» (т. 2, с. 307). Но Дутбай решил отказаться от Умитей, застав ее с Амиром в ночной тиши целующимся, словно умерев для этого мира (т. 2, с. 308). Но Ескоже удалось догнать и уговорить Дутбая не позорить невесту и весь ее аул. Шаке, старший брат Амира, был обеспокоен судьбой младшего брата, о чем и поведал Абаю, ища его поддержки: «Его, проклятого своим предком, который стоит на пороге смерти, осудил весь аул и вся округа. Все сородичи стали сторониться его. И он сам всех сторонится. Зайдет в дом – молчит, и домашние не решаются заговорить с ним. Стал он словно дух с того света, которому все живые сородичи не нужны. Ойбай, к чему это может привести? Упрямо пошел против всех, или гордыня его заела, кто знает? А тут еще в эту ненастную пору – снова вроде взялся за старое! Вчера вызвал к себе всех своих друзей, салов и сэре, опять напялили на себя пестрые тряпки и, похоже, затевают что-то» (т. 2, с. 325). Только домбре мог поведать Амир о своей сердечной ране. И он преуспел в игре на домбре взаперти. Абай и посоветовал Шаке: «Не мешай ему, пусть хоть в песнях успокоится его душа, боль утишится. И снова добрая молва о нем пойдет в народе» (т. 2, с. 326). Абай по себе знал целебную силу искусства, которое тоже спасало его в трудные минуты жизни. Абай и сам страдал от того, что утратил прежнюю любящую Айгерим из-за ее необоснованной ревности к Салтанат: «Теперь Айгерим была другая, и прежнего ласкового, дружелюбного, улыбчивого согласия с ним не проявляла. В ее словах теперь больше отзывались внутренняя холодность и тихое, упорное несогласие» (т. 2, с. 326). Словно злой рок преследовал Абая, не давая ему быть счастливым в любви, в семейной жизни. И эта его тоска выливалась в его грустные песни о несбыточном счастье и несчастной любви. Вслед за воспоминаниями о бабушке, Абая посетила тоска по Тогжан, о которой он никогда не забывал. А проезжая мимо Ботакана, вспомнил еще раз о своей возлюбленной: «В облачном небе воссиял лучезарный облик возлюбленной юности Абая Тогжан. Вон там, на одной из невысоких холмов Ботакана, стоял он, и к нему прискакал друг Ербол, принес чудесную весть от Тогжан. Затем была поездка в Жанибек, и возвращение... Было свидание в зарослях прибрежного талька, страстные поцелуи с любимой при луне, ночь шорохов листвы и трав, ночь шепотов из уст в уста – все это в один миг проснулось и ожило в душе Абая. Воскресшие мгновения счастья, воссиявшие в памяти картины той лунной ночи в Жанибеке, – уйдя в эти томящие душу миражи прошлого, Абай не представлял, где он сейчас находится, куда едет по этой заснеженной степи. Он словно впал в какое-то продолжительное беспамятство. Закрыв глаза, он словно читал книгу несбывшейся мечты, написанную кровью сердца. Тяжко вздохнув, он снова оплакивал в душе утрату своей Тогжан». Воспоминания детства и юности являются самыми яркими в жизни каждого человека. И писатель психологически точно описал значение детских и юношеских воспоминаний Абая, а также необходимость возвращения в реальный мир: «Непонятно было, сколько прошло времени в этом безумстве грез и мечтаний – и вдруг подлинная жизнь ворвалась в этот мир фантазий. Абай вздрогнул. Его словно пробудили от сна, где он находился в объятиях любимой. Он пришел в себя» (т. 2, с. 359). М. О. Ауэзов писал, что зрелая красота Тогжан произвела на Абая еще больше впечатление, хотя он заболел и был в бреду, но прежнее чувство с новой силой захлестнуло его при встрече со своей первой любовь: «Тогжан теперь была еще красивее и привлекательнее, чем в те далекие годы. Черты ее лица обрели полную завершенность особенной красоты. Эта была торжествующая красота зрелой степной женщины. Точеный носик с легкой горбинкой утратил былую нежную расплывчатость и теперь смотрелся безупречно. Но взгляд удлиненных, ярких глаз ее под ровными дугами бровей стал строже, холоднее, и от юного трепета и шаловливого веселья, которое так очаровывало когда-то Абая, мало что осталось. И ему с болью подумалось, что тоска несбывшихся надежд оставила на этом прекрасном лице свой печальный след» (т. 2, с. 378). Символично, что сильно заболевшего поэта вернула к жизни Тогжан, которую он помнил и любил всю свою жизнь. Разлученный с ней в юности, он чувствовал себя глубоко несчастным, словно часть души его умерла. А новая встреча с возлюбленной вдохнула в него снова жизнь. Рядом с Тогжан Абай всегда чувствовал себя счастливым, одухотворенным своей вечной любовью к этой степной красавице, заворожившей его навсегда и ставшей для него идеалом радости, полноценной жизни. Сама судьба привела замерзшего, заблудившегося в буране Абая в дом к Тогжан, которая стала для него спасительницей, ухаживавшей за своим возлюбленным. М. О. Ауэзов писал, что Тогжан была рада увидеть Абая даже в таких неблагоприятных обстоятельствах, понимая, что даже в бессознательном состоянии Абай беспокоится о ней: «Женщина чувствует, что беспокойство бредящего Абая имеет отношение к ней. Исходя к нему великой жалостью и любовью, она ласкает его, гладит ладонью пылающее в жару лицо, прижимает его голову к своей груди, плачет и тихонько смеется от счастья: все же она еще раз встретила его в этой жизни» (т. 2, с. 382). После ночного бдения у постели больного Абая Тогжан была сама не своя: «В лице ее не было ни кровинки, веки покраснели и опухли, она сама выглядела больной, смертельно изнуренной. В глазах ее застыло горе, словно она только что пережила смерть близкого человека» (т. 2, с. 384). Темные слухи о прошлом Абая и Тогжан дошли до семьи ее мужа, поэтому Тогжан больше не подпускали к Абаю, а ухаживать за Абаем стала сама свекровь Тогжан. Прощаясь навсегда с Абаем, Тогжан объяснила ему причину своего поведения: «Судьба не захотела соединить нас. Если бы ты приехал сюда за мною здоровым и благополучным, я пошла бы за тобой, чтобы вернуть себе то счастье и утешение, что было отнято у меня. Но, видно, не сбыться моей мечте – ты пришел больным, слабым, умирающим, и не до возвращения чувств любви нам было. И наверно, не для того судьба позволила нам увидеться. Сердце, которое любит, не может утешиться радостью, полученной украдкой. Я поняла это и решила не тревожить чувств моего мужа. И еще я поняла за эти дни, родной мой Абай, что пусть судьба и наложила запрет на наши чувства, но мы остались верны своей любви, мы пронесли ее через всю жизнь – и унесем с собой в могилу. Она уйдет с этой земли вместе с нами – чистая и незапятнанная». Абай согласился с Айгерим в ее печали о невозможности для них семейного счастья: «В твоих словах я слышу безу­тешную печаль, это и моя печаль. Ты во всем права, твое сердце знает истину, в нем царит чистота, иначе ты не была бы моя Тогжан. И не пристало мне домогаться иных чувств, чем те, которые исходят от этой чистоты. Спасибо тебе за искренность. За честность истинной любви». И с тех пор, как утверждал автор, единственным утешением для Абая стали книги. С Айгерим Абай больше не мог поговорить: «После возвращения мужа с охоты она узнала, что целых десять дней он находился в ауле Тогжан. Ни словом она не обмолвилась мужу, что знает об этом, и глубоко затаила в своей скрытной душе ревность и обиду. Первый удар ее безмятежному счастью, нанесенный вестями о Салтанат, с прошлой весны охладил ее чувства к Абаю. Эта первая размолвка выявила их человеческое различие: даже не объяснившись достаточно, они впали во взаимное отчуждение. Встреча же Абая с Тогжан совсем отбросила Айгерим от мужа» (т. 2, с. 387). Так окончательно разрушились отношения Абая с Айгерим, в которой он искал прежнюю Тогжан, но не нашел и тем самым стал еще более несчастным. Переведенное Абаем «Письмо Татьяны» Пушкина натолкнуло его на мысль о том, что не только Тогжан и Салтанат, но и Айгерим страдает от бесплодных усилий любви: «Теперь, прослушав песню, Абай, знающий все ее тайны, вдруг открыл для себя, что бесплодность усилий любви Татьяны, Тогжан и Салтанат, разрывавшая ему сердце, не дававшая покоя всей его жизни, касается и любимой жены Айгерим, сидевшей сейчас рядом. И она, самая близкая для него на свете душа, тоже разделила с ними, выходит, горькую долю любовной бесплодности и неутоленности». Далее автор показал, что стихи Пушкина помогли Абаю разобраться в себе самом, открыл для него душевные тайным, потому что поэзия не знает границ и национальных различий в любви, объединяющей человеческие сердца: «Слушая песню, сочиненную им самим, он был потрясен тем, что открылись ему: русская девушка Татьяна имела подружек неутоленной любви и среди казахских кочевий, в глубине степной Арки! И она решила им поведать об этом устами этого молодого, нежного, красивого акына!». И это нашло отклик у слушателей, завороженных исполнением: «Забыв обо всем, не видя окружающих, Абай глубоко погрузился в свои раздумья. И люди вокруг, чувствуя нечто сверхобыденное в его состоянии, не смели его беспокоить. Словно забыв о нем, все стали выражать восхищение и восторг песней, обращаясь к молодому певцу» (т. 2, с. 526). Чувства Татьяны вызвали сочувствие у слушателей, проникшиеся страданиями молодой девушки. Чудесное пение Айгерим «Письма Татьяны» пробудило вновь чувства супругов. Автор писал: «Ни Абай, ни Айгерим уже не слышали этих слов. В объятиях друг друга, они не видели никого вокруг, их взоры смешались, погрузившись друг в друга, уйдя из этого мира. Они даже не заметили, что дети, молодые друзья и добрые соседи потихоньку, бесшумно покинули их, оставив двоих в комнате» (т. 2, с. 543). Когда в Машане прозвучали переводы Абаем Пушкина, Тогжан сразу узнала, что их сделал ее любимый Абай: «Впервые в бедной юрте, в краю Машан, прозвучали «Письмо Татьяне», «Письмо Онегина» и «Второе слово Татьяны к Онегину». Даже еще не спросив, чьи это песни, по одной музыке и благозвучным, особенного строя словам Тогжан уже знала, что песни сложились в той душе, что была ближе всех ей в дни юности прекрасной – песни сложил Абай». Слова Татьяны, как писал автор, были близки Тогжан: «Когда зазвучало «Второе слово Татьяны Онегину», Тогжан показалось, что земля уходит у нее из-под ног и она теряет сознание. Душу опалило жгучее пламя, давно забытый молодой жар охватил ее тело и кинулся в ее ланиты. Она заплакала. Ведь это же были ее слова: «А счастье было так возможно, так близко... Но судьба моя уж решена... Я вас люблю... но я другому отдана и буду век ему верна» (т. 2, с. 552). И если Абай нашел-таки свое счастье с Айгерим, то Тогжан навсегда осталась несчастной, чья судьба перекликалась с судьбой Татьяны.

Мереке УЮКБАЕВА, Мейримкул ТУЛЕУП, Алматинский университет энергетики и связи