• Общество
  • 21 Сентября, 2013

Вопросы исторической реконструкции казахского кочевого общества XIX века

Юрий КАНЯШИН,
кандидат исторических наук

Во все исторические периоды на природном ландшафте оставались следы хозяйственной деятельности человека. Особый интерес представляет создававшийся обществом аграрный пейзаж – основная форма социальной организации пространства в доиндустриальный период. В структурном отношении социальный пейзаж распадается на агросферу и техносферу. Их «ландшафтную ткань» составляют населенные пункты, поля или урочища, отдельные дома и хозяйственные строения, опоясанные или пронизанные дорогами, скотопрогонными и кочевыми путями.1 Исторически аграрный пейзаж складывался как результат общественного освоения природного ландшафта, запечатлевая в каждом конкретном случае соответствующую форму связи общества с природой. Поэтому, будучи социализированной природой, он представляет богатый источник информации о создавшем его обществе, а именно, о принципах распределения обществом земли как в социальном плане, так и с точки зрения организации агросферы, а также о том, как проявлялись в этих областях жизнедеятельности тенденции индивидуализма и коллективизма.2

 

Интерес к этой информации существовал давно. Своим превращением в предмет исследования аграрный пейзаж обязан представителям марковой теории, которые первыми оценили его возможности в воссоздании картины общественных отношений древнего мира, средневековья и нового времени. В обнаруженной ими структуре аграрного пейзажа и форме расположения в пространстве индивидуальных владений они увидели реликт господствовавшей на заре средневековья общественной системы, в основе которой, по их мнению, находилась коллективная собственность на землю. Предпринятая ими реконструкция этой системы и ее соответствующее истолкование были призваны подтвердить их концепцию.3 При этом у истоков этого исследовательского интереса ученые в своих изысканиях основывались в целом на свидетельствах письменных памятников документального характера. В настоящее же время это исследовательское направление, представленное в основном работами западноевропейских ученых, опирается преимущественно на данные полевой и сельской археологии. Широкое использование в этих исследованиях данных аэрофотографии определенно явилось новацией.4 Однако еще не было предпринято ни одной попытки, используя методы исторического ландшафтоведения, создать научный образ кочевого общества казахов. Специалисты не приложили каких-либо усилий для реконструкции и изучения урочищ – важнейших элементов природного ландшафта, на «страницах» которого разворачивалась жизнь этого общества, а также не попытались реконструировать кочевые пути – нематериальные следы номадной культуры.

В историографии кочевничества Казахстана в основном имел место анализ отдельных аспектов рассматриваемой проблемы, связанных с системой хозяйства номадов, но сам механизм кочевания и связанный с ним процесс социализации природного ландшафта никогда не становились предметом самостоятельного изучения. Однако проблема существует не столько в недостаточной широте предмета исследования. Важнейшей причиной ограниченности изучения кочевого общества казахов является методическая неподготовленность исследований. В 1852 году Павел Небольсин писал: «Мы часто слышим и в разговорах, а иногда читаем и в серьезных книгах, что «номады кочуют сегодня – там, завтра – здесь, бродят по степи без толку и сами не знают, куда судьба заведет их завтра». В этих фразах нет ни одного слова правды. Нужна только добрая воля, нужно только сердечное желание узнать истину. В перекочевке народов мы найдем строгую последовательность, строгую систему, которая докажет, что порядок и гармония господствуют здесь, как и во всем мире».5
По прошествии 150 лет, отделяющих нас от этого емкого замечания, уже в наше время мы часто можем услышать в разговорах, а иногда и прочитать в «серьезных книгах» фразы о бессмысленных передвижениях номадов по степи. Нередки факты отрицания номадизма как исторического явления. Не вступая в полемику с авторами, пренебрегающими фактами исторического прошлого, отметим, что важнейшей задачей современного кочевниковедения Большого Турана является разработка методов реконструкции сезонных урочищ и объяснение последовательности передвижений кочевых общин. Но как следует эту систему изучать? Здесь мы исходим из того, что результат исследования только в том случае будет верным, если будет истинным ведущий к нему путь. Следует помнить, что иллюстративный метод исследования, выборка особо любимых источников, чаще нарративных, откровенное и непрофессиональное пренебрежение другими типами источников (чаще кадастровыми),6 или далеко идущие интерпретации логического происхождения, построенные на основе единичных фактов – все это набор приемов, составлявших методологический арсенал ученых XIX века. Они являются зачастую основой фальсификации истории. Изучаемое нами явление носит системный характер, и поэтому только системный подход на основе сплошного и локального исследования может способствовать его пониманию и объяснению.7
Между тем, очевидно, что метод восхождения от изучаемого пейзажа к обществу, выражением и окружением которого он являлся на основе следов, оставленных как результат деятельности этого обществa, не является простым исследовательским приемом. В первую очередь, следует понять, что здесь может служить источником для реконструкции. Восходить от кочевого пейзажа к кочевому обществу с помощью современного аграрного пейзажа возможно только в том случае, если конкретный локальный пейзаж не испытал в течение последнего столетия слишком больших изменений. Если же современный аграрный ландшафт сильно изменился,8 то, источником информации может быть только исторический или реконструированный аграрный пейзаж.9 Его научной интерпретации должно предшествовать воссоздание его изначального состояния, с использованием комплекса позднейших источников и с помощью технических приемов различных вспомогательных исторических дисциплин.10
Кочевые ландшафты, или «книга урочищ», в которую казахи поколениями «вписывали» превратности своего прошлого, читается нелегко. По образному выражению М. Блока, эта «книга» представляет собой палимпсест, скрывающий под новыми текстами стертые и полустертые письмена.11 Предпринимаемые от случая к случаю экскурсионные поездки «на местность», осуществляемые по принципу «пойди туда, не знаю куда, и найди то, не знаю что» никаких результатов не принесут. Кочевники не оставили указателей о своих кочевых путях в виде дорожных знаков или разметки маршрутов. Поэтому выявление в этом палимпсесте первичных «текстов» и соотнесение их с несколькими рядами последующих ландшафтных напластований даже в описательном плане является сложной исследовательской задачей.
В отличие от аграрных пейзажей, создаваемых земледельческими цивилизациями, кочевые ландшафты отличаются хрупкостью, или быстрой «стираемостью», если по каким-либо причинам кочевки прекратились. Цезура, как известно, произошла в 1932 году на всей территории Казахстана, и, возможно, поколением позже на Мангышлаке. Прекращение кочевания означало, что кочевой ландшафт перестал жить и возобновляться, так как на смену кочевому скотоводству в ареале расселения казахов пришли другие формы материального производства. В течение двух поколений масштабное освоение земель с целью расширения зернового производства и огородничества, индустриализация, развитие горнодобывающей и нефтяной промышленности, урбанизация полностью стерли следы кочевых обществ с земной поверхности ряда регионов Казахстана. Местности с новыми напластованиями социальной информации на своей поверхности в виде огромных колхозно-совхозных полей,12 индустриальных площадей, транспортных и городских пейзажей полностью утрачены в качестве источника по изучаемой проблеме. Поездка в подобный район аналогична экскурсии, но не научной экспедиции.
Более того, то, что не смогли изменить люди, может трансформировать сама природная среда, под воздействием изменяющегося климата. Движущиеся пески сейчас, как и прежде,13 засыпают призимовочные постройки, колодцы и другие элементы техносферы, созданные некогда кочевниками. Однако не исключено, что ландшафты ряда регионов, не подвергшихся этим изменениям, могут сохранять в их современном состоянии «полустертые письмена» кочевого прошлого. Еще иногда и в наши дни могут быть видимы и подвергнуты непосредственному наблюдению и анализу элементы старого кочевого пейзажа, обнаруживающиеся в характерном расположении урочищ, определенной последовательности некоторых колодцев, в специфическом рисунке сельских дорог или в растительном покрове отдельных пастбищ. Но даже в этой, казалось, благоприятной картине исследователя вполне может подстерегать неспособность увидеть эти письмена или, тем более, их прочесть.
Научные экспедиции в не подвергшиеся сильным ландшафтным изменениям местности, например, степи Центрального Казахстана или пустынные зоны Мангышлака и Устюрта, где мы можем встретить следы прежнего общественного устройства, своеобразный шрифт, сообщающий нам «иероглифами идеи и цели его основателей»,14 при соответствующей подготовке, могут быть очень полезны. Главной целью таких экспедиций должен быть учет артефактов кочевого быта, которые можно было бы сопоставить с данными письменных источников. Это особенно важно, так как сведения, полученные благодаря непосредственному анализу пейзажа, и, в частности, датировка материальных остатков кочевого быта, вписанных в природный ландшафт, даже в недалеком прошлом, не могут превосходить, по точности и объективности, сведения, сохранившиеся в текстах письменных источников того же исторического периода.15
Исследование памятников материальной культуры, а также материальных и нематериальных остатков кочевого прошлого казахов, будучи важнейшей задачей современной исторической науки Казахстана,16 предполагает всестороннее изучение целого комплекса письменных исторических источников. Решающую роль в этих изысканиях исследователи отводят фундаментальному и многотомному источнику кадастрового типа «Материалам по киргизскому землепользованию». Эти богатые и уникальные статистические данные охватывают почти всю территорию Казахстана, и представляют собой своеобразный степной кадастр, объемом в 35 томов, в каждом из которых содержится фактический материал по нескольким сотням интересующих нас позиций.
Эти предпочтения исследователей имеют значительные научные основания, так как материалы по землепользованию позволяют учесть почти все виды памятников материальной культуры кочевников и почти все следы их хозяйственной деятельности.17 Соответственно, важнейшей задачей при этом является локализация этих памятников. Поэтому ключевым моментом на этом этапе исследования должна быть реконструкция урочищ, которые занимают мировоззренческое место в системе пространственного мышления, ориентации и принципов землеуказания казахов. Именно поэтому сведения об урочищах появляются в материалах степной экспедиции статистика Ф. А. Щербины, в связи с необходимостью определения местоположения зимовок и весенне-летне-осенних стоянок на площадях общего пользования, методы учета которых были разработаны участником экспедиции А. Н. Букейхановым.
Казахское землепользование в своей первичной форме исходило из понятия о земле, как обширном пастбище, на котором каждый кочевник мог пасти скот в силу общественного права. У казахов отсутствовало деление земель на усадебные, пахотные, пастбищные, сенокосные и лесные угодья. Земли имели у них совершенно другое хозяйственное назначение, соответствующее их кочевому быту. Самой простой формой восприятия кочевниками пространства было его деление на сезонные пастбища. Поэтому с целью разработки методов реконструкции кочевого кадастра, то есть ландшафтной привязки зимнего, весенне-осеннего и летнего выпаса,18 необходимо обратиться к исследованию сезонной динамики природных процессов, которые оказывали определяющее воздействие на систему материального производства кочевников, амплитуду и скорость их передвижений и на их образ жизни. Сезонные пастбища, в свою очередь, подразделялись на урочища с названиями – своеобразную систему координат, выполнявшую функцию основных ориентиров на безбрежных просторах казахских степей. Реконструкция урочищ предполагает их идентификацию, то есть определение их местоположения на поверхности планеты,19 установление их пастбищной емкости и принципов водопользования. Поскольку все урочища имеют названия, то есть являются топонимами, это открывает большие возможности по их использованию в качестве источника для изучения аграрного строя интересующей нас области знания. Этот этап исследования заключается в расшифровке смыслового значения топонимов, упоминающихся в текстах, их систематизации по тематическим группам и сопоставлении с топонимами данной местности, зафиксированными в нарративных и документальных источниках более раннего или более позднего времени.20
И уже в пределах конкретных урочищ, в зависимости от природно-климатических условий местности, могли встречаться угодья в крестьянско-земледельческом смысле: пашни, сенокосы и леса, чаще в границах зимних пастбищ. Естественно, что выделение угодий из этого обширного пастбища как в кочевом смысле, так и в земледельческом смысле, могло совершиться лишь при условии установления границ для этих вновь выделившихся частей общей пастбищной территории. Поэтому для правильной постановки исследований тут были бы необходимы, хотя бы самые упрощенные планы землепользования. Но таких материалов совсем нет. Однако их можно заменить, с одной стороны, картографическими и топографическими материалами, а с другой – указаниями казахов о границах урочищ и изучением принципов измерения ими пространства.
Между тем, представления кочевников о границах также очень условны и подвижны. Более того, в пределах различных угодий границы определялись различным образом. Чем важнее было пастбищное угодье для кочевника, тем определеннее были его границы. В пределах зимних урочищ границы отличались большей определенностью, чем на летних пастбищах. В первом случае, свои угодья в огромном большинстве случаев отграничивала только одна общинная группа аулов или домохозяев. И делала это очень тщательно. Зимние кочевья казахов или осенние пастбища, как правило, имeли свои постоянные границы в пределах урочищ. Их роль могли выполнять река, берег озера. Но чаще границами служили горы, холмы, долины, ущелья, рощи или прямая мысленно проведенная линия между этими урочищами. Во втором случае, на летних пастбищах, когда свои угодья разграничивала большая группа общин, они зависели, как правило, от фактического использования пастбищ скотом, то есть менялись и двигались в тех пределах, в каких их «показывала» лошадь или другой скот во время выпаса.
Тем не менее, система кочевания, созданная казахами, была эффективным и рациональным способом взаимодействия общества с природным ландшафтом. Благодаря перекочевкам и большой подвижности аулов, использование разного рода пастбищных угодий характеризуется запутанностью и перекрещиванием интересов различных групп населения. Казахи кочевали, постоянно пересекая по всем направлениям пути как соседних, так и отдаленных общин. И только при первом знакомстве с этими общественными отношениями, кажется, что в этих переходах не существовало никакой системы. Но система эта, тем не менее, была. Каждая кочевая община год за годом следовала только по одному направлению, идя по тем же маршрутам, останавливаясь у тех же ключей или колодцев, по которым шли и у которых останавливались их предки. Многие аулы, зимующие по соседству, каждым летом могли кочевать вместе или удаляться друг от друга на десятки и даже сотни верст. Эти переходы были настолько регулярны и точны, что можно было заранее предсказать, где следует искать какой-либо кочевой аул в любую неделю сезона.
Если бы можно было составить «книгу урочищ», то каждое урочище, в зависимости от сезонного характера пастбища, представляло бы собой переплетающуюся сеть кочевых путей, которые встречаются и пересекают друг друга во всевозможных направлениях. Составление такой «книги урочищ», проясняющей систему кочевания казахов, с использованием методов исторического ландшафтоведения, давно назрело. Дело за исследователями.

г. Алматы

ЛИТЕРАТУРА

1.Dion R. Essai sur la Formation du paysage rural francais. Paris: 1934;
Lebeau R. Les Grands Types de structures agraires dans le Monde. Paris: 1969. 
2. Блок М. Характерные черты французской аграрной истории. М.: 1957. 
3. Каняшин Ю. Н. Методические вопросы исторического ландшафтоведения в трудах немецких историков XIX – первой трети XX веков. Проблемы античного мира и современность. Межвузовский сборник. АФ СПГУП. Алматы: 2010. с. 199–221. 
4. Müller-Wille M. Eisenzeitliche Fluren in den festländischen Nordseegebieten. Münster: 1965, s. 7–10. 
5. Небольсин П. Очерки волжского низовья. СПб: 1852, с. 177–178. 
6. Работы М. Блока, собранные Р. Довернем, со всей очевидностью показали значение кадастра как исторического источника. См. Тубер П. История структур Средневековья. Средние века. М.: 2007. Вып. 68 (1), с. 71. 
7. Каняшин Ю. Н. Кочевые ландшафты пустынных зон и степей Турана как исторический источник. Роль Гумбольдтовских основополагающих познаний о глобальных взаимосвязях между человеком и природой в устойчивом развитии современного общества. Доклады международной конференции. Астана: 2010, с. 105–112. 
8. Абылхожин Ж. Б., Козыбаев М. С., Татимов М. Б. Демографическая катастрофа. Вопросы истории. М.: 1989, № 7; 
Абылхожин Ж. Б. Традиционная структура Казахстана. Социально-экономические аспекты функционирования и трансформации: 1920–1930-е гг. Алма-Ата: 1991. 
9. Mortensen H. Die mittelalterliche deutsche Kulturlandschaft und ihr Verhaltnis zur Gegenwart. Vierteljahrschrift für Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. Bd. 45. Stuttgart: 1958, s. 17–36. 
10. Люблинская А. Д. Источники в смежных с историей науках (по материалам зарубежной медиевистики). Проблемы источниковедения западноевропейского средневековья. Л.: 1979, с. 9–46. 
11. Bloch M. Les caracteres originaux de l’histoire rurale francaise. T. 2. Supplement etabli par R. Dauvergne, d’apres les travaux de l’auteur. Paris: 1956. Р. 47. «La disposition des champs est le livre ou les societes rurales ont inscrit, ligne sur ligne, les vicissitudes de leur passé. Malheureusement, ce grand palimpseste des terroirs, attend encore sa paleographie».
12. Meynier A. Les paysages agraires. Paris: 1958, p. 52–55. 
13. Плотников Л. О необходимости и средствах предупреждения дальнейшего развития сыпучих песков в степях Внутренней Киргизской Орды. Записки Оренбургского отдела РГО. 1871. Вып 2, с. 239–258. 
14. Meitzen A. Siedelung und Agrawesen der Westgermanen und Ostgermanen, der Kelten, Roеmer, Finnen und Slawen. Bd. 1. Berlin: 1895, s. 28. 
15. Verhulst A. Le paysage rurale: les structures parcellaires de l`Europe du Nord-Quest. Turnhout: 1995, p. 79–82. 
16. Потапов Л. П. Особенности материальной культуры казахов, обусловленные кочевым образом жизни. Сборник музея антропологии и этнографии. Т. XII. М.–Л.: 1949, с. 43–70; 
Жолдасбаев С. Материальная культура казахов XV–XVIII вв. (по археологическим данным). Автореф. дисс... канд. ист. наук. Алма-Ата: 1975; его же. Зимовки – поселения и жилища казахов Семиречья: XVI–XIX вв. Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата: 1989, с. 390–399. 
17. Масанов Н. Э. Кочевая цивилизация казахов (основы жизнедеятельности номадного общества). Алматы–Москва: 1995. 
18. Каняшин Ю. Н. Зимние кочевья казахов в окрестностях Кызылтавских гор во второй половине XIX века: (о методических вопросах исследования кадастровых источников Центрального Казахстана). Роль номадов в формировании культурного наследия Казахстана. Научные чтения памяти Н.Э. Масанова: Сб. материалов межд. науч. конф. Алматы: 2010, с. 128–145.
19. Викторов С. В., Чикишев А. Т. Ландшафтная индикация. М.: 1985. 
20. Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая деятельность. Философия и методология истории. Под. ред. И. С. Кона. М.: 1977, с. 124–129. 

1317 раз

показано

1

комментарий

Подпишитесь на наш Telegram канал

узнавайте все интересующие вас новости первыми

МЫСЛЬ №2

20 Февраля, 2024

Скачать (PDF)

Редактор блогы

Сагимбеков Асыл Уланович

Блог главного редактора журнала «Мысль»