• Общество
• 15 Октября, 2019

Степной летописец Сатимжан Светоносный

О Степной летописи впервые сказал академик Алкей Маргулан, определив духовный фундамент казахской истории, живущий в памяти многих поколений. На этом фундаменте были возведены письменные шедевры. Возникли «Путь Абая», книги Ильяса Есенберлина и других казахских авторов. На этом фундаменте поднялась и стремительно вошла в современную общечеловеческую духовность «Белая аруана» Сатимжана Санбаева, названного образно и очень точно: «Человек из будущей легенды» Умит Тажикеновой.

Проникновенно отозвался о «Белой аруане» Дюсенбек Накипов: «Вот уже тридцать лет в тридцати странах читают этот шедевр. Пастернаковский «Мохнатый лебедь каменного века» обрел для мирового читателя санбаевский образ свободы на фоне библейского пейзажа казахской земли». Перефразируя М. Горького, можно сказать: «Белую аруану создал народ, а Сатимжан воплотил его в белоснежный мрамор».

Сатимжан Санбаев родился в Макате. Он воспел это место, сделал всемирно известным. Здесь он вырос и сделался гражданином, азаматом, сформировался как личность в семье Санбаева Хамзы, учителя казахского языка и литературы. Духовный заряд, полученный в доме отца, сыграл в жизни Сатимжана путеводную роль. Он пошёл по дороге отца как Просветитель, Светоносец. Сердце Сатимжана было зажжено влиянием матушки – женщины тихой, скромной, крепкой и бескомпромиссной. Отец и матушка остались для Сатимжана наставниками на всю жизнь. Его братья и сёстры, как и многие люди, сохранили любовь, свято хранили преданность заветам, полученным от родителей. Благотворное влияние семьи Санбаевых испытали многие, кто стал видным и известным потом, и пользовался всеобщим уважением. В числе таковых можно назвать крупнейшего учёного Зейнуллы Кабдолова. Отец ввел Сатимжана в духовное святилище – открыл ему «Слова назидания» Абая. Эту этическую конституцию казахского народа Сатимжан перевёл на русский язык. Он блестяще выполнил свой долг гражданина-азамата. Комментарии к некоторым «словам» поражают глубиной видения смысла, который ускользает при поверхностном чтении. К переводу «Слов назидания» обращались и другие казахи-мыслители. Нельзя пройти мимо перевода, осуществленного Ауезханом Кодаром. Этот труд тоже воспринимается как долг, выполненный азаматом. Перевод «Слов назидания» поставил Сатимжана Санбаева в один ряд с автором эпопеи «Путь Абая». Ведь в основании эпопеи лежат морально-этические нормы жизни казахского народа, сформулированные великим мыслителем Абаем. И эпопею нужно читать, постоянно заглядывая в «Слова назидания». Только так можно понять и оценить смысл, глубинную суть эпопеи, уяснить пафос шедевра, созданного Мухтаром Ауэзовым.

У недалеких людей складывается мнение, будто Сатимжан писал по-русски, а не по-казахски, потому что, якобы, не вполне владел родным языком. Это заблуждение. Сатимжан прекрасно владел родным языком, говорил, писал, думал по-казахски. Он смотрел далеко, мыслил широко, понимал, что ознакомить читательский мир с казахской степью, обществом, скорее всего можно через мировые языки, к которым относится и русский. И «Повести кочевья», и «Макатские были», и «Медный колосс» повествуют о жизни казахов разных периодов и разных поколений. Там выведены уникальные персонажи, образы, которых не может воспроизвести ни один подстрочник во всей их полноте и яркости. В подобной ситуации оказывались и Мухтар Ауэзов, и Абдижамил Нурпеисов. Они не удовлетворялись подстрочниками, им приходилось самим вмешиваться, авторизировать перевод. А Сатимжан был счастливее этих классиков благодаря адекватному знанию родного языка и русского. Он напрямую обращался к русскоязычному читателю. Это было его удачей. Ведь имя его означает «человек-удача». И не зря!

Знанию родного языка сопутствовало доскональное знание жизни родного народа, жизни аула, проходившей на полях, пастбищах, фермах, в уходе за скотом, на кузнях, в кочевках, в ремеслах. Тут бытовой уклад, традиции, условности, освещённые временем, правила поведения, ритуалы, обряды. Тысяча мелочей, которые не передаст никакой подстрочник, а переводчик – наивное дитя будет попадать впросак, вызывая смех. Случаи были: один солидный академик перевёл «кала бердi» – «сдал город», вместо «остался, оставался».

В романах, рассказах, очерках Сатимжан неукоснительно придерживался жизненной правды. Он не лакировал, не смазывал, не ретушировал негатив. У него хороший казах – хорош, плохой – отвратителен. Плохой русский – хам, высокомерный, грубый скотина. Хороший русский – обаятельная личность. И это жизненная правда. Были подлецы среди русских казаков, пришедшие в казахские аулы, чинуши, не считавшие казахов людьми. Было много русских мерзавцев. Но были учителя, врачи, интеллигенты в полном смысле слова. Достаточно прочесть «Правитель Макаш», чтобы увидеть истинных русских, образованных и человечных.

Яркие примеры-образы: Мырзагали и Шолак из «Белой аруаны», Бородин и Федор из «Ещё одно лето». Конкретные фигуры, взятые из жизни. Мы и сегодня можем наблюдать и среди казахов, и среди русских бескорыстных и рвачей, доброжелательных и клеветников, честных тружеников и проходимцев-карьеристов. Семья Санбаевых напоминает в историческом разрезе семью историка Сергея Михайловича Соловьева. Соловьев – великий труженик, выпустил 13 томов, ежегодно по одному тому, и ежегодно у него в семье прибавлялось по одному ребёнку. Удивительная преданность работе и любовь к семейному очагу! Его дети тоже стали знамениты: Владимир Соловьёв – прославленный философ, Всеволод Соловьев – автор нашумевших романов «Русские розенкрейцеры» и других. И остальные дети были незаурядными личностями. О Санбаеве педагоге, просветителе и главе славной фамилии уже было сказано. В народе его имя окружено уважением и почетом. И дети тоже проявили себя яркими личностями. Сатимжан постоянен в преданности заветам Великого Абая. Абай призвал казахов относиться с уважением к узбекам, таджикам, татарам и другим народам, учиться у них всему хорошему, извлекать всё ценное из их трудового опыта. И этот завет Абая свято соблюдается достойными сынами и дочерьми казахов. В дилогии «Медный колосс» и в других вещах Сатимжан показывает сердечные и взаимоуважительные отношения между казахами и людьми других национальностей. В рассказе «Старая свирель» супруги Жания и Турлыжан помогают немцу Мартину, латышке Илоне, отдают им из своего скудного запаса горсти проса. Они с жалостью воспринимают отчаянное положение бедолаги немца-военнопленного, умирающего от голода. Доброта и сочувствие, проявляемые Жанией и Турлыжаном, не выглядят фальшивыми, натянутыми. Человечность впитана ими с молоком матери. Акт милосердия у них заложен в крови, рассудок руководствуется горячим биением сердца. Это мужественное веление природы – оставаться человечным в самой крайней точке бытия.

В кандидатскую диссертацию Акбергеновой Бибинур Камзаевны, посвящённой прозе Габита Мусрепова, введены в научный оборот термины «образ-идея» и «образ-понятие». Эти термины были приняты и рекомендованы к использованию доктором филологических наук Хасеном Адибаевым. Подчеркивалось, что эта терминология как никакая другая точно обращает стилистическую концепцию и принципы построения образной системы в контексте Габита Махмудовича Мусрепова.

Мне думается, что данная терминология подходит для исследования прозы Сатимжана Санбаева.

Погружаясь в чтение Сатимжана, испытываешь удивительное чувство слияния, нерасторжимости автора от событий, людей им описываемых. Все эти пастухи, табунщики, батыры, зодчие, старцы-прорицатели, властители, колодцекопатели, аксакалы и юноши, воины и рабы – увидены им воочию. Он свидетель их бытия, успехов и поражений, утрат и достижений. Он своими ушами слушал их диалоги, присутствовал при страшных событиях. Автор перемещался во времени и пространстве, он полон пространством и временем, и всегда, и везде он остаётся своим, и локально, и темпорально. Он всегда современник изображаемых событий и людей, в них участвующих. И поэтому он имеет право быть летописцем и осуществляет это право. Мы верим, что написанное им – это и есть подлинная, неприукрашенная, а живая история, которую он нам рассказывает. И здесь проходит водораздел, граница между очевидцем и историком, между истиной и надуманным. Трагедия степи предстаёт перед нашими глазами, и становятся неуместными, фальшивыми славословия в адрес чингисханов и владык, покорителей народов, замахнувшихся на мировое господство. Сатимжан разоблачает ложь и холопство, угодничество историков-шовинистов. Он показывает, как пресмыкаются русские князья, целуя сапоги монгольским владыкам. Конечно, неприятно некоторым русским узнавать об этом. Но такова правда, очевидцем которой был Степной Летописец.

Известно, что всякое явление имеет оборотную сторону. Так, в последние годы заговорили о страшном голодоморе, джуте, унесшем миллионы человеческих жизней. И выяснилось, что это было рукотворное бедствие, совершенное в интересах «высокой политики» авантюристов, захвативших власть и установивших новое крепостное право. Об этом преступлении против народа писали В. Михайлов («Великий джут») и другие, но эти разоблачительные статьи и книги – статистика. Сатимжан пишет в другом ракурсе. Он показывает реальную ужасную быль – каннибальство, реальных людей и обстановку, где совершается это преступление в государственном масштабе, и указывает на главных зачинщиков, сидящих очень высоко и исполнителей на местах. В дилогии «Медный колосс» старый большевик Василий Иванов выводит на чистую воду политических авантюристов, совершивших неслыханное злодеяние, прикрываясь именем народа и знаменем партии. «Не в нас зло, – говорит он от лица рядовых честных коммунистов и старых большевиков, – не мы виной тому, что не двигаемся семимильными шагами. Надо искоренять бюрократов, заполнивших аппараты управления, вывести из партий политических авантюристов и демагогов, а не нас старых партийцев гнать в шею. То, что происходит сейчас, затея нескольких людей, подменивших собой партию. Когда образуется полная осмысленная жизнь, обретет свою суть коллективное бытие масс, тогда не останется места для перста указующего. Я не конкретизирую, кто этот перст указующий». Как перекликаются в историческом времени образы-понятия «Медный всадник», «Медный колосс» и «Колосс на глиняных ногах»! Все это «перст указующий», самодовольное ничтожество, упоенное старым известным «государство – это я!»

Таков разоблачительный смысл романа Сатимжана. Вот почему двадцать лет пролежал этот обвинительный приговор, упрятанный трусливыми исполнителями «перста указующего». Роман-дилогия стоит в почетном ряду с книгами Радищева, Чаадаева, Чернышевского и других великих свидетелей оборотной стороны показного блеска и величия коронованной и некоронованной тирании. О личной жизни Сатимжана поведала Светлана-ханум, его спутница, жена, разделившая с ним все радости и удары судьбы. В воспоминаниях Светланы Санбаевой говорится о многих фактах и событиях. С волнением читаем, как он заботливо относился к родителям, братьям, сёстрам, детям, каким замечательным был семьянином. Передана атмосфера семейной жизни, где не было места мелочному, ничтожному, унизительному. Я бы сравнил воспоминания Светланы-ханум с записками, оставленными Чармиан Лондон о Джеке Лондоне. Читаешь и думаешь: «Да, Джек был именно таким!»

«Да, Сатимжан был таким! Он не мог быть другим!»

Генрих Гейне оставил удивительное исследование, полное тонкой иронии и рыцарской галантности, свойственные этому гению немецкой поэзии. Он написал «Женщина Шекспира» в изящном ракурсе, который остался недоступен ни Стефану Цвейгу, ни И. С. Тургеневу. Нашим казахстанским ученым-филологам и психологам было бы интересно исследовать эту тему на материале прозы Сатимжана Санбаева. Они обнаружили бы, что написанное о казахских женщинах – великолепная историческая панорама, запечатлевшая уникальные характеры, поразительные примеры сдержанного, мужественного сопротивления судьбе, обрекающие казашек на бесправие и рабское положение, величие духа и восхитительное сочетание – гармонии ума и сердца. Стало бы ясно как день, что в решающие роковые минуты казахскую семью, общество, честь и достоинство народа спасала женщина-мать, женщина-дочь, верная подруга, беззаветно преданная семье и Родине. Это особая тема, она требует очень глубокого и очень серьёзного подхода.

В русской поэзии остались золотые слова Некрасова: «Не может сын смотреть спокойно на горе матери родной, не может гражданин достойный быть хладен к Родине душой». Не случайно сочетание понятий «Родина» и «Мать» стало единым семантическим сплавом «Родина-Мать». Женщины в прозе Сатимжана Санбаева – это удивительная галерея портретов, написать которые сочли бы удачей и Рокотов, и Ярошенко, и многие другие русские художники. Эта галерея – величальная песнь казахской женщине, «Песнь торжествующей любви», говоря словами Тургенева. В этой галерее найдутся и Джульетта, и Офелия, и Изольда, и Лейла, и Манон Леско, и Катюша Маслова, и Татьяна Ларина, и любимые образы арабской, персидской, индийской поэтической сокровищниц.

В торжественные дни 80-летия Сатимжана доброе слово о нём сказали замечательные женщины, знавшие его как человека с большой буквы, – русские писательницы – Светлана Ананьева, Любовь Шашкова и многие почитательницы его таланта.

Вспоминают его, горюют о его безвременном уходе Бахытжан Канапьянов, Дулат Исабеков и другие. И в общем поминальном хоре звучат слова, произнесенные более тысячи лет назад на Голгофе с поправкой на наше время:

«О, Сатимжан, Сатимжан! Ма лама савахфани!»

Берик ЖЫЛКИБАЕВ, доктор филологических наук, профессор-языковед