• Исторические страницы
  • 27 Июня, 2019

ДВА НАШЕСТВИЯ

История становления Московской Руси, будущей России, представляет немаловажный интерес для всех народов бывшего Советского Союза. Сегодняшний уровень исторического знания позволяет пересмотреть шаблонную версию о некоем «монголо-татарском иге», якобы нанесшем Руси тяжелейший удар. Известные нам сегодня факты показывают гораздо более сложную и противоречивую картину, которая нуждается в своем осмыслении.

Арнольд Тойнби пишет: «Английская история не прояснится до тех пор, пока она не будет рассмотрена в сопоставлении с историями других национальных государств, входивших в более широкое сообщество, каждый из членов которого реагировал специ­фическим образом на происходящее. В каждом случае мы должны мыслить в терминах целого, а не части, видеть главы повести как события жизни общества, а не отдельного его члена, следить за судьбами его представителей, – не за каждым в отдельности, а в общем потоке, – воспринимать их как голоса единого хора, которые имеют значение и смысл в общем строе гармонии, но теряют их, как только становятся набором отдельно звучащих нот. Вглядываясь в историю с этой точки зрения, мы в мутном хаосе событий обнаружим строй и порядок и начинаем понимать то, что прежде казалось непонятным» (Тойнби А. «Постижение истории»). Разумеется, это относится не только к английской истории. Мы мало что поймем в развитии того или иного национального государства без учета процессов, происходивших вне пространства его географического расположения. Такой взгляд представляется достаточно поверхностным, он сужает перспективу и искажает понимание происходивших процессов. Как мы указывали, внезапный взлет Киевской Руси был связан с тем, что вследствие арабских завоеваний Средиземное море стало недоступным для морской торговли, поэтому его сменил сухопутный «путь из варяг в греки». Когда же в XI веке морской путь вокруг Европы вновь открылся, то скоро закрылся сухопутный путь, поскольку он был очень трудным и отпал за ненадобностью. Это вызвало экономическую катастрофу и развал Киевской Руси, о чем, собственно, свое время писали еще академики М. Н. Покровский и Б. Д. Греков. Вдобавок, Восток вследствие распада Арабского халифата пребывал в хаотическом состоянии. Такое положение вещей сделало возможным благодаря успеху Первого крестового похода, который при своих относительно скромных военных результатах привел к возрождению средиземноморской торговли (Переслегин). Киевская Русь из этого экономического пространства попросту выпала, что и привело к ее экономическому упадку и крушению. «…Ну и, конечно, торговые отношения Руси с Востоком в XII веке приостановились: из инвентаря древних погребений исчезли восточные бусы (Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. Феодальная Русь и кочевники. М.: Высшая школа, 1967). Жаль, конечно, но ведь и на Восток перестали поступать русские меха» (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. Кн. 2). Экономический крах Киевской Руси вызвал миграцию славян на восток и вынудил их осваивать новую экологическую нишу. Юрий Мухин пишет: «Пару слов надо сказать и о лошадях... Не дураки были русские крестьяне и прекрасно понимали преимущество крупных и сильных лошадей перед своими слабыми лошадками. Но крестьянину нужна была лошадь, чтобы она его кормила, а не он ее…. Маленький пузатый мерин – вот идеал крестьянской лошади. Маленький – съест мало. Пузатый – сможет набить брюхо соломой в большом количестве. Что толку от подтянутых брюх красавиц английских кобыл? Туда же только овес влезет да клок клеверного сена. А где эти овес и клевер брать? …Сравним со своей исторической родиной – Киевской Русью. Число дней в году, когда возможен рост растений в средних областях России, – 180, а еще восточнее – 170. А в степных областях – 225. Понимаете, даже ту пшеницу, те злаки, которые наши предки сеяли в Киевской Руси, нельзя было взять с собой в Московское княжество – они просто не успевали там вырасти. Требовалась огромная селекционная работа по созданию сортов, способных ухватить у короткого лета все, что возможно. Требовалась огромная селекционная работа по созданию скота, способного вынести и холода, и бескормицу. И все это наши предки сделали…» В данном случае Мухин, по всей видимости, ошибается. Селекция – вообще процесс небыстрый, особенно в те времена. А территория, на которую переместились славяне, уже была заселена угро-финскими народами. А они были не только охотниками и рыболовами, но и скотоводами, и земледельцами. «Летописные рассказы о войнах русских с Пургасом дают, между прочим, некоторое представление о культуре мордвы. Русские князья жгли посевы, били скот – мордва от них укрывалась в лесах. Совершенно ясно, что перед нами не «бродячие лесные охотники», но земледельческий народ, для которого лес служил убежищем, как служил он в этом качестве русским крестьянам еще в 1812 году, а не постоянным местом жительства» (Покровский М. Н. Возникновение Московского государства и великорусская народность). Элементарный здравый смысл подсказывает, что мигрантам не было необходимости тратить годы и десятилетия на выведение новых, приспособленных к местным условиям новых пород домашних животных и новых сортов злаковых культур – их можно было просто позаимствовать у автохтонного населения. Проблема заключалась в том, что это «заимствование» происходило отнюдь не мирным путем, а «миграция», по существу, носила характер вторжения, по сути, нашествия. Аборигены были частично ассимилированы пришельцами, частично уничтожены, час­тично оттеснены за Волгу. Конечно, со временем все «устаканилось», но надо понимать, что на это потребовались столетия, в течение которых отношения между коренным и пришлым населением были, мягко говоря, не самыми дружелюбными. «Пусть суздальцы сложились из кривичей, мери и муромы, новгородцы – из кривичей, веси и словен, рязанцы – из вятичей и муромы, полочане из ливов и леттов, но эти новые этносы, даже утратив традиции предков, поддерживали целостность большой этнический системы – Руси – способами, им ведомыми, в том числе междоусобицами» (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. Кн. 1). Л. Киселев, действительный член РАН и Европейской академии, председатель Научного совета российской программы «Геном человека», профессор: «…Возникают поразительно интересные находки. Как вы думаете, к какой этнической группе ближе всего русские? – К татарам, наверное. – Представьте, нет. Славяне близки по материнской линии (поскольку изуча­ется митохондриальная ДНК, передающаяся ребенку от матери) к нашим западным соседям: немцам, угро-финнам» («Время», 22 мая 2008 г.). Все так, но этим еще не объясняется вся сложность формирования Московской Руси и этногенеза современного русского народа. У мадьярских историков есть удачное выражение «обретение родины» (имеется в виду перемещение мадьяр на территорию современной Венгрии). Надо, однако, понимать, что обретать новую родину приходится нередко с боем. Например, годом основания Нижнего Новгорода считается 1221-й, но он был основан на месте крупного мордовского поселения, являвшегося столицей Федерации мордовских племен. «Мордва конца XII века представляла собою федерацию нескольких племен с центром на месте будущего Нижнего. Что это был центр федерации, доказывается тем, что все племена защищали город. А насколько федерация была сильна, показывает тот факт, что соединенные силы трех русских княжеств – Суздаля, Рязани и Мурома – хотя и смогли захватить город, но не смогли в нем удержаться… Мордва, очевидно, не возобновила своей столицы, видимо, считая, что ее положение слишком открыто для русских набегов. Но стратегическое значение пункта было слишком ясно, и, раз его бросила мордва, его использовали русские. С 1221 года на месте бывшей столицы Мордовской федерации выросла русская приграничная крепость Нижний Новгород, самым названием показывавшая, какое громадное значение ей придавалось. Иначе ее не назвали бы по имени самого крупного, самого древнего и самого богатого центра тогдашнего Севера. В истории борьбы с мордвой это было своего рода «основание Петербурга». А насколько борьба была жестокая, показывают ее дальнейшие перипетии, которые мы знаем уже не из полулегендарных записей позднейшего времени, а по современным показаниям летописей» (Покровский). Борьба действительно была жестокая, а «показания летописей» приводят интересные сведения. «Русские начали наступление из новой крепости очень скоро, через 4 – 5 лет после ее основания. Братья основателя Юрия «разорили много селений, взяли бесчисленный полон и возвратились домой с победою великой». Но Мордовская федерация не была уничтожена и в лице Пургаса нашла себе вож­дя, более способного, чем был убитый в 1172 году Абрам. Следующие походы суздальских князей на мордву были уже неудачны, а в 1229 году Пургас сжег Нижний, но, как и русские за пятьдесят лет ранее, не мог его удержать. На мордву тогда навели половцев, и федерация дрогнула. Пешее войско не могло удержаться против лучшей тогдашней кавалерии, некоторые мордовские князья изменили Пургасу, и последний должен был бежать. Это участие «степных хищников» в создании Великороссии весьма слабо отмечается нашими историками, а оно не менее характерно, чем тот факт, что если у суздальских князей были половцы, то у мордовского князя были русские («Пургасова Русь»)…» (Покровский). «Пургасова Русь» – это славянские язычники, для которых языческая мордва была ближе и роднее единокровных славян-христиан. И тут мы подходим к очень интересному моменту, который по ряду веских причин почти не отражен в летописях, хрониках и иных источниках. Надо понимать, что хотя великие религии терпимо относятся друг к другу, они крайне агрессивны по отношению к язычеству. С другой стороны, язычники не всегда добровольно принимали новую веру, нередко они упорно сопротивлялись. Олжас Сулейменов совершенно справедливо говорит: «Смена веры – это культурная революция. И надо полагать, она тоже была кровавой. Мир знает, во что выливались конфликты религий и в древности, и сегодня» («АиФ», № 42, 2017 г.). «В IX в. произошла христианизация Дании и Южной Швеции, затем в Х веке в Скандинавии произошла языческая реакция, и, наконец, в начале XI-го при Кнуде Великом католичество восторжествовало в Норвегии» (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. Кн. 1). «В 772 – 804 гг. кроль франков и император Карл Великий завоевал и огнем и мечом христианизировал языческую Саксонию. Помощь саксам в борьбе с франками оказывали скандинавы-язычники с Ютландского полуострова» (Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М.: Айрис-пресс, 2003). «Христианство быстро восторжествовало в Киеве, с трудом – в Новгороде и очень медленно в Ростове и Муроме, где славянское население составляло незначительное меньшинство. Но это были «споры на небесах», а материализовывались они «внизу», на нашей земле. В те годы, когда в Киеве, Чернигове и Новгороде поднимались золотые купола соборов Святой Софии, в Ростове, на Чудском конце, стоял идол Велеса, покровителя скота и широких пастбищ, – это было божество митраистского культа. Христианские епископы Феодор и Иларион бежали из Ростова от ярости мерян. Феодор имел успех только в поселении около славянского города Суздаля. Преемник беглецов св. Леонтий был схвачен во время проповеди. Его после долгих мучений убили около 1070 г., но его преемники св. Исай и пр. Авраамий достигли успеха, обратив в православие много мерян. Столь же неохотно принимали православие славяне. В начале XII века вятичи убили миссионера Кукшу. На юго-восточной окраине христианским городом был только Курск, а Мценск, Брянск, Козельск держались язычества, их обращение датируется, весьма приблизительно, серединой XII века. Еще сложнее обстояли дела в Муроме, где православие спорило не только с упорным язычеством, но и с мусульманской пропагандой, шедшей из Великого Булгара. Лишь к 1092 году около Мурома был построен Спасский монастырь, и затем в Муроме княжит линия черниговских князей. Но окрестная мордва оставалась враждебной к христианству. И, наконец, на севере заволоцкая чудь, населявшая страну Биармию, или Великую Пермь, ревностно защищала капище Йомалы от норвежцев и от новгородцев. До 1318 года язычество обороняло себя от христианской проповеди, и все изменилось в XIV веке. Тогда на месте былых жертвенных дерев возникла «Святая Русь» (Гумилев Л. Н. Кн. 1). Впрочем, насчет того, что в XIV веке «все изменилось», высказываются сомнения. Похоже, что изменилось далеко не все. «Что до Руси, то не только в отдаленных селах, но и в крупных городах прямо-таки бушевало самое неприкрытое язычество: «лесть идольская и празднование кумирное». В XVI веке знаменитый Стоглавый собор, созванный Иоанном Грозным, приложил массу сил для борьбы с «бесовскими потехами» – причем общая тональность такова, что можно подумать, будто христианство на Руси стало распространяться совсем недавно, и редкие христианские храмы еще тонут в море разливанном язычества. Даже в XVIII веке понадобилось включать в Духовный регламент специальные статьи против языческого «моления под дубом». И в массовом порядке «подчищать» старые летописи» (Бушков А. Чингисхан. Неизвестная Азия. М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2012). Мы можем предположить, что после развала Киевской Руси первыми двинулись на территорию будущей Московской Руси именно славянские язычники, спасавшиеся от преследования христиан. Совершенно точно, что вопреки версии о чуть ли не мгновенной христианизации Руси, на самом деле процесс этот занял не одно столетие, и был он очень непростым. Сопротивление было упорным и, насколько можно понять, возглавляли его волхвы, языческие жрецы. Первое восстание, возглавляемое волхвами, датируется в летописях 1024 годом (Суздаль), а последнее отмечено в 1223 году (Новгород). То, что между первой и второй датой лежит промежуток в целых 200 лет (это при том, что монахи-летописцы вообще крайне неохотно упоминали о таких вещах) – само по себе говорит о многом. Лев Гумилев остроумно замечает по поводу волхвов, что «…изловить всех их было трудно, вследствие чего они существовали по всему континенту, стараясь не попадаться на глаза ни начальству, ни историкам». Начальство (князья) вешало волхвов без лишних разговоров, историки (монахи-летописцы) вообще старались про них не упоминать, а потому реальную историю христианизации Руси мы, понятно, не знаем и уже никогда не узнаем. Но кое-что понять можно. Аноним XVI века, известный как «Казанский летописец», или «Казанский пленник», 20 лет провел в плену в Казани, вплоть до взятия города войсками Ивана Грозного и стал даже приближенным самого хана. Он отмечает: «Есть среди черемисы народ, который зовут остяками. Так называют ростовскую чернь, убежавшую от русского крещения и поселившуюся в Болгарской Земле (имеется в виду Великий Булгар. – Б. А.), чтобы быть под властью казанского царя. Это ведь была прежде земля малых болгар – та, что за Камой, между великой Волгой и рекой Белой Воложкой до великой Ногайской Орды. Большие же болгары живут на Дунае». Заметим, что первые казанские походы, предпринятые еще Василием III, были сорваны язычниками-марийцами, во всяком случае, второй поход. М. Н. Покровский пишет, с цитатами из С. М. Соловьева: «В 1523 году русские двинулись на Казань и водою по Волге, и сухим путем, вдоль брега: последним путем шло конное войско. Волжский флот Василия III, который лично руководил походом из Нижнего, успеха не имел. Но воеводы конной рати «возвратились благополучно и привели с собою много черемисских пленников»… Год спустя на Казань двинулось еще более сильное московское войско. Ему удалось дойти до города, но тут оно само оказалось в осаде. Черемисы опустошили все вокруг, засели на всех дорогах, не позволяя русским отрядам добывать кормов, прервали все сообщения, так что нельзя было дать вести в Москву о состоянии войска… Но если конница счастливо преодолела все опасности, то не могла преодолеть их судовая рать, шедшая с Палецким: в узких местах между островами черемисы загородили дорогу камнями и деревьями, а с берега осыпали русских стрелами, бросали бревна; только немногие суда могли спастись и с воеводою достигли главной рати… Судьба Казани решена была, таким образом вмешательством черемисов». Это – XVI век. В XIII веке, надо полагать, отношения между пришлыми славянами-христианами и автохтонными язычниками были еще более сложными. Вообще взаимоотношения между носителями великих религий и язычниками – тема очень сложная и малоизученная по той простой причине, что летописцы и хронисты о язычниках вообще старались не писать и если упоминали, то очень скупо. Их целью было представить дело так, что смена верования всегда было делом сугубо добровольным. Это было так, но отнюдь не всегда. Главную роль тут играла, конечно, проповедь, но успех проповеди не предрешен изначально. Нужно понимать, что принятие новой веры для язычника сопряжено с тяжелой психологической ломкой. Для язычника понятно, что у него есть свои божества, а у другого народа – свои, и их реальность он не отрицает. Однако великие религии язычество отрицают полностью, и для язычника стать адептом великой религии означало признать, что его божества и кумиры есть не божества, а бесы. Признать дьявольщиной все, что составляет само твое существо, все близкое и понятное, с чем ты всегда жил. Ясно, что на такое были готовы не все, и поэтому, скажем, для славянина-язычника куда ближе была языческая мордва или мари, чем славянин-христианин. Отсюда и многочисленные случаи невероятно упорного сопротивления язычников проповеди новой религии. Не все здесь было просто. Любопытно, что, например, в Древнем Риме в период упадка царил «идеологический хаос». Римляне воевали много, но как и полагается язычникам с уважением относились к богам других народов и перед очередной войной совершали обряд эвокации. «Эвокация (от лат. evocation – «призывание»): в Древнем Риме – обряд, заключающийся в обращении к богам враждебного народа с предложением оставить этот народ и перейти на сторону римлян, которые обязуются установить службу этим богам» (Тойнби А. «Постижение истории»). В результате весь Рим был уставлен храмами различным богам народов, покоренных римлянами, и можно было исповедовать какой угодно культ. Точно так же, скажем, в Карфагене после первой Пунической войны был построен храм Юпитера и Юноны. И отсюда же подозрительное, а то и враждебное отношение к ранним христианам, которые других богов попросту отрицали. Ну а если вспомнить, что римляне, в конце концов, пришли к обожествлению императоров… Между прочим, монголы проявляли чисто языческую веротерпимость. Вообще же, в XIII веке территория будущего Московского государства представляла собой довольно своеобразную картину. Экономический крах Киевской Руси вызвал междоусобицу; все стремились ограбить всех, потому как не было иного способа поддерживать свое относительное благополучие. «…Подвергшаяся удару Батыя Южная Русь чуть ли не пятьдесят лет до того, с последних лет XII века и до вторжения татар, была охвачена непрерывными и кровопролитными войнами князей. Они брали штурмом, сжигали и грабили друг у друга стольные города, захватывали чужие «столы», подсылали убийц, преспокойно брали в заложники жен и детей соперников, сплошь и рядом нарушали честное слово («крестное целование»)… Между прочим, все это была, собственно, одна большая семья – потомки по прямой линии Владимира Святого. …С 1235 по 1240 год Киев семь раз перехватывали друг у друга русские князья – как легко догадаться, всякий раз с боем, с пожарами, разрушениями и грабежом (иного в Средневековье и ожидать не следовало). Так что татары, в конце концов, штурмовали уже в значительной степени разрушенный и обезлюдевший город, жители которого, надо полагать, осатанели от подобной неустойчивости жизни и вряд ли горели желанием стоять до последнего. Восемь нашествий за пять лет – это, знаете ли, многовато…» (Бушков А.). Мигрировавшие в сторону северо-востока славяне построили города, которые, по сути, были опорными пунктами для экспансии, к городам жались деревни, с опаской посматривавшие в сторону леса, а в лесах сидели племена автохтонных языческих народов, точившие нож на пришельцев-христиан, с запада начинался натиск рыцарских орденов… Ситуация выглядела довольно безнадежной, не предвещавшей ничего, кроме бесконечного кровопролития…

(Продолжение следует)

Бахытжан АУЕЛЬБЕКОВ, обозреватель

834 раз

показано

4

комментарий

Подпишитесь на наш Telegram канал

узнавайте все интересующие вас новости первыми

МЫСЛЬ №2

20 Февраля, 2024

Скачать (PDF)

Редактор блогы

Сагимбеков Асыл Уланович

Блог главного редактора журнала «Мысль»